Радуга над Мюнхеном

Антуан неразборчивым и размашистым почерком сделал краткие пометки на полях своего ежедневника и поставил вопросы рядом с переписанными в столбик именами, когда в его своеобразный кабинет вошëл следующий свидетель, которого должен был позвать уходящий Марко: как выяснилось после, этим парнем оказался сосед убитого Джеймса Харвингтона, и именно его следователь ожидал всë утро, выдавшееся для него самого довольно нервным и одновременно абсолютно бесплодным. Поэтому появление на сцене такого важного действующего лица разыгрывавшейся комедии, которая, однако, была совершенно не смешной, не могло не обрадовать или, по крайней мере, не возвратить былой интерес к этому делу, закономерно начинавшему надоедать своей беспросветностью. – Оливье Жиру. – не дожидаясь вопроса, представился вошедший и сел напротив Антуана, с интересом разглядывая его, словно тот был каким-то экспонатом в музее. Действительно, не каждый день можно вживую увидеть перед собой следователя-дознавателя, даже если он выглядит так же странно, как и Гризманн, не имевший ничего общего с принятой всеми концепцией сотрудника полиции. И снова испытывая некий дискомфорт от такого внимания к себе, Антуан оторвался от своих обрывочных записей, достав из вороха документов нужное ему досье. – Сосед по номеру Джеймса Харвингтона, верно? – ради приличия спросил он, чтобы разбавить неприятное молчание, давившее на и без того перегруженные нервы, и так же, как и Оливье, не дожидаясь краткого согласного кивка, продолжил. – Жаль, что вы освободились только сейчас. Надо было начинать сегодняшний день именно с этого разговора, а не тратить свои силы впустую на тех, кто не может снабдить следствие информацией. – с горечью заключил отчего-то расстроенный Антуан, внимательно рассматривая студента и стараясь не пропустить ни одну деталь в его внешности, которая, на самом деле, была непримечательной и не имела в себе ничего подозрительного, только давая понять наблюдателю, что еë носитель сегодня был поднят с кровати раньше обычного, и явно не без истошных криков и истерики. – Так вы можете рассказать, что вы делали и видели вчера вечером и, соответственно, ночью? – Обращайтесь ко мне на «ты», пожалуйста. – вместо ответа попросил Жиру, ероша причëску и всë так же рассматривая Антуана, которому такой поворот событий отнюдь не импонировал: первым правилом следователя, рассказанным ещë в самом начале обучения в полицейской академии, было держаться подальше от свидетелей, (а значит, и от потенциальных подозреваемых), и никак не сближаться с ними, ни по собственной инициативе, ни по чьей другой. Но Гризманну всë же пришлось нарушить эту поистине святую заповедь, и он неохотно согласился, после чего Оливье наконец-то начал рассказывать. – Знаете, это может показаться странным, но сегодняшнюю ночь я провëл даже не на своëм этаже. Конечно, после распределения по номерам я побывал в своей комнате и даже немного разобрал вещи, но примерно через полчаса я уже ушëл и больше не возвращался до самого утра, поэтому меня так долго и не могли найти. – И где же ты провëл ночь? – морщась от употреблëнного местоимения, задал этот глупый наводящий вопрос Антуан, понимавший, что Оливье было довольно тяжело формулировать свои мысли грамотно, как он этого хотел. И на лице парня расплылась благодарная улыбка, которая, однако, была довольно многозначительной и вполне могла означать что угодно. Так что угадать правильно было затруднительно, особенно для Гризманна, который несмотря на выбранную им профессию, никогда не мог разбираться в людях и всегда недоумевал, находя детальные описания лиц и даже их потенциальных выражений. И, наверное, это действительно было главным недостатком Антуана. – В номере 203. – кратко ответил Оли, но тут же добавил такие необходимые подробности, без которых было невозможно обойтись, по крайней мере, на этой стадии расследования, так старательно заведëнного в тупик самим Гризманном. – Там живут Мейсон и Чилли: они устраивали вечеринку, посвящëнную повышению нашего босса и тому, что мы смогли добраться сюда живыми. Да, как оказалось, мы слишком рано праздновали. – улыбка теперь точно приобрела саркастическое выражение, что почему-то не ускользнуло от Антуана, который принялся искать досье на вышеупомянутых лиц, наводя ещë больший беспорядок