Виноваты

      Следующим днём по дороге в школу Таврос чувствовал необычайную радость, что было крайне редким явлением для Нитрама (по крайней мере, очень счастливым человеком он себя не считал), и во многом на него повлияло сообщение от Гамзи, которое он обнаружил сегодня утром. Он не совсем понимал, почему оно так его развеселило, но глаза парня сияли от радости, а губы изогнулись в широкой улыбке. Гамзи — очень милый и приятный человек, и наверняка они станут друзьями. Тавросу всё равно, если его доброта неискренняя. Он высоко ценил, что Гамзи хорошо с ним обращался, что случалось редко. Даже простое сообщение о том, что Таврос не будет для него раздражающей обузой, не могло не подбодрить мальчика. Снова вспомнив о приятных словах, Нитрам почувствовал волну облегчения.       Такой человек, как он, просто нуждался в уверенности, что его поведение не раздражает других, что, по его мнению, обычно и происходило. Это было очевидно по тому, как его сверстники и семья относились к нему. Не только отец, но и в редких случаях, когда его навещали дед, тёти и дяди, он слышал презрение в их голосе и практически чувствовал, как их взгляды прожигают ему затылок. Впрочем, винить их было не в чем, он это знал. Этому его всегда учили.       Отец подъехал к тротуару перед школой, и Таврос распахнул дверь машины, чтобы вытолкнуть инвалидное кресло. В этот момент отец драматически вздохнул и повернулся к нему. Таврос замер и с любопытством посмотрел на него.       — Я был бы очень рад, если бы ты стёр эту дурацкую улыбку со своего лица, — безэмоционально сказал он.       — По-почему? — удивлённо спросил Таврос.       — Ну вот я просто не понимаю. Помоги мне понять, Таврос, — он говорил так, словно запутавшийся ребёнок. -Как ты можешь улыбаться и радоваться, зная, что убил свою мать? Тебе от этого совсем не больно? Вообще? Ты всё утро лыбишься. Это немного раздражает, и я, честно говоря, лишь задаюсь вопросом, что такого с тобой могло случиться, что ты так улыбаешься? — по его тону невозможно было понять, нарочно ли он пытается обидеть его или искренне не понимает, что вызвало причину радости Тавроса.       — Я…я… -он не знал, как ответить, — наверное, я не думал об этом… — мысли о том, как он убил свою мать он предпочитал отгонять, даже если его отец был хорош в напоминании ему об этом.       Отец лишь моргнул, на его лице появилось выражение отвращения.       — Просто уходи, Таврос, — наконец сказал он. Он отвернулся, словно не в силах больше выносить вида собственного сына.       Таврос так и сделал. Он вытолкнул из машины инвалидное кресло и развернул его. Затем неуклюже перелез в него и захлопнул дверь. Машина умчалась в ту же секунду, как дверь закрылась, оставив парня в облаке выхлопных газов.       Когда он ехал по тротуару — возможно, это была просто паранойя, — но он заметил странные взгляды от рядом стоявших учеников. Они не поспешили отворачиваться, даже когда он оглянулся и с любопытством посмотрел на них. Он вспомнил, как часто на него так смотрели в начальной школе, потому что другие дети боялись того, что у их одноклассника нет ног. Столпившись на другой стороне площадки, они просто… смотрели на него и избегали его, как будто у него было бешенство; как будто отсутствие ног было своего рода вирусом, который можно подхватить, находясь рядом с ним. Конечно, это было неправдой, но они были детьми, и они ничего не скрывали.       