Беспокойство.

      Небо сияет ярко-золотым. По нему катится синее солнце, — или луна, — подозрительно сильно смахивающее на сыр. Свинцово-серые облака грозно плывут, осыпая землю дождём из мелких… Зёрен попкорна, кажется.       Апокалипсис выдался каким-то слишком несерьёзным, если не брать в счёт трон из уменьшенных окаменевших жителей и бегающих, кусающихся предметов интерьера. Смерч, гигантский Гомперс и оживлённая водонапорная башня, впрочем, тоже выглядели устрашающе.       Диппер стоял на балконе — волосы развевал редкий ветер, приносивший неприятный запах гари. Парень читал очередной детектив, чтобы не думать о приближающемся…       Вздохнул, окинул взглядом царящую внизу неразбериху и отвёл взгляд, густо краснея. Закрыл глаза, больше не смея лгать себе — не боится, а ждёт. Ждёт не конца, — он не смиренный, — а начала. До дрожи в коленях хочет этих прикосновений — лёгкий и будто бы дразнящих; взглядов из-под пушистых ресниц — пьяняще-восхищённых; слов — любовных и тихих, сказанных будто бы в страхе спугнуть момент.       Диппер считает, что демоны не должны быть такими — ласковыми и нежными. Считает, что Сайфер просто не имеет права касаться его так — медленно поглаживая кожу; аккуратно оттягивая непослушные каштановые локоны. Должен быть закон, запрещающий ему целовать столь ненастойчиво и почти лениво.       Билл в такой момент всегда медленный и спокойный. Будто бы отчаянно пытается растянуть действо и насладиться им через край, будто бы в последний раз. Из-за этого прелюдии всегда долгие. Непозволительно долгие. Он медлит, даже когда Диппер едва не срывает ногти, цепляясь за простынь; когда умоляет быть быстрее, взять его уже, изнывающего от желания; когда клянётся, что будет принадлежать только ему.       Диппер видит, как такие слова действуют на демона — похлеще наркотиков. Зрачки расширяются, практически полностью скрывая радужку; поцелуи становятся хаотичными — уже не дорожки от шеи до живота, а красные пятна в случайных местах — и от этого хочется только сильнее, больше. Больше меток, больше доказательств, что всё происходящее — не бред воспалённого сознания. Катись всё в Бездну — в момент существует только Билл и его размеренные, ритмичные фрикции, заставляющие не кричать — едва слышно, благоговейно, шептать одно и тоже имя.       Диппер думает, что у него нет выбора — только слушаться и любить; за любую оплошность Сайфер выкинет его, как неинтересную игрушку; его заменят, ведь он оказался на этом месте случайно — демону нет разницы, и для него все люди на одно лицо и один характер. Он ценит своё место по-своему. Оберегает положение и держится за него всем существом. Боится, что всё рухнет, и тогда у него останется только ненависть к себе — за предательство, любовь и легкомыслие. Не знает, как сможет смотреть в глаза близким, без мысли о их незнании. Знали бы — отреклись.       А Биллу, кажется, всё равно. Он цитирует Шекспира, Уайльда и По, смеётся и целует, целует, целует. Во взглядах столько обожания и любви, что мысли о его безумии не оставляют и на мгновение.       Дипперу тошно от чувства, что на его месте мог быть кто-то другой. Кто угодно другой. Он жмётся доверчиво и отчаянно, и руки Сайфер смыкаются за спиной. Билл прижимает к себе ещё ближе, зарывается длинными пальцами в волосы и улыбается — расслабленно и счастливо.       Внизу — суматошно и дико. Внизу — крики ужаса и плач отчаяния. А Диппер далеко — в комнате под самой верхушкой гигантской пирамиды. Он в нежной хлопковой рубашке, — Билла, — которая едва достаёт до середины бедра; среди множества подушек; на мягкой кровати. В его распоряжении — все знания мира. В его распоряжении — демон разума. Но даже имея под рукой все знания мира, Диппер не понимает — «почему?». Билл не отвечает — только смеётся и просит ждать конца представления.       Дипперу не страшно. Даже если по итогу его будет ждать провал — не страшно. Билл не уйдёт из его жизни. С ним, разве что, может уйти только сама жизнь. Потому что Сайфер уже въелся под кожу, растёкся кровью по капиллярам, заполнил все мысли и подчинил все эмоции. Без демона Диппер — сломанная марионетка. Вещам бояться несвойственно.       У Билла кожа тёплая, почти горячая, и нежная, словно он в жизни ничего грубее трости не брал. Кисти тонкие, с едва просвечивающимися венами на запястьях — он любит, когда Диппер неловко касается их губами. Плечи острые, с россыпью веснушек; подрагивающие, стоит даже случайно задеть стоящий член или провести по внутренней стороне бёдер. Голос у него тихий, обволакивающий — точно дурман. Он редко даёт перетянуть инициативу — недовольно поблёскивает цинково-жёлтыми глазами и цепляется за чужие волосы — останавливает, замедляет и тихо-тихо стонет, запрокидывая голову, заставляя светлые волосы разметаться по белым подушкам. Билл выгибается и судорожно глотает воздух, когда губы Диппера ложатся на его член. Поджимает пальцы на ногах, в руках до треска сжимает простыни, но никогда не толкается навстречу — ждёт, пока Диппер сам расслабит горло и возьмёт на всю длину. Диппер ловит все вздохи и то, как язык Билла проходится по пересохшим губам; двигается медленно, в месть, заставляя едва ли не скулить от напряжения, но при этом понимает — Сайфер наслаждается таким - болезненным, ноющим чувством внизу живота, кругами перед глазами и нехваткой кислорода. Он превращает удовольствие в пытку, а пытку — в высшее наслаждение. Диппер растягивает себя быстро — это единственное, что Билл не может никак контролировать, когда не «главный»; не привык ждать и церемониться с собственным телом — входит сразу двумя пальцами, едва плеснув на них смазкой. Старается не проходиться по простате — уверен, если оплошает, точно кончит слишком рано — один вид разгорячённого Билла заставляет усомниться в собственной выдержке. Он садится на член быстро, едва скрывая шипение от неприятного чувства. Билл недоволен — притягивает ближе и мягко, приторно-сладко целует, заставляя забыться. Руки ложатся на бёдра, поглаживают и подымаются до ягодиц — слабо сжимают, заставляя зажмуриться. Билл контролирует скорость — не позволяет двигаться слишком быстро, и Диппер, жалобно скуля, цепляется за его плечи — оставляет розовые полосы, скрывающие созвездия веснушек. Билл снова целует — уже жадно, сперва проходясь языком по нижней губе, потом по нёбу, и наконец сплетается с чужим языком. Диппер сжимает член у основания, всего немного ускоряя движения — у него перед глазами темнота, даже если он осмелится открыть их. Воздуха критически не хватает — из-за медленных движений, напряжения и поцелуя. Не разрывая поцелуй, Сайфер меняет позицию, и вот уже прижимает Диппера к постели — толчки становятся всё быстрее и вскоре он изливается, едва успев выйти из любимого тела. Дипперу хватает пары движений, чтобы кончить следом. Оргазм заставляет мир окончательно померкнуть.       Комната постепенно возвращает свои очертания — бежевые ткани и светлое дерево; персиковые обои в абстрактный узор и белый потолок с простенькой люстрой. Махровый светлый ковёр, шифоновый балдахин и небольшая прикроватная тумба, на которой удобно устроилась книга со множеством закладок. У окна невысокий столик — на нём любимая кружка с давно остывшим чаем. Уютно.       Диппер, оставив короткий поцелуй на шее демона, приподымается на локтях и заглядывает тому в глаза. Робеет, но берёт себя в руки — он не хочет возвращаться к прежней жизни. — Я могу как-то помочь?       Билл улыбается и притягивает парня ближе, шепча в самые губы: «конечно».