Ангел ты, или демон? Возвращение домой.

… Любишь темноту, да? Твой взгляд рыщет везде, но наталкивается лишь на беспросветную тьму. Тебе не заметить меня здесь. И навряд ли ты меня увидишь где-либо ещё. В твоей голове абсолютно пусто. Ты только можешь слышать мой бестелесный голос и пытаться понять, что я такое… Возможно, ты уже свихнулась. А возможно… Я именно то, с чем ты вернулась. Твой рот раскрывается в немом вопросе. И тут же закрывается, так и не издав ничего. Тебя здесь никто не услышит. Как и в реальной жизни. Ведь ты никогда ничего не решала и не решишь. Твою судьбу всегда строили за тебя… … Не смеши меня. Ты не сможешь это исправить. Тебе остаётся только гнить в этой сладкой тьме. А? Прости, я не расслышал. Ха, шучу. Хочешь вернуться и исправить это? Удачи. … А теперь проснись. *** Ощущения постепенно возвращались обратно… В нос ударил сладковатый, противный запах гнили и моха, а по всему телу разливалась тягучая, острая боль. Только… Глаза ничего так и не увидели, продолжая созерцать лишь тьму. Только спустя несколько минут, когда девушке удалось привести в порядок мысли, она осознала, что на глазах притаилась еле ощущаемая плотная чёрная повязка. Для чего?.. Но сейчас более важно другое… «Чара! Чара, ты там как?» Славя чувствовала, что сейчас она и пальцем пошевелить не может. Сейчас всем заправляла Способность, которая, по-видимому, была в отключке. Но тут же раздался хриплый голос: — Бывало и получше. «Хвала небесам, мы выжили.». — Не думаю, что надолго. Рядом ошивается твой дружок. Ясу тут же поняла, о ком идёт речь. В душе тут же что-то закололо острыми осколками битого стекла. Предательство делает так больно. Кто бы мог подумать, что кого-то она не сможет оставить так же просто, как и своих родителей? Тихие шаги за дверью и негромкие голоса заставили оба сознания встрепенуться. Любопытство и страх переполняли девушек, которые были прикованы к стене странными цепями. Живот закрутило от неприятного предчувствия. Дверь отворилась, и обе услышали спокойный, но всё же немного напряжённый голос Фёдора: — Подожди снаружи. И не входи. А дальше — тихий стук закрывающейся двери и щёлкнувший замок. К горлу подступил комок, а непонятный, животный испуг наполнил всё тело. — Славяна. Ясу бы вскрикнула от испуга, если бы могла. Но Способность висела молча, хватая всё напряжение. Шелест. Определённая стойка, глухой стук… Нет… ЧЁРТ ПОБЕРИ, НА КОЙ ЧЁРТ ЕМУ ТОПОР? — Фёдор?.. Что происходит? — Тебя это не касается, Аномалия. Я всегда был к вам слишком мягок… Скрежет металла о бетон. Он вёз огромный, тяжёлый топор за собой. — Я не хотел этого делать, но вы меня вынудили. Внутреннее животное билось в истерике и желании сбежать подальше. Бежать и бежать, не оглядываясь. Живот скрутило от отвращения настолько сильно, что чуть не выворачивало наизнанку. «Ч-Чара! Отдай мне тело. Ты не… ты не выживешь.». Свист лезвия… … Все здесь понимали, что ЭТО будет похлеще всех тех наказаний. Щёлк! Свист приближался, а из уст Слави вылетел испуганный писк. Цепи лязгнули и треснули. — Наконец, ты здесь, Славяна. Прими своё наказание. С глаз спала повязка, и перед взором девушки предстал именно он. Именно в том образе, которого Ясу боялась больше всего на этом свете. *** Из-за тёмной двери раздавались душераздирающие крики. Мольбы остановиться, безостановочные желания смерти и рыдания. Всё это отдавалось дикой болью в душе у беловолосого мужчины, который стоял за дверью. Но только его рука тянулась к ручке двери, как тут же отскакивала, будто ошпаренная, а ухо трещал тяжёлый, наполненный болью голос: — Не смей. Он не может сделать ей ничего критичного, а если ты вмешаешься, вас обоих просто прикончат. С глубоким вздохом Гоголь отворачивался, и, прислонившись к стенке, бормотал: — Если бы вы тут не появились, никто бы не пострадал. Это не так. Но все об этом промолчат, пусть и знают об этом. Ведь правда — это такая штука… Которую скрыть невозможно. Внезапно, крики прекратились. Но чуткий слух Гоголя всё ещё слышал глухие стуки ударов и неясное мычание. Что-то было не так. Что-то внутри скрутилось, ощущая смутную догадку. Быть не может. Вдруг дверь распахнулась, и из неё вышел, бешено сверкая лиловыми глазами, в которых пряталось дикое презрение к себе, держа чистый топор в одной руке и окровавленный кинжал в другой, Достоевский. Он тихо изрёк: — Завтра будут наши старые друзья. Приведи её в более презентабельный вид. И не снимай то, что на ней надето. Сглотнув, Гоголь кивнул и влетел в комнату. Шаги Фёдора отдалялись, а из уст Ника послышался отборный русский мат. Из наушника послышалось встревоженное: — Что там? Подлетев к девушке и разглядывая её лицо и кровавые, прилипшие ошмётки, которые остались от одежды, он тихо, испуганно промолвил: — Ей… Ей отрезали язык и дико покалечили.