Беспокойство.

      Гравити Фолз выделялся среди всех городов скоплением всего необычного, необъяснимого и просто загадочного. Интригующее и завораживающее место.       Всё здесь — от зданий до подвалов, от пейзажей до укрытий, — всё было необычным. Даже жители. Особенно жители!       Если кто-то приезжал в этот городок, он не имел права уехать из него таким же, каким приехал. Однако это не касалось туристов-однодневок, которые чаще всего не успевали попасть на что-то масштабное.       Приезжий с сестрой Диппер Пайнс был до боли обычным. Ярко контрастировал в этом небольшом, слегка безумном мирке. Был слишком рациональным и зашоренным, и потому городок долгое время его сторонился, отталкивал. Как можно открыться тому, кто не верит, что Бенджамин Франклин был женщиной? Поразительная ограниченность!       Потому неудивительно, что первой на странности вышла Мэйбл. При чём не самым приятным способом. И всё же этот город умеет преподнести себя с удивительной стороны так, чтобы невозможно было выкинуть его странности из головы.       Близнецы прошли немало приключений, преодолели не одну трудность, прежде чем столкнулись с чем-то поистине масштабным. Никакие нашествия зомби и восковых фигур не могли сравниться с устроенным Сайфером хаосом.       Диппер, на собственный ужас, помнил, каково это, когда постепенно деревенеешь. Потому, видя, как жители превращаются в камень, каждый раз внутренне содрогался. Ничего иного, впрочем, от демона он и не ожидал.       Диппера мутило каждый раз, когда он вспоминал, что Билл сделал с Нортвестом.       Сайфер был абсолютным сосредоточением всего странного. К сожалению, странного с примесью жестокости. Хаос, безумие и полная бесконтрольность. Демон таил в себе опасность, масштабы которой нельзя было даже вообразить. Несмотря на свой смехотворный вид, он внушал животный ужас одним своим присутствием.       Оленьи зубы быстро стали сущей мелочью, когда гигантский козёл прошёлся по городку, а на фоне проскакала водонапорная башня. Глаза с крыльями летучих мышей тоже выглядели жутко. Всё, к чему прикасался демон, выглядело жутко.       Не было времени винить кого-либо — мир рушился, и эта разруха грозила перекинуться куда-то за границы Гравити Фолз.       Наблюдая картину мира в тот момент, ни у кого не было стальной веры в победу. Казалось, они уже потерпели поражение — настоящий крах, и стараться уже бессмысленно. Но они не сдались, и это сыграло им на руку.       Каким бы могущественным Сайфер ни был, как бы не преумножал возможности обретением материальной оболочки, это ни капли не повлияло на его разум — искорёженный, побитый, спутанный и разорванный. Разум настоящего безумца, совершенно не умеющего просчитывать дальше, чем на шаг вперёд.       Демон попал в ловушку и понял это слишком поздно — не хватило буквально мгновения, чтобы покинуть разум Стэна. Всё зажглось иронично-голубым пламенем. Всё сгорело раньше, чем он успел выкрикнуть спасительную фразу.       Уже после того, как всё встало обратно на свои места, — постепенно, будто бы затягивалась глубокая рана, — и пришло время возвращаться обратно, близнецы почувствовали тревогу, вновь надолго покидая только-только обретённых родственников.       Они быстро решили приехать сразу же, как только представится возможность.       Им было по пятнадцать, когда дядюшки вернулись из путешествия. Это была долгая, масштабная и весёлая вечеринка. Всё казалось до странного правильным, в этом аномальном городке.       Что-то тянуло в лес.       Мэйбл сопротивлялась недолго — она и вытащила брата на прогулку, хотя тот был не прочь послушать ещё пару историй от Стэна с комментариями Форда. Подросток хотел в Хижину ровно до момента, пока среди деревьев не заметил странное серое пятно. Подозвав сестру, он прошёл вперёд.       Каменная статуя, сплошь покрытая мхом и лозами, трещинами и царапинами. Треугольный демон протягивал руку, будто бы до сих пор готовый заключить сделку.       