***
Первые лучи восходящего солнца золотят наледь на памятниках и крестах, играют всеми оттенками красного и рыжего на покрытой инеем листве у обочин да на сугробах около обелисков. Ползу кое-как к склепу. Нога, плечо и спина ноют. В липких от остывшей крови шмотках холодно, мокро и гадко. Тошнотворно тяжёлый запах кружит голову. Отвратительно. С трудом открываю дверь, прижимаюсь спиной к стене, шагнув в успокаивающую темень склепа, и медленно соскальзываю, бухаясь жопой на пол. Гир и Рыжий, беспокойно мяукая, начинают сновать вокруг меня, нюхать, короткими мазками языка слизывать кровь с кистей… Запускаю пальцы в тёплую густую шерсть Гира, тяжело выдыхаю, три секунды собираюсь и, скользнув по загривку кошака, поднимаюсь. Нахожу на столе пачку сигарет, закуриваю и, шлепая по полу, иду греть воду. В сапогах хлюпает. Моя ли кровь, волчья — не разобрать. Ставлю кастрюлю на огонь, зажигаю повсюду свечи, наливаю на четверть неполный стакан коньяка, опрокидываю залпом, как водку, и начинаю раздеваться, сваливая липкое хлюпающее скользкое тряпьё мокрой горой на пол. Холодно, блядь! Коты снуют около кучи барахла, принюхиваясь и облизываясь. Немного отпускает тянущее ощущение под солнечным сплетением, а тяжёлый густой запах кажется чуть менее тошнотворным. Как на скотобойне. Кожу от подсыхающей крови стягивает. Адреналин немного облегчает состояние. Уже даже не холодно. Пью. В чём мать родила. Прикуриваю вторую сигарету от первой и откидываюсь на спинку стула. Пальцы почти не дрожат. Только всё тело ломит и выворачивает. Вода потихоньку закипает. Коты урчат. Нехотя поднимаюсь, наливаю в лохань спиртового настоя трав, лью масел и, перехватывая кастрюлю с кипятком, резко опрокидываю содержимое. Склеп наполняется паром и ароматом. Разбавляю кипяток холодной водой и, шипя, забираюсь в лохань. Открытые раны будто лавой окатывает. Парующая вода моментально окрашивается багровыми растекающимися разводами. Запрокидываю голову, выдыхаю, тушу сигарету, оставляю окурок на бортике лохани и ныряю. Бля, как же… Тепло. И как приятно наконец-то смыть с себя всю эту липкую мерзкую дрянь. Тщательно мою волосы с настоем, соскребаю жёсткой мыльной мочалкой присохшую кровь, так яростно натираясь, что кожа начинает пылать. Вода постепенно остывает, становясь мутно-грязно-краповой. Выбираюсь, обтираюсь, повязываю полотенце вокруг бедер и в два захода выливаю грязную воду в заросли за склепом. Снова закуриваю и перебиваю постель, пока закипает содержимое кастрюли. Бросаю в кипяток щепотку ромашки, зверобоя, вербены, и, не процеживая, выливаю в лохань. Тушу сигарету, разбавляю настой холодной водой и удобно устраиваюсь, прикрывая глаза. Свечи тихо потрескивает. Коты урчат возле кучи мокрого шмотья, даже не воняющего мне сейчас мёртвой кровью. Но это усталость и недосып. Конечно, оно воняет. Выползаю, вытираюсь и тяжело выдыхаю, отбрасывая испачканную светло-красными разводами простыню. Без крови совсем херово. Раны не заживают. Позвоночник ноет. Кутаюсь в одеяло, кормлю котов, выкидываю грязное барахло из склепа — все равно не отстирать — и решаю заняться собой. Тщательно мою руки, споласкиваю водкой, раскладываю содержимое аптечки на столе и начинаю обрабатывать раны. Антисептик шипит и пенится, бинтов нет, и штопать глубокие царапины бесполезно. Просто накладываю повязки и, кряхтя, ложусь в гроб, кутаясь в холодный атлас пухового одеяла, задвигая крышку саркофага. Был бы Митька здесь… Был бы. Было бы не так до дрожи холодно. Митя обалденно горячий. У него бархатистая кожа. Такая нежная под губами, приятно солоноватая, тёплая, сохранившая следы летнего загара. И жилка так соблазнительно бьётся на шее… Рвано выдыхаю, прикрываю глаза и облизываюсь. Желудок сводит голодным спазмом. Всё