Муха в янтаре

      Жилище Сун Ланя и Вэнь Нина располагалось на вершине труднодоступной горы. Два дня Вэй Усянь и Лань Чжань карабкались по ущельям и склонам, пару раз чуть не свернув себе шею, а когда, наконец, дошли, то увидели перед собой зеленую долину с озером и виноградом, а рядом с ними — сложенный из камней дом.       — Молодой господин Вэй, — прозвучал укоризненный голос, — вы могли предупредить. Мы бы провели вас более безопасной дорогой.       — Пустое. Этому телу нужны тренировки. Прекрасная, прекрасная гора, сто раз убиться можно. Готов поспорить, сюда никакой демон не полезет, побоится.       Вэнь Нин смутился.       — Молодой господин Вэй, но ведь вы гость, а не…       «Не Сюэ Ян, — вывел на земле Сун Лань, — и не другой злодей».       — Вы — наш друг. И второй молодой господин Лань — тоже.       С годами брат Вэнь Цин все меньше походил на мертвеца, и все больше — на тяжело больного и чрезвычайно неловкого человека. Вэй Усянь от души обнял его, чем изрядно смутил и Вэнь Нина, и Сун Ланя. Лань Чжань предупреждающе кашлянул: веди себя, как подобает вежливому гостю, поклонись и произнеси приличествующие слова.       Его драгоценный, заноза этакая, до сих пор шутливо ревновал.       Вэй Усянь скорчил рожу. Он ничего не мог с собой поделать и любил обниматься. И все еще не терял надежды научить Вэнь Нина обращаться к нему по имени.       — Честно сказать, мы изрядно продрогли. Позволите ли вы воспользоваться вашим очагом и приготовить обед?       — Само собой. Молодой господин Вэй, что вы поняли из письма?       Вэй Усянь напряг память. С неделю назад их застала в пути птица, которая несла лист чистой бумаги и гвоздь, предназначенный для усмирения лютых мертвецов. Тот самый, что использовал один собачий сын.       В его нынешнем состоянии Вэнь Нин плохо справлялся с кистью, однако все же нашел способ перед послание.       — Что тебе нужна помощь? Кто-то умер при странных обстоятельствах?       Сун Лань покачал головой и снова принялся чертить символы веточкой:       «Не странных. Страшных. Не поможет ли старейшина Илин одной хорошей девушке?»       Прежде чем ответить, Вэй Усянь переглянулся с Лань Чжанем. Тот кивнул.       — Если это в моих силах. И если мне хватит на это ума.       Несмотря на вылупившееся недавно золотое ядро, следовало честно признать: способности у Мо Сюаньюя, даже не случись в его жизни Цзинь Гуанъяо, были бы средние. Вэй Усянь пару дней ходил злой, как голодный гуль, а потом вспомнил, что у него есть и воля, а значит — свинство и неблагодарность так относится к последнему дару отчаявшегося человека. Но все равно, воспоминания о том, что раньше давалось ему по щелчку пальцев, а теперь требовало усилий, изрядно огорчали. Вэй Усянь положил себе не печалится о прошлогоднем снеге и жить дальше.       Вэнь Нин открыл перед ними дверь.       — Пойдемте. Молодой господин Вэй, прошу, тише. Она спит.       У пустого очага, вытянувшись во весь рост спала, а точнее, дремала прелестная мертвая барышня. Вид у нее был изможденный, будто она долго странствовала, недоедала и много работала руками. Ощутив их присутствие, девушка широко распахнула глаза и поклонилась, коснувшись лбом пола. Сделала она это так непринужденно грациозно, что Вэй Усянь сразу понял: перед ним танцовщица. Бывшая танцовщица, которую даже смерть не заставила одревенеть.       Он легко поклонился барышне в ответ и бросился ее поднимать:       — Ну что ты, вовсе мы не важные особы, и не сам император, чтобы нам так кланяться. Я так точно, я, сестренка, сын слуги и монашки, а этот господин, — он кивнул на Лань Чжаня, — конечно, небожитель и лучший из людей, но не любит почестей.       