Не Пойман - Не Вор

            Если честно, он не очень любил, когда о нем раненном заботились. Эта навязанная беспомощность удручала и было ощущение, что ему связывают крылья сильной бечевкой, специально передавливая и ломая кости. Это было невозможно терпеть, так что несколько проведенных на кровати дней казались ему сущим чистилищем. Не помогал даже Меркуцио, все время рассказывающий что-то и мило улыбающийся. В какой-то момент он так устал от бездействия, что вскочил на ноги и, не обращая внимания на боль, он которой нога чуть ли не отказывалась функционировать, стал просто ходить туда-сюда, стараясь убрать скуку. А теперь лежал, привязанный руками к опорам кровати.       — Ты сам виноват, — Меркуцио забрался к нему на кровать так, чтобы Лилиз был между его ног. — Не творил бы глупостей, и лежал б себе спокойно, с полной свободой действий. А теперь…       — А теперь я не могу шевелить руками и выгляжу как заказанная извращенцем девчушка, спасибо за напоминание, — вышло довольно резко, но ему было плевать.       Меркуцио засмеялся в свои губы и провел ладонью по его волосам, загадочно сверкая глазами. От этого Бенедетто немного напрягся, но особого пути отхода у него не было, да его вообще не существовало, так что приходилось просто лежать и наблюдать за тем, что будет происходить дальше. Малость пугала его эта странная перемена в настроении обычно спокойного демона. Может, он хочет… У, было бы хорошо увидеть то, что сейчас ему представилось, в реальности. Он очень надеялся, что к этой ситуации подойдет выражение «в тихом омуте».       Его поцеловали в губы, при этом проводя ладонями по ребрам. Меркуцио шумно фыркнул в его щеку, отстраняясь, и он почувствовал, как их заливает краской. Чувство некой неопытности и смущение от этого залили сердце сильной волной и он пожалел, что он прошлый пошел на такую глупость и теперь он не может закрыть лицо руками. Пытаясь убрать возбуждение, теплом залившее низ живота, он потянулся за поцелуем, но старший положил ему палец на губы, мешая действию. Он сейчас напоминал суккуба-искусителя, что решил забрать жизненные силы, но и не был он этом против, наоборот помочь хотел, все тяня руки к нему. Веревки больно давили на руки, натирали до крови, немного кололи. А Марсэтт немного посмеивался и покрывал его щеки и челюсти поцелуями и слабыми укусами.       Он часто задышал, краснея и чувствуя сильный жар. Эти руки сводили с ума, одновременно хотелось сбежать и остаться, подчиниться и противиться. Он не понимал, что шепчет, не понимал, как он вообще действует и зачем пытается обхватить чужую поясницу ногами. Ему посмеиваются в его шею, прикусывают немного и перебирают пальцами вдоль ребер. Чужие прикосновения обжигают, но дают жизнь, привносят в нее некий смысл. Это все странно, очень странно, и он упорно старается перейти на новый уровень этого действия, убыстрить ход времени, но Меркуцио все медлит и лишь трогает, трогает, трогает…       — М-мер… Ну же… — почти в бреду шепчет он, пытаясь прижаться бедрами к паху старшего, который уже чувствовал телом. — Я…       — Чшшш… — Меркуцио шепчет в его губы, поглаживает его по волосам своими тонкими пальцами, отчего в животе приятно, горячо тянет. — Всему свое время…       Губы колит поцелуем, а в нос приятно бьет запах чернил. Бенедетто хочет прижать чужую голову к себе, чтобы это длилось так долго, сколько он захочет, но, черт, руки все не отвязывают и он не может этого сделать. Он, можно так сказать, совсем пассивен в этом процессе и Меркуцио, как и всегда, имеет полную власть над ситуацией. Он ее господин, хозяин Лилиза. Он так и хочет его назвать, подтолкнуть к более быстрым действиям, но его целуют, прикусывают их аккуратно-аккуратно, чтобы вдруг не пошла кровь и не было хоть капельку больно. В этом весь он…       Ненавидит он эти временные ограничения, которые партнер ставит в своей голове. Да, было приятно дарить ласку женщинам, но тогда и он участвовал в процессе, а тут тебя используют больше как мишку для объятий. И тебе вроде приятно, но в то же время и нет — ты не можешь дать тоже самое в ответ… Эти мысли из головы напрочь вынесло лишь одно прикосновение к паху. И рот он открывает так, будто хочет за раз принять в себя бюст очередного героя Нижнего Мира, имя которого он даже так не запомнит. Любое прикосновение сейчас отдавалось невиданным теплом, так что он четко понял, когда его перестали трогать и стало холодно. Он встряхнул головой, приходя в чувство, и посмотрел на спину уже садящегося за свой стол Меркуцио. Ну нет, он опять?! Бенедетто был готов завыть от разочарования.       — Ну ты серьезно? — Лилиз изогнулся в его сторону как только мог, чуть ли не выворачивая руки. — Это было обидно в первый раз, но тогда был повод, а сейчас…       — А сейчас ты начал бегать по комнате как угорелый, хотя у тебя рана. Вот тебе и наказание. Практика показала, что понимаешь ты только так.       — У меня завтра встреча, помнишь? И увы, но ходить я буду. И тебе же хуже — сам неудовлетворенный сидишь.       — Кровь — не бетон, оттечет. Что до встречи… Я верю тебе, что это вынужденная мера, но знай, что я за тобой теперь слежу.       Места меток Меркуцио теперь невероятно чесались. Эти он контролировал намного лучше, чем обычную слежку, которая все напоминала о себе теплом и следом на бедре, и они то перемещались по телу, тогда впервые напугав его чуть ли не до полусмерти. А еще он контролировал, какие ощущения они приносят носителю и сейчас, похоже, он решил основательно свести его с ума.       Ему только и оставалось, что смотреть на спину старшего и их отражение в окне. Как на зло, они привязали его именно к задней части кровати и вид открывался только на этот чертов стол, клетку шишины, и окно, отражающее только сидящего за столом и сам предмет мебели. Ну, еще он мог видеть кровати, как же без них. Такая скучная вещь… И Шиши, будто специально, решила уснуть и не делать вообще ничего интересного. Просто лежать милым серым комочком на крыше своего домика… Его маленькая девочка такая милая!       Он старался не обращать внимания на то, что Меркуцио стал удовлетворять самого себя сам — завидовать надо молча — и теперь просто старался накрыть себя одеялом только с помощью ног, что было весьма проблематично, учитывая сильную боль в одной из них. Перед ним все же сжалились и старший, поправив перед этим одежду, подошел к нему и не только накрыл одеялом, но и положил на его бедра подушку. В это «спасибо» Бенедетто был готов вложить весь свой сарказм. Нет, ну правда, что это такое? Срам и хулиганство в чистом виде.        Ему жарко было и хотелось, чтобы Меркуцио все же решил вернуться к процессу — он видел, что ему тоже нравилось и было это явно не для наказания! — и все же снял с него эту треклятую рубашку и вообще все, что можно. Да даже кожу пусть снимет, если этого захочет! Он специально громко дышал, немного постанывал, все пытаясь улечься удобней. Старший в отражении же все старался не улыбаться. Бенедетто обижено хмурился, надеясь на то, что и его тоже видят в этой почти зеркальной картинке. Это была глупая надежда — на окно и не смотрели толком, только писали что-то свое на листах, мило хмуря брови.       Через весьма долгое время Меркуцио потянулся, громко щелкая пальцами, и встал со своего места. Кровать его была занята Бенедетто до тех пор, пока рана точно не затянется, так что его маленькие пожитки теперь перебрались наверх. Большую часть он хранил в ящике, но на кровати он обычно хранил комплект одежды да плед, за которым он и забрался наверх. Младший уже клевал носом и все тряс головой, в попытке отсрочить момент засыпания.       — Эй, — он притронулся к темным волосам, чувствуя, как оживает их хозяин. — Сильно дуешься? Прости, я… Перегнул, правда.       — Да нет, — Бенедетто засмеялся в сомкнутые губы, а потом фыркнул от попавшей в нос прядки, — это просто секс, который закончился не начавшись. Не надо думать о том, что ты в чем-то виновен. Не захотел продолжения — ну и ладно, я не настаиваю…       — Вот это тирада… Пойдем, я покормлю тебя.       Бенедетто никогда не думал, что будет радоваться такой простой вещи, как свобода рук. Их опять залило приятным теплом движения крови и он пару раз сжал их в кулаки, стараясь привыкнуть к, казалось, давно забытым движениям. Он даже провел ладонью по щеке Меркуцио, вызвав у него небольшой румянец и смущенный взгляд, который тот поспешно отвел в сторону.       Ему хотелось спать, правда. Внезапная усталость настигала его в самые неподходящие и неочевидные моменты, из-за чего порой он ненавидел собственный организм. Меркуцио же в такие моменты тихо посмеивался и говорил, что он похож на маленькую соню. Самих сонь он никогда не видел, но знал, что это были мыши, поэтому всегда представлял их очень сонными и уставшими. Наверняка они еще носят с собой маленькие подушечки и все приговаривают «ой, а спать то когда?» а в конце реплик всегда широко зевают. Ромео, узнай о его мыслях, наверняка засмеялся бы… Охотник, чтоб его.       