Love me tender, love me sweet You have made my life complete
Кабинет Защиты от Темных Искусств был большим и светлым. Высокие окна открывали вид на Запретный лес и домик Хагрида, под ними стоял большой дубовый стол, заваленный не до конца проверенными работами учеников; над столом всегда, в любое время дня и ночи, порхало Самопишущее перо — предмет зависти всех учеников, делающее пометки в бесконечных пергаментах. Профессор Квиррелл сдвинул парты под окна, освободив вторую половину комнаты под практику. Практиковался первый курс нечасто, слишком занятый теорией и все новыми и новыми волшебными существами, которых профессор доставал из подсобки. Гарри начинал подозревать, что на нее наложено какое-то заклятие: она точно внутри больше, чем снаружи. Он лениво попинал ножку парты. Все о привычках и отличительных признаках ведьм он уже выписал и теперь был уверен, что ни одно чудовище, маскирующееся под человека, не сумеет засунуть его в печь. Остальные все еще безуспешно пытались вспомнить то, что читали вчера, и только Грейнджер, как обычно занявшая первую парту, яростно строчила уже второй лист пергамента. Гарри еще раз оглядел свою работу. У него было написано раза в три меньше. Он с особенным вниманием прошелся по всем пунктам, убеждаясь в том, что ничего не забыл. Можно, наверно, добавить что-нибудь еще, но он уже выписал все самое главное. В какие бы мелочи там не ударялась Гермиона, смысла он в них не видел. В конце концов Гарри равнодушно пожал плечами и вернулся к оглядыванию кабинета. Его взгляд задержался на профессоре. Он стоял в другой, полупустой части комнаты и внимательно рассматривал неизвестное Гарри существо, недвижимо замершее в клетке. До этой части свет опускающегося солнца доходил хуже, отбрасывая на стену длинные темные тени и скрывая лицо профессора во мраке. В Хогвартсе было много странных людей и еще больше странных преподавателей. Каждый со своей причудой, необычной манерой говорить или дурацкой деталью одежды. Со временем Гарри научился откидывать это все в сторону, оставляя только самое главное и открывая свету самых обыкновенных людей: Снейп походил на десяток других, столь же злобных, учителей из Литтл Уингинга; профессор Макгонагалл мало чем отличалась от строгих старушек из городского совета; профессор Спраут смахивала на его соседку, а Хагрид напоминал школьного охранника, мистера Брауна. Только профессор Квиррелл ни на кого не походил. Его длинные пальцы, без остановки поглаживающие огромного серо-зеленого варана, цепкие глаза, внимательные и бесстрастные, даже когда он нервно заикался посреди особенно сложной лекции, и огромный тюрбан, притягивающий к себе все внимание, не походили ни на что виденное Гарри ранее. По какой-то причине профессор казался ему загадкой, только и ждущей, чтобы ее раскрыли. Будто почувствовав его взгляд, Квиррелл слегка повернул голову. Теперь внимательно изучали самого Гарри. В пустых серых глазах профессора появилось какое-то странное напряжение, и Гарри почувствовал себя непривычно маленьким, практически беспомощным перед чужой жуткой силой. Голову прожгло резкой болью. Он схватился за лоб, тихо шипя. Шрам- Его шрам горел! Белая, ослепляющая боль ползла ниже и ниже, отдаваясь в глубь, расходилась чуть в стороны, обнимала колючими плетями и горела, выжигая всю разумность боже он сейчас умрет он что так умрет нет помогите хватит хватит Гарри замер, болезненно скрючившись и смаргивая слезы. Боль прошла. Немного ныли остатки волн, расходящихся во все стороны от шрама, немного тряслись руки, судорожно прижатые ко лбу, и сам Гарри все еще немного истерично хватал ртом воздух, пытаясь успокоиться, но боли не было. Он осторожно, боясь спровоцировать новый приступ, распрямился. Огляделся. Комната была такой же как раньше. Ни удивленных взглядов, ни насмешек. Никто не заметил? Он глубоко вздохнул, восстанавливая дыхание. Никто не заметил. Все в порядке, никто не заметил, никому не надо знать. Гарри быстро зарылся руками в волосы, приводя их в подобие порядка. Никто не видел, он никому не скажет и скоро забудет это так, будто ничего и не происходило. Ничего такого и не происходило. Подумаешь, старая ранка дает о себе знать. Видно, не настолько уж его лоб чугунный, как говорят. И вовсе это не связано с болью на церемонии распределения. Вовсе нет. Гарри, панически ощупывающий взглядом кабинет, зацепился за Квирелла. Тот стоял как ни в чем не бывало и не сводил с него пристальных серых глаз; на его губах играла тонкая улыбка. Гарри вздрогнул. Профессор выглядел так, будто следил за редкой зверюшкой, а не учеником, только что чуть не отключившимся от боли. Не успел он подумать об этом, как привычно тихий голос Квиррелла разнесся по кабинету, отвлекая всех от их работ: — Если м-мистер П-поттер закончил, он может сд-давать работу. — Он дружелюбно кивнул Гарри. — Ост-тальные м-могут писать еще п-пять минут. Это встряхнуло всех. Грейнджер начала писать еще быстрее, едва не прорывая пергамент пером, остальные отчаянно завозились, пытаясь подловить момент и подсказать друг другу. Гарри послушно отдал работу подошедшему профессору. Чужие холодные пальцы мазнули его по запястью, чужие холодные глаза внимательно пробежались по кривоватым строчкам. Профессор улыбнулся. И одобрительно кивнул. — Пять баллов Сл-лизерину. Что-то в груди Гарри счастливо оборвалось. Он никогда не бывал на американских горках, но догадывался, что примерно так они и ощущаются: всепоглощающий ужас сменяется сначала томительным ожиