Turn the Memory to Stone

Монотонный шум гудел в голове Лайта, когда он всматривался в имя, написанное собственным почерком, тем, что, как он понял, было его собственной кровью, которая под воздействием окисления превратилась в грязно-коричневый. Единственная возможная причина, по которой имя Хигути могло быть написано на клочке бумаги, заключалась в том, что этот клочок бумаги имел силу убить его и Хигути умер сразу после того, как был взят под стражу. Лайт был Кирой. Был Кирой. Он убил сотни людей, просто записав их имена в тетрадь и дождавшись их смерти. Он играл судью, присяжных и палача, не соблюдая процессуальных норм. Он решал, кто должен умереть, без всякого понимания дальнейшей перспективы или нюансов. Одно дело — рационально проработать свою вину как наиболее вероятную возможность, но наличие доказательств в его руках делало её безоговорочной истиной в интуитивном смысле. Лайт внезапно вспомнил тысячи сообщений в поддержку Киры, которые он видел в Интернете, на социальных платформах, проникающие через национальные границы, на большем количестве языков, чем он мог сосчитать. Кира собирается создать новый мир, писали они. Он сделает мир безопасным для всех. Создать новый мир, убивая всех, кто нарушил закон, — это подразумевалось, если не заявлялось прямо. Голос Рюги звенел в ушах Лайта. В этот момент он слышал только его слова, что Кира — не что иное, как массовый убийца, и его охватила тошнота. Сжав челюсть, пытаясь сдержать поднимающуюся к горлу желчь, Лайт заставил пальцы разжаться. Листок бумаги, завёрнутый в защитный пластик, упал на стол. Он безвредно, неподвижно лежал там, издеваясь над Лайтом самим своим существованием. Если он прикоснётся к нему, его воспоминания вернутся; его воспоминания — и его оправдание единоличного совершения геноцида. Его руки были залиты кровью, заклеймены ей. Лайт сглотнул; дыхание со свистом продиралось через его горло, пока он пытался взять себя под контроль. — Лайт-кун, — Рюга внезапно оказался прямо перед ним. Лайт моргнул, глядя вверх, понимая, что его глаза были плотно зажмурены. Он стоял спиной к оперативной группе, и Рюга мягко разжал его руки. Ладони Лайта покрывали глубокие раны, что-то красное стекало по ним, и Лайт не мог этого выносить. Он побежал в коридор, споткнувшись на пороге ближайшей ванной комнаты, и его вырвало всем, что у него было. Красные разводы отпечатались на белом фарфоре в том месте, где Лайт касался его руками, и он снова вздрогнул при виде собственной крови. Лайт понятия не имел, сколько времени прошло, прежде чем с трудом поднялся на ноги и направился к раковине. Кровь на его ладонях остановилась, но они были залиты красным. Оно было у него под ногтями, и он отчаянно счистил его. Кровь продолжала сочиться, контрастируя с кисло-сладким привкусом во рту, и он почувствовал, как его живот снова вздрогнул. — Хватит, — пробормотал он, заставляя болезненно-неприятное ощущение отступить. Его руки были настолько чистыми, насколько это было возможно, прерывистые линии красных полумесяцев пересекали каждую ладонь, обвиняя его в преступлениях, которые он определённо совершил. Лайт ещё раз прополоскал рот и руки, морщась от медного вкуса, который он отказывался воспринимать. Его волосы прилипли к лицу, и он также вымыл их, тщательно высушив, прежде чем вернуться в коридор. Оперативная группа всё ещё находилась в штабе, скопившись сбоку от стола, и Лайт вернулся в комнату с высоко поднятой головой. Шум разговора, пусть и негромкий, стих, когда каждый из них заметил его. Лайт продолжал идти вперёд; одна его часть отчаянно шептала, что Кира убивал только преступников — или он думал, что Кира убивал только преступников, — и он мог бы исследовать это, и, если Кира убивал только тех, кто заслуживал смерти, это было бы не так плохо. То, что он сделал, было не настолько непростительно, если бы он только выполнял приговоры, вынесенные судом. Лайт прервал ход своих мыслей. Он больше не пойдёт по этому пути. Он направился к следственной группе, и во рту внезапно пересохло. Он сглотнул, чувствуя влагу на ладонях и подавляя желание вытереть их о штаны. — Я должен быть арестован, — проговорил он, гордясь тем, насколько ровным стал его голос. — Кира заслуживает смертной казни, — в конце концов, у него не было другого вывода. — Нет, — отрезал Рюга, прерывая волну реакций, которые Лайт не мог отличить друг от друга. С опозданием Лайт понял, что его отца нет в комнате. — Где он? — спросил Лайт, а