тело ноет. Болевой шок стёк, как плевок с тефлона. Теперь я чувствую всё. Вдыхаю и вытягиваюсь в гробу. Надо не думать об этом. Думать о Мите. Думать о литых мышцах, играющих под ладонями. О спине, которую так приятно с нажимом огладить. О сведённых лопатках, покрытых россыпью веснушек и созвездиями родинок. О персиковом пушке под линией роста волос и на щеках. Скользнуть приоткрытым ртом по скуле, по линии челюсти. Засосать кожу под кадыком до сладковатого пряного привкуса на кончике языка. Ощутить в волосах на затылке горячую ладонь. Скользнуть к ключицам, к солнечному сплетению. Огладить подушечкой большого пальца приоткрытые обветренные губы, кожей чувствуя жар рваного дыхания. Поцеловать чуть левее солнечного сплетения. Просто прижаться губами. Сладко, тягуче, надолго. Ловя учащённое сердцебиение. Балдея от жара кожи, от каждого выдоха, от рваного пульса. Спуститься поцелуями ниже, очерчивая кубики пресса, пересчитывая пальцами ребра, оглаживая бока и бёдра, сминая под ладонями упругую приятно округлую задницу. Оставить цепочку засосов внизу живота, и с удовольствием вслушиваться в короткие глухие всхлипы, которыми Митька отвечает на каждое касание, балдеть, наблюдая, как на его коже наливаются краской багровые пятна. Рывком раздвинуть ноги, накрывая колени ладонями, мазнуть языком по внутренней стороне бедра снизу вверх, повторить путь губами, чередуя засосы с поцелуями и короткими укусами, слегка царапая горячую нежную кожу. Выдыхаю, запрокидываю голову и прикрываю глаза, коротко облизываясь. Губы сохнут от сбитого дыхания. Адреналин и возбуждение пульсирует в каждой клетке тела. Митю хочется. До дрожи, до исступления, до воя хочется. Всего. Целиком. Как-нибудь. Сверху, снизу — неважно. Просто хочется. Долго и с удовольствием. Никуда не торопясь. С нажимом скользнуть подушечкой большого пальца по стволу снизу вверх, лизнув головку, засосать и выпустить, зажимая в ладони, прижимая стояк к животу. Повторить путь пальца губами, затем языком. Накрыть приоткрытым ртом и мягко засосать у основания, ещё раз и ещё, щекоча кончиком языка. Легко сжимая в горсти, оттянуть мошонку, скользнуть губами снизу вверх, поочередно забрать яйца в рот, выпустить, согревая дыханием, ритмично зажимая головку в кулаке. Огладить кольцом пальцев ствол, перехватить у основания и сразу глубоко взять член в рот, пропуская в горло. Не выпендриваясь, не церемонясь, не наращивая темп. Сразу до основания, горячо и быстро. Дать почувствовать дрожь гладких стенок на глухом полусотне. Притянуть за ягодицы, заставляя толкаться глубже, приподнимая над простынёй, удерживая и насаживаясь, пропуская головку в ноющее с отвычки горло. Рвано выдыхаю, быстрым мазком языка прочерчивая линию по ладони и, обхватывая стояк у основания, с нажимом оглаживаю, выгибаясь в коконе из чёрного атласа. Жарко. И так неестественно остро для обычной дрочки. Так ослепительно ярко от каждого касания. Надавливая подушечкой большого пальца под головкой, второй рукой оттягиваю мошонку, перекатывая яйца в горсти, и лениво дрочу, не наращивая темп, прикрывая глаза. Удержать под ягодицы, не позволяя отстраниться, проглотить всё, выжимая досуха, наглаживая ствол кольцом припухших губ, огладить головку, надавливая под ней языком, сглатывая, пока Митька, выгнувшись, кончает, прикусывая губу и запрокидывая голову. Бля. И только от одной этой картинки можно сорваться следом. Перехватываю стояк у основания, выдыхаю и улыбаюсь. А потом… Потом вжать грудью в атлас расслабленную, растёкшуюся после оргазма тушку — такую сладко-податливую, такую тёплую, вызывающую такой одуренный коктейль эмоций, что башку пьяно кружит — и, перехватив под бёдра, рывком поставить раком, заставляя дрожащими коленями упереться в атлас. Прогнуть в