Turn the Memory to Stone

— Привет, — он двинулся по улице. Теперь, когда она шла рядом с ним, его нервы не выдерживали. Он откашлялся, намереваясь начать разговор. — Кофе? — предложил он вместо этого. — Да, — согласилась Миса, несмотря на то, что повела его в кафе, в котором, по всей видимости, продавались десятки разновидностей одного только горячего шоколада. Лайт смирился с неизбежным и выбрал в меню наименее непривлекательный пункт. Напиток Мисы выглядел так, будто по меньшей мере наполовину состоял из взбитых сливок и пены, и она подвела его к частично обособленному столику в задней части заведения, который был необъяснимым образом пуст. — Я всегда сижу здесь, — Лайт не знал, что она приходила сюда достаточно регулярно, чтобы иметь личный стол, особенно тот, который явно её дожидался. — Миса, — начал он, когда они сели. — Нам надо поговорить. — Я уже знаю, что ты собираешься сказать, — сказала Миса. Теперь она выглядела несчастной: уголки её рта были опущены, а в глазах блестела влага. — Я люблю тебя, — добавила, не отрывая глаз от своего горячего шоколада. — Но ты это знаешь. — Ты знаешь, почему? — спросил Лайт, пытаясь быть нежным. Миса не заслуживала того, чтобы её сердце было вырвано и разорвано в клочья. Миса не заслужила тетрадь смерти и сопутствующие ей страдания и боль, даже если она использовала её, полностью осознавая свои действия. Он был тем, кто повёл её по этому пути. — Нет, — она покачала головой. — Я просто знаю, что знаю. На мгновение Лайту не пришло в голову ничего лучше, чем объяснить ей, что она была Кирой, что прикосновение к тетради и компания привязанного к ней шинигами — если бы даже он верил, что боги смерти существуют, — принесли бы ей только ужас и что ей будет лучше без него. Но, рассуждал он, если Рюга не вернул её под стражу, то его рассказ о том, что она сделала, только ухудшит положение. Маленький червячок сомнения внутри прошептал, что Рюга только и ждёт доказательства, что правило тринадцати дней ложное, чтобы повторно арестовать Мису. Лайт проигнорировал эту мысль. — Лайт? — он понял, что слишком долго молчал. — Я не могу ответить на твои чувства. Мне жаль. Миса уткнулась лицом в напиток, сжимая керамическую чашку так крепко, что костяшки пальцев побелели. Она поставила её, пустую, если не считать тающей груды взбитых сливок, и осторожно промокнула рот салфеткой. — Я не против. Мне всё равно, если ты меня не любишь. Я просто хочу быть с тобой. Лайт посмотрел на свои руки, свободно сцепленные вокруг собственной кружки, кружащие над своим затемнённым отражением в напитке, к которому он едва прикоснулся. — Я думаю, что испытываю чувства к другому человеку, — проговорил он низким голосом. Звук разбивающейся керамики напугал Лайта настолько сильно, что он отодвинул свой стул, чтобы оглянуться в поисках нападавшего, при этом отбросив кружку в сторону. Растекающаяся лужа какао разлилась по краю стола, капая на пол, поскольку Лайт не видел, кто напал на них. Остальные посетители довольно переполненного кафе уставились на них двоих, и воцарилось безмолвие. Когда фоновый шум начал возобновляться, Лайт наконец оглянулся и увидел Мису — не обращающую внимания на какао, начинавшее пачкать её юбку, — с устремлённым вниз лицом и вздрагивающими плечами. — Ты плачешь? — нерешительно спросил он. Миса посмотрела на него: теперь глаза были сухими. Она явно была в ярости, а не расстроена, и Лайт понял, что это она бросила кружку. Один из сотрудников кафе прибыл, чтобы молча начать собирать осколки, и Миса вышла наружу, не дожидаясь, пока Лайт последует за ней. Ему потребовалось несколько минут, чтобы догнать её; она двигалась быстрее, чем он думал, как она может ходить на каблуках длиной в девять