затем пришлось уточнить вопрос. — Лайт, — Мацуда выглядел на грани слёз, и Лайт почувствовал внезапную мощную волну раздражения. О чём мог плакать Мацуда? Он не был тем, кто совершал необъяснимые, непростительные поступки. — Он… — Мацуда сглотнул. — Он… — Он ушёл сегодня, — осторожно сказал Моги. — Айдзава собирается остаться с ним сегодня вечером. — Я… да, — кивнул Айдзава. — Да, — по жесту Моги Айдзава вышел из комнаты. Он шёл ровными шагами, словно либо старался не торопиться, либо не был уверен, что действительно хочет уйти. Лайт не мог сказать точно, и ему было всё равно. У него было смутное ощущение доброты, связанное с Айдзавой, но он не мог соотнести это с конкретным воспоминанием. Он всё равно цеплялся за него; Айдзава позаботится о том, чтобы его отец и сестра были в порядке. «Саю», — подумал он и снова почувствовал себя плохо. — Не говори моей сестре, — прошептал, не думая, что кто-нибудь его услышит. — Я должен быть арестован, — сказал он вновь, более громко. — Я сказал тебе нет, — ответил Рюга. — Я не буду делать ничего подобного. — Ты… я Кира. Я… я убил больше людей, чем кто-либо из нас когда-либо встречал. Если кто и заслуживает смертной казни, так это я. — Именно поэтому никто тебя арестовывать не собирается. Или Аманэ, — добавил Рюга, как будто это было запоздалой мыслью. — Хотя я ещё не решил, что с ней делать, если правило тринадцати дней окажется ложным. — В этом нет никакого смысла, — сказал Лайт, не обращая внимания на слова о Мисе. — Лайт-кун хочет умереть? — спросил Рюга, и в комнате воцарилась неловкая тишина. Моги и Мацуда прекратили свой негромкий разговор и посмотрели на Лайта; Химура не смотрела прямо на него, но Лайт мог сказать, что она внимательно слушала. Даже Ватари, тихий по обыкновению, производил меньше шума, чем обычно. — Конечно, нет. Но я не вижу другого выхода. Мне нельзя доверять просто… перемещаться. Если я прикоснусь к тетради и верну свои воспоминания, я снова вернусь к тому плану, который у меня был раньше. Этого не должно произойти. Кира — извращение системы правосудия, а не способ её исправить. — Интересно, — задумался Рюга. — Помнит ли Лайт-кун какую-либо часть своих планов в роли Киры? — Перестань говорить обо мне в третьем лице, — резко сказал Лайт. — Это достаточно сложно воспринимать, даже если ты не пытаешься сделать хуже. Рюга удивлённо моргнул, а затем склонил голову в том жесте, который мог быть извинением. — Как хочешь, — он выразился до странности формально, но не оскорбительно. — Ты помнишь какие-нибудь свои планы как Киры? — Нет. Но я видел, что говорили другие люди. Его последователи во всех социальных сетях. — Когда у тебя было время изучить эту информацию? — по какой-то причине Рюга был недоволен. — Пока я собирал информацию по твоим пятнадцати подозреваемым. Некоторые из них публиковали в социальных сетях неоднозначные высказывания, что, как я полагаю, было частью твоих критериев включения или исключения их из числа подозреваемых во второй версии списка. — А, — очевидно, Рюга не ожидал, что Лайт начнет расследование в этом конкретном направлении, что, честно говоря, было несколько обидно. Лайт собирался использовать любую информацию, которая могла попасть в его руки, а в Интернете её было предостаточно. — Молодец, — произнёс Рюга неохотно. — Всё это не имеет никакого отношения к тому, почему ты меня не арестовываешь. Позволить Кире выйти на свободу было бы массовым лицемерием, и ты это знаешь. — Когда я сказал, что отпущу тебя на свободу? — мягко возразил Рюга. — Ты не станешь свободным, Лайт-кун. — Но… — первые подозрения относительно того, что Рюга хотел от него, начали формироваться на краю его сознания. — Я не думаю, что ты понимаешь, на что ты способен, — продолжил Рюга, и Лайт подавил то, что могло быть смехом или рыданием, если бы он позволил этому вырваться из его горла. Как бы то ни было, вырвался только сдавленный звук. — Думаю, я очень хорошо знаю, на что я был способен. — Лайт-кун, это… Лайт-кун, ты упускаешь суть, — нетерпеливо прервал Рюга. — У тебя есть способности. Ты талантлив и неординарен, и твои навыки дедуктивного мышления уже превосходны. Как только ты будешь правильно обучен, ты сможешь быть очень полезен. — Полезен для кого? Для полиции? Ты не можешь попросить их работать с массовым убийцей. — Для меня, — ответил Рюга, и Лайт ненадолго закрыл глаза. — Великий L хочет помощника? — с горечью спросил Лайт. — Возможно, для начала, — Рюга пристально наблюдал за