Turn the Memory to Stone

Понедельник, 8 сентября, 2015

— Ты что, издеваешься надо мной? Кусочки головоломки рассыпались по полу, небрежно сметённые в сторону рядом с забытой марионеткой, когда Мелло устремился вперёд. Он не контролировал ситуацию. Эл спокойно стоял и пил свой сок, проявляя все признаки спокойствия. Мелло появлялся нечасто; Ниа слишком сильно контролировал свое альтер эго, чтобы позволить другой половине его психики буйствовать, за исключением тех случаев, когда они оба испытывали сильное эмоциональное напряжение. Эл не ожидал, что это решение вызовет такую ​​бурную реакцию. Не заявление о том, что Ягами Лайт был Кирой, — Ниа знал это так же хорошо, как и Эл, и соответственно наблюдал за ним. Если бы что-то пошло не так, всегда существовал козырь Эл в рукаве. Это были слова о покаянии Киры, которые отправили сущность Ниа по спирали внутрь его сознания и позволили Мелло перехватить управление. — Я не шучу, — мягко проговорил Эл, не глядя ему в глаза. Реакция страха или гнева только спровоцирует Мелло ещё больше, как он выяснил в прошлом. — Ты, кажется, огорчён. — Огорчён? — Мелло запрокинул голову и резко, лающе засмеялся без каких-либо признаков веселья. — Он массовый убийца, а ты… ты что, хочешь держать его в качестве домашнего питомца? — Я не хочу бесцельно тратить его таланты, — сказал Эл, и мягкость в его тоне исчезла. — Если просто позволить ему умереть, это окажет миру медвежью услугу. Мелло остановился вне досягаемости Эл, выставил бедро вперёд и упёрся в него кулаком. Агрессивный язык тела выглядел почти непристойно в мягкой одежде Ниа; выражение лица Мелло дрогнуло под пушистой копной светлых волос. — Ты лжёшь. Эл моргнул, озадаченный. Он редко удивлялся, но Мелло сказал что-то неожиданное. Конечно, смутно подумал Эл, Мелло был чуть ли не единственным, кому удавалось его удивлять. — Лгу, — повторил он. Это была вопиющая тактика уклонения от ответа, и уголок рта Мелло дёрнулся вверх, когда он это заметил. — Не поэтому ты хочешь оставить его, — голос Мелло стал певучим. Это был почти голос Ниа; интонации передавали резкость, о которой говорили и пол-октавы рычания. Он раздражал слух Эл, метафорически сопоставимый со скрежетом гвоздей по доске. — Я не знаю, о чём ты говоришь, — сказал Эл, что дало Мелло дополнительные силы для нападения. Улыбка Мелло стала шире. — Эл, — почти промурлыкал он; голос стал предельно низким. — Эл, ты точно знаешь, о чём я говорю. Не играй со мной в эти грёбаные игры. Воображаемая яма этого разговора находилась над головой Эл, но он не мог не копнуть глубже. — Ты ошибаешься. Мелло долго недоверчиво смотрел на него, а затем начал смеяться — серьёзно, безумно, безрадостно. — Ты забыл, кто я? — спросил он резко. — Я знаю тебя, Эл. Твоё чёртово решение рискованно. — Ты знаешь, чему я тебя научил, — отрезал Эл, полностью потеряв чувство спокойствия и контроля, соответствуя тону Мелло интонацией к интонации. — Ты все ещё мой наследник. — Ха, — Мелло медленно потянулся теребить пуговицу на комбинезоне Ниа. — Ты действительно облажался, если думаешь, что у меня нет собственной инициативы. — Достаточно, — Эл попытался восстановить контроль над своим голосом. То, что получилось, было скорее задушенным, чем настолько непререкаемым, как он хотел. — Эл, — проговорил Ниа, и Эл бросил на него взгляд. Мелло исчез, снова загнанный в глубины психики Ниа. Ниа посмотрел на разбросанные по полу кусочки пазла с мимолётным выражением разочарования, а затем снова обратил внимание на Эл. Он встал на обе ноги, не наклоняясь ни к Эл, ни в сторону, удерживая себя в тщательно нейтральной позе. — Ты уверен, что учёл все детали? — Это то, что я делаю, — напомнил ему Эл. — Нет, Эл, — Ниа покачал головой; мягкость в его голосе резко контрастировала с резкостью Мелло. Эта мягкость была обманчива. Мелло мог быть агрессивным, но Ниа оставался неумолим. Именно его готовность довести все до конца прежде всего приковала к нему внимание Эл, и Эл не оценил, что теперь всё повернулось в его сторону. — Ты вычисляешь преступников, — говорил Ниа. — Ты вычисляешь их и получаешь доказательства, которые наиболее пригодны для системы правосудия. Но ты не тот, кто выносит приговор осуждённым. — Ты думаешь, я должен позволить ему умереть? — голос Эл дрогнул в середине предложения, и он в ужасе стиснул челюсти. Он не должен был эмоционально привязываться к своим подозреваемым, какими бы интересными они ни были. Большинство из них — не было; большинство из них были скучными, невоодушевлёнными, снова и снова устало идущими одними и теми же дорогами. Лайт был другим. — Я думаю, ты подошёл