Конечно, тогда это увечье было для них в новинку. А сейчас дети, которые незрело дразнили его на детской площадке, превратились в подростков и привыкли видеть своего одноклассника без ног. Теперь их пристальные взгляды сменились недовольными мычаниями или вздохами. Так почему же они смотрят сейчас? Почему они смотрели на него так, будто у него выросли рога цвета сахарной кукурузы, а кожа посерела? Неприятное чувство лишь усиливалось в течение дня и прогрессировало с каждым проходящим уроком. Взгляды, полные любопытства, отвращения, удивления и даже недоверия. На их лицах была странная смесь эмоций, что подогревало и интерес Тавроса. Если бы он был менее робким человеком, то мог бы подойти к одному из одноклассников и спросить, что случилось. Что ж, он полагал, что уже должен привыкнуть к странным взглядам. Несмотря на волнение по поводу происходящего, Таврос решил пережить этот день и отправиться домой.       Однако позже в тот же день Таврос узнал, почему люди обращают на него особое внимание (и не в хорошем смысле). Он шёл на обед после занятий и вдруг столкнулся с компанией учеников. Они практически окружили его и возвышались над ним.       — Какой же ты урод, — усмехнулась девушка.       «Я и так это знаю», — поёжился Таврос.       — Мы слышали о твоей маме, — незнакомый парень сразу же перешёл к делу. — Ты серьёзно убил её?       Потом кровь, словно жидкий лёд, быстро потекла по венам и растеклась до кончиков нервно дрожащих пальцев.       Тот же самый парень усмехнулся.       — Как это, блять, случилось?       Одна из ребят бросила мрачный взгляд на друга.       — Разве его не должны были отправить в психушку?       — Нет. Уверен, это из-за его ног, — сказал один из парней. — Небось надавил на жалость или типа того.       Другой парень сухо хихикнул.       — Каких ног?       Все начали гоготать, а Таврос, избегая их пристальных взглядов, вместо этого уставился на довольно интересное место на полу. На самом деле оно было не так уж интересным, но на что ещё было смотреть, когда на тебя давят подобным образом?       — Я всегда знала, что он чокнутый, и не из-за того, что у него нет сраных ног, — снова заговорила одна из девушек, уставившись на Тавроса почти испуганным взглядом, но говорила она о нём так, как будто его здесь не было, — а типа из-за того, как он смотрит на людей. Вы когда-нибудь обращали внимание на его глаза? Они как у животного, блин… Это чертовски страшно.       — В психушку его, блять! — фыркнул первый парень.       Один из парней ухмыльнулся и притворно отпрыгнул, словно испугавшись.       — О боже, о нет, он убьёт меня!       Толпа снова разразилась хохотом, от которого Таврос вздрогнул.       Один из них наклонился.       — Что ты сделал, а? Как ты её убил? — угрожающе спросил он.       В голове вспыхнул образ матери. Она была счастлива. Она широко улыбалась, а глаза сияли. Она тихо шептала ему на ухо и гладила его растрепанные волосы. Он помнил, какой доброй она была, но воспоминание никогда не оставляло того же тепла. А потом раздался гудок, визг, и грузовик столкнулся с их машиной. Раздался крик — это была женщина. Его мать. Она кричала своему возлюбленному, своему сыну и ещё не родившемуся ребёнку, который никогда не увидит дневного света. Он отчётливо слышал крики в ушах, как будто снова оказался в той машине десять лет назад. В воздухе стоял густой запах горелой плоти и крови, а в ушах звенел ужас. Да, он точно помнил, как убил её. Он умолял поехать в «Макдональдс». Ей нужно было пораньше съехать с шоссе. Он умолял. Умолял. Что он хотел? Игрушку. Игрушку. Просто игрушку.       Да, именно так он убил её и своего ещё не родившегося брата и разрушил всю семью, которую любил.       Несколько раз толкнув Нитрама, ребята неторопливо двинулись в путь, не забыв по пути скинуть сумну Тавроса. Однако ему было наплевать на неё — пусть валяется на холодном полу. Он смотрел в никуда и думал о словах, сказанных ему. Его руки сильно дрожали. Именно это он слышал от отца каждый день. Это уже укоренилось в его голове с самого детства; он знал, что это его вина и что он урод. Таврос знал это; просто иногда он хотел, чтобы он перестал это говорить.       