на своëм заваленном бумагами столе. – Ты имеешь в виду Мейсона Тони Манута и... – Гризманн снова отчаянно и раздражëнно порылся в документах, наконец-то найдя искомое. – И Бенджамина Джеймса Чилуэлла? – Оливье нервно рассмеялся, впервые услышав их полные имена, которые звучали крайне непривычно и даже в какой-то мере смешно, но всë же кивнул. – Тогда, у меня есть ещë один вопрос или, вернее, два. Кто был приглашëн на вечеринку, и что ты понимаешь под словами «отмечали повышение нашего босса»? – Если честно, ничего особенное или то, что может вас заинтересовать. – уклончиво ответил Жиру, который словно не хотел говорить на эту тему, но как всегда продолжил, не дожидаясь настойчивой просьбы. – Мы, точнее наш факультет, называем своего куратора боссом, и это что-то вроде традиции, понимаете? Фрэнк, то есть мистер Лэмпард, недавно получил место в попечительском совете университета, и мы решили это отметить, вот и всë. Он, кстати, тоже был в списке приглашëнных. – Звучит странно. – бесстрастно прокомментировал Антуан, который обвëл вопрос рядом с именем преподавателя красной ручкой, неприятно контрастирующей со спокойным чëрным цветом, использованным до этого. – Никогда не слышал, чтобы кто-то осмеливался приглашать учителей на какие-то студенческие праздники. – Ну, знаете, это просто единичный случай. – оправдываясь, сказал Оливье, которому меньше всего хотелось разговаривать о Лэмпарде, а возможно, и одновременно этим подставлять его. Так что он довольно небрежно поспешил плавно сменить тему, что получилось слишком заметно. – Просто у них с Мейсоном дружеские отношения, и некоторые из-за этого даже называют Маунта «сынком». Хотя, надо признаться, он заслужил это как никто другой – Мейсон по-настоящему славный малый. К тому же, я знаю, что он был знаком с Фрэнком ещë до того, как тот стал работать у нас. Они впервые встретились в каком-то провинциальном институте, где Маунт проходил студенческую практику, а Лэмпард подрабатывал после завершения карьеры адвоката. С тех пор, можно точно сказать, что у них довольно тëплые отношения, и Мейсон вполне мог его пригласить. – Антуан понимающе кивнул, но несмотря на слова Оли, не решился закрасить вопросительный знак и своим молчанием дал Жиру возможность понять, что тот может продолжать говорить. – А так, если вас интересует список приглашëнных, то там были все, кто учится на нашем факультете. Однако некоторые не пришли, а точнее, Тимо и как раз Харвингтон. – Оливье сделал многозначительную паузу, глядя, как в списке Гризманна появлялись два новых имени: «Т. Вернер» и «М.Т. Маунт». – Причëм даже Кай не смог объяснить, почему Тимо не пришëл, хотя они с ним лучшие друзья. Кстати, Хаверц сам пришëл с опозданием, и весь вечер молча напивался в тëмном углу, пока не истощил все купленные Мейсоном запасы спиртного и не ушëл. Забавная история, но ничего странного в этом нет. Кай всегда слишком застенчивый и асоциальный, особенно когда выходит из зоны комфорта. – Жиру запнулся, видя, что Антуан добавил имя парня по соседству с двумя другими, и это его искренне удивило. – Но зачем вы его записываете, если он слишком стыдлив и совестлив для такого? – Знаешь, Оли, стыдливые и совестливые социопаты особенно часто совершают убийства, и оказываются никем иными, как психопатами. Но я на самом деле сомневаюсь, что человек, который настолько избегал своего нового соседа по комнате, что спал в приëмной отеля, действительно заслуживает подозрения. Однако в такой ситуации нельзя исключать возможное и вполне вероятное. – практически без запинки и каких-либо эмоций, на одном дыхании протараторил Антуан, который, однако, несмотря на свои слова всë же подчеркнул записанную фамилию волнистой линией, что в его новой системе условных обозначений значило: подозреваемый имел возможность, но не было мотива. Вопросительный знак, который встречался гораздо чаще, наоборот заключал в себе диаметрально противоположный смысл: допускается мотив, однако возможность не доказана и, вероятно, никогда не сможет быть стопроцентно обозначена. И такое обозначение, обведëнное в красный кружок, имело наибольший вес в сравнении с остальными. – Так больше никто из пришедших, кроме Кая, не ушëл раньше окончания вечеринки? – Нет. – односложно ответил Оливье, из которого хоть и не приходилось вытягивать