Барышня грустно улыбнулась. Она не сказала ни слова, а Вэй Усянь не сразу понял в чем дело: гостья Вэнь Нина не могла говорить.       Не потому что была нема или ей вырезали язык. Кто-то пронзил ей горло острой и зазубренной шпилькой.       А еще она, несмотря на со всех сторон паршивую и страшную смерть, изумительно владела собой. Ни тени ярости, ни жгучей ненависти, ни желания убивать. Только безоглядная доверчивость и детское любопытство к новому и к миру.       — Сестрица Лю, — обратился к ней Вэнь Нин, — это молодой господин Вэй. Не надо его стесняться. Он не обидит, я ведь рассказывал тебе.       — И в мыслях у меня не было обижать хорошего человека!       — Что с ней случилось? — Тихо спросил Лань Чжань.       Сестрица Лю робко улыбнулась и посмотрела на гуцинь взором ценителя и человека, которого учили не только слушать, но и слышать, и понимать саму суть музыки. Носком сапога она начала выстукивать ритм, а поняв, что делает, провела пальцами по горлу, а потом вывела на земле робкое и неуверенное:       «Я… Эта Лю хочет говорить. Господин Призрачный Генерал, вы можете ответить. Эта Лю боится не сдержать чувств и заплакать».       Несмотря на смерть, глаза у нее были ясные и лучистые.       — Сестрица Лю покончила с собой, — точно желая ее защитить, Вэнь Нин стал барышне за спину, — я видел это. Молодой господин Вэй, нельзя ли вернуть сестрице Лю голос? Она хочет говорить. Я подумал… вы же всегда делали невозможное. Вдруг… вдруг у вас получится?       Ох… прежде Вэй Усяню не доводилось делать подобного, но сколько раз Вэнь Нин делал для него все и даже больше? Настало время хоть как-то его отблагодарить. Да и некрасиво подводить человека, который так в тебя верит.       — Я попробую. Сестрица Лю, позволь мне тебя осмотреть. Обещаю, — почему-то вспомнилось, как они уговаривали маленького А-Юаня проглотить горькое лекарство, — больно не будет…       Вэй Усянь вовремя осекся и вспомнил, что мертвецы не чувствуют боли, но барышню Лю его забота скорее тронула, чем обидела, хотя от его прикосновений она по привычке шарахнулась.       Восстановить гортань и связки не смогли бы и боги: могильные жучки их почти уничтожили. Но не таков был Вэй Усянь. Увидев погрустневшие лица друзей, он беззаботно отмахнулся:       — Вот еще, чепуха какая. Я вам, барышня Лю, стальное горло сделаю!       В самом деле, ведь не должны же врать самые древние сказки? Те сказки, что честнее романов, и которые рассказывают не о великой любви, а о пролитой крови?       — Мгм, — кашлянул Лань Чжань, — мгм?       На язык человеческий это переводилось не слишком вежливым: «Ты сошел с ума?»       И это, между прочим, законный муж.       — Гэгэ, гэгэ, никто не запрещает попробовать! Мне нужна самая малость: труп какого-нибудь преступника, или хотя бы свежий покойник, чтобы посмотреть, как работает голосовой аппарат. Лань Чжань, не могу же оставить науку Поднебесной без важного открытия, а барышню Лю — без помощи? Я понимаю, ты этого не одобряешь, ну хоть сделай вид, что от меня не пахнет кладбищенской вонью!       — Труп будем выкапывать вместе.       Аааа, боги, да у него лучший муж на свете! Не в силах справиться со всей полнотой охвативших его чувств, Вэй Усянь бросился Лань Чжаню на шею.       Даочжан Сун Лань закрыл лицо рукой и вывел за земляном полу:       «А я буду стоять на страже. Заодно покажу, как безопасно спускаться с горы».       