ним, и Лайт почувствовал отголосок того, что могло быть предвкушением. Не то чтобы у него когда-либо были конкретные планы насчёт того, чего он хотел; он знал только то, чего не хотел, и это была карьера полицейского, как у его отца. Работа оторвала отца Лайта от их семьи, когда Лайт и его сестра нуждались в нём больше всего, и Лайт ненавидел за это полицию. То, что предлагал Рюга, на первый взгляд, казалось, было таким же, но масштабы были намного больше. — На какой срок? — спросил Лайт, зная ответ ещё до того, как услышал его, но ему всё равно нужно было спросить. Несмотря на отвращение, которое он испытывал по отношению к тому, что он сделал, несмотря на ужас от одной мысли оказаться в ловушке профессии, которую он презирал, Лайт не мог не чувствовать трепет от перспективы сблизиться с Рюгой. Шанса, что Рюга может ответить на его зарождающиеся чувства, возможности того, что Рюга тоже может что-то к нему испытывать — зачем ещё он предлагал бы такое нелепое решение, предательски проносилось в голове Лайта, — было почти достаточно, чтобы это выглядело как что-то несущее большую пользу, чем наказание. — Навсегда, — сказал Рюга. — Ты сам заключил, что тебе нельзя доверять свободно передвигаться. Ты бы находился под наблюдением, или были бы приняты меры, чтобы ты не мог вернуться к своим действиям в качестве Киры. — Ты не можешь говорить серьёзно. На секунду Лайт подумал, что это он заговорил, сам не желая того, прежде чем его восприятие идентифицировало говорящего как женщину. Он повернулся и увидел, как Химура шагает вперёд, рассерженная впервые с тех пор, как он встретил её. Лайт никогда не видел в ней ничего, кроме спокойствия, что придавало ярости, окрашивающей её лицо, ещё большее значение. — Эл, — заговорила Химура. — Он должен заплатить за то, что он сделал. — Лайт хотел заниматься чем угодно, кроме работы в правоохранительных органах, потому что это поглотило его отца. Это так, Лайт-кун? Лайт понятия не имел, откуда Рюга узнал об этом, но он не собирался возражать. Особенно учитывая, что несколько минут назад его собственные мысли пошли по тому же пути. — Это так, — подтвердил он. — Он будет не только выступать в роли, которую ненавидит, — продолжил Рюга, — но и сделает это, будучи изолированным от своей семьи и не способным создать собственную. Кроме того, он поможет мне сделать мир лучше. Это гораздо большее искупление, чем его бессмысленная смерть. — Эл, — повторила Химура и покачала головой. — Я… — Всё в порядке, — негромко отрезал Рюга. — Обсудим это в дальнейшем. Позже. Химура резко кивнула и ушла, оставив только Моги и Мацуду стоящими по другую сторону стола. — Вы оба согласны с Химурой-сан? — спросил Рюга. Моги глубоко вздохнул. — Ни один из нас не способен принимать такого рода решения, — ответил он. Мацуда дёрнулся, и Лайт подумал, что Моги, должно быть, наступил ему на ногу или ударил его ногой по щиколотке, чтобы тот не мог говорить. — Лайт пришёл к раскаянию, это многообещающе, но именно система правосудия должна решить, что с ним делать. — Понимаю, — Рюга пристально посмотрел на Мацуду. — Это также ваш анализ ситуации? — Я… — Мацуда посмотрел на Моги, а затем снова на Рюгу. Когда он ответил, он не смотрел на Лайта. — Я думаю, Лайт мог бы совершить великие дела. Но я не знаю, вернётся ли он к тому, с чего начал. — Вы оба свободны, — сказал Рюга и встал. — Что насчёт… — Моги нерешительно указал на Лайта. — Даю слово, что он всё ещё будет здесь завтра, когда оперативная группа соберётся снова. Включая шефа Ягами. После этого сказать было нечего; Лайт остался в комнате наедине с Рюгой. Стол был чист и пуст, клочок бумаги, доказывающий его вину, исчез. — Где он? — наконец спросил Лайт. Слишком много мыслей крутилось в его голове, чтобы обдумать их или остановиться на какой-то конкретной; ему нужно было время. — С тетрадью, — ответил Рюга. — Один и тот же человек хранит их вместе, и я совершенно уверен в том, что они будут надёжно спрятаны и предоставлены, если — и когда — я его попрошу. — Отец, — Рюга посмотрел на него. — Я беспокоюсь за него, — дать тревоге выход было легче, чем пытаться удержать себя от осмысления того, что он сделал, и легче, чем думать о том, что он может или не может чувствовать к Рюге. — Айдзава позаботится о том, чтобы ничего не случилось, — пробормотал Рюга, и Лайт понял, что Айдзава был отправлен, чтобы помешать его отцу принять решительные меры для восстановления семейной чести, даже если общественность