***
Тик-так. Тик-так. Тик-так. Часы издают такие раздражающие звуки. Кузнецова пустым взглядом сверлит циферблат, наблюдая за кроткими движениями главной стрелки часов. Ей не хотелось плакать. На это просто не хватало сил. Они покинули ее, как это сделала Костья. Теперь она снова одна. Против всего мира. Против себя самой. Не выдерживая столь угнетающей обстановки, девушка, собрав воедино всю свою исчерпанную до края энергию, обхватила горлышко пустующего сосуда любимого виски Купер, и с мощью, подобно взмаху невесомых крыльев, вздрагивая кистью рук, кинула стеклянную колбу в пустые стены. Тысяча стеклянных осколков стремительно обрушились на пол, поблёскивая под приливом комнатного света. Старые батареи протапливают помещение слишком сильно. Воздух жаркий и густой, спёртый. Дышать тяжело. А может, это всё из-за пелены сигаретного дыма, повисшей в небольшом помещении с пустыми стенами. —Сука! —Кузнецова вздрагивает от нарастающего кома, засевшего средь гортани, ощущая, с каким натиском он притупляет чувство острой боли. Теперь девушка окончательно сорвалась из-за накатывающих эмоций, выпуская из уст глухой крик. «Купер здесь нет», — напоминает внутренний голос. От этих слов, пусть и прозвучавших в голове, пальцы леденеют ещё сильнее. Парадокс. Бэлле ужасно жарко из-за чёртовых батарей и в то же время ужасно холодно, ведь того, кто вечно согревал ее, уже нет рядом. И никогда не будет. Снаружи сжигает, а изнутри вымораживает. Такое странное состояние подвешенности. У девушки не получается стереть из памяти короткую стрижку тёмной копны волос, таких непослушных, когда она касалась тех нежных колких иголок своей ладонью. Кузнецова не забудет родные глаза цвета сосновой шишки, в которых горел вечный азарт. Они смотрели на мир так властно, но на родных людей ласково. Купер постоянно дарила свой заботливый взгляд светловолосой возлюбленной, которая захлёбывалась в зелёном омуте, зная, что спастись не удастся. Онемевшие от изнурявшей опустошенности лодыжки скользнули вниз, касаясь пола, откуда веяло уже вечным морозом. Домашняя обстановка казалась чужой средь пустующих стен, которые некогда наполнялись обильным потоком семейного быта. Пьяное тело с трудом добралось до ванной комнаты, пытаясь двигаться целенаправленно, уверено к своей цели. Кузнецова приподняла кран, чтобы услышать громкий поток проступившего, прозрачного ручейка. Красные, наполненные горькими слезами глаза вглядывались в очертания неприметного силуэта, отображавшегося на запачканном обрамлении зеркала. Бэлла ненавидит себя. Ненавидит свою жизнь. Весь сотканный по кусочкам мир надежд разрушился, унося за собой последующие серые дни вечного одиночества. Ничто и никто больше не радует девушку. А есть ли теперь смысл жить? Неожиданный порыв храбрости захватывает с головой, и Кузнецова обхватывает кончиками пальцев острие, сжимая с силой лезвие своей ладонью — до мурашек по телу. И плевать на все, ведь в жизни ничего подобного не случается; да, она видела, как умирают в фильмах, читала, как умирают в книгах… Как умирают мысли где-то на периферии сознания, но чтобы она сама… Лезвие скользит по коже, словно по топлёному маслу, делая глубокие порезы вдоль. Девушка глубоко вдыхает, чтобы напоследок захватить кислород в свои легкие. Светловолосая тщетно пытается вспомнить все самое лучшее под конец, что было в её короткой и блеклой жизни. Мысли и воспоминания вновь возвращают ту к Костье. Кузнецова сжимает волю в кулак, собираясь с силами для последнего шага в безысходность, вновь резко проводит лезвием по запястью. Острая боль пронизывает все тело, кровь начинает хлыстать из пульсирующей руки, в глазах темнеет, дышать становится все труднее. Боже, как больно!***