Остальное решалось за две палочки от благовоний. Лань Чжань уже смирился с тем, что почтенные и достойные супружеские пары дарят на годовщины свадьбы друг другу книги стихов, красивые шарфы, духи, или, на худой конец, одеяла с изображением лотосов и уточек-мандаринок, а они — воруют трупы с кладбища. Или ставят сомнительные опыты. Или влезают в дурацкое расследование, где концы не сходятся с концами.       Подходящий труп ростовщика средних лет они нашли сразу. Почтенный дядюшка Пань, казненный за скотоложство, лихо удирал от них по всему кладбищу, рыча и вопя, как полоумный.       Вэй Усянь запустил в него пачкой талисманов, а после связал, погрузил на тачку и повез в сторону ближайшего заброшенного дома. Вернее, вез Лань Чжань, а сам он скорее рассуждал о нравах и среде обитания лютых мертвецов.       Дядюшка Пань попытался укусить Лань Чжаня за руку, но Вэй Усянь затолкал ему в пасть оплетку ног как кляп.       Не то, чтобы дядюшка Пань был так уж неправ. Вскрытие трупов почиталось делом беззаконным, опасным и нечестивым. Упокоив его окончательно, Вэй Усянь лекарским ножом провел разрез от горла до паха.       — Ты говорил про гортань.       — И про гортань в том числе, — Вэй Усянь достал уголь, кисточку и бумагу, — у целителей в Облачных Глубинах до сих пор нет приличной карты строения человеческого тела. Не мешай.       Сначала он хорошенько изучил голосовой аппарат, зарисовав его в мельчайших подробностях, затем — все остальное. На это ушли сутки и вся бумага, что у них была. Городская стража, ловившая лекаря-мошенника попыталась было сунуться в заброшенный дом, но Вэй Усянь трудился в холодном подвале, а Лань Чжань, оказывается, умел лгать, не сказав при этом ни слова неправды:       — Здесь нет того, кого вы ищите.       — Но… бессмертный господин, право, мы…       — Вам недостаточно моего слова?       К исходу бессонных суток Вэй Усянь почти ничего не соображал. После возвращения дядюшка Паня в могилу со спины градом катил пот. Засыпая, Вэй Усянь успел буркнуть:       — Надо еще один труп. Женский. Для…счееета и разлиии…       Лань Чжань три раза нажал ему на шею и лег рядом. Проснулся Вэй Усянь на закате, когда солнце окрасило алым далёкие вершины гор.       — Вставай.       — Не хотю…       Теплое одеяло отобрали самые родные и самые безжалостные руки на свете.       — Вставай. Или тебя расстреляют.       — Расстреливайте, мучайте, делайте со мной что хотите, но я не встану!       — Вэй Ин. Госпожа Лю.       И схватил, ужасный человек, горячую со сна ступню Вэй Усяня ледяными пальцами , и с наслаждением слушал вопли, а когда в него запустили подушкой, сказал невинно:       — Ты сам сказал.       — Что?!       — Делай, что хочешь.       Ночь, луна, пьяная городская стража, общая могила. Сегодня хоронили упавшую с каната циркачку. Вэй Усяню повезло: покойница была одного возраста с барышней Лю. Перебежка глухими улочкам и тупиками, уход от городской стражи, вскрытие и рисунки. Вэй Усянь хорошо поработал и даже сумел разобраться, как и что приводит в действие голосовые мышцы. И как прикажете увязать сталь и живую плоть?       Сун Лань смотрел на него с грустью.       «Синчэнь трудился так же».       Э, нет, простите, Вэй Усянь не собирался служить напоминанием о мертвеце, пусть сколь угодно прекрасном и добром.       — Однажды он вернется.       Или адские судьи совсем мышей не ловят, если уж Вэй Усяня выпустили по амнистии, а точнее, выпнули при первом же удобном случае, так всем надоела его чайная и привычка цапаться за жалование своих демониц и их права. Выгнали его и велели не возвращаться никогда — чем Сяо Синчэнь хуже?       «Да. Я верю. Старейшина Илин не хочет узнать, за что умерла наша Лю?»       Вэй Усянь покачал головой.       — Какая разница, если Вэнь Нин попросил, а сестрице Лю нужна помощь? Прошлое — мертвый камень. Но иногда он, — в носу предательски зачесалось, — последнее, что остается. Напишите, если хотите. Апчхи!       Иероглифы, которые вывел Сун Лань, сложились в невеселое послание.       «Она умерла для своего господина. Для его счастья».       — Тогда это паршивый господин, даочжан Сун. Наверняка большая шишка?       «Иноземный принц».       — Никогда не любил начальства.       Деревянных черт Сун Ланя коснулась тень улыбки.       «Верните Лю хотя бы голос».       Вэй Усянь достал слепки. До чего жаль, что инструменты у него столь несовершенны, и идти приходится наощупь. Надо бы обмерить горло и рот барышни Лю.       Та с готовностью согласилась, и довольно часто, когда позволяла необходимость скрываться, приходила в дом на окраине городка У и письменно задавала вопросы. Она была чрезвычайно умна и наблюдательна, и верные выводы делала по, казалось, случайным словам и оговоркам.       «Молодой господин тоже умирал?»       И взгляд — испытующий и прямой, как у Вэнь Цин, и бесконечно мягкий, как у шицзе.       — С чего ты взяла?       В этот раз барышня Лю долго возилась с иероглифами:       «Мертвые намного добрее, чем живые. Молодой господин… быть там — очень страшно?»       По счастью, Вэй Усянь этого почти не помнил.       «Смерть — это тайна, а похороны — таинство», — написал он слова Кан Си. Барышня Лю фыркнула.       «Смешно. Вы ведь плохо умерли. Эта Лю знает эти слова. Молодой господин, многие живые во сто крат хуже мёртвых. А некоторые мертвы при жизни».       — Зачем тебе голос, барышня Лю?       «Чтобы говорить и требовать. Если я жива в смерти — значит, меня обманули, и господин мой — в великой опасности».       Вэй Усянь чуть не бросил инструменты. Барышня Лю так беспокоилась о человеке, который, скорее всего, не стоил ни ее, ни принесенной жертвы.       — Не устала ли ты?       Барышня Лю опустила голову. Людей она считывала изумительно быстро, и сама же огорчалась, увидев, что стала причиной чужого неудовольствия.       «Теперь я не устаю. Не беспокойтесь об этой Лю».       Вэнь Нин, женское воплощение, откуда вы только беретесь! Вэй Усянь хотел рассердиться на нее — и не смог.       — Барышня Лю, этот плут и мошенник сам знает, о ком ему печься и как удирать от городской стражи. И прекратите просить прощения за каждый чих. Мне вы ничего не должны.       С каждым днем у Вэй Усяня возникало все больше и больше вопросов. Например, как обмануть тело, чтобы то не отторгало сталь? Вдобавок, какой сплав подобрать лучше всего?       Поняв, что его знаний не хватает, Вэй Усянь пошел к золотых дел мастеру и кузнецу. Те сначала вылупились на него, как бараны, послали к гуям, но через два часа потребовали вернуться, разнеся безумную затею вдоль и поперек. Вэй Усяню только этого и надо было.       — Это невозможно!       — Так не бывает! Старейшина Илин лишился рассудка?       Боги, первый раз, что ли?       — Есть же определённые границы, в конце-то концов!       — А если подумать? Все границы, уважаемые, внутри вашего собственного ума. Что вы теряете?       Кузнец и золотых дел мастер наверняка мысленно пообещали намять ему бока в случае неудачи.       Спустя полторы луны и три неудачные пробы, Вэй Усянь медленно погрузил барышню Лю в глубокий сон и сделал первый разрез. Руки у него слегка дрожали. Он без страха вскрывал трупы посторонних, но барышня Лю теперь была ему не чужая.       