информацию насильно, но он сообщал еë крайне неохотно. – После того, как закончилась выпивка, ушëл ещë мистер Лэмпард, который то ли повздорил с Мейсоном, то ли просто предпочëл нам общество Клоппа, Гвардиолы и того управляющего со странной фамилией... – Мистер Чех? – любезно подсказал Антуан, оглядывая уже почти оконченный список подозреваемых, и в душе радуясь проделанной работе, словно маленький ребëнок. – Они же вроде старые друзья, разве нет? – Оливье по непонятной причине смутился и замолчал, укоризненно глядя на Гризманна, будто бы зная все его мысли, которые не одобрял. И это заставило Антуана ещë раз детально рассмотреть парня, что, конечно же, не дало никакого результата, кроме ещë большего смятения и неуверенности в собственной профпригодности, о которой следователь всегда волновался. Но помимо таких общих характеристик, как то, что Жиру был несомненно французом, по всей видимости не имел вредных привычек, следил за своей внешностью и пользовался гелем для волос, Гризманн больше ничего не замечал, что его раздражало. – По словам Мейсона. – после продолжительного молчания наконец-то произнëс Оливье, не знавший, как ещë ответить на заданный вопрос. – Больше, если мне не изменяет память, с вечеринки никто не уходил, и все остались до самого утра, хотя алкоголь закончился. Если вас это интересует, можете пообщаться с Мейсоном, потому что я уверен, что он знает гораздо больше подробностей, чем кто-либо. Хотя вам, скорее всего, на это плевать. – он закончил эту фразу тяжëлым вздохом и откинулся на спинку кресла, осмотрев скучающим взглядом кабинет, окутанный сонной и даже в какой-то мере приятной темнотой, которую обеспечивали плотно задëрнутые, пыльные и откровенно древние шторы, отчаянно напоминающие покрывало для катафалка, хоть Оливье никогда его раньше и не видел. – Спасибо за совет. – немного раздражëнно поблагодарил Антуан, интонация которого совсем не подходила смыслу его слов и даже дисгармонировала с ними, что, впрочем, было не особенно удивительно, однако заставило Оли, скользящего взглядом по скудному интерьеру помещения, задумчиво и как-то слишком горько расплыться в печальной улыбке. – А вы можете объяснить, почему Джеймс Харвингтон отклонил приглашение, и, в принципе, немного описать его, как вашего знакомого? – снова переходя на учтиво-обязывающую форму обращения, спросил Гризманн, раздражение которого переходило в странную форму принятия обстоятельств. – Я просил вас обращаться ко мне на «ты». – напомнил Жиру, привыкший к обстановке в кабинете и даже вполне достаточно освоившийся для того, чтобы общаться со следователем в подобном формате, который совершенно не располагал к себе Антуана, хотя тот и не мог его ничем изменить. Так что пришлось согласиться с условием Оливье, чтобы он наконец-то начал отвечать. – Если честно, я даже не был толком знаком с Харвингтоном, пока нас не поселили в одном номере, да и после того, как видите, я практически ничего о нëм не узнал. Мы с ним вообще практически не разговаривали, и я был удивлëн, что его пригласили на вечеринку вместе со мной. Но мне кажется, что Мейс знал, что он не придëт: Джеймс ни с кем не общался, да и вообще был из тех людей, которые отправились в эту поездку только благодаря капризам руководства. И я скажу больше: я совершенно не удивлëн, что убили именно его, потому что Харвингтон, по моему мнению, был сомнительным типом с тëмным прошлым, и я даже не могу представить, что он забыл на нашем факультете. – Отлично. – снова делая пометки на полях, прокомментировал услышанное Антуан, хотя прекрасно понимал, что отличного во всëм происходящем было, мягко говоря, очень мало. Поэтому, не видя смысла продолжать разговор о Харвингтоне, он решил сменить тему на ту, которая могла бы иметь практическую ценность. – А ты знаешь того рыжего парня, который позвал тебя в кабинет? – Вы хотите спросить, знаю ли я Марко? – усмехнулся Оливье, снова непроизвольно издеваясь над своей причëской и вспоминая знакомое улыбчивое лицо, которое видел не так часто. – Он - местная легенда, так что я сомневаюсь, что вы смогли бы найти здесь человека, даже отдалëнно не знакомого с ним. У нас в университете очень уважают старост, несмотря на их факультет, иногда даже больше, чем тех же преподавателей. Однако я бы не сказал, что дружу с ним. Мы почти что