Но мама не может смириться с тем, что она мертва, так зачем же смиряться с тем, что я её убийца?       Эти слова были похожи на извращённую и болезненную форму дежавю, только они были произнесены не на языке его отца, а на языке его одноклассников и его собственного разума. Вот им ещё одна причина насмехаться над ним.       Борясь со слезами, он направился в столовую. Толпа здесь орала и смеялась. Он чувствовал на себе чей-то взгляд, отчаянно озираясь в поисках Непеты. Он нуждался в ней сейчас, и в её способности поднять ему настроение.       Но её здесь не было, куда бы он ни смотрел.       — Эй, малыш, — он почувствовал руку на своём плече и вздрогнул. Подняв глаза, он заметил, что это учитель, которого он не знал. Учитель смотрел на него с удивлением и беспокойством. — Ты в порядке? Ты плачешь, — сказал он.       Таврос приложил руки к лицу и потрогал его. Конечно же, тёплые слезы текли по его щекам, и он даже не осознавал этого. Он плакал, сам того не сознавая. Ему очень хотелось, чтобы сейчас здесь была Непета или хотя бы Арадия. Кто угодно, правда. Любой, кому он мог бы доверять, кто заставил бы его почувствовать себя лучше.       — Я-я должен идти, — с трудом выдавил Таврос, прежде чем развернуться. Через несколько мгновений он вышел из столовой и оказался в пустом коридоре; он быстро ехал вперёд, но не знал куда.       Он оказался в туалете. Он действительно ненавидел их. Он так часто вспоминал, что когда был маленьким, его часто зажимали в углу туалета, а сумку с книгами забирали и бросали к девочкам. А однажды к девочкам затолкали и его самого. К счастью, тому парню нехило досталось, но 9-летний Таврос был опустошён.       Эта мысль покинула его, когда он въехал в самую большую кабинку. Один. В туалете эхом разносилось лишь журчание протекающего крана и отдалённый рёв из столовой. Ему просто нужно было где-то посидеть и дать волю слезам.       Но он не думал, что он не один.       Он услышал тихий топот ног, прежде чем услышал знакомый невнятный голос.       — …Тебе нужна грёбаная салфетка или ещё какая-нибудь хуйня?       У него перехватило дыхание.       — Н-нет. Я в-в порядке.       На несколько мгновений воцарилась тишина, прежде чем он заговорил снова.       — И почему же мой брат заперся в кабинке школьного туалета и плачет? — протянул он.       Тишина. Таврос не хотел отвечать. Внутри всё сжалось, потому что он просто чувствовал себя хуже, чем раньше. Настроение было хуже некуда. Теперь кто-то за него переживает. Кто-то изо всех сил старался посочувствовать его положению. В каком-то смысле это было приятно, но ещё больше он чувствовал себя виноватым. Таврос был из тех людей, которые не любят, когда люди беспокоятся о нём, хотя обычно это случалось редко. Отец вообще вряд ли бы сказал: «Эх, мой сын чувствует себя ужасно, лучше посочувствовать ему». Он не нуждался в том, чтобы люди беспокоились о нём или проявляли к нему какое-то всепоглощающее сочувствие. Но… когда кто-то стоял за дверью кабинки и спрашивал, что случилось, Таврос чувствовал что-то среднее между облегчением и виной. Его взгляд был прикован к фиолетовом конверсам Гамзи, выглядывающем из-под двери кабинки. Похоже, он не собирался уходить.       — Р-разве у тебя не обед…? — тихо спросил Таврос. Он ненавидел саму мысль о том, чтобы лишать Гамзи ланча или о том, что из-за него он может пропустить урок, который должен проводить.       — Не имеет значения, мать твою, — ответил Гамзи, — когда бро нуждается во мне, всё остальное не имеет значения. Вот как я, мать твою, живу.       — Д-да всё нормально…       Гамзи прервал его почти расстроенным голосом.       — Нет, брат, ты сидишь в туалете, весь в слезах и блять. В школе. Ни за что, мать твою, я не уйду отсюда, пока не узнаю, что ты окружён грёбаными улыбками и радугами.       