Вышло все наилучшим образом, спасибо чарам, которые позволили обмануть мертвое тело и заставили его признать трахею и связки из серебра и одного белого и очень редкого металла за свои. Правда, говорила барышня Лю теперь голосом, более подходящим генералу на поле сражения, чем нежной деве.       — Ужасно, да?       — Нет, нет, что ты, — замахал руками Вэй Усянь, — все прекрасно!       Он терпеть не мог, когда хорошим людям рядом с ним плохо.       Лань Чжань с трудом удерживал улыбку, а затем сказал, в общем, ожидаемую в их положении вещь, но о которой ни Вэй Усянь, ни остальные не подумали:       — Голос — тот же инструмент. Его нужно хорошо настроить. Госпожа Лю говорила и пела выше?       — Да.       — Насколько?       Барышня Лю ладонью показала на четыре лада выше. Да это совсем колокольчик или арфа!       — Вперёд?       — Что «вперед»?       Теперь Лань Чжань напоминал строптивого быка, который фыркал и рыл землю копытом.       — Вперед. Ты музыкант — ты настраивай.       — Ты тоже.       — Э, нет, гэгэ. Я играю на флейте, ты — на гуцине. Он больше похож на человеческий голос, чем, — Вэй Усянь похлопал себя по поясу, где висела Чэньцин, — моя славная девочка.       — Господа, — печально пробасила барышня Лю, — эта Лю просит послушать ее и не ссорится. Мне хорошо и так.       — Сейчас — хорошо, а будет — еще лучше. Гэгэ, ты что, боишься?       Обычная подначка не возымела действия. Лань Чжань серьезно кивнул.       — Боюсь. Навредить ей и испортить твою работу.       Иногда на Вэй Усяня вдруг посреди белого дня снисходили до невозможности острые приступы любви к своему драгоценному. Жестом фокусника он извлек из рукава второе горло, которое сделал на всякий случай.       — Тренируйся на котиках.       — Я… я прежде такого не делал.       — На гуцине ты тоже не сразу играть выучился. Тем более, — Вэй Усянь подтолкнул барышню Лю, — у нас есть человек, который точно знает, как надо.       — Не надо. Лю не стоит таких усилий.       Воистину, скромные люди — кошмар обеих его жизней. Вэй Усянь не стал уговаривать, а задал дурацкий вопрос:       — Барышня Лю, вот представьте картину. Торгую я овощами, скажем, редисом или картошкой. Подходите к прилавку вы, хотите сделать покупку. «Сколько», — спрашиваю я. «Два мешка», — отвечаете вы. Я заблажу, как полоумный и потребую стражу. Вас посадят в тюрьму. Потом, конечно, выпустят, но… но ведь стражники тоже люди и перепугаются. Вы нас ничуть не стесняете, наоборот, — Вэй Усянь сделал страшные глаза, — помогаете мне вытащить вот этого из клетки и скорлупы. Благодаря вам свершается великое научное открытие!       — Мгм. Вздор!       Но Вэй Усянь отсюда видел, что возражает ему Лань Чжань из принципа и смущения.       — Да-да, конечно. Гэгэ, я медленно развязываю твой пояс и снимаю с тебя ответственность…       «Старейшина Илин!» —Необыкновенно сурово и торжественно припечатал его Сун Лань, выведя на полу образцовую каллиграфию, которой бы позавидовал дорогой свекор. — «Помните вежество! Здесь, между прочим, незамужняя девушка!»       — Даочжан Сун, эта Лю просит прощения, но Лю не настолько невежественна и знает об искусстве внутренних покоев. Лю просит не думать о ней столь плохо!       Смех смехом, но неловкость пропала сама собой. Спустя четыре дня барышня Лю говорила своим голосом и смущённо их благодарила:       — Никогда не думала, что так пищу. Басом мне нравилось больше.       Должно быть, при жизни барышня Лю и впрямь очень красиво пела. Вернуть эту часть голоса Вэй Усянь ей пока не смог, но и то, что получилось, вышло недурно.       — Ничего ты не пищишь! У тебя очень красивый голос. Пользуйся и радуйся, два раза в год надо будет подкручивать, но это уже Лань Чжань объяснит, что и как. И не благодари!       — Если молодой господин этого хочет. Лю слышала, вы идете в столицу? Может ли Лю попросить вас навестить одного человека и узнать, все ли у него хорошо?       Настроение у Вэй Усяня сразу испортилось. За бывшего хозяина Лю попросит, к гадалке не ходи.       — Если получится. Мы охотимся на нечисть, и нам…       Лань Чжань дернул его за рукав и спросил, очень вежливо и мягко:       — За что госпожа Лю лишила себя жизни?       От застенчивой благодарности не осталось и следа. Перед ними стояла необыкновенно отважная, упрямая и крепко рассерженная женщина.       — Потому что так было надо. Лю умирала за тех, кто любит. Это меньшее, что она могла сделать.       Чем больше барышня Лю говорила, тем сильнее горячилась. Из ее слов мало что можно было вытащить, но Вэй Усянь нутром почувствовал главное.       — Мы не осуждаем тебя. Я сам позволил себя сожрать и косточек не оставить. Но скажи, сестрёнка Лю, кого ты проклинала или против чего возмущалась? И почему твой господин ничего не сделал, чтобы тебя защитить?       — Потому что моего господина защищала я!       Выкрикнула барышня Лю и застыла в немом ужасе, точно не в силах поверить, что она повысила голосом на тех, кто оказал ей благодеяние.       — Потому что не выхвати я шпильку из прически той женщины, мой господин бы погиб, как остальные!       Барышня Лю выбежала в слезах, а Вэй Усянь почувствовал себя невоспитанной свиньей.       — Я расскажу, — сказал доселе молчавший Вэнь Нин, — все это случилось на моих глазах. Наша Лю… молодой господин Вэй… это было с год назад. Мы с даочжаном Суном путешествовали, но на переправе у столицы разминулись. Я прошел через врата и мне сделалось нехорошо, будто время оборотилось вспять, и мы вновь очутились на Луаньцзан. Из разговоров в толпе я понял, что очередное сватовство к дочери Сына Неба провалилось, а на лобном месте палач точит топор.       …С восходом Луны должны были казнить молодого чужеземного принца, а голову его полагалось посадить на копье, рядом с предшественниками.       — Люди словно обезумили. Они и жаждали крови, и жалели этого несчастного, и радовались, что не им придется занять его место.       В побиваемой дворцовой стражей толпе Вэнь Нин и увидел Лю, которая вела слепого старика и заботилась о нем, словно родная дочь.       — Я лишь наблюдал и пытался разобраться в том, что творится, и почему бездействуют столичные заклинатели.       Пока толпа волновалась, к старику и Лю подошёл решительный и весьма красивый молодой человек, в котором они признали давно потерянного сына и господина.       — Тот старик прежде был царем, но его свергли и ослепили. Лю была слугой во дворце. Я думал, что как только радость встречи утихнет, молодой господин заберет отца и ту, что о нем столь нежно заботилась, из этого проклятого города, но…       Но вот свершилась казнь и на балкон вышла принцесса, прекрасная как лунный свет.       — Мертвецы не видят иллюзий, молодой господин Вэй. Толпа забыла и пролитую кровь, и жестокость — а я видел лишь разряженную куклу-танцовщицу в белых одеждах. Она сказала, что любой может ударить в гонг и разгадать загадки. Ставка — брак с принцессой или жизнь.       Хозяин Лю ударил в гонг. И разгадал все три загадки, и, упоенный победой, бросился играть с чудовищем сам, сказав, что принцесса должна назвать его имя. И сделал этим только хуже, потому что кукла-танцовщица с фарфоровым личиком не собиралась проигрывать, и велела пытать всех и каждого, кто знает имя.       — Она объявила, что причина жестокости — надругательство завоевателей над ее бабушкой Лоулинь, но… я видел, что причина жестокости — сама жестокость.       Имя молодого господина знали двое. И Лю, не желавшая, чтобы ещё хоть кто-то погиб, возмущенная тем, что происходит, сначала закрыла собой старика-отца, а потом и вовсе совершила самоубийство.       — Тело унесли. Толпа перепугалась и похоронила нашу Лю со всеми почестями, но… я видел, что не пройдет и трёх дней, как она восстанет из гроба. Слишком много было в ней отчаяния и гнева, как и во мне когда-то. Город играл свадьбу, а я сидел на кладбище и ждал.       На третью ночь, когда Луна покатилась на убыль, растерянная и несчастная Лю вылезла из могилы и долго шарахалась от сородича, пытавшегося с ней поговорить и объясниться.       — Подобное существование стало для нее большим горем. Восемь месяцев она только и делала, что плакала. Хуже было то, что Лю не могла говорить, а мы с даочжаном Суном никак не могли понять, что ей нужно. Но с четыре месяца назад она пришла в себя. Из наших разговоров Лю узнала о вас и стала просить разрешения увидеться с вами. Она вновь захотела обрести голос.       Вэй Усянь нашел барышню Лю на крыльце. Высоко запрокинув голову, она смотрела не то на диск, не то на точильный камень Луны.       — Чего ты хочешь?       Барышня Лю обернулась к нему.       — Для себя Лю желает лишь покоя. Она бы попросила повелевающего тенями и мертвецами окончить ее страдания и отпустить, но это малодушно. Лю ни за что не поставит своего господина в неловкое положение и не покажется ему на глаза такой, не оскорбит взор того, кого почитает и любит. Лю знает, что Старейшина Илин любит загадки. Лю просит его узнать, кем же на самом деле была та женщина. Перед тем, как вонзить шпильку в собственное горло, Лю отдала той женщине всю любовь, на которую была способна. Иначе бы она вновь нашла способ обмануть закон и людей.       Ничего себе новости! Вэй Усянь долго считал в уме, прежде чем спросить снова:       — А что забрала у нее ты?       — Я?       — Да. Ты. Нельзя дать, ничего не взяв замен. Что ты забрала у нее, Лю?       Барышня Лю решительно вытрясла из рукава маленькое круглое зеркало из серебра, украшенное цветами с человеческими лицами.       — Вот. Когда я… когда я проснулась, со мной было вот это. Но в нем ничто не отражается.       — А чувства?       — Что чувства?       — Изменилось ли твое отношение к людям, Лю?       Ответила барышня Лю очень робко, будто сомневаясь в каждом слове.       — И да, и нет. Это… это прозвучит ужасно глупо.       — Говори. Здесь никто не скажет тебе дурного слова.       Лю погрустнела и опустила голову еще ниже.       — Раньше я любила и не была одинокой. Я помнила о том, как мой господин мне улыбнулся, и это спасало меня в минуты отчаяния. Но после смерти… я проснулась — а во мне дыра и пустота. Я не знала, как правильно, где добро, а где зло… Я все время хотела крови и убийств, но это же не Лю! Молодой господин, означает ли это, — Лю в ужасе зажала себе рот, — что я чувствую то же, что и та женщина, а мы — обменялись душами?! Но ведь я прежняя! Я та же Лю, мне лишь только очень плохо! Это надо просто перетерпеть… Я ведь — не она?!       Вэй Усянь не знал ответа на этот вопрос. Зато знал Лань Чжань.       — Госпожа Лю отдала ей свою силу и забрала — ее.       — В чем же ее сила?       — Иллюзии. Обольщение. Смерть. Вам с этим плохо, ей — еще хуже.       Утром, еще до первых солнечных лучей, Вэй Усянь и Лань Чжань поспешили в столицу. Они едва не опоздали.