спине... Ммм… Взъерошенные пряди волос на затылке, персиковый пушок на шее, сведённые лопатки, напряжённая поясница и шикарная округлая задница. Прикусываю губу и рвано выдыхаю, теснее сжимая кольцо пальцев, наращивая темп. Огладить бёдра, прикусить кожу на боку над поясницей, оставить засос на копчике, смять под ладонями, раздвигая ягодицы, любуясь открывшимся видом. Засосать кожу под мошонкой, прочертить линию языком до копчика, вкруговую огладить тугие сжатые мышцы и, надавливая на поясницу, прогибая Митьку сильнее, толкнуться внутрь языком, ломая сопротивление, наращивая темп, тащась от того, как он постанывает и дрожит, как ведёт бёдрами, комкая атлас одеяла в кулаках, как сжимается и пульсирует, жалобно просяще поскуливая, забивая на самоконтроль, отпуская себя. Оттрахать языком до дрожи в коленях, растягивая горячую мокрую дырку подушечками больших пальцев, сминая ягодицы под ладонями. Терануться стояком, зажимая ствол меж ягодиц, мазнуть головкой по припухшей дырке и в два движения войти до упора, перехватывая Митьку поперек ключиц, рывком выпрямляя, прижимая влажными лопатками к груди. И не позволяя привыкнуть, начать двигаться в мучительно-медленном медитативном темпе, прикусывая кожу на загривке, зацеловывая веснушки на плечах, собирая губами капельки испарины с персикового пушка под линией роста волос. А потом выскользнуть, перехватить за плечо, крутанув, одним толчком уложить на лопатки, закинуть ноги на плечи и войти под новым углом, сложив горячее гибкое тело пополам. И больше не наращивать темп. Сразу задать бешеный, сцеловывая рваное дыхание, стоны и вскрики, засасывая обветренные искусанные губы, зацеловывая веснушки и линию челюсти, запоминая, как длинные тени от дрожащих ресниц падают на порозовевшие щёки. Всосать солоноватую от испарины прядку чёлки, мазнуть губами по переносице, перехватывая за запястье, вжать в одеяло подрагивающие руки, балдея от циркуляции крови под кожей, сцеловывая рваный пульс, слизывая собственную кровь с коротких ногтей и только после этого понимая, что лопатки оцарапаны. Засосать дрожащие подушечки пальцев, зацеловать каждую линию на ладони, впиться в губы, ловя протяжный стон, и подхватить под поясницу, удерживая, глубоко проникая в растянутую задницу, чувствуя, как припухшие края горячей дырки ритмично сжимаются вокруг основания. В два движения кончаю, выгибаясь и прикусывая губу. Собственная кровь — пряным металлом на кончике языка. Сперма остывает на пальцах. В башке ни единой мысли. Отрубаюсь я быстро и легко. И последняя картинка перед мысленным взором — обалденные пьяные голубые глаза и россыпь веснушек на щеках пытающегося выровнять дыхание Митьки.***
Приглушив свет неспешно выползаю из одежды. Кончики пальцев медленно скользят по кубикам пресса вниз, очерчивая кожу под резинкой белья. Во рту мгновенно пересыхает. Пульс стучит так, что Степаныч и меня списал бы в утиль. Закрываю глаза, представляя ладони Макса под тесным трикотажем. Рвано выдыхаю и прикусываю губу, сдерживая стон. Выгибаюсь, толкаясь бёдрами в ладонь. Пячусь к краю постели и откидываюсь на лопатки, вжимаясь в грудь Макса. Подтягиваю колени. Всхлипывая, развожу ноги в стороны и веду кончиками пальцев линию вдоль внутренней поверхности бёдер, оставляя наливающиеся розовым отметины от ногтей. Да... Ещё ближе. Ярче, Мак. Сквозь бельё сжимаю мошонку в ладони, чуть оттягивая, и протяжно выстанываю. Тесная тряпка мешает. Хочу кожей к коже. Горячо. Сладко-больно. Хочу под него. Именно так. Бля... Мак! Что же ты творишь со мной? Ведь никогда раньше я... В два движения срываю плавки и зажмуриваю глаза — стыдный от запретных желаний румянец и без этого волной разливается по щекам. Мак продолжает медленно оглаживать бёдра, мажет губами по