сантиметров. — Миса, — позвал он всё ещё неуверенно. Она остановилась и развернулась к нему. — Я не хочу сейчас с тобой разговаривать. Я пытаюсь быть счастливой за тебя и… кем бы она ни была, но это действительно очень сложно. — Я не… я не встречаюсь ни с кем другим, — сбивчиво сказал Лайт. Миса чуть спокойнее скрестила руки. — Я верю тебе, но всё равно не хочу с тобой разговаривать. Уходи, Лайт, и позволь мне быть несчастной в этом мире. Лайт пообещал себе, что она будет в безопасности от тетради смерти и расследования дела Киры, если он оставит её одну. Ей не нужно было, чтобы он кружил вокруг неё, ей не нужно было, чтобы он заботился о ней, и то, какую роль он играл для неё в прошлом, больше не имело значения. Он был в этом уверен — ей лучше полностью отделиться от него. Мысль, что Эл вынесет окончательный вердикт о причастности Мисы к делу Киры согласно результатам правила тринадцати дней, снова всплыла на поверхность, и Лайт так же решительно оттолкнул её. По крайней мере, у Мисы будет несколько дней иллюзии свободы. Вагоны были менее переполнены к тому времени, когда Лайт вернулся в штаб расследования, подчиняясь строгому ритуалу дезинфекции Ватари. Он почувствовал себя легче, немного свободнее, как будто разрыв с Мисой снял с его плеч физический груз. Он понял, что дело не только в том, что он больше не чувствовал себя обязанным — пусть даже незначительно — перед Мисой; признаться кому-то ещё, что он был заинтересован Рюгой, что он хотел быть с Рюгой, было таким же освобождением. Лайт поднялся на лифте вверх, прокручивая в уме это откровение, и пришёл к выводу, что Рюге пора было перестать избегать его. Он твёрдо кивнул и вышел из лифта на этаже, который, как он был почти уверен, был этажом Рюги. Лайт никогда не оказывался в пространстве, которое Рюга считал своим; единственная причина, по которой он думал, что знает, где его найти, заключалась в том, что когда-то он взял на себя обязанность изучить планировку здания и был вполне уверен, что выяснил, где находится всё важное. Наличие здесь Рюги, который был Эл, означало, что места, которые он выбрал, считались важными, и Лайт отметил их соответственно. Он остановился перед дверью, которая теперь напоминала любую другую дверь в здании, и постучал. Ответа не последовало. Лайт взглянул на камеру, сканирующую пространство, расправил плечи и снова постучал. — Перестань дуться, Рюга, — сказал он достаточно громко, чтобы его было слышно через дверь. Дверь оставалась упорно закрытой, пропуская поступающий через неё звук. — Это смешно, — сказал ему Лайт. — Ты знаешь это не хуже меня. Он постучал сильнее, пытаясь повернуть ручку. Дверь была заблокирована: ручка не опускалась ни на миллиметр. Лайт хлопнул по ней ладонью. — Выходи оттуда. — Лайт-кун устраивает сцену, — проговорил Рюга позади него. Не услышав шагов Рюги, Лайт едва не вскрикнул от удивления. Но он не вздрогнул — он силой воли застыл на месте на долю секунды, которая потребовалась, чтобы убедить себя, что нет причин для испуга, и спокойно обернулся. — Рюга. Ты меня избегал. — Лайт-кун вряд ли является центром мира, — сухо ответил Рюга. Он не сказал, что у него много других приоритетов, о которых он не обязан отчитываться, но Лайт почти слышал это в его голосе. — Я думал, ты перестанешь называть меня в третьем лице, — Рюга достаточно прятался; ведь он не собирался продолжать делать это даже в непосредственной близости с Лайтом? — Так и было, — сказал Рюга, что в любом случае не было признанием. Лайт едва не скрежетал зубами от разочарования, но ему потребовались некоторые усилия, чтобы сохранить лицо абсолютно спокойным. — Нам нужно поговорить, — это были те же слова, которые он использовал в разговоре с Мисой, за исключением