Снова тишина. Таврос поразмыслил еще несколько минут, прежде чем решиться выехать из кабинки и встретиться лицом к лицу со своим другом, который так и стоял за дверью. Он отпер дешёвый металлический замок и толкнул дверь.       — О, бля, я сказал «улыбки и радуги», а не «хмурость и слёзы».       Таврос отвёл взгляд.       — …П-прости.       Гамзи ухмыльнулся в ответ.       — Давай, бро, покажи мне эту очаровательную, как чёрт, улыбку.       Жар прилил к его щекам, и он замялся, прежде чем просто улыбнулся лучшей улыбкой, на которую был способен в своём ужасном настроении.       — Это мой, мать его, братишка! — Гамзи лениво улыбнулся и успокаивающе похлопал Тавроса по плечу.       Ух ты, его щёки горели, и не из-за высохших слёз. Кровь прилила к его лицу, и Таврос покраснел, как помидор, что несомненно увидел и Гамзи. Но если он и заметил, то не подал виду; может быть, просто весёлые огоньки в его глазах выдали его наблюдательность.       — Хочешь поговорить о том, что случилось? — любезно предложил он, его тон стал немного серьёзнее.       Таврос подумал и решил, что нет. Если он расскажет Гамзи о том, что произошло, ему придётся рассказать ему, за что они смеются над ним… Это было последнее, чего он хотел. Гамзи был последним человеком, который должен знать о том, что произошло в его детстве, как он убил свою собственную мать таким образом.       «Если он узнает, то тоже подумает, что я урод?» — Таврос почувствовал, как его опутал страх. Гамзи не должен знать, никогда. Таврос был полон решимости держать его в неведении.       — Н-нет, всё в порядке, — наконец пробормотал он.       Гамзи, которые снова лениво, но искренне улыбнулся.       — Ну и ладно. Я всегда готов выслушать, Тавбро.       Таврос кивнул, очень благодарный за это.       — Ты уверен, что с тобой, бля, всё в порядке?.. — снова спросил Гамзи, и в его голосе послышалось лёгкое подозрение. — Потому что, если ты уверен, что с тобой всё в порядке, нам, наверное, скоро надо вернуться в класс… Не хочу попасть в долбаные неприятности, да?       Таврос быстро вытащил телефон, чтобы проверить время. Ух ты, он даже не заметил, как быстро пронеслось время, обед закончится всего через несколько минут.       — Да, хорошо… — согласился Таврос и сунул телефон обратно в карман. — П-прости, если я доставил тебе неприятности…       — Неприятности? — с лёгким удивлением спросил Гамзи. — Никаких грёбаных проблем.       Таврос не мог в это поверить. Таврос просто не мог поверить, что Гамзи решил, что Нитрам не доставил ему неприятностей. Он провёл весь обеденный перерыв, стоя у туалетной кабинки и слушая, как какой-то жалкий инвалид хнычет, а потом он так и не узнал, в чём был весь сыр-бор. Да любой бы расстроился, разозлился и назвал бы его бесхребетной занудой. Они ведь только недавно познакомились, а он уже проявляет к нему дружескую симпатию и говорит, что Таврос не доставляет ему проблем. Как такое вообще может случиться?       Но когда он взглянул на Гамзи, который был таким высоким, но не внушающим страха, который никогда не выказывал ярких эмоций, но всё же искренне улыбался ему в ответ, который и правда выражал сочувствие и не насмехался над ним — странное чувство захлестнуло его. Это напомнило ему о том чувстве, которое он впервые испытал, когда встретил Непету; то же самое дружеское чувство, пробежавшее по его телу и заставившее его почувствовать себя таким желанным, а не обузой — только на этот раз оно было сильнее.       Они вместе вышли из туалета и бок о бок направились по коридору. Однако прежде чем разойтись по своим классам, Гамзи наклонился и неловко обнял его за плечи, прежде чем томно помахать на прощание и неторопливо направиться по коридору.       Таврос всё ещё чувствовал какое-то покалывание, когда развернулся и поехал в свой класс.       Ладно, может быть, это будет хороший день.