скуле и тихо, вкрадчиво шепчет: — Мой хороший мальчик, — в сладком голосе отзвук улыбки. — Так хочется, милый?.. — продолжая улыбаться, выворачивается из под меня, рывком поднимается и отступает на шаг. Сразу становится дико холодно. От нехватки касаний, отсутствия контакта кожи с кожей хочется взвыть. — Не так быстро, Митенька. Сначала я хочу полюбоваться тобой. Его слова обжигают. Тянусь за лаской, но Мак мягко отстраняется, улыбаясь. От возбуждения уже потряхивает. — Милый, — отвратительно растягивая гласные, паточно, приторно-сладко тянет Максим, поглаживает бедро и облизывает пальцы. — Что ты хочешь, чтобы я сделал с тобой, мой хороший? — тёплыми влажными подушечками чертит линию меж ягодиц и скользит вкруговую по сжатым мышцам. — Где ты хочешь, чтобы я приласкал тебя, конфетка? Покажи мне, прелесть моя, — лыбится, скотина. — Я не пойму, если ты не расскажешь и не покажешь мне, Митенька. От его касаний, кажется, забываю как дышать. Подаюсь навстречу, подставляясь всё более откровенным ласкам Макса, плавлюсь в пьянящих волнах его бархатного голоса. Хочется больше. Ближе к сердцу... по венам... Вздрагиваю, распахивая глаза, и потерянно всхлипываю, стоит жару его дыхания перестать ощущаться кожей: — Ну... Куда же... — беззвучно шепчу, тяну к Максу руки, желая вернуть ускользающее тепло, но натыкаюсь на его шалый, захмелевший взгляд. Максимилиан. Язык не поворачивается назвать великолепного, одетого в бархат и шелка мужчину в шикарном кресле напротив — Маком. Его изящные пальцы сжимают дымящуюся сигару, нога закинута на ногу, в руке в хрустальном стакане плещется золотистый виски. Глаза... Чувствую себя удавом под умелой дудкой факира. Плыву. Тону в тёмных, вязких омутах его глаз. Хочу на самое дно... Раствориться в обжигающем пламени. Мак оставляет стакан на подлокотнике, улыбается, облизывая меня с ног до головы голодным хищным взглядом потемневших почти до черноты глаз с изумрудными искорками на дне. Выдыхает кольцо дыма, прихватывает ногтями кубик льда из стакана, облизывает и подходит ближе. — Ты же всё равно заговоришь, сладкий, — ласково тянет, качая головой, отчего серебряные кудри, собранные шёлковой лентой в пучок на затылке, рассыпаются по чёрному бархату камзола. Медленно, как хищник, подкрадывающийся к добыче, подходит ко мне. Движения обманчиво плавные, походка мягкая и беззвучная. Только рвано выдыхаю, не понимая, в какое мгновение он оказывается за моей спиной. — Ну, так что, милый? — улыбается, целуя бьющуюся на шее жилку; упавшие мне на плечо локоны ласково щекочут кожу. — Заговоришь сам, — тянет меж поцелуями, так ухмыляясь, что чувствую эту похабную наглую лыбу кожей. — Или мне помочь тебе? Кубик льда, зажатый меж его ногтями, вкруговую скользит по соскам, оставляет мокрую линию на прессе, на боку и бедре. Поясницу холодом обдает. Вниз от копчика меж ягодиц стекает ледяная капля; крупно вздрагиваю и рвано выдыхаю: — Ммаак... Ммм... — Не дрожи, мой хороший, — Максим продолжает нагло, совершенно по-блядски лыбиться. — Я согрею тебя. Если ты будешь послушным мальчиком и покажешь мне, чего хочешь. И расскажешь. Не вижу. Только слышу шелест ткани. Задницу обжигает жаром ладоней. Макс сминает мышцы, раздвигает ягодицы шире и медленно влажно чертит линию горячим языком, ловя талую воду. А после накрывает губами сжатую дырку, всасывает, очерчивает языком, на миг толкается внутрь, и... Снова холодно. Несколько быстрых вампирских движений. Человеческому глазу не уловить. Я не понимаю, когда он успевает вернуться в кресло. Влажную от ласки кожу обдаёт холодом. Хочу его обратно. Сохранить ощущения. Хочу, чтобы он захотел вернуться сам. Ноги подкашиваются. Дрожащие колени упираются в матрас и я всхлипываю, прогибаясь в пояснице. Поощрительный выдох