слишком близко, чтобы увидеть все стороны проблемы, — сочувственно сказал Ниа, но Эл знал тон, который он использовал. Он научил этому Ниа, хотя ему это очень редко удавалось. Эл не связывался с подозреваемыми, он их запугивал. Ему не нравилось, что Ниа использовал то, что узнал, против самого Эл. Это было абсурдно. — Не поучай меня, — сказал он, демонстрируя, что Ниа действовал надлежащим образом, вместо того чтобы показать Ниа, что он ошибается. — Когда ты в последний раз спал? — внезапно спросил Ниа. — Мне не нужен сон, — Эл услышал мрачный оттенок слов только после того, как они были сказаны. Ниа просто смотрел на него спокойно и невыразительно. — Сюда не входит никто, кроме Ватари, — небо за окнами темнело, солнце скользило между очертаниями небоскрёбов, приближаясь к краю земли. Эл потёр глаза; он действительно чувствовал усталость, если его внутренний монолог становится мелодраматичным. — Я могу выключить свет. Не дожидаясь ответа, Ниа начал собирать кусочки пазла, которые Мелло разбросал по полу. Кукла Мелло сидела на том месте, где её оставил Ниа, как будто она помогала или, возможно, просто наблюдала. Эл двинулся вперёд, стараясь не наступить на какие-либо предметы, и забрался на белый диван. Он подогнул под себя босые ноги, оставив туфли на полу, и наблюдал за Ниа. Это было успокаивающим, почти гипнотическим, поскольку Ниа разделял кристально-белые детали головоломки в соответствии с критериями, которые знал только он, и Эл подумал, что существует тень возможности того, что Мелло прав в своём рассуждении. В комнате было темно, когда Эл снова открыл глаза, чувствуя тяжёлый вес одеяла на своих плечах. Пазл был аккуратно разложен на столе, яркие белые кусочки почти мерцали в тусклом свете. Эл мог ясно видеть законченный контур на фоне тёмного дерева стола, за исключением единственной недостающей части, отсутствие которой казалось чем-то глубоким и значительным, чего он не мог объяснить. Он рассмеялся над собой за продолжение мелодрамы и скинул одеяло. — Ты проснулся, — проговорил Ниа из темноты, и Эл не дрогнул. — Ниа. — Уже почти рассвет, — Ниа стоял рядом с окном; Эл видел, как его волосы сияли в отблесках городских огней. Небо было оранжево-бледным, золотой туман уличных фонарей освещал облака. Было несколько более тёмных трещин, пятен, сквозь которые просвечивало ночное небо, но они становились синими. Эл встал, снова натянул обувь и подошёл к окну. Теперь, когда он поспал, ему стало легче — и его снова раздражало, что Ниа так легко его читает. Предполагалось, что всё будет наоборот. — Да, — просто ответил он, заложив руки за спину. — Пожалуйста, подумай ещё раз, — попросил Ниа. Угроза вчерашнего дня исчезла, и гневное горе, которое вытолкнуло Мелло вперёд, сменилось чем-то более спокойным. Эл колебался; он думал, что принимает объективное решение относительно потенциала Лайта. Правда, он никогда раньше не делал этого — он обучал преемников и протеже, в том числе Ниа, но их выбрали ещё в детстве и готовили пойти по его стопам. «Иногда это срабатывало лучше, чем обычно», — подумал Эл, а затем понял, что потерял нить размышлений. Неприемлемо. Он вернулся к теме, связанной с Лайтом. Он учёл тот факт, что нашёл Лайта интересным. Он учёл тот факт, что привязался к Лайту так, как прежде ни к кому не привязывался. Он сказал, что Лайт его первый и единственный друг, но теперь начал думать, что это, возможно, нечто большее. «Не то чтобы это имело значение», — убеждал он себя, потому что он осмыслил привязанность и отложил её. Личные чувства Эл не были первостепенны ни когда они касались дела, ни даже тогда, когда он впервые признал их наличие. Независимо от того, насколько Эл хотел, чтобы Лайт оставался рядом с ним, было объективно понятно, что Лайт был очень талантливым. Он вёл игру с Эл на равных в течение нескольких недель без каких-либо предварительных тренировок, устраивая хитроумные ловушки и отвлекающие манёвры. Единственным, что наконец позволило Эл неоспоримо доказать вину Лайта, были его собственные ошибки или, скорее, его преднамеренная, хотя и довольно неочевидная, капитуляция. Жест подталкивания маски к Эл, словно чтобы защитить его от кого-то, кто мог убить, зная одно только лицо жертвы, был первой трещиной. Странное сообщение на внутренней стороне маски, написанное кем-то, кто знал, что Эл отчаянно хотел сказать Кире, было последним гвоздём в крышке гроба. Лайт сам саботировал себя и потерпел поражение. Без маски и записки — Эл в этом не сомневался — Лайт всё ещё вписывал бы имена в тетрадь, намереваясь создать свой новый мир. Если Четвёртый Кира был одним из членов группы прокурора, если Четвёртый Кира был способен убивать, зная только лицо, то Эл вполне мог умереть на этом складе, не доведя дело до конца. Он записал видео для Ниа до того, как ушёл, отсортировав их в соответствии с вероятностью их появления и оставив заметки о том, когда Ниа должен показать их оперативной группе. «Кризис Селдона прошёл», — с сожалением подумал Эл, а затем сразу же отверг аналогию как неточную. Действия Лайта должны были что-то значить, должны были быть попыткой искупления. Неспособный сдаться — из-за гордости, убеждённости в собственной правоте, упрямства или чего-то ещё, — Лайт совершил их, чтобы гарантировать, что Эл победит его и докажет его вину. Лайт, каким он являлся сейчас, был невинной жертвой, что бы он ни делал в прошлом, но его первая попытка искупления была предпринята, когда его память оставалась полностью нетронутой и функционировала без единого повреждения. Он хотел, чтобы его сместили с должности Киры, когда он ещё был Кирой, и это должно было что-то значить. Эл должен был поверить, что кто-то с потенциалом Лайта не был извращён необратимо; в конце концов, мотивация Лайта была безупречной. Кира хотел сделать мир лучше или хотел сделать это вначале, и именно его методы были непростительны. Намерение никак не могло оправдать эти методы, но, возможно, могло оказать смягчающее влияние на приговор. Это не было беспрецедентно; Эл мог бы назвать десятки подобных примеров, если бы подумал несколько минут. Нет, Эл был прав в своей попытке реабилитировать Киру — реабилитировать Лайта. Позволить этому таланту пропасть зря вместо того, чтобы тщательно использовать его на благо общества, было бы преступной халатностью. Его труд, направленный на улучшение мира посредством надлежащей правовой процедуры, стал бы гораздо лучшим способом искупления, чем просто его смерть. Боль, разгоревшаяся в груди при мысли о полной утрате Лайта, не имела никакого отношения к его размышлениям. Ниа нахмурился, когда Эл повернулся к нему, и уже предвидел его слова. — Эл, — он попробовал снова, но в его голосе слышалась тень безнадёжности. — Я придерживаюсь своего первоначального вывода, — ответил Эл. — Лайт может быть великой силой добра, справедливости. Я не могу стоять в стороне и позволить его уничтожить. — Я понимаю, — сказал Ниа, и Эл почти поверил, что он не остаётся недоволен этим. Но, в конце концов, он обучил Ниа и мог читать под той маской, которую Ниа носил. — Я знаю, что делаю, — мягко закончил он, желая успокоить Ниа способом, в котором тот не нуждался все эти годы. Ниа кивнул, на этот раз подавляя любые следы опасений, которые у него могли существовать внутри, чтобы Эл не мог определить, были они там или нет. На его лице промелькнул проблеск чего-то похожего на сострадание, чего-то, чему Эл никогда не учил Ниа и чего он не демонстрировал сам. Сочувствие, да, но никогда — сострадание. Эл подавил дрожь; Ниа ему не доверял, он был в этом уверен. Выбросив Ниа из головы, Эл сосредоточился на других проблемах. В прокуратуре был человек, написавший Лайту с анонимного номера, который Эл не смог отследить. Эл отправил сообщение до того, как попытался найти телефон и человека, использующего его, приказав Четвёртому Кире ничего не делать до дальнейшего распоряжения, но ежедневные убийства почти не утихли. Дальнейшие попытки связаться с этим номером указывали на то, что сообщения не были получены, и Эл считал наиболее вероятным объяснением то, что телефон был уничтожен. Если бы Кира знал, кто его инструмент, в конце концов, у него были бы другие способы связаться с ним. Безопасные методы. Менее отслеживаемые методы. Эл поручил Лайту проанализировать потенциальных подозреваемых из любопытства, чтобы посмотреть, придёт ли Лайт к другим выводам, нежели сам Эл, и он сделал это. Лайт полностью отбросил двух человек, которых Эл не мог с чистой совестью исключить, и Эл не мог избавиться от подозрений, что один из них был Четвёртым Кирой и что всё это время Лайт вёл какую-то долгую игру и в конце концов сохранил свои воспоминания нетронутыми. Это было крайне маловероятно, думал он, но не мог исключить эту версию из рассмотрения. Эл обнаружил, что стоит перед дверью Лайта, подняв руку, будто собираясь открыть её, и резко отступил. Всё это происходило ещё до восхода солнца, слишком рано, чтобы выдернуть Лайта в офис. Эл стоял напротив двери, говоря себе, что не коснётся её, что он интересуется Лайтом только из-за его интеллектуальных способностей и определённо не собирается делать что-либо социально неприемлемое, — вплоть до тех пор, пока не открыл её и не шагнул в затемнённую комнату.