не пересекаемся, как, впрочем, и все гражданские с нами. – Гражданские? – не поняв этого странного термина, уточнил Антуан, подумав, что ослышался, но это было не так: Жиру действительно сказал именно это слово, очень не вовремя окончательно и уже бесповоротно сбив парня с толку. – Да, так называют всех, кто учится на факультете гражданского права. – пояснил Оливье, как будто это было что-то очевидное и известное каждому, например, как то, что коэффициент ускорения свободного падения равен десяти. – А имеющих отношение к кафедре уголовного права, именуют «уголовниками». Просто интересный факт. – он сипло рассмеялся и вернулся к своему обрывочному объяснению. – Включая нас, экономистов, можно получить элиту университета, которая, однако, мало связана друг с другом и сохраняет чëткое групповое деление, которое практически никогда не пересекается. В общем, ничего необычного. – Я так и понял. – без какого-либо энтузиазма, совершенно неинформативно съязвил Антуан, начинавший тяготиться этим разговором и самим Оливье, и поэтому небезосновательно решивший поскорее прекратить свои страдания. – А что ты думаешь об отношениях Марко Ройса и его прошлого соседа по комнате? – Ничего. – сказал всем сердцем не любивший эту историю Жиру, который, помимо не самых лицеприятных слухов, не знал и не хотел знать о ней никаких конкретных подробностей. – Как и все в университете, кроме самих непосредственных участников этих отношений. Что-то ещë? – Антуан ответил отрицательным кивком, и Оливье вышел из похожего на склеп кабинета, по традиции позвав следующего, которым, по странному и одновременно пугающему совпадению, оказался сам Роберт, выглядивший как никогда весëлым и довольным всем происходящим вокруг него. – Знаете, господин следователь, я небезосновательно считаю, что вы ведëте оперативно-розыскную деятельность крайне неграмотно и допускаете ряд серьëзных ошибок. – мгновенно сев на неуспевшее окончательно опустеть кресло, и даже не представившись, как это раньше делали поголовно все, с жаром начал Роберт, этим приковав к себе несчастный и вопросительный взгляд вышеупомянутого «господина следователя». – Вы целиком и полностью концентрируете свои возможности на ещë неизвестном субъекте преступления, забывая о других вполне известных компонентах состава этого деяния, а конкретно вы абсолютно не берëте во внимание объект – самого пострадавшего и его доскональное изучение. Вместо того, чтобы заниматься эффектной деятельностью кинематографичного детектива и быть смесью Шерлока Холмса и Перри Мейсона, вы должны довериться не скользким показаниям свидетелей и доводам собственного эго, а результатам деятельности судмедэкспертизы, которую, по всей видимости, вы вводить не собираетесь. Так зачем вы занимаетесь откровенно бесполезным занятием, которое даже не поможет установить время смерти? – П-простите, вы имеете что-то против моих профессиональных навыков? – не сразу подобрав слова и изумлëнно вытаращив глаза, заикаясь от удивления, выдавил из себя Антуан, уже который раз за сегодняшнее утро не поверивший собственным ушам. Но первое ощущение растерянности вскоре прошло, и он всë же сумел взять себя в руки, оправившись от своеобразного коматозного шока, который руководил его мыслями на первых порах. – Вы просто не полностью видите картину происходящего, из-за чего считаете моë поведение ошибочным. Но это не так. Во-первых, судмедэкспертиза уже давно должна была состояться, если бы это было в моих полномочиях. Во-вторых, раз уж вы сами заговорили про состав преступления, то на данный момент его не наблюдается за отсутствием одной из составляющей, а именно субъекта. Так что этим я сейчас и занимаюсь, если вы не заметили. И в-третьих, с чего вы взяли, что мне до сих пор не удалось установить это чëртово время смерти? Роберт замолчал, с недоверием и каким-то презрением глядя на Антуана, и открытость его лица, по сравнению с нечитаемостью выражения Оливье, пугала, потому что сразу давала понять, что была фальшивой. А за ней могли скрываться самые страшные и ужасающие мысли. Но Левандовски так и не заговорил, а лишь медленно и последовательно растянул губы в улыбке, которая уже была натренирована до совершенства, и для всех, знающих парня, была самым худшим из возможных жестов. И хоть Антуан не до конца понимал еë истинного