Диппер смотрел на открывшуюся картину, застыв. Не дыша. В этом странном месте будто бы замирало время. Воздух был тяжёлый, наэлектризованный. Зажги спичку — и всё загорится. Вспыхнет. Взорвётся.       В этом месте бурлила энергия. Что-то внутри трепетало, отзываясь на эту концентрацию. Хотелось подойти ближе, но сложно было даже сдвинуться с места.       Близнецы долго решали, что им делать с находкой. Изначально они предположили, что это просто одна из статуй, которых была целая куча по городу, когда Сайфер ещё «правил». Но стоило подойти достаточно близко, как в жилах застывала кровь, а по всему телу проходились волнами электрические заряды — слабые-слабые, но заметные.       Им казалось, скажи они старшим — те обратят в пыль даже осколки, оставшееся от демона. Мэйбл первой предположила, что страсть к разрушениям — не слишком хорошая черта. Диппер поддержал и предложил огородить это место импровизированным заборчиком.       Уже глядя на очерченный камнями радиус они сошлись во мнении, что такое выглядит скорее призывом, потому бодрым шагом направились в Хижину, где их уже ждали с расспросами. На удивление, дядюшки довольно быстро откинули идею с разрушением статуи — никто не мог гарантировать, что это сработает как надо. Что если это освободит Сайфера? Никому такой ход развития событий не нравился.       Через неделю статую ограждал аккуратный заборчик.       Через две недели на статуе не осталось и следа сорняков.       Через пять недель на статуе висел венок.       Близнецы уезжали с по-странному спокойными душами. Они шутили всю дорогу, переговаривались на счёт приближающейся учёбы и спорили на счёт отправки писем дядюшкам — Мэйбл настаивала, чтобы они писали одно письмо вместе, а Диппер же предпочитал два письма — по одному от каждого.       Подростки не обратили внимание на то, что у самой границе автобус резко занесло, а потом ещё час они стояли, ожидая, пока водитель заменит колесо.       Неполадки случаются.       Приезжали на следующее лето близнецы по отдельности — сперва Мэйбл, потом Диппер. На этом настоял последний, утверждая, что не хочет отнимать у сестры законное время отдыха, тем более что дядюшки не уезжали и ждали с того самого дня отъезда. Девчонка недолго сопротивлялась — чмокнула напоследок брата в щёчку и скрылась за дверьми автобуса.       Диппер так и не признался, почему не поехал сразу. Ему просто нужно было время переварить произошедшее накануне и немного прийти в себя.       Прийти в себя ему стоило ещё в первый раз, когда он вернулся осенью домой из того странного городка. Потому что после этого его стали считать странным. Это не пошло школьнику на пользу — одноклассники непростительно быстро сменили к нему отношение. На второе возвращение всё стало только хуже — он готов был утверждать, что некоторые от него шарахались, как от прокажённого. Это было, пусть никто и не мог объяснить, почему. Не хотели или не знали — не суть, потому что взаимоотношения с ровесниками — и не ровесниками, — у него уже не ладились. Это было основной причиной, почему он так бурно отреагировал на первое в жизни признание. Он кому-то нравился. Это было так дико и странно, что даже Гравити Фолз померк на фоне подростковой влюблённости. Жаждущему сердцу было всё равно, что признавшийся был парнем, и что он был на три года старше. Три года — такая мелочь.       Диппер тоже, оказалось, был мелочью.       Он всегда завидовал Мэйбл — она легко вливалась в новые коллективы, находила общий язык как с самыми отвязными, так и самыми тихими. Она была гибкой в общении и имела настоящий талант к утешению. Даже когда над ними повис ореол «странных», это будто бы ни на что не повлияло. Она всё также улыбалась, и к ней всё также тянулись. Она поддерживала брата даже тогда, когда тот не говорил о причинах настроения — всегда знала, как утешить и как вытянуть из меланхолии.       