того, что на этот раз он действительно беспокоился по поводу результата. Он попытался изгнать бабочек из своего желудка, напоминая себе, что, что бы ни прозвучало — или ни произошло — между ним и Рюгой, они должны работать вместе. Это была неудачная тактика. — Возможно, я поставил Лайта-куна в неудобное положение, — уклончиво ответил Рюга. — За что я хотел бы извиниться, — он тоже не смотрел на Лайта, когда говорил это: его глаза были устремлены в стену в нескольких сантиметрах слева от Лайта. — Ты… что? — красноречие Лайта снова покинуло его, и он устал от этого. Никто, кроме Рюги, не оказывал на него такого влияния, и Рюга был на это способен, даже когда на самом деле этого не хотел. — Насколько я помню, это я поцеловал тебя. Рюга моргнул; их глаза практически встретились, прежде чем он пришёл в себя и снова уставился в то же место на стене. — Использовать Лайта-куна было неуместно. Лайт-кун — мой друг, и мне дано понять, что у таких отношений есть границы. Лайт неэлегантно фыркнул. — Отличное время, чтобы начать беспокоиться о границах. Уловка сработала: Рюга снова моргнул и действительно посмотрел на него. Его несовершенная маска безразличия треснула ещё сильнее. — Прошу прощения? — Ты устроил мне засаду в душе. Ты меня похитил. Ты приковал меня к себе наручниками. Ты запер меня в тюремной камере… — Ты просил меня сделать это, — перебил Рюга, но, по крайней мере, теперь он обращал на Лайта внимание. — Ты поставил камеры в моём доме, — продолжил Лайт, заглушая его слова, — ты преследовал меня в университете, я мог бы продолжать, Рюга. Границы — это не то, что тебя останавливает. — Понимает ли Лайт-кун, что он говорит? — маска ледяного спокойствия вернулась, но Лайт видел, насколько она рваная по краям. — Моя точка зрения, — заключил Лайт, потому что если он говорил об этом, то был полностью в этом уверен, — такова, что ты хочешь от меня чего-то, что я полностью готов дать, так что перестань избегать меня и просто прими это! Всё, что находилось под маской Рюги, прорвалось наружу, и напряжение в коридоре заметно переменилось с конфронтационного на сгусток электрических зарядов, которых Лайт никогда не чувствовал. «Это почти как быть впереди и в самом центре на концерте», — подумал он; энергия кипела в узких промежутках между толпой, отражалась на сцене и возвращалась десятикратно, а затем руки Рюги сжимали его плечи, а его язык оказался во рту Лайта. Отстранённо Лайт ощутил, как его спина ударилась о стену, но это абсолютно померкло в сравнении с тем, как он мог чувствовать Рюгу, прижатого к своей груди, настойчивого, но с выражением почти отчаяния на лице. Лайт инстинктивно поймал его, притянул ближе, как будто он мог втянуть Рюгу прямо себе под кожу, если бы постарался. Рюга, сводя с ума, остановился практически сразу же, когда Лайт обнял его, всё ещё почти касаясь губ Лайта. — Не здесь, — прошептал он; дыхание опалило кожу лёгким теплом со слишком сладким ароматом желатиновых пакетов сока и чрезмерно засахаренного чая. — Там? — Лайт не растерялся. Подобрать слова было на удивление трудно, учитывая, что кровь, очевидно, полностью ушла из его мозга, приникнув к другим частям организма. Рюга начал смеяться, уткнувшись лицом в шею Лайта. Лайт внезапно обнаружил, что его сознание прояснилось и жар, скапливавшийся глубоко в животе, начал рассеиваться. — Неприлично смеяться над кем-то в таком положении, — заметил он. Смех Рюги оборвался, как будто щёлкнули выключателем, и он лизнул основание горла Лайта достаточно легко, чтобы это можно было не почувствовать. — Я не думаю, — заговорил он; его губы касались кожи Лайта с каждым произносимым словом, и снова оказалось очень трудно сосредоточиться на их смысле, — что ты хочешь продолжить