Мака и дурманящий аромат терпкого сладковатого дыма. Наблюдает. Оборачиваюсь, чтобы поймать его взгляд и завожу руку назад, оглаживая ягодицы. — Какой хороший послушный мальчик, — Максим выдыхает очередное кольцо дыма и улыбается. — Устрой для меня шоу, Митенька. Покажи мне, какой ты красивый, сладкий, — отпивает из стакана и поощрительно кивает. — Ну же, смелее, прелесть моя. Только не торопись. Иначе накажу. Сделай себе приятно для меня. Голову ведёт от бархата его голоса. Слова Макса заводят так, что жаром и возбуждением просто топит. — Так? — развожу колени шире и, уперевшись грудью в гору подушек, завожу назад и вторую руку, прогибаясь в пояснице сильнее. Сминаю в ладонях ягодицы, чуть оттягивая, хватаю пересохшими губами воздух и по-порнушному всхлипывая. — Тааак... — не спрашиваю —оглаживаю подрагивающими пальцами тесную, совсем ещё тугую дырку, стараясь оттянуть края. — Возьми смазку, мой хороший, — улыбается, протягивая пузырёк. — Хочу чтобы скользило и хлюпало. Чтобы ты тёк от похоти и желания. Смелее, сладкий. Если не торопиться, будет совсем не больно. Тебе понравится. А торопиться нам некуда. Ну же! — поглаживает по пояснице и легко шлёпает ладонью по оттопыренный заднице. — Приласкай себя для меня. Покажи как ты хочешь. Глубже, милый. Немного не рассчитываю, выливая на копчик слишком много. Вздрагиваю, развожу ягодицы в стороны, позволяя прохладной смазке масляной струйкой стечь по расселине. Ловлю её пальцами, очерчивая лоснящийся вход по контуру, заныриваю кончиками пальцев внутрь и оглаживаю горячие гладкие стенки, чувствуя, как легко ломается сопротивление, как пальцы скользят глубже. — Вот так, Митенька, — с улыбкой поощряет Макс. — Смелее, мой хороший. Удиви меня, прелесть моя. Сладко. Но так хочется ярче. Острее. Голос Макса такой бархатный. Он так близко... Совсем рядом. С глухим стоном прогибаюсь, загоняя два пальца сразу до шлепка ладони о задницу, и проворачиваю кисть, добавляя третий. Нетерпеливо трахаю себя, растягивая дырку, но глубоко не выходит. Хнычу, оборачиваюсь, встречаясь с тёмным от похоти взглядом Мака, и рвано выстанываю горячечным шепотом: — Пожалуйстанупожалуйстаглубже... — Глубже, милый? — Максим улыбается, склоняясь, ловит подушечками пальцев каплю смазки, стекающую по мошонке, и чертит линию вверх, мягко целуя поясницу. От нетерпения и возбуждения потряхивает. Каждое касание отзывается жаром. Так нечестно мало, так обидно недостаточно, что хочется скулить. — Покажи мне, какой ты красивый, сладкий, — шепчет Мак на ухо, мажет губами по мочке, нависает надо мной. Всхлипываю, чувствуя, как щеки заливает краской. Моментально кидает в жар. Завожу назад вторую руку и, позволяя пальцам почти выскользнуть, оттягиваю подушечками скользкие от смазки, дрожащие края. — Какой послушный, — мурлычет Максим, легко пошлёпывая ладонью растянутую раскрытую дырку. — Глубже? — поглаживает мои костяшки и в одно движение загоняет пару пальцев до упора, сгибая внутри, выворачивая кисть. Вскрикиваю и выгибаюсь, широко распахивая глаза. Волной жара накрывает с головой. Не вдохнуть. Колени и и руки дрожат. Утыкаюсь лбом в простыню и, глухо скуля, непроизвольно ритмично сжимаюсь вокруг пальцев. Жарко и остро. Меж лопаток проступает испарина. Так ослепительно-ярко, что не справиться с дрожью. И мне бы немного, совсем чуть-чуть... Макс урчит, сжимает пальцы внутри и, прихватывая бьющуюся на шее жилку губами, прокусывает кожу. Впивается и тянет — мучительно-медленно, сладко-тягуче глотая. Накрывает моментально, буквально оглушая. Вскрикиваю и не слышу себя, до упора насаживаясь на скользкие пальцы. И обессиленно падаю, растекаясь по смятой простыне. Сбито загнанно дышу, всхлипывая и постанывая, когда горячие пальцы выскальзывают из растянутой