Сестрёнка всегда легко находила парней, а Дипперу казалось, что на его если и смотрят, то только с подозрением или скукой. «Ботан» и «Задрот». Он предпочитал считать, что скучные — остальные.       Городок встретил запахом хвои и множества цветов. Запах, буквально убивающий аллергиков в радиусе ста километров. Диппер был рад, что хоть в этом ему повезло.       Он определённо шёл к Хижине — по той же тропинке, смотря на те же указатели. Но почему-то оказался в том самом месте, где из земли торчала статуя Сайфера.       От неё исходило странное тепло. Наэлектризованный, тяжёлый воздух будто бы притягивал. Словно над самой верхушкой треугольника не цилиндр, а чёрная дыра. Невозможно сопротивляться.       Диппер провёл по шероховатому камню кончиками пальцев. Даже этого хватило, чтобы самыми подушечками чувствовать слабое дребезжание. Это вызывало интерес. В голове разрастался странный туман — он покрывал все эмоции. Страх, нежелание, неприязнь, беспокойство — всё было сокрыто густой дымкой.       Рука Пайнса легла в руку каменного изваяния — слишком правильно, слишком идеально. Будто бы так и должно было быть. Будто бы именно к нему демон и тянулся.       А потом была вспышка. Вспышка и удар лба о сиденье спереди.       Диппер тревожно оглянулся, приходя в сознание. Двери автобуса уже открылись, и основная часть пассажиров вышла.       Вылетев из автобуса, Пайнс долго бродил по лесу, пока наконец не наткнулся на забор — он был определённо выше, чем парень помнил. Перелезть оказалось целым испытанием, и он даже пожалел, что больше времени уделял учебникам, чем, хотя бы, прогулкам — от бега нещадно кололо в груди, а приподняться на руках было едва осуществимо.       Наконец преодолев преграду, Диппер завис. Никакой статуи не было и в помине. Только старый венок, который за это время должен был давно превратиться в ничто.       Это место по-прежнему сохраняло энергию. Но теперь — лишь отголоски.       На пути к Хижине парень не мог отделаться от чувства страха — оно скручивалось где-то внутри холодным, мерзким комком. Тянуло вниз, покалывало на кончиках пальцев и заставляло ноги заплетаться.       Диппер не знал, что говорить, потому изо всех сил старался сохранять улыбку и делать вид, что всё в порядке. Два или три раза его так и подмывало спросить — ходил ли кто, проверял ли, как там статуя? Может это они снесли её, а сон — просто игра воображения? Но он так и не решился. Сидел до конца вечера и мучился, только перед сном его словила Мэйбл и налетела с расспросами.       Парень долго и искренне сопротивлялся, но решил выложить первым расставание. Причину он, всё же, умолчал. Не до конца смирился или решил, что это позорно — неизвестно, но сестрёнка только пожурила, что тот не рассказал раньше и пообещала устроить вечеринку в честь выхода из абьюзивных отношений — потому что именно так это и следовало воспринимать.       От этого стало немного легче. Но только на время, пока он готовился ко сну. Ночью же Диппер понял, что не может заснуть — после разговора с сестрой все мысли крутились только вокруг того парня, его обманчиво-приятного голоса, циничного взгляда на жизнь и восхищением звёздами. Они часто гуляли поздно ночью — Диппер никогда не предупреждал, сбегая, — по городу, вылазили на заброшки и искали в небе созвездия. Пайнсу казалось, между ними было взаимопонимание. То самое чувство, когда нет нужды объясняться за прошедший день и жаловаться на очередную неприятность. Просто в момент времени существуешь ты и тот, кому ты безгранично предан. Позже оказалось, что верно не «кому», а «кем».       Схватив ветровку, висящую в прихожей, Диппер накинул её на плечи, без особой надежды, что та спасёт от холода. Ночи Гравити Фолз до невозможного промозглые.       Ветер беззвучно проходился меж стволами деревьев, заботливо трепал траву и покачивал высокие-гордые растения. В лесу всё спало. Во всяком случае, затихло. Не было слышно ни ночных птиц, ни животных.       