Ангел ты, или демон? Возвращение домой.

Беловолосый молча пытался перевязать себя от ранений, которые нанесла ему Смерть. Если бы не счастливый случай, он бы не справился. Его взгляд перевёлся на окно, блестя тоскливыми огоньками при свете луны. Погода стояла тихая, лишь пение сверчков нарушало мрачное спокойствие Тишины. Природа заснула, укрытая пологом тёмного, почти чёрного, кое-где подсвеченное звёздами небо. Эти огоньки не казались живыми даже тогда, когда весело подмигивали. Нет… Они были мёртвыми. Как и он. До чего он докатился? В памяти всплыли последние образы. Кровожадно улыбаясь, они несутся на него с обоих сторон, желая освободиться. Языки пламени пляшут по стенам, превращаясь в чудовище, которое разинуло свою яркую, смертельную пасть в жажде заглотить целиком свою добычу, три человеческие жизни. Гоголь не мог этого сделать. На него неслась Способность, что была совершенно не такая, как Ясу, хотя занимали они одно тело. Его взгляд легко замечал детали различия — жёсткие, немного потемневшие волосы и пылающие синим пламенем глаза, вместо обычных, льдисто-голубых с синими искорками. Но он не мог обрубить ей жизнь. Он знал, что если он хотя бы раз взмахнёт плащом — то уничтожит всё. Вся его жизнь тут же станет бессмысленной, развеется в прах. Ник мог убить её брата. Мог убить этого невысокого рыжеволосого паренька, что так рвался в бой. Но не стал этого делать. Не на её глазах. Он помнит, как они его чуть не убили. Но Фёдор спас от смерти своего напарника, внезапно включившись в битву. Только с помощью него Гоголь смог заковать их обоих в золотые цепи… Забинтованные руки замерли, а голова в отчаянии снова опустилась вниз. Как беловолосый мог это допустить? Как он мог так ранить ту, что дорога ему больше всех на свете? — Ты хорошо справился, — прозвучало из темноты. Ник не ответил. Он знает. Они оба знают, что творится в душе беловолосого, что представляется всем психом. Он нормальный. Абсолютно нормальный. Гоголь, возможно, и не убивал бы. Но разве так просто отказаться от своей судьбы? Но ведь Славя отказывается. Она же старается идти против неё, с сильной жаждой каждый день вдыхая воздух, считая его последним. Старается жить с… какой-то справедливостью? Как тогда. Когда она только пришла, держась руками за рукав Фёдора. Она была такой же справедливой. Старалась делать все… как правильно?.. Но потом они её поменяли. Славя умерла, оставляя место новому человеку, которого теперь звали просто и непривычно… Ясу. Да, она сбежала. Думала, что сбежала, спряталась от этого ада… Вернулась туда, где было её место. Вернулась в семью. И снова стала прежней. Той Славей, которую он полюбил сразу. Не Ясу. Славей. Возможно, именно поэтому она отказалась убивать снова на том задании. Не может убивать невинных. Её способность… Просто не позволила этого сделать. Высокая фигура села рядом на диване, глядя в трещащий камин. — Тебе не стоит об этом волноваться. Всё идёт по плану. Ты вернул страницу и схватил родственников. Гоголь горько усмехнулся и заглянул в ярко-лиловые спокойные глаза Достоевского. Фёдор легко улыбнулся. — Всё будет в порядке. Я уверен в этом. — С чего ты взял, что меня вообще это волнует, Дос-кун? Но улыбка Ника тут же дрогнула, стоило ему снова увидеть выражение лица того, кто знал их всех, лучше, чем они сами. — Да. Меня это волнует. Я знаю, что всё идёт по плану, но… — Она не любит тебя. Эти слова резанули по сердцу Гоголя острым ножом, вызывая тупую боль в душе. — Я знаю. Знаю, что она любит другого. Но я не могу просто так. Она думает, что я её предаю, понимаешь? Достоевский поднялся и отвернулся, небрежно бросив: — Ты её предал много-много лет назад, когда пытал её родителей. Меня до сих пор удивляет, как ты мог называться её другом все эти годы. Дверь захлопнулась. А беловолосый так и сидел с бинтами в руках, оставленный в полной темноте… *** Топ. Топ. Каблуки отчётливо стучали по каменистому полу, предупреждая о том, что кто-то идёт в помещение, где были лишь обшарпанные стены, золотые цепи и молодая девушка, которая обессиленно дрожала, не в силах больше метаться. — О, э-это ты… — кое-как промолвила, усмехнувшись, она. Тёмные волосы мягко ложились под белоснежной шапкой-ушанкой, а лиловые глаза, как и всегда, смотрели с безразличием. Вытащив из тёмного угла стул, Фёдор аккуратно на него уселся и уставился на Смерть. Того, кого он уже не мог назвать своей ученицей… — Н-Ну и? С Ясу ты поговорить н-не можешь… Она навряд-ли очухается ч-через неделю, н-не говоря уже о том, отдам ли я ей контроль над телом и-или нет, ха-ха… Он негромко промолвил: — А мне Славяна и не нужна. Мне нужно поговорить с тобой, Аномалия.