хлюпающей дырки. Непроизвольно веду бёдрами и поскуливаю. Так нечестно... Так мало... Макс перехватывает меня за плечи и, садясь на постели, прижимает к груди. Не отдышаться. Жарко, но колотит, как в лихорадке. Мак сжимается пальцами подбородок, заглядывает в глаза и целует приоткрытый рот, засасывая пересохшие губы. Всхлипываю, накрывая его затылок ладонью, запуская пальцы в волосы, сдирая ленту, но углубить поцелуй он не позволяет. Отстраняется совсем немного. — Кто-то был очень плохим мальчиком, Митенька, — мурлычет Максим, улыбаясь, щекоча дыханием губы, а в глазах черти пляшут — неудержимое дурное веселье, карнавальная ночь. — Кто разрешал тебе кончать, милый? — чертит кончиком носа линию по моему носу, но что-то неуловимо меняется во всем облике Максима. — Мне придётся наказать тебя, — тон становится безапелляционным, а в голосе звенит металл. — На колени ко мне. Живо. Я дважды не повторяю. Ошалело гляжу не него, слабо соображая, чего от меня хотят, за что меня, собственно, наказывать, если не кончить на пальцах Макса просто невозможно... Не понимая, где заканчивается игра и начинается реальность, послушно укладываюсь поперек коленей и порнушно оттопыриваю задницу, заливаясь румянцем. Скольжу дрожащими пальцами по шершавой коже сапог Максима и стыдно поскуливаю, ёрзая на его коленях. Зажмуриваюсь, готовясь к худшему, но тёплые ладони Макса только мягко сминают, ласково поглаживая подрагивающие от неожиданных касаний ягодицы. — Моя прелесть, — нежно оглаживает, успокаивая, и улыбается — по голосу слышу. — Какой покладистый мальчик. Надо смягчить тебе наказание, да, милый? — тягуче-медленно целует солоноватую от пота кожу на шее под линией волос и со шлепком припечатывает ладонь к ягодице. От неожиданности глухо вскрикиваю, вздрагивая. На коленях аж подкидывает. Задницу обжигает и вышибает из лёгких воздух. Но Макс не позволяет опомниться. Шлёпает ещё раз и ещё - быстро, легко, звонко. Не больно, но через несколько шлепков жопа начинает пылать. Не кожа - хотя и она тоже - мышцы. Жарко. Спина покрывается бисеринками пота. От частого сбитого дыхания сохнут губы. Максим оглаживает покалывающие подрагивающие ягодицы, склоняется и мягко целует поясницу, собирая губами капельки пота с кожи. — Мой хороший, — шепчет на грани слышимости, скользя ладонями по бёдрам с внутренней стороны, заставляя раздвинуть ноги шире. — Расслабься. Нет ничего. Ни о чем не думай. Отпусти себя. Есть только мы. Только мы. Как сладко. Правильно звучит его голос. Хочется слышать. Чувствовать. Хочется... Слушаться. Доверчиво раздвигаю ноги шире, ёрзаю и вздрагиваю, мазнув головкой о шершавый вельвет бриджей, натянувшихся на коленях Макса. Максим медленно скользит пальцами по бёдрам, по мошонке, с нажимом чертит линию меж ягодиц и, выворачивая кисть, осторожно надавливает. Всхлипываю и рефлекторно сжимаюсь, рвано выдыхая, ерзая и прикусывая губу, оттопыривая задницу, стараясь насадиться на его пальцы. Макс вкруговую ласкает изнутри, проникая глубже, и подушечкой большого пальца мягко надавливает под мошонкой. Плавлюсь под его руками, стыдно скулю, отираюсь, ловлю его касания пульсирующей дыркой и едва сдерживаюсь, чтобы не кончить снова. Не позволяет. Всхлипываю, скашивая совершенно обдолбанный взгляд снизу вверх. Кажется, если он не продолжит сейчас, я опущусь до сбивчивой мольбы и просьб. — Расслабься, мой хороший, — шепчет на грани слышимости, целует в загривок и прихватывает губами влажные прядки отросших на затылке волос. — Просто отпусти себя, — плавно скользит пальцами внутри, после сгибает их, выворачивает кисть, и я хрипло вскрикиваю, сминая под ладонями ткань бриджей. Выгибает и почти подкидывает. Загнанно дыша, облизываю пересохшие губы, ерзая и подставляясь. Вильнув