это в апартаментах Ватари. — Что… — начал Лайт, когда ему наконец удалось разобрать предложение. Рюга снова засмеялся, тихо и почти беззвучно, и нежно укусил Лайта чуть выше ключицы. Он послал волну тепла прямо вниз, и Лайт не смог удержать стон в собственном горле. — Моя комната там, — Рюга высвободился из рук Лайта. Он двинулся по коридору, остановившись спустя несколько шагов и оглянувшись через плечо. Лайт не сдвинулся с места. — Если ты… — начал он. — Если ты хочешь. — Если я хочу, — пробормотал Лайт. — Ты когда-нибудь делал это раньше? Ему потребовалась минута, чтобы подчинить свои ноги движению, и это не было чем-то, что когда-либо случалось с ним с его предыдущими подругами или в тот единственный раз, когда он делал что-то подобное с мужчиной. — Если нет, это будет проблемой? — Рюга хорошо скрывал свою внезапную уязвимость; если бы Лайт не знал, что искать, он бы не увидел этого. Эти слова обрушились на него медленной волной холодной воды, похоронившей тепло, всё ещё горящее глубоко внутри, но не погасившей его. — Ты понятия не имеешь, что делаешь, не так ли? — Лайт наконец сумел оттолкнуться от стены. — Это будет проблемой? — повторил Рюга, и Лайт вздохнул. — Не для меня, — сказал он. — Но я не хочу подталкивать тебя к тому, чего ты не хочешь. Глаза Рюги сузились. — Я думал, что мы очень чётко понимаем, чего я хочу. Лайт позволил ему пройти по коридору в комнату, которую почти ожидал увидеть: суровую и почти пустую, за исключением единственной стены, практически полностью занятой скоплением мониторов и головокружительным набором электрического оборудования; с не более чем приемлемо функциональной кроватью, вставленной в противоположный угол словно бы как нечто запоздалое. Рюга остановился на пороге, впустив Лайта лишь через несколько секунд, но благодаря этому жесту и разговору в коридоре Лайт почувствовал, что настроение испортилось. — Рюга, — тот снова не смотрел на него. Он быстро устранил не свойственное ему выражение, собираясь что-то сказать. Прежде чем он смог заговорить, Лайт прервал его. — Мы не должны торопиться. Нам нужно вместе работать над этим. Дюжина мыслей промелькнула на лице Рюги слишком быстро, чтобы Лайт мог опознать какую-то из них, но он кивнул. — Лайт-кун, как это часто бывает, прав. — Я не пытаюсь тебя оттолкнуть! — огрызнулся Лайт, обиженный предположением Рюги и его нежеланием говорить это вслух. — Я пытаюсь понять, как поступить правильно! Рюга просто посмотрел на него, и его безэмоциональность наконец уступила место задумчивости. — Это не та область, в которой у меня много практических знаний, — сказал он наконец. — Я доверяю тебе. Эта фраза потрясла Лайта до глубины души; не было других слов, которые Рюга мог бы сказать и которые оказали бы на него более глубокое воздействие, и он знал, что Рюга знал это. — Я постараюсь дожить до этого времени, — сказал он серьёзно. — Я в этом уверен, — Лайт не знал, было ли это ожиданием или страхом, вызвавшим у него мурашки по спине. Он вздрогнул, когда прошёл внутрь, покачал головой, когда Рюга вопросительно посмотрел на него. На заднем плане мерцали экраны, показывая пустые комнаты здания. Никого не было видно ни на одном из отображений, но Лайт видел, как Рюга долго смотрел на одно из них. Настала очередь Рюги покачать головой при вопросительном взгляде Лайта. — Ничего, — пробормотал он, оказываясь между Лайтом и экранами. Рюга снова прильнул к Лайту — медленно, после каждого движения дожидаясь того момента, пока Лайт разделит или отвергнет его, пока его не прижмут к себе почти так же сильно, как в коридоре снаружи. — Я хотел бы продемонстрировать своё доверие к тебе, — проговорил он, и Лайт обнаружил, что настроение, возможно, всё же не было разрушено.