Безоблачное небо было усеяно мириадами звёзд, - будто бы в насмешку, - а белесый лунный диск нежно пускал лучи вниз, отражался в ряби озёр и ручьёв.       У Диппера не было определённой цели — он шёл, потому что его тело привыкло. Привыкло не спать до утра, привыкло к прохладному ночному воздуху, дикому ощущению свободы и взбудораженности. Это никогда не было спокойствием — что-то всегда бурлило, заставляло светиться изнутри.       Остановился Пайнс, только подойдя к выступу — месту, с которого виден весь городок. Так высоко, что голова кружится.       Он шёл сюда довольно долго — ночь стояла уже совсем тёмная. Густая, как чернила.       Казалось, внутри что-то взрывалось — ярчайшими фейерверками и хлопушками с пёстрыми конфетти.       Перед глазами калейдоскопом проносились все моменты их прогулок — как его ловили, когда он неудачно подворачивал ногу; как они пили, выбравшись на крышу и вспоминали, как подозрительно на них глазели на кассе; как говорили о далёких галактиках, незаселённых планетах, колонизации и всём-всём, связанном с космосом. Надо же, Диппер даже не задумывался, почему так страстно перечитывал статьи и вчитывался в учебники. Физика, как таковая, его никогда не интересовала.       Вздохнув, Диппер уже хотел было сделать небольшой шаг вперёд, — просто чтобы не стоять на месте, — как горячие руки легли на его живот и потянули назад. Лопатками Пайнс упирался в мужской торс. И тело среагировало быстрее, — по привычке, — посылая волну удовольствия.       Разум спохватился после, уже посылая сигналы по выпуску адреналина. Бежать. В таких случаях только и остаётся, что бежать.       Но руки держат крепко, сжимая ткань футболки, и горячие губы нагло впиваются в шею. Сердце, кажется, вот-вот выпрыгнет из груди, или напротив — остановится. Ужас захватывает мгновенно — сковывает, не даёт и пошевелиться. Не дай всевышний спровоцировать.       Сзади слышится тихий и до одури знакомый смех. Слишком знакомый и слишком… Другой. Голова отчаянно не желает тратить ресурс на установление личности, а тело не слушается — разрывается между тем, чтобы прильнуть, и чтобы бежать.       Губы касаются местечка за ухом, и Диппер дёргается — вжимается спиной в чужую грудь. Чисто рефлекторно и абсолютно неосознанно. Хватка рук становится от этого только сильнее, и это уже должно приводить в чувства, но только заставило вспомнить всё. — Какие мысли, — голос резанул по ушам, — ты куда испорченнее, чем я думал.       Это определённо не было человеческим голосом. Будто бы хозяин тела только-только познакомился голосовыми связками, из-за чего звучал немного надломлено, фальшиво и безэмоционально.       И в тоже время, голос резонировал где-то внутри черепной коробки, отдаваясь уже привычной двойственностью — с куда более живым и эмоциональным тоном. — Так рад, что ты узнал меня, — мурлыкнул он, — Сосновое Деревце.       Дипперу казалось, что он забыл, как говорить. В горле застрял ком, а сердце больше не колотилось с бешеной скоростью — оно медленно, едва-едва качало по венам кровь. Будто бы даже тело понимало, что теперь уже бежать бессмысленно. — Но знаешь, что обрадовало меня ещё больше?       Пайнс опускает взгляд, полностью уверенный, что не издаст и звука. Просто не сможет. В голове полнейший кавардак. Не хочется думать. Вина давит крышкой гроба. — Что ты вернулся. — один тон, одна эмоция безразличия, но Диппер уверен, что в этот раз должен был звучать шёпот, — Я так скучал. — руки без капли застенчивости блуждают по чужому торсу, — Признайся, ты ведь тоже скучал?       Пайнс ещё какое-то время молча стоит, а потом, будто бы вспомнив, что контроль над телом всё ещё принадлежит ему, мягко, будто бы не осознавая до конца, кладёт свои руки на чужие. Он поглаживает выпирающие косточки большими пальцами и тяжело вздыхает. — Почему ты выглядишь так? — Тебе нравится? — голос в голове резонирует неподдельной радостью, даже передёргивает. — Нет. — грубо обрывает Диппер, скидывая с себя чужие руки, пока есть возможность.       