задницей, сжимаю пальцы внутри и коротко шумно выдыхаю. Как же... Немного глубже бы. Ещё разок, и... — Иди сюда, — Максим улыбается, плавно вытаскивает пальцы и, удерживая под бёдра, разворачивает меня, усаживая на коленях лицом к лицу. — Ты знаешь, что делать, милый, — Мак улыбается, перехватывает за подбородок и коротко целует в губы. — Ты же хочешь. Ну... Живее, Митя. На колени. Я жду. Мажу губами по скуле Макса, соскальзывая ниже, оттягиваю кружевной ворот рубашки и коротко засасываю кожу на изгибе шеи, оставляя наливающуюся багрянцем отметину. Бухаюсь на колени у его ног, рывком раздвигая бёдра, и скашиваю пьянючий взгляд снизу вверх, касаясь губами натянувшейся ширинки бридж. — Очаровательно послушная Красная Шапочка, — Мак улыбается, накрывая мой затылок ладонью и поглаживает по волосам. — Вот так. А теперь просто поверь в то, что со мной можно всё. Я никогда не осуждаю. Ты можешь всё, что захочешь, милый. Смелее, Митя. Отпусти себя. Тепло выдыхаю сквозь ткань, обжимая губами член Макса, нетерпеливо помогаю руками, стараясь быстрее справиться со шнуровкой, и со стоном вжимаюсь лицом в пах, оставляя несколько отметин от поцелуев-укусов у основания члена. Мак зажимает волосы на затылке в кулак и легко оттягивает, вынуждая меня запрокинуть голову. — Легче, Митенька. Спокойнее, — склоняется и мягко целует, засасывая губы, оглаживая губами, лаская языком. — Вот так, — поглаживает по затылку и разжимает пальцы, но руку не убирает. — Я не сбегу никуда. Не торопись. Его голос будоражит. Сердце загнанно стучит под кадыком и, когда я осторожно, очертив головку языком, забираю член в рот, кажется, сердце бьётся прямо о его стояк. Макс коротко шумно выдыхает, запрокидывает голову, прикрывая глаза, и чуть сильнее надавливает на затылок. — Возьми глубже, — голос, кажется, становится ниже и мягче, откуда-то берется бархатная хрипотца. — Расслабь горло. Ты всё умеешь. Смелее, милый. Тебе же хочется. Хочется... Так хочется, что пальцы на ногах поджимаются. «Спокойнее... Глубже...» — голос Мака слабым эхом отдаётся где-то на краю сознания. Нихрена не слышу — в ушах шумит, перед глазами всё плывёт от дикого возбуждения. Мажу языком вдоль ствола. Невыносимо медленно. Засасывая одними губами увитую венками кожу. Возвращаюсь, смыкая губы кольцом на головке, играюсь языком с щелочкой уретры и медленно насаживаюсь на стояк, стараясь взять максимально глубоко. Двигаюсь равномерно, не наращивая темп, с каждым разом стараясь взять глубже. Млею под ладонью на затылке, и, расслабив горло, со стоном пропускаю головку глубже, судорожно сглатывая. — Мой хороший, — Максим коротко горячо выдыхает и, удерживая за затылок, плавно толкается глубже, не позволяя отстраниться, постепенно наращивая темп, заставляя насаживаться на стояк. Губы начинают пылать. Горло ноет и сжимается. Снова и снова сглатываю, обжимая головку тесными стенками, борюсь со спазмами, перед глазами пелена слёз. Макс расслабляет ладонь и я медленно выпускаю член, обнимая головку губами, мягко целуя кожу под ней. Отираюсь о стояк щекой и обдолбанно улыбаюсь, перехватывая адреналиновый взгляд Макса. Не отвожу глаз, мажу губами по головке, ласкаясь, и снова неторопливо насаживаясь на стояк. Забирая так глубоко, что яйца мажут по подбородку. Макс глухо стонет, оттягивает меня за волосы, заставляя запрокинуть голову и, огладив губами по всей длине, выпустить член изо рта. Обиженно всхлипываю, будто меня лишили ожидаемого лакомства. Макс облизывает меня тёмным, совершенно поплывшим взглядом, перехватывает стояк у основания и мажет влажной головкой по губам, по пылающей щеке, по приоткрытому рту. Качает головой и пьяно улыбается, разжимая пальцы. — Нет уж, иди-ка сюда, — и рвёт меня вверх за затылок, за плечо, снова