значения, даже его она пробирала до дрожи. «Оли, тебя зовëт следователь. – плотно закрыв за собой дверь, сказал Марко, неохотно перекрикивая шум, когда месье Гризманн наконец-то отпутил его, и сидевший рядом с кабинетом парень лениво поднялся на ноги, бросив так и не прочитанную книгу на дно рюкзака, а после этого на долгое время покинул заполненный любопытной толпой коридор, пока сам Ройс с усмешкой разглядывал знакомые и ничуть не изменившиеся за все эти годы лица. – Ну, и как тебе первый в твоей жизни допрос? – раздался насмешливый голос в нескольких шагах, и Марко резко обернулся, снова увидев рядом с собой силуэт всë так же улыбающегося Роберта, всегда любившего появляться эффектно, и на его плечо успокаивающе и одновременно одобрительно легла холодная рука. – Привыкай, рыжик. – он заливисто и немного истерично рассмеялся, хитро посмотрев на Ройса. – Ты следующий, Роб, так что не надо выпендриваться. – кивнув головой в сторону двери, за которой Оливье просил Антуана обращаться к нему на «ты», сообщил Марко, но даже это не испортило радости Левандовского, приподнятое настроение которого было слишком высоко, чтобы испортиться от такой незначительной фразы. – Меня это не особенно пугает. – лишь безразлично ответил он и поспешил сменить тему, видя, что Марко это абсолютно не интересовало и скорее расстраивало. – Ты, кстати, уже был в ресторане отеля? Там довольно славно. – дойдя до покатой лестницы с размашистыми ступеньками, заметил Роберт, даже не подозревая, что всë это время за ними наблюдал Матс, также когда-то хотевший сходить вместе с Ройсом на завтрак. А парни, тем временем, оба остановились над началом лестничного пролëта, ведущего в ещë неизведанную темноту. – Наперегонки? – с всë той же хитрой улыбкой предложил Марко, и они вместе с Робертом, как последние дети, сбежали вниз, пока Хуммельс продолжал провожать их сиротливым взглядом, не понимая, почему на месте Левандовского был не он, и раздающийся эхом с первого этажа весëлый смех победившего Роба, доставлял гораздо больше боли, чем что-либо. А Марко, несмотря на страдания своего друга, был счастлив. И когда они с Робертом наконец-то добрались до столь расхваленного ресторана, он сгрëб почти всю выпечку, хоть и по настоянию Левандовского, в самых лучших традициях завтрака выбравшего овсянку, всë же пришлось взять яичницу. Однако опустившись за пустой столик у окна, открывавшего вид на заснеженный лес, оба испытывали блаженное чувство удовлетворения, которое обычно принято именовать счастьем, ошибочно или верно. И несмотря на то, что на часах уже было двенадцать часов дня, зал был переполнен: у самого входа, что-то активно обсуждая, сидели Юли и прибившийся к нему Санчо, а по соседству с ними всë так же громко ссорились Джио и Эрлинг, пока медленно ковырявший зелень бледный Кай, молча смотрел на хмурых и унылых Тимо и Мюллера, который так и не сумел нормально поговорить с Ману. Обычно весëлый Мейсон же, тревожно оглядывал всех посетителей, не обращая внимания на потягивавшего кофе Чилли и смотря в сторону преподавательского стола, который, несмотря на присутствие Чеха и наличие спиртного, хранил траурную тишину. Но жизнь кипела и буквально била через край, что не могло не завораживать и радовать Марко, пересказывавшего детали его разговора с Антуаном. – И запомни, Роб, я сказал ему, что в тот... июньский день упал с лестницы. Хорошо? – напоследок произнëс Ройс, и Левандовски это запомнил. Как и то утро, которое показалось ему невероятно прекрасным. – Хорошо». В дверь кабинета нетерпеливо постучались, и на пороге возник запыхавшийся управляющий, выглядивший по-настоящему несчастно и сбито с толку, как это было только возможно. И обрывочно, сорванным голосом он рассказал следователю и допрашиваему, что снежный завал отрезал последний путь сообщения между отелем и городом. Всë шло по классике жанра, и Антуан с горечью отметил, что у него складывалось впечатление, будто он жил в фантазиях семилетней и очень глупой пациентки дурдома. Однако если это и было действительно так, то ему всë равно больше всего на свете нужно было выжить, что с каждым часом становилось всë затруднительнее: судмедэкспертиза уже была невозможна, и убийца находился в отеле, в чëм теперь не могло быть сомнения. А Роберт, тем временем, опять расплылся в довольной улыбке.