не знала о личности Киры. — Он не стал бы, — сказал Лайт, и его тактика уклонения от сотни раздирающих мыслей внезапно дала результаты: теперь ничто другое не казалось таким важным, как его семья. — Только не оставляя Саю. Она всё ещё… — он не смог закончить фразу и тяжело опустился на один из свободных стульев. — Он собирается рассказать моей сестре, — и это ощущалось хуже всего. Саю была человеком, которого Лайт больше всего любил, она была его младшей сестрой, которую нужно было защищать и лелеять, пока она не была готова шагнуть в мир и взять его штурмом. Единственный человек, на которого Лайт мог положиться, когда их мать умерла, потому что отец отсутствовал. — Никто за пределами этой комнаты не узнает, что ты сделал. Слишком велик риск нежелательных последствий. Это была небольшая милость — не то чтобы он её заслужил, — и узел в животе Лайта немного ослаб. Он подумал, что будет лучше, если Саю скажут, что он умер, преследуя Киру, чем то, что он сам был Кирой. Может, это сблизит её с отцом, в отличие от смерти их матери. Лайт внезапно обрадовался, что у его сестры столько друзей: ему не нравилось, когда в их тихий дом вторгались девочки-подростки, но сейчас они поддержат её. — Я собираюсь запереть тебя в твоей комнате, — мягко сказал Рюга, и Лайт подавил возражение. Рюга медленно шёл по коридору. Не единственный раз он делал вдох, а затем колебался, прежде чем выпустить воздух, что представляло собой не столько вздох, сколько осознанное решение хранить молчание. Когда это случилось в третий раз, Лайт не выдержал. — Что? — спросил он, прежде чем Рюга смог принять решение промолчать вновь. — Ты не подходящая компания. — Из-за того, что ты думаешь обо мне? — предположил Лайт, и Рюга вздрогнул. Это было едва различимо, но Лайт видел это и боролся с лёгким волнением, которое концентрировалось в его животе. Даже если Рюга действительно ответит на его чувства или, по крайней мере, на его влечение, Лайт пришёл к осознанию, что не заслуживает этого смягчения. Рюга предлагал ему смыть кровь с его рук, и Лайт не был уверен, что было хуже — что он отчаянно хотел предлагаемого спасения или его ощущение сродни обречённости, что ничего из того, что он совершит, никогда не будет достаточно для искупления. — Я не собираюсь сопротивляться тебе, — пообещал он. — Что бы ты ни решил со мной сделать. — Камеры останутся за пределами твоей комнаты, — Рюга остановился перед дверью. — Но твоё полное сотрудничество будет оценено, Лайт-кун, а не просто отсутствие сопротивления. У Лайта не было на это ответа; у него всё ещё не было достаточно времени, чтобы осмыслить утренние события, не говоря уже о том, чтобы определиться с планом действий. Он проскользнул внутрь, и Рюга не стал ни на чём настаивать. Щелчок замка прозвучал очень громко и как-то окончательно. Лайт ненадолго коснулся двери, прежде чем отвернуться. Ноутбук находился на столе закрытым, а Лайт лежал на кровати, полностью одетый, без обуви, и смотрел в потолок; его мысли наконец сосредоточились на попытке выяснить, как он стал массовым убийцей. Дело не в том, что он не был согласен со смертной казнью; он был полностью согласен с тем фактом, что некоторые преступления заслуживали её. Без таких людей мир был бы лучше. Но ни один человек, думал он, не должен быть в состоянии принимать решение о том, кто заслуживает жизни. — Вот почему у нас есть система правосудия, — проговорил он в пустоту. То, что система правосудия допускала ошибки, было неизбежно: существовали процессы обжалования наказаний невиновных, ложно осуждённых, подумал Лайт. Касательно тех, кто избегал возмездия через тщательно продуманные лазейки, у него не было никаких идей. Устранение лазеек было возможным, но, когда он подумал о людях, которые были бы признаны виновными при нормальных обстоятельствах, он почти смог понять, как Кира находил оправдание своим действиям, приговаривая их к смерти. — Нет, — он сжал кулаки. Боль в ладонях напомнила ему о крови, которая уже была на его руках, потому что он думал, что сможет исполнить роль Бога. — Действия вне закона делают тебя таким же, как те преступники, которых ты пытался наказать. Он не мог остановить своих мыслей, которые безостановочно прокручивал в голове, безуспешно пытаясь соотнести то, что он сделал, с тем, что он помнил, пытаясь не вернуться к идеям, которые привели к существованию Киры. — Если система неадекватна, нужно исправить систему, — сказал он, очень стараясь убедить себя в этом.