возвращая на колени, усаживая. Притягивает за шею и вгрызается в губы, резко раздвигая бедра, тем самым вынуждая и меня раздвинуть ноги. Колени скользят по постыне. Макс впивается поцелуем, вылизывая и самозабвенно трахая мой рот языком. И, с нажимом скользнув пальцами меж ягодиц, резко загоняет их до упора. До шлепка кожи о кожу. Вскрикиваю в губы, сжимаясь и вздрагивая, сминая под ладонями бархат камзола. Надо. Ближе. Кожей к коже. Перехватываю кружевной ворот рубашки и с треском раздираю ткань, коротко лизнув губы, заглядывая в тёмно-зелёные пьяные глаза. —Ты мой, — жарко выдыхаю и, перехватывая за запястья, опрокидываю Мака на кровать, одним толчком укладывая на лопатки. — Мой, — рычу, с силой сжимая обе кисти одной рукой. Приподнимаюсь на коленях, завожу вторую за спину, обхватываю его член кольцом пальцев и, огладив по всей длине, в одно движение насаживаюсь, пропуская до упора, вскрикивая и вздрагивая, сжимаясь вокруг ствола, постанывая от сладкой боли. Непривычно много. Обжигает и вышибает воздух из лёгких. Колени и руки дрожат. Утыкаюсь лбом в плечо Максима и протяжно глухо скулю. Жаром окатывает. Испарина проступает на коже. Макс поглаживает меж лопаток, размазывая капли пота, скользит ладонями по спине, по бокам и бёдрам, и накрывает ягодицы, мягко сминая. Слабо трепыхаясь, ещё упрямо цепляюсь за способность мысли здраво, хотя бы просто мыслить, и из последних сил стараюсь понять, когда же Мак успел высвободить руки, но не могу. — Тише, хороший мой, — он медленно оглаживает, раздвигая ягодицы шире, очерчивает подушечками пальцев припухшие края растянутой вокруг ствола дырки и осторожно приподнимает меня, позволяя члену наполовину выскользнуть, но только для того, чтобы толкнуться до упора. Быстро мажет языком по ладони, обхватывает мой стояк и, огладив по всей длине, зажимает головку в кулаке, выворачивая кисть. Всхлипываю, сжимаясь и подрагивая, выгибаюсь, стараясь насадиться глубже, и медленно двигаюсь, одновременно толкаясь в горячую ладонь Макса. Он наглаживает ствол, легко ритмично обжимает головку, подстраиваясь под ритм толчков, рвёт меня к себе за плечо, накрывает шею под линией роста волос ладонью и целует снова, засасывая губы. Хочется... Как же хочется почувствовать его зубы на шее, когда... За миг до того, как уплывёт сознание. Рвано выстанываю, снова насаживаясь до шлепка яиц, и на мгновение замираю, пульсируя мышцами вокруг стояка, с нажимом оглаживая плечи и грудь Макса, оставляя багряные росчерки на коже. Максим пьяно улыбается и смотрит совершенно... Обожающе. Влюблённо. Это странным образом доходит только сейчас. Он легко сжимает ягодицы под ладонями и беззвучно шепчет: — Кончи для меня, Митенька. В каждую следующую секунду могу сорваться. Слышу Макса кожей, бьющимся под кадыком сердцем. — Вместе... Мы кончим вместе, родной. Пару движений бёдрами, и я вздрагиваю в ладони Максима, сжимая его член глубоко внутри горячей пульсирующей дыркой.. Всхлип на вдохе переходит в рваный крик. Перед глазами в пыль рассыпаются звёзды. Крупно дрожу, падая к Маку на грудь и вгрызаюсь в родное плечо, стискивая зубы до пряного солоноватого привкуса на губах. Нихрена не отрезвляет. Ещё больше пьянит. Сжимаю его стояк ещё и ещё раз, словно выдаивая, и дурею, чувствуя, как Мак, рыкнув, кончает, рывком притягивая меня за ягодицы. От пульсации его члена глубоко внутри можно свихнуться. Хочу замереть. Удержать. Не позволяю выскользнуть и совершенно обдолбанным влюблённым взглядом заглядываю в его удивлённые глаза с разлившимися во всю радужку зрачками. Выкидывает за край. Распахиваю глаза, пытаясь удержаться в реальности, и не могу сообразить, где Макс. Почему я один, с собственными пальцами в пылающей пульсирующей заднице. Что это, бля, сейчас было?..