Ангел ты, или демон? Возвращение домой.

      Сюда не проходил ни единый луч того яркого солнца, который алел ярким закатом на улице. Лишь искусственные лампы, цепи из стали и решётки, которые их троих не сдерживали ни разу. Фукусима была удивлена, что хоть стражникам и была доставлена информация, но не вся верная. Например, говорилось о том, что слабость девушки — сталь, и из-за неё Ясу не может телепортироваться. Это точно была какая-то помощь с продумыванием о том, что Славе потом придётся бежать.       Но сейчас девушка не могла думать, лишь видеть пугающие тёмные тени, лиловые страшные глаза и вырванную страницу в тонких пальцах. Это всё был беспокойный сон, от которого та не могла отвертеться.       БАМ!       От удара обо что-то Ясу мигом открыла глаза, невольно вскрикнув от неожиданности. Она упала с койки на пол?..       Неужели… В такое важное время и в таком месте она СПАЛА?! АГРХ!       — С добрым утром, Ясу-тян.       Она резко обернулась и увидела за такой же решёткой такое дорогое, такое родное лицо. На глазах проступили слёзы, которые девушка тут же нетерпеливо смахнула. Её взгляд льдисто-голубых глаз уверенно столкнулся со спокойным, почти равнодушным взглядом ярко-лиловых глаз. Мужчина улыбнулся.       «Мы тебя ждали.»       Славя не видела ничего пугающего в этой улыбке. Не видела ничего страшного в лице, которое так было похоже на то, что было раньше. Фукусима улыбнулась в ответ.       «Я знаю.»       Шатен лишь улыбался, в его, улыбке скользили искренняя любовь. Он хотел сказать что-то ещё, но не мог вымолвить, боясь быть разоблачённым. Он был и рад, и несчастен одновременно. Она здесь. Наконец-то здесь.       Хоть бы она быстрее ушла из этого места…       Ясу смотрела в глаза только Фёдору, с пламенным желанием узнать правду, увидеть зацепки. И они будут, она не сомневалась. Стоит лишь набраться терпения…

***

      Крупные капли начавшегося дождя больно били по лицу, разбиваясь, о нежную кожу. В душе рвали друг на друга любовь и боль, погасая и воспламеняясь с каждым мигом.       Капли лились всё чаще, с пугающей ритмичностью разбиваясь об асфальт. Они лились по лицу, стекали с одежды, будто погода пыталась показать, всю боль и несуществующие слёзы на её лице. Она разучилась плакать ещё давно, ещё в те тёмные времена Портовой Мафии, когда Дадзай вечно искал повод уничтожить нового человека, истоптать его личность. Его душа была настолько чёрной, что даже для мафии это было слишком, хоть босс так и не считал. Широко распахнувшись, тёмно-зелёные глаза смотрели в небо с каким-то странным удивлением и желанием остаться в этой серой массе навсегда. Сердце разрывалось, теряя всю жизненную энергию.       Голоса в голове резвились, играли друг с другом, мучали. Так ли люди сходят с ума?       — Танака, иди уже. И позови это дерьмо. Где он снова шляется?       — Конечно, Накахара-сан.       Она никогда не отличалась особой красотой. Да и способностей она никогда не имела, лишь бесполезность… Что она здесь забыла? Для чего Огай-сан решил взять её на эту страшную, жуткую работу?       Волосы, вечно завязанные в тугой хвост для работы, прыщавое лицо, плоская фигура. Вечно со своими завываниями и нытьём она бегала от чужих, глаз, жалея себя.       — Что забыла тут, красавица? О, я вспомнил, ты же подчинённая Чуи! Надеюсь, он не против, если я с тобой повеселюсь…       — Пожалуйста, не надо, Дадзай-сан… Прошу!       Жизнь учила её становиться взрослой, переставать рыдать. Переставать чувствовать что-то, кроме ненависти или преданности. Или Веры, которой у Рики всегда было много, которая питала её душу…       — Т-Танака? Эхм… Ты… Ты что тут забыла, а? Не видишь, что… ик! Что я занят?!       — Накахара-сан, вы пьяны.       — НИ… ИК! НИ КАПЛИ! СО МНОЙ ВСЁ… ВСЁ НОРМАЛЬНО! УЙДИ!       — Вам стоит меньше заботиться об этом. Пойдёмте со мной.       — ЛАДНО! ЛАДНО! УГОВОРИЛА!       … Жизнь учила её не только любить молча, но и ненавидеть. Учила быть полезной. Учила заботиться о себе.       Вскоре Рика повзрослела, да и Чуя перестал убиваться из-за предательства товарища. Он начал хуже верить людям, отмахиваясь от самых близких. А от неё… Тем более. Но он дорожил ими всеми. Всегда был готов пожертвовать всем, чем угодно.       — Слушай, Рика. Почему ты так редко улыбаешься?       — А ты хочешь увидеть мою улыбку?       — Всегда хочу.       Он стал таким. Но правильно ли это теперь, когда дождь так больно бьёт по глазам? Правильно ли то, что он снова начал доверять, а люди вокруг снова      стали его предавать?       Она боится смотреть ему в глаза. Девушка боится ему говорить правду. Она не хочет видеть боль, не хочет видеть понимания. Ведь это не исправит того, что сделала она. Этого уже ничто не исправит. Эти странные совпадения, неожиданные доказательства, которые заставили её сделать. Разгром мафии изнутри, с самого сердца. Вечные звонки Чуи, на которые Рика уже перестала отвечать лишь, по той причине, что её слух так отчаянно жаждал этого, звонка, этого рингтона, когда на дисплее написано «Чу»…       Она сходит с ума. Сходит с ума от любви. Сходит с ума от одной только мысли, что они не разделят общий гроб. Ведь это приказ.       — Ох, Танака-сан, ваши манеры пугают меня. Я же просто хочу помочь. Помочь вам, помочь брату Славяны. Помочь самой Славяне.       — Вы… Не можете! НЕ МОЖЕТЕ! ЭТО ПРИНЕСЕТ ТОЛЬКО БОЛЬ И РАЗРУШЕНИЕ, КАК И ВСЁ ВАШЕ СУЩЕСТВОВАНИЕ, ФЁДОР!       — Танака-сан, вы любите виолончель?       — … Что?..       — Виолончель. Она чудесна. Я всегда вспоминаю о ней, когда её голос всплывает в голове. Когда я чувствую её касание. Это тяжело. Это больно. Но так нужно, иначе пострадает ещё большее количество. Струны порой надо менять, Танака-сан… Наверное, и у вас есть то, что вы любите? К примеру, ваши очки?       … И говорил Достоевский тогда вовсе не о виолончели и очках.       Он был прав. Всегда. Чертовски прав.       Рика держала эти очки в своих руках, посиневших, от холода и бесчувственности, до которой та сжала дорогие сердцу очки. Те самые, для стрельбы. Те самые, которые ей подарил Чуя, её непосредственный начальник. Такой уж у мафии закон…       Но для Танаки это было чем-то намного большим, чем простой формальностью. Это было тем, что преодолело вместе с ней много преград. Тем, что стало слишком дорогим, чтобы потерять.       Кап-кап.       Ливень лил вовсю, оставляя девушку мокнуть. Было холодно. Было мокро. Интересно, там также?..       Ноги были уже по щиколотки в воде, но Рике только от этого, становится легче, пусть и ненамного. Она думала, что её страдания могут хоть немного, искупить грехи.       Простите, мама. Простите меня, Льюис, Ханна.       Прости, Чуя.       Онемевшие пальцы хватались за ледяную рукоятку чёрного пистолета. Струны нужно менять, стёкла в очках тоже, рано или поздно. А любовь исчезнет, рано или поздно.       Я не герой и не злодей, чтобы жертвовать всем ради одного человека. Но одним человеком я пожертвовать готова. Ведь так… Ведь только так я смогу быть полезной.       — Фёдор, ты меня слышишь?       — Да, Танака-сан? К слову, Ясу тоже нас слушает.       — Я не буду этого делать. Отказываюсь.       …Ведь я стану полезной только тогда, когда прекращу делать что-то бесполезное или отрицательное.       Только тогда, когда…       Ствол неприятно холодил кожу у виска. Она не хочет умирать. Не хочет чувствовать боль. Не хочет, чтобы по её телу тёк ливень. Но так нужно.       Когда-то давно, она слышала легенду.       Каждый человек содержит Душу, которую питает как минимум одно чувство из трёх. Этими чувствами являлись Вдохновение, Вера и Воля. И если оно гаснет… То человек перестаёт быть им, оставляя после себя лишь пустую оболочку.       — Я отпускаю тебя, моя Вера.       Выстрел…       … и алая кровь, текущая по лужам, уносимая вдаль бурными потоками. Больно больше не было. Была лишь радость, что она жила не зря. И нашла своё место, умерев так, как и должно было быть. Так… Спокойно…       Лишь неясные, но громкие образы проносились перед тухнущим взором.       — Рика, улыбнись! Это приказ!       — Ха-ха-ха, так сойдёт?       — Нет, старайся лучше!       — Я люблю тебя, моё солнце. Я клянусь, что буду делать всё для твоей улыбки.       — Правда?       — ДУРА ЧТО-ЛИ?! ТЫ МНЕ ТОЖЕ ПОМОГАТЬ БУДЕШЬ!       Улыбка и белое пятно, заслонившее глаза, вместе с слезами и каплями дождя.       — Конечно. Ради тебя я умру с улыбкой, Чуя.       Сознание потухло, оставив лишь малую крупицу веры. Веры в любовь и её собственную победу.