Парень отходит, не оглядываясь. Он точно знает, что там он.       Обнимает себя за плечи. Вдали от тёплого, такого человеческого тела — мороз пробирает до дрожи. Будто бы не разгар июня, а самый что ни на есть февраль.       Долго не слыша ответа, Диппер всё же оборачивается, замечая отстранённо-бесстрастное выражение на до боли в груди знакомом лице.       Что ж, он так никогда не смотрел. — Врёшь. — Сайфер склоняет голову набок, его взгляд будто бы сканирует. — В тебе столько эмоций бурлит, не перечесть.       Диппер сглатывает и снова отступает в сторону. Кажется, он только осознал, что перед ним Билл Сайфер — существо, устроившее Ад на Земле. Настоящий локальный апокалипсис. Злодей, которого они, казалось, победили, обратив в камень. Стерев.       Теперь он стоял напротив, в облике бывшего парня Диппера и смотрел на того мертвецким взглядом. Пайнс даже не думал, что можно ненавидеть кого-то так сильно. — Это не тоже самое, что «нравится». — на что демон только механически смеётся, и этот смех эхом безумия звучит в голове. — Пришёл отомстить? — Диппер смотрит вниз, раздумывая, что это было бы довольно быстрым способом. — Да. — Сайфер скалится в улыбке, но глаза по-прежнему мёртвые. — И начну с тебя. Ты такой умница, Сосновое Деревце, — он подходит ближе, и его движения слишком механические, слишком резкие, — сам пришёл ко мне. — он подходит впритык, заглядывая пустым взглядом в глаза, будто бы видит больше, чем это возможно, — Такой беззащитный.       Диппер ощущает себя покорной куклой, когда губы Сайфера снова ложатся на его шею. Он не вскрикивает, когда зубы смыкаются на шее, абсолютно точно прокусывая. Перед глазами пляшут огни, а крик застывает где-то в груди.       Он кладёт руки на плечи Билла, пусть и понимает, что оттолкнуть не сможет. Он материальный. Абсолютно точно материальный. И всё вокруг — цветастое, не чёрно-белое, как когда тот приходил во сне. Это паскудная реальность.       На глаза наворачиваются слёзы. Когда губы касаются мочки уха, Диппер не сдерживает стона. Отвращения? Бессилия? Удовольствия? Боли? Он не знает. Его мутит от переизбытка эмоций, и ему не хватает воздуха.       Руки Сайфера грубо царапают спину — до кровавых следов разрывают кожу. Точно останутся шрамы. Но это последнее, что волнует Пайнса. Он даже не отстраняется, не пытается оттолкнуть — тонет, захлёбывается в эмоциях.       Ему кажется, что он на грани — вот-вот сойдёт с ума.       Слишком много и слишком ярко.       Когда Сайфер отрывается от терзания бренной плоти, на его губах и подбородке — кровь. Диппер не думает о том, как адски жжёт и саднит укусы, в его едва держащемся на плаву рассудке проскакивает мысль, что лицо Билла безэмоционально потому, что ни одна из эмоций хозяина тела не подходит Сайферу. Слишком безумному, слишком нахальному, слишком жестокому. Возможно, даже ни один человек не способен отобразить его эмоции. — Такой хрупкий. — руки слишком аккуратно ложатся на скулы, а пальцы слишком сильно сжимают. Демон определённо не до конца контролирует себя.       Руки зарываются в каштановые кудри, — снова нежно и аккуратно, — а потом грубо, резко оттягивают. Диппер недовольно жмурится, запрокидывая голову, но это бессмысленно. Скорее ему сломают шею, чем отпустят. — Я не люблю делиться. — и снова глухо, снова пусто. — Ты только мой.       Сайфер оставляет засос — слишком сильным, точно лиловый. Как отметины. Как знаки принадлежности. Как чёртово клеймо. Ни одной тоналкой не замажешь. — Почему… — он одёргивает себя, и задаёт другой вопрос. -…именно так? Почему не убьёшь? — Неинтересно. — Сайфер снова скалится, — Смотреть как ты мучаешься куда веселее. — он оставляет царапины на руках Пайнса, и тот болезненно шипит, — Дело в твоих эмоциях. Они такие… Вкусные. — плотоядно облизывается, гипнотизируя взглядом, — Ты не сможешь избавиться от меня. — Даже не хочешь.       Диппер смотрит в глаза демона.       Он не отстраняется.       Он знает, что Билл прав.