Длинноволосая шатенка, укутавшаяся в зимний шарф, что той связала любимая воспитательница, остававшаяся на связи с Петровой даже после выпуска девушки из детского дома, прогуливалась по неизведанным ей проспектам города. Настя стремительными шагами добиралась до нужной улицы, чтобы навестить своих подружек, не отвечавших на мучительные гудки рингтона. Девушку пробирала неприятная дрожь от одной лишь мысли, что с её родными могло произойти что-то неизбежное. —Алло? —Настя прислонила к красной от мороза щеке экран телефона, где проглядывались неизвестные цифры весьма странного номера. —Настя, это Костья. В общем, меня загребли в тюрьму. Лёша подставил меня, что и следовало ожидать. —Чего? —От подобной новости крепкая хватка руки ослабла, а телефон с треском провалился в небольшой сугроб. Девушка замерла на мгновенье, пребывая в состоянии полного ступора, но тут же подхватила средство для попутной связи с татуированной, продолжая размыкать свои онемевшие от ужаса губы, — Почему ты такая упрямая? Можно же хоть раз послушать близких тебе людей, а не быть такой наивной? Я говорила тебе? Говорила. Ты меня вообще слышишь? Как теперь мне рассказать про сложившуюся ситуацию Бэлле? Боже. —Бэлла все знает. Я позвонила ей в первую очередь, —Шатенка чувствовала, с каким трудом подруга выдавливает из себя каждое слово, меж промежутками черпая больше кислорода, стремительно поглощая в свои ненасытные легкие, —Я боюсь, что что-то случится с ней. Навести ее, пожалуйста. А после вы вместе можете прийти ко мне, в тюрьму. Суд будет завтра. —Ты реально конченная. Думай, кому и что говорить. Нужно было позвонить сначала мне, чтобы я лично донесла сложившуюся ситуацию Бэлле. Ее жизнь на твоей совести, поняла? Настя, не дожидаясь попутного ответа татуированной, осторожно нажала кнопку для отмены вызова. Взору девушки представилось многоэтажное здание новеньких подъездов, в одном из которых находилась знакомая квартира. Приподнимая свои густые брови от немого шока, дожидаясь самого худшего исхода события, Петрова, все же, но зашла внутрь тёмного помещения, окутанного тленной атмосферой. Мускулистые ноги, переступающие через ступень, машинально напрягались, каждая мышца которых проступала меж покровных тканей. Ее сердце забилось с небывалой частотой, но она не чувствовала это, пребывая в тревожном состоянии из-за неизвестной картине, которая предоставится взору двух каштановых глаз с темной бездонной окантовкой. —Лика? —Петрова попятилась на несколько ступеней ниже, давясь в смешанных эмоциях от искрящихся напуганных глаз миниатюрной девушки, стоящей напротив. —Настя? Ты тоже пришла сюда за Бэллой? — Скромный силуэт девушки скрылся меж перилами, пытаясь отыскать себе удобную позицию средь белых стен на удивление чистого подъезда. — Да. Тебе что-то известно? — Сквозь тусклое освещение виднелось симпатичное, хотя и слегка испуганное личико длинноволосой брюнетки тихоокеанского типа. Настя переживает. —Она написала мне часа три назад, что ей плохо. Из-за очередных договоров по работе я совсем выбилась из колеи. А как прочла, так сразу же отправилась к Бэллке. Правда, она не отвечает на звонки, а достучаться до неё не могу— не открывает, — напуганная девчушка аккуратно присела на каменный выступ, предварительно стряхнув на плитку принесенную чужой подошвой уличную грязь. Цепкие фаланги пальцев устремились в копну тёмных дымчатых волос, ощущая, как мягкие локоны покоятся на руках, — Чёрт возьми, я не прощу себе, случись с ней что-то плохое… И где вообще этот Купер? Куда он пропал. —В тюрьме, — Помертвелое лицо брюнетки стало очередным поводом для беспокойства Лики. Настя заглянула в мерклые глаза девушки, располагавшейся напротив с задумчивой миной, словно мечтая расспросить попутчицу о случившейся ситуации. Но Петрова молча встала напротив большущей двери, ограждающую их от пропавшей светловолосой фигуры, томившей своим изнуряющим молчанием, — Лик, давай я не буду рассказывать тебе все подробности? Скажу одно— всё пошло по пизде. И, не хочу расстраивать, но живую Бэллу нам вряд ли удастся застать, если так и продолжим сплетничать по поводу произошедшего. Согласна? Изломанные брови Лужанской нахмурились, после чего скромной девушке удалось стать свидетелем последующих действий со стороны бойкой Анастасии: в отчаянии она принялась стучать кулаком по плотной материи двери до тех пор, пока не разбила в кровь костяшки пальцев. Вся ярость и напряжение последнего дня вскипели в волевой девушке. Руки снова сжались в кулаки. В ы д о х — свободный через нос, совпадающий с окончанием мышечного напряжения и опусканием тяжелых рук на острую протяжённую ручку двери. Как хочется крикнуть, ударив о стену невнятную фразу, со смыслом внутри, который понятен душе человека, что в кровь разбивает свои кулаки. Душа знает всё, ей лишь нужно поверить. Убедиться, что Бэллы уже нет в живых. — Прекрати! Ты окончательно добьешь свои руки! — Лика осторожно взметнулась в сторону неконтролируемой знакомой, пытаясь своей силой сравняться наряду с девушкой, преобладающей в физической подготовке, отдавая предпочтения своему могуществу. — Лика, отойди! — Настя осторожно отстранилась от худощавой фигуры, вставая напротив двери под другим углом. Понадобилось несколько усиленных попыток, чтобы выбить прочную преграду при помощи ноги, направленной под нужным градусом в сердцевину разбитой деревяшки. Лужанская пулей метнулась в холодное помещение пустующей квартиры. Через эту пустоту не хотелось проходить к спасительным окнам, так как она сама словно проходила сквозь тебя, окутывала и пронизывала насквозь. В этой оглушительной пустоте можно было промокнуть, распасться на молекулы, раствориться. Гравюры и эстампы на стенах опутывала паутина; сложная лепнина, декоративные детали потолка и карнизов давно уже утратили некогда присущее им великолепие; белый с прожилками мраморный пол покрывали комки пыли и пуха. Весь интерьер предвещал неизбежную тревогу на душе напуганной девчушки, устремившейся в ванную комнату. Громкий грохот насторожил прибывающую в сознание после пронзившей нервное окончание ноги боли Петрову. Длинноволосая брюнетка с большущими, как два округлых хрусталя, глазами сделала пару шагов вперед, в пугающую её неизвестность. Лика облокотилась об величественную стенку, подгибая свои острые колени, как можно ближе к себе. Не понадобилось излишних слов, чтобы осознать произошедшую картину. Настя лишь с заботой окутала Лужанскую в крепкие объятия, не стесняясь своих горьких слёз. — Это конец, — прошептала Лика, уткнувшись своим вздёрнутым носиком в величавые плечи, находя в тех некую опору, — Она умерла, Настя. — Я знала это с первых секунд.***
Купер выделили пару минут для встречи со своей близкой подругой, своим внешним видом напоминая настоящую смерть, что так боялся каждый обитатель тесного мирка. Да и обстоятельства для столкновения лицом к лицу не вызывали уже положительных эмоций, прибывающих в чувствах полного удовольствия. Здесь, в тюрьме все вымощено холодными большими гранитными глыбами. Чем ниже опускаешься на уровень, тем больше темноты, пауков, холода. Каждая камера имеет топчан, на котором лежит солома. Напротив спальной полки на кольцах висят толстые цепи, которые просто невозможно порвать. На громоздких дверях висит массивный замок. Такие двери могут держать некоторое время удары осадного тарана. Коридор освещается зловещим желтым светом чадящих копотью факелов, отбрасывающих размытые тени на блестящие от ледяной слизи стены. Зачастую в этом гнилом месте совершенно неважно, что ты ратуешь за мир во всем мире. Обстоятельства складываются так, что твоя доброта — это твой изъян, добродетель, которую воспевают лишь в книгах моралисты, не достигшие в своей жизни практически ничего. — Настя, блять. Я так скучала, не представляешь! — До жути приторные первые слова, что Купер выплескивает при первой же встрече с подругой в тюрьме. Да еще и видно, что если бы не ограждающее их стекло, то татуированная крепко прянула бы к Насте, окутав ту в теплые объятия. — Привет, — Холодно произнесла подруга, прислоняя к себе телефонную трубку для попутной связи. На удивление янтарным глазам внешний вид подруги заставлял желать лучшего. — Что-то случилось? — Купер сосредоточено всматривалась в эти родные блики прекрасных глаз, пытаясь отыскать меж хаотичных зрачков, бегающих из стороны в сторону, попутные объяснения, — Кстати, где Бэлла? — Кость, она не придет, — монотонно обрезала Петрова, сжимая сигарету в уголке своего рта, глядя сквозь татуированную, мимо неё. Девушке было, грубо говоря, плевать на отведенные правила для посещения. Ей захотелось накормить ядовитым дымом изнывающее тело. Её голос был спокойный и уверенный, но все же с едва уловимой ноткой печали. Словно они едва знакомы, а вовсе не близкие подруги. — Не хочет меня видеть, да? Я понимаю… Столько боли я успела причинить ей, наверное, было слишком по-детски ожидать нашей встречи. Но я так, сука, люблю её, Настя. Единственный смысл держать себя здесь в руках — она. Пока Бэлла жива, я живу ради неё тоже, как бы грубо это не прозвучало для твоих ушей, подружка. — Нет, она не обиделась. Точнее, я не знаю, — Из уст Петровой вышел нервный смешок. Девушка с трудом сглотнула, понимая, что их встреча пройдет совсем не так, как надеялась Купер. Ей будет больно, блять, ей постоянно больно, и у неё всегда был один единственный ответ на негативные чувства — еще более негативные чувства. Закрыться ото всех. Потому что именно так Костья защищалась от всех ублюдков в своей несчастной жизни. —Что? Почему? С ней что-то случилось? Настя! — Купер на секунду закусила щеку изнутри, а после покачала головой, — Говори мне правду. Сейчас же! Длинноволосая подруга тяжело дышала, но в итоге оторвала свои думы от воспоминаний окровавленного тела Кузнецовой, лежащего на полу, чтобы взглянуть на Костью, и это было так пиздецки грустно. Она изнуряла изумрудные глаза мучительной тишиной, чтобы перевести дыхание, или может быть, чтобы облегчить тиски в своем сердце. — Она умерла, покончила с собой, — Петрова знала Купер, как никто другой, поэтому сразу же предугадала последующие чувства девушки. Та даже изнывала в мимике, подобно всем предшествующим картинам в голове у длинноволосой, — Держи себя в руках, блять. Дослушай. Она вскрыла вены, мы с Ликой слишком поздно обнаружили её. Так вот, как выглядит смерть. Наполняет собой без остатка и топит в своей пучине одиночества, пока собственные демоны уничтожают сознание изнутри. Вскрывают самые счастливые моменты, примешивая к ним осознание ошибок и безысходности. Словно День Сурка, где наперед знаешь результат, но раз за разом вскрываешь и без того свежие шрамы. Однако бесконечная петля разорвётся, только если единственный маяк, освещающий мрак изнутри, потухнет, а вместе с ним и то, что было бесценно. — Кость, ты главное не… — Заткнись! Девушка не выдерживает. Купер сжалась от невыносимой боли, которая раздавалась прямо из недр её души. Эта боль была настолько невыносимой, что девушка решила вскинуть голову к самому небу.Чувство ненависти и ярости. Ты весь как будто пылаешь изнутри, тебя разрывает на части, на мелкие кусочки, ты чувствуешь, как увеличивается давление, учащается пульс, безумно хочется сорваться, наорать, выкинуть весь этот гнев, что скопился внутри тебя, но ты не можешь сделать этого. Тебе знакома эта боль?.. Сжигающая изнутри, рвущая сердце боль одиночества, такая острая, что хочется кричать, выть и плакать… Одиночество… Все вокруг чужие… Может быть, голубые глаза — только мираж, нарисованный тонущим в бреду сознанием, меркнущим от душевной боли?.. Татуированные глаза теряли самообладание, увеличиваясь наряду с диким рёвом. Девушка с громким хлопком опустила пылающие ладони на твёрдую поверхность, сопровождая повторными оглушительными ударами по столу. Уголки губ отчаянно вздрагивали, старательно держась на плаву. Петрова прищурилась и, достав свой телефон, попутно включая на том фонарик, громко стукнула по пластику, ограждающему ту от лихорадочной истерики Купер, светя той прямо в глаза. Костья почти не отреагировала на этот нелепый жест помощи. Зрачки были узкие, не реагирующие на свет. Такие…неживые. Это был нечеловеческий взгляд, от которого внутри Насти всё содрогалось от глухого ужаса. Татуированная чувствовала беспомощность. Настя всегда была для неё опорой, тем, кто помогал — тайно и явно, — кто знал больше всех, всегда знал, что делать. Но сейчас Купер была абсолютно разбита, боясь тени прошлого. Костья резко вскочила с места, не понимая, где она находится. Может, это просто иллюзия? Может, все, что находится вокруг трясущегося тела, — неправда. Лишь программа, которую внедрили в ее черепную коробку и которая так невовремя дала сбой. Что-то ужасное, что-то темное и устрашающее стало вырываться наружу, разрывая сознание и тело Купер на куски. Она вся горела, будто находилась сейчас не в прохладной комнате для свиданий, а в самом настоящем адском котле. Звериный вопль вырвался из ее уст, а холодные руки, пропитанные потом и влагой, со всей силы вцепились в копны волос, буквально вырывая те с корнем. Почему так больно? Почему такой невыносимый звон в ушах, который настолько противный, что хочется собственноручно разорвать барабанную перепонку. Её ломило пополам, позвоночник не выдерживал такой нагрузки. Пелена в глазах. Пустота в сердце. Ураган в душе. Первое, что попалось под руки разъяренной брюнетке, — это стул, на котором всего несколько минут назад она вальяжно расположилась, готовясь услышать приятную весть из дома. А дома-то больше нет. Подняв его над головой, девушка со всей злостью кинула тяжелый предмет в пуленепробиваемое окошко, которое даже не треснуло. Настя в ужасе отпрыгнула с места, пытаясь докричаться уже не своей подруги, а до какого-то зверя, что вселился в нее. Она стояла и с болью смотрела, как очухавшиеся охранники пытались схватить ее самого близкого человека. Купер отчаянно вырывалась, била их ногами и кусала. Делала всё, чтобы освободиться. И неистово кричала. Кричала так, будто ей отрезают руку без анестезии, будто ее сердце вырывают из груди. Сердце, которого больше нет. Подоспевшие санитары тоже не особо облегчали задачу по скручиванию девушки. В ту как будто вселился сам дьявол. Но усмирить буйную пленницу смог лишь маленький шприц с успокоительным, что был четко введен в нее опытными руками. Костья предприняла последние попытки избавиться от оков, после чего осела на грязный пол в беспамятстве, произнеся лишь одно слово. — Бэлла. Несколько мужчин, убедившись, что она отключилась, взяли ее под руки и медленно потащили туда, где ей точно будет спокойно. Место, из которого мало кто возвращается. Петрова наконец смогла прийти в себя после подобного зрелища. Она стояла напротив того злополучного окошка, которое теперь было пустым. Люди вернулись к привычным делам, будто ничего и не происходило. Но только глаза, наполненные слезами, что вот-вот готовы были вырваться наружу, помнили все. Прикрыв рот рукой и оперевшись о стену, Настя поняла, что это конец. Конец их истории. Несчастливый, но ведь никто из них не верил в сказки, поэтому всё справедливо.