Есть ему не то что бы хотелось, он просто понимал, что это было необходимо сделать — сегодня он только позавтракал и то кое-как из-за плохого самочувствия. Он послушно садится за стол и слушает тихое бормотание Меркуцио о том, что он не будет сильно нагружать его едой перед сном. Он почти не слушает — как, впрочем, всегда бывает — и лишь смотрит на лопатки и плечи старшего. Они просто притягательны, настолько, что взгляд не оторвать. Они его мания настолько сильная, что даже под одеждой, практически не имея четких очертаний, уже манят его и полностью берут под власть. Что поделать, если они такие замечательные?       Меркуцио поставил перед ним большую кружку с киселем, настолько густым, что был больше похож на кашу, и несколько сухарей из когда-то сладкого кекса с изюмом. Откуда Джиро его достал и почему его не съели мягким — загадка, но зато теперь есть, чем хрустеть перед сном. Бенедетто был немного вялым и действовал довольно замедленно, но даже так все же медленно, но ел. Немного помогали вздохи рядом и прикосновения холодных пальцев, когда ему поправляли прядку. Кисель, кстати, с малиной и такой вкусный, что он был готов выпить всю ту большую бадью, которую младший сделал на всех. У них не хватило место в бочонке, если судить по рассказам и вздохам Эрика, так что теперь это буквально хранилось в емкости, которую они обычно использовали для хранения мяса. Ну хоть ее помыли перед использованием, на том спасибо.       Поцелуй сладкий от еды и от него клонит в сон еще больше. Хорошо, что тут никого нет и они могут спокойно касаться друг друга в таком роде… Они стеснялись целоваться и говорить о чувствах, когда есть кто-то другой рядом, даже случайный прохожий, что уж говорить о ребятах. Вот уж и в правду, юношеская влюбленность… Они уже давно не дети, но он все еще смущается, когда Меркуцио делает что-то милое или заплетает ему принесенный из ниоткуда цветочек в волосы. Он сам в такие моменты такой счастливый!       Бенедетто коротко обнял его за плечи и вдруг почувствовал, как его берут на руки. Инстинктивно он буквально вцепился в плечи Меркуцио, сильно испугавшись. А он лишь посмеялся и понес его к кровати. Это довольно смущало, но от усталости Лилиз просто не мог не опустить голову ему на плечо и расслабится. Эта забота… Приятна. Теперь он понимал Франца с его нуждой в заботе Хэльвара.       — Тебе рассказать что-нибудь на ночь? — Меркуцио положил его на кровать, погладил по волосам.       — Я по-твоему маленький? Конечно нет.       — Время все время работает, работает и работает, — начал Меркуцио, садясь рядом. — Все время следит за тем, чтобы наш мир шел по его путям, по планам Фэйт и Хистора. Но есть время, когда он готов забыть об обязанностях, о других. Раз в несколько лет он отходит от своих станков и окунается в черную воду Реки, полностью погружаясь в печаль о прошлом… Ему тяжело, ему плохо и невидящие глаза закрываются, погружая еще в большую тьму. Он вспоминает о прошлых годах, о старых друзьях и старом мире, где он был счастлив и он мог видеть, смеяться и любить.       Бенедетто прижался к его руке щекой, продолжая слушать эту детскую сказку. Ну не маленький же он, чтобы слушать это. Вот только у Меркуцио голос манящий. Нежный… Тихий… Он зевнул, наконец засыпая. ***       Он просыпается рано, почти самым первым — Адам лежал на постели и моргал, все поглядывая на него с искорками в глазах — так что он тоже позволил себе поленится и полежать спокойно. Все же еще слишком рано даже для банальных сборов. Пару раз он согнул ногу, проверяя, насколько она болит и болит ли она вообще. Болела и довольно сильно, но ходить можно было, пусть и медленно. Про бег вообще лучше молчать.       Через время с кровати вяло поднялся Франц и быстро вышел из комнаты. Со сна он и правда был похож на сову… Бенедетто улыбнулся и встал с кровати, потянулся руками вверх. Хотелось растянуть самого себя до бесконечности, в одну большую ленту. Шишина, тихо пища, сонно выползла из своего вороха опилок, смотря на него своими уставшими глазами-бусинками.       — Эй, ты чего, — спросил он, доставая ее из клетки. — Можешь же поспать…       Шиши потерлась носиком об его большой палец пища и устраиваясь в ладони. Он был готов запищать от умиления, но терпел, чтобы не разбудить остальных и не поймать своим телом около шести подушек за раз. По его подсчетам, подушка Тибальта прилетит ему в лоб. А ему этого не хотелось. Сломать шею сейчас последнее, что ему было необходимо.       Через время к нему подсел Адам, прося разрешения погладить питомца. Он брал ее аккуратно, боясь даже надавить сильнее нужного, держал как хрустальный шарик. Это было даже приятно, видеть, что над его девочкой так испуганно дышат.       — Везет тебе… — Ривер провел кончиком пальца между кругленьких ушек, немного щурясь.       — В плане? — Бенедетто напрягся, готовясь в любой момент выхватить шишину из его рук. Да, он может ее напугать, но лучше уж напуганная, чем мертвая…       — Старик тебе сразу позволил оставить того хомяка, когда ты его приволок чуть ли не из матери, остальным он такого не разрешал. Я как-то раз котенка принес, он красивый был, черно-белый, но… Скажем так, было непросто найти того, кто захотел бы его забрать и при этом выглядел прилично. Не хотел я, чтобы тот на улице был.       — И вы нашли хозяина?       — Франц отдал знакомому врачу. Не помню, как он его называл, то ли Эрих, то ли Энрин… А может что среднее, не помню.       — Энрих Гринн — я у него работаю теперь, — голос Франца был настолько тихим, что они его почти не слышали.       Он прошел к своей кровати, покачивая головой, волосы на которой были настолько растрепаны, что напоминали шарик, и упал назад на подушки и смятое одеяло. Адам улыбнулся его действиям, а потом отдал шишину хозяину и прошел к столу младшего, начав наблюдать. С появлением Хэльвара он стал слишком педантично относиться к тому, что они лучшие друзья. Для него это было настолько важно, что он напоминал об этом каждому, даже Францу, который на эти заявления лишь удивленно моргал и, видимо стараясь сгладить свой испуг, обнимал Ривера. А их дом все больше напоминал идущий ко дну корабль…       Через время он все же встал и направился на кухню найти хоть что-нибудь съедобное. Есть особо не хотелось, но это надо было сделать, чтобы потом не тратиться на хлеб или осложнять Элли лишними тратами. Было бы неловко. Кстати, нужно не забыть спросить ее о том, будут ли они поддерживать дальше связь и как. Ему казалось, что все же будет правильно познакомить их рано или поздно. Или хотя бы иметь эту возможность на тот случай, если Меркуцио все же захочет найти хоть одного родителя…       Было глупо ожидать, что организм так легко примет пищу. В него буквально ничего не лезло и еда все хотела выйти назад, но он с невероятным упрямством запихивал в себя этот чертов сыр с вареными яйцами. Правда, пришлось запивать их целой кучей киселя, но он был из тех, кто не брезговал чередовать сладкое с соленым. Единственное, что он не любил — есть очевидно ненормальные сочетания в еде. Вроде соленых огурцов в молоке. Но он и так их не ест, так что все нормально.       Он довольно много размышлял о том, что сейчас происходит. Теперь он чувствовал, что все налаживается. Его отпускала кутерьма событий, в которую он невольно влез, просто оказавшись в не том месте не в то время, становилось спокойнее и рядом с ним был тот демон, который должен был быть уже давно и с которым ему наконец было спокойно, не хотелось забрать у него все и сбежать. Бросать он тоже не думал, ему даже думать было больно о том, что это может прекратиться.       Возвращается он со странным чувством тепла в груди. Оно вдохновляло, давало силы и ему хотелось, что от него стало все равно на боль в ноге, но увы, это было не так. Пришлось доставать из ящика лоскуты ткани для перевязок и стягивать их так, чтобы нога чувствовала только давление ткани. Ну, он надеялся, что так и будет. Проблема в том, что он не медик, да и не помогало это. Было глупо надеяться на полное исчезновение боли, но стало чуть полегче.       Тибальт перевернулся на другой бок, всхрапывая, из-за чего Бенедетто вздрогнул. Он до сих пор не научился воспринимать внезапные звуки от него как должное, хоть и жил вместе с ним на протяжении более двухста двадцати лет, из которых двести один старший был тем еще храпуном, пусть и не всегда. В одни ночи спит тише тихого, а в другие храпит так, что стены дрожат. Естественно, ему больше нравились ночи тихие, потому что после громких он, сонно щурясь, по пробуждению наблюдал затем, как Меркуцио смеется над шутками Таррэта и со смеющимися искорками в глазах поглядывал на сонного Лилиза. Было неприятно за таким смотреть даже в те моменты, когда они дружили.       Он встал на первую ступеньку лестницы здоровой ногой, пытаясь посмотреть на Меркуцио. Конечно, увидел он только ноги, но и так ему стало спокойнее и он с чистой душой потянулся за выходной одеждой. Штаны надеть было сложно, но он справился с этим делом. Проверив сумку, он вышел на улицу. Он старался вспомнить короткий путь до площади, идя к улице.       Воздух приятно пах сырой землей и он с вожделением вдохнул этот запах, чувствуя, как по телу идет дрожь. Слабый ветерок холодил кожу и Бенедетто впервые чувствовал себя спокойно без родного клюва. Он даже не взял маску с собой — сейчас все будут искать в первую очередь мужчину его узкого телосложения как раз в маске с клювом. Бедный Врач Главы, его ведь будут останавливать на каждом повороте и посте… Хотя, он и не жалеет особо.       Стражников он все же сторонился, понимая, что одежда у него все та же и ее могут узнать. У них наверняка есть дотошное его описание. Вот только задумавшись, он зашел в один из переулков, чтобы срезать весьма внушительную часть пути, и именно там его прижали к стенке. Хорошо, что он язык прикусил, а то так бы и сказал «сильнее, папочка».       — Ну-ка, ну-ка… — стражник противно засмеялся, хватая его за шею. — А я тебя помню. Ты прирезал мою собаку несколько дней назад.       — Не резал я никаких собак, пустите, — Бенедетто попытался уйти, но он, черти его дери, был больше и шире его.       — Деревня губернатора, я твою фигурку запомнил еще как только ты въехал. Ох и деньжат же мне отвалят за твою голову…       Бенедетто напрягся, чувствуя, как его шею сжимают сильнее, а в глазах меркнет. Его просто душили и тело само вцепилось в чужие руки, в попытке спастись и вернуть нормальный поток воздуха. Это было странно и страшно, видеть, как перед твоими глазами расплывается и темнеет фигура твоего убийцы. Он никогда не думал, что умрет так… Вдруг хватка на шее ослабла и он упал на землю, хватая ртом воздух. Стражник испуганно хрипел где-то сверху.       — Причина столь ужасного нападения на гражданского, Масарин делла Нов, — от тихого, будто несуществующего голоса, желудок неприятно скрутило.       Стражник взвизгнул, пугаясь тому, что знают его имя. Что уж врать, Бенедетто сам боялся поднимать голову, осознавая, кто сейчас стоит рядом. По крайней мере, понимал, кто он по жизненному пути. Тихие убийцы опасны как раз тем, что их лицо никто не видел, а если кто и видел, то его потом находили гниющим в стоге сена. А он этого не хотел.       — О-он только что ограбил хозяина дома, с-сэр! — испуганно пропищал стражник, в голове скорее всего молясь всем Богам. — Хотел обезвредить!       — Ничего он не крал, — голос второго был более громким, уверенным, но довольно спокойным. Это удивило Лилиза и он немного вздрогнул. — У него рана на ноге — вижу, что она перевязана. Так что украсть не мог.       — Врачи… Только о ранах и думаете, — тихий вздохнул и через его голос прорвался резкий выдох усыпленного стражника. — Не думаешь об обычных уловках, Гаспар. Снимай, парень. Будет рана — отпущу, не будет — усыплю сильнее Масарина.       — Назир.       — Ну что? Вдруг и правда преступник? Я потом не хочу получить от Главы по шапке от того, что не проверил. Это дочка тебя так размягчила?       Называемый Гаспаром шумно выдохнул, явно осуждая своего тихого приятеля. Тот же уже бесшумно подошел к Бенедетто и присел рядом, ожидая, когда тот подтвердит его теорию. Лилиз даже почувствовал стыд — снимать штаны перед двумя незнакомыми мужчинами… Что ж, он был рад хотя бы тому, что они не делают так же. Благо свою невиновность в лжи стражника он доказать более чем мог.       Назир особо не смотрел: как увидел бинты, сразу же вспорол их странного видна кинжалом — он был изогнутым и будто рос из руки, но на ней не было ни креплений, не специальных наручей для него — и довольно кивнул, немного надавив его кончиком на рану. Бенедетто громко зашипел, все же поднимая взгляд на лицо. Он это сделал чисто автоматически и даже с неким счастьем на душе заметил, что лицо тихого полностью покрыто тканью. Оно было сокрыто абсолютно полностью: нижнюю часть, включая нос, скрывала светло-голубая, почти белая плотно прилегающая ткань, а все остальное было невидно из-за такого же цвета капюшона. Было непонятно, как он видит, ведь даже глаза не были открыты. Сокрыто все. Абсолютно. Мать его. Все.       — Ладно, Джус, пошли, — его голос наконец перестал казаться чем-то инородным, но все еще был слишком тихим для нормального демона.       — Иди вперед, я… Догоню.       — Ты смотри, нам до собрания еще надо столько всего сделать, а времени у нас…       — Я быстро. Иди вперед.       — Ты такой своевольный, Джус, аж бесит.       Тихий исчез резко, неожиданно и бесследно. В один момент он просто был здесь, в другой уже исчез и его не было видно ни на крышах, ни на других концах дорог. Даже юркий Симир так не мог…       Гаспар оказался рядом слишком быстро и стоило только Бенедетто перевести на него взгляд, как он уже осматривал его ногу, в то время как вор с замиранием сердца узнавал в нем хозяина масок. Он каким-то неизвестным чудом немного подлечил рану и она уже не так сильно болела, она затянулась достаточно для того чтобы нити шва безболезненно вышли из плоти. Значит, Врач Главы водит дружбу с кем-то из Тихих?       — А я тебя помню… — от его голоса Лилиз вздрогнул. — Это ты забрал у меня те маски. Спасибо.       — Спасибо? За то, что забрал у вас явно дорогие вещи? — Бенедетто провел пальцами у раны, проверяя, все ли с ней так, как он видит. Ногу обожгло болью, но уже не такой сильной, как раньше. Намного слабей…       — Они были от не самых приятных мне демонов и я каждый раз думаю, как избавится от них наиболее полезным способом. Не очень приятно просто уничтожать то, что может помочь кому-то. Тебе ведь наверняка помогли.       Врач Главы встал с шумным хрипом и пошел в сторону, откуда пришел Бенедетто. Интересно, это они завернули, увидев его, или пришли из лабиринта домов? Даже если и первое, то их нахождение являлось таким же странным, как и при втором варианте. Тут даже бедняки практически не ходят, а тут считай второй демон в верхушке власти. Все из Двенадцати считались вторыми, что странно… он хотел спросить его про их странную иерархию, пока врач не ушел, но тело почему-то произнесло совсем иные слова.       — А что за демоны такие? Сомневаюсь, что ваши недоброжелатели будут слать вам что-то полезное и при этом не напичканное ну… Летучим ядом или проклятьями. Врач остановился, немного напряг плечи. Вопрос явно был неприятным для него, но произнесенные слова не вернуть, так что оставалось просто ждать ответы.       — Мои родители.       И он ушел, скрывшись в толпе. Их в верхушке учат так делать?! Он был с Тибальта ростом, а тот вполне себе торчал в толпе. Впрочем, Бенедетто решил об этом не думать, как и о том, какая у него была мотивация к лечению его и так хорошо заживающей ране, и он просто пошел дальше. Врачи всегда были теми еще странными демонами, понятно, что их главный должен быть страннее всех. Как Шляпник, быть может…       Быстро выйдя на площадь, он остановился у дерева в центре, с радостью вдыхая его сладковатый запах, и стал взглядом искать то место, которое ему назначила Элли. Она сделала странно — написала это все в другой бумажке, которая во время поездки просто выпала из основного письма, благо он быстро ее обнаружил. Сама авторша письма тоже нашлась быстро. Она сидела за столиком у небольшой пекарни-кофейни и, хоть и сидела она с гордо расправленными плечами, расслабленно пила бодрящее.       — У вас корсет развязан, — Лилиз сел напротив, наблюдая за тем, как она быстро отправляет в рот небольшую ложечку с мягкой, почти кремовой карамелью. Она довольно пожмурилась, а потом посмотрела на него с толикой возмущения.       — А как мне еще есть?! — она зачерпнула еще немного карамели, но пока не спешила есть ее дальше. — Я не для того надела сегодня завязки спереди, чтобы потом держать их затянутыми и питаться одним маковым зернышком!       Бенедетто поднял руки в примирительном жесте. Решив оставить ее в покое, он наблюдал за группой завлекающих мужчин куртизанок и ждал, когда она сама начнет разговор. Видимо, она сама очень нервничала и пыталась таким образом отпустить волнения. Порой такой же способ использовал и Меркуцио — крик на других помогал самому не слечь с нервами. Ну, это если потом не крутить себя из-за произошедшего.       — Итак, перед тем, как мы перейдем к обмену, — Элли отхлебнула немного бодрящего и вздрогнула, — расскажи-ка мне о моем сыне поподробней.       — М? — Бенедетто повернулся к ней, возвращаясь в реальность. — А что рассказывать? Он трудоголик, невероятно быстро и хорошо считает… А еще он любит лакрицу, как он ест эту противную гадость непонятно!       — Это он в отца, — Элли ненадолго померкла, а потом стала все той же собранной, но теперь не такой веселой. — Он тоже ее употреблял в титанических количествах. С его-то ростом.       Она хихикнула и быстро положила в рот немного карамели. Бенедетто же не знал, что ему делать: продолжать рассказ или промолчать. Вдруг он ее заденет еще каким фактом, который напомнит ей о бывшем знакомом? Элли же сделала небольшой знак рукой, приказывая ему продолжать и он продолжил. Вот только теперь он старался говорить о его внешности и небольших историях из детства. Ему было немного неприятно вспоминать об этом, но он старался рассказывать об этом настолько тепло, насколько он только мог. Не стоит омрачать ее лишними деталями и переживаниями. Он и так напугал ее при первой встрече. Ну, он так думал.       Наконец, Элли отставила в сторону чашку и небольшую вазочку от карамели, уже пустую. Она посмотрела на Бенедетто со всей возможной строгостью. Он напрягся, ожидая от нее последующих указаний, но она все молчала, только смотря на него этим жутким взглядом.       — Итак, — от ее голоса, вмиг затвердевшего как камень, захотелось спрятаться под землю. — Я прошу передать мне бумаги. Через несколько часов у меня встреча с членами Двенадцати.       — Не боитесь, что они не дойдут? — Бенедетто протянул ей папку, немного беспокоясь за Элли. — Я заметил тихого в городе.       — Это из Комитета, — она хихикнула и стала проверять, все ли на месте и подходят ли они ей вообще. — Даже если на них и нападут после нашей встречи, Глава уже будет знать обо всем. Что знают Двенадцать, знает и Владыка… Ведь он всезнающ.       Бенедетто сглотнул. Он не лез в изучение власти так подробно, но знал банальные вещи, которые знает каждый: что Глава пришел с Верхнего Мира, что мир ему даровала Луна и что он намного старше любого когда-либо живущего во всем их мире. Но при этом он не знал мелочей, вроде этой. Сейчас он сомневался о том, говорит ли Элли правду или это просто пущенный кем-то слух. У него ведь должно быть достаточно много агентов, чтобы знать все обо всем… Стоит спросить Тибальта об этом — он вился в высшем обществе намного дольше его.       — Вы уверены, что они не примут их за подделку?       — Раньше я беспокоилась об этом, но теперь… — Элли довольно улыбнулась и перелистнула страницу. — Тут государственные вензеля и печати того времени, подделать их сейчас уже невозможно. Их вообще никак не подделать, будем честными.       Если Элли была уверена в своей победе, то и он должен, так? Вот только он впервые в жизни не был готов признать, что не боится за своего «клиента». Ему казалось, что все пойдет не по ее плану и даже если Приста и уберут с должности, то на его место поставят кого-то иного, кого-то намного хуже. Удивительно, что он стал боятся за свой город, раньше такого не было.       Элли в этих бумагах видела спасение, он — растопку для камина. Было удивительно понимать такую вещь, но он все же послушно сидел, пока она хмурила рыжие брови, взглядом будто собиралась прожечь дыру посередине листа. А Бенедетто чувствовал, как по спине что-то неприятно ползет. Так еще и склизкое, как слизни, но при этом несуществующее. Обычно такое происходило, когда за ним наблюдали, но в такой толпе он не мог обнаружить смотрящего на него. Приходилось просто ждать, надеясь на то, что их не решат убить.       Через время Маридон закрыла папку и передала ее весьма большому мужчине, которого она подозвала одним лишь взмахом руки. Лилиз же удивленно поднял брови, понимая, что раньше его даже не замечал, при своей способности видеть невидимых чертов.       — Любому Маридону нужен умелый телохранитель, — она довольно окинула слугу взглядом, следя за тем, чтобы он убрал папку в специальный карман под одеждой. — А лучше два. Или три… Я немного паникерша, так что у меня пять. Хотя, судя по рассказам папы, у бабушки было девять.       — Телохранитель? Зачем?       — Ну, в этой ситуации все более чем очевидно. Раньше я брала их с собой, чтобы у меня была защита. Я же такая маленькая и слабая женщина, так? — она рассмеялась и отпила немного из чашки. — А они большие, сильные… Мои еще умеют оказывать первую помощь на случай внезапно поразившей болезни или обморока. И они неплохие собеседники! Правда, это мы можем позволить себе только в закрытом номере. Наше общество не очень любит, когда высший даже разговаривает с низшим, не отдавая при этом приказ, а моя семья всегда считала, что к ним надо относиться как к равному себе. Мы же живем рядом с ними.       — Мишель выглядит уставшим…       — Я знаю. Он у них главный и неудивительно, что он устает. Стоит дать ему выходной…       Бенедетто вздохнул, а потом пожал ее ладонь на прощание. Про свои вопросы он забыл напрочь, но это было не слишком уж и важно. Он ведь знает, куда необходимо писать в случае чего. Отойдя от нее, он вновь задержался у дерева, подышав этим наиприятнейшим запахом. Он очень любил так делать, но он не мог задерживаться здесь надолго. Через несколько секунд он отмер и направился в сторону поворота к дому Мирисин. Он хотел проведать ее, учитывая, какая у них была последняя встреча. Пройдя несколько домов, он почувствовал, как его прихлопнули по плечу. Вздрогнув и даже припрыгнув, он обернулся и с неким облегчением понял, что это просто Тибальт. Удивительно, что он в такую рань уже на ногах. И что он вообще тут делает?! Об этом он его и спросил, еле выдавливая из себя слова.       — Слежу за тобой, как за ребенком. Вот уж прости, но я не хочу, чтобы Меркуцио опять рыдал. А ты каждый раз, как уходишь куда-то, где «безопасно» возвращаешься дайте Боги хотя бы на своих двоих. Мне не надо расхлебывать то, что по сути должен расхлебывать ты.       — Я и не просил этого делать. Иди куда хочешь, я все равно пойду проведать, как там мои друзья, — он отвернулся от старшего и направился дальше.       — А ты уверен, что это хорошая идея? Тебя ищут сильнее всех существующих за все время убийц, — после этих слов он остановился и продолжил слушать. — Я твоих друзей совсем не знаю, но не думаю, что ставить их под подозрение так необходимо. Они не скажут тебе спасибо, если Стража выбьет им дверь с пятым ранним ударом и поведет в часть в одной пижаме. Тем более под твою подружку уже роют — она бунтовала с остальными врачами и травницами три недели назад — и твой визит ей ну никак не поможет.       — Откуда ты про нее знаешь? — Бенедетто вернулся и схватил его за грудь. Хотя, со стороны Тибальта он наверняка выглядел грозным, но неопасным гномиком.       — У меня связи по всей Восточной части, — Таррэт жутко усмехнулся и младший почувствовал, как только от этого взгляда его ладони ослабли и теперь были не в силах сжимать его так же сильно, как раньше. — Я могу узнать все, обо всем и о каждом. Правда, предпочитаю не злоупотреблять, но в твоем случае… Нужен рычаг давления.       — Меркуцио тебе чем не рычаг? Использовать ее как…       Тибальт лишь рассмеялся во всю глотку, да так сильно, что на его глаза выступили слезы. Он даже сделал несколько шагов назад, сжимая свой живот и нагибаясь вперед. Бенедетто же покраснел, не понимая, что такого смешного он сказал. Это и правда было непонятно, учитывая, что сказал он правду. Случись что с Меркуцио, он ведь жить не сможет. А над этим так смеются…       Старший выпрямился вытирая с глаз слезы. Его глаза впервые за долгое время смеялись, но даже так они все еще оставались морем черного дегтя. Но теперь хотя бы блестели и на том спасибо.       — Ну и что смешного? — Бенедетто фыркнул, смотря на эту дурацкую улыбку. — Давно не смеялся и головой тронулся?       — Идем домой, — лишь приказал Тибальт, грозно смотря на него.       В этом взгляде так и читалось «не пойдешь — врежу и наконец сломаю тебе нос», так что пришлось идти за ним следом, пусть и недовольно бурча. Тибальт потащил его на крышу. Значит, наблюдал за его встречей с врачом? Как давно он вообще за ним следит? Или он вообще об этом не знал и просто решил помучать? Впрочем, Бенедетто просто притворялся, что ему очень больно и шел как можно медленнее и хромая. И плевать было, что на него кидали недовольные взгляды и уходили все дальше и дальше. И он бы рад был убежать, пока он далеко, но Таррэт был довольно злопамятным, так что угрозу точно запомнит.       Возвращаться он не хотел. Он планировал погулять, зайти к Мирисин, а его заставляют идти в клетку. Не понимал он, за что ему такое наказание. С ним ведь все будет нормально, если он погуляет немного дольше.       — Ты дуйся, но даже учитывая твою целую ногу тебе лучше сидеть дома. Какова вероятность, что тебя обнаружат в складе с закрытыми окнами? А на улице, где все время Стража?       Лилиз фыркнул и все же ускорился. Он был прав, лучше спрятаться в это время где-то, чем светиться. Да он и сам подмечал, что его узнают по телосложению, а алиби у него на ту ночь никакого.       Меркуцио сидел на месте старика и перебирал старые бумаги. Было удивительно наблюдать его за этим столом, но этого можно было ожидать. Рано или поздно это произошло бы. Он так внимательно рассматривал их, что не заметил зашедших. Только когда Тибальт положил на его плечо ладонь, он вздрогнул и, улыбнувшись, поприветствовал их. Бенедетто даже почувствовал некую ревность на этот счет, но решил проглотить эти чувства. Ревновать — глупо, когда тебя любят, особенно когда тебя любит такой замечательный демон.       Лилиз поднялся наверх, оставив Меркуцио наедине со своим делом. Не стоит нервировать его своим присутствием… Пройдя в комнату, он устало плюхнулся на кровать и наблюдал за тем, как Франц тихо воркует с сидящим рядом Хэльваром, пока Нат перебирал свой ящик, время от времени беззвучно парадируя их лица. Что сказать, делал он это просто замечательно, но тихое «блять» в конце каждой пародии весьма портило эффект.       Через некоторое время он взял в руки книгу, которую до этого никогда не видел, и погрузился в чтение, надеясь, что она будет весьма интересной и ему не придется насильно погружать себя в сюжет. Все же кто знает, насколько долго продлиться его «домашний арест».       Его тело вдруг залило приятное тепло. Появилось ощущение, что все теперь хорошо и все закончилось. Вихрь событий наконец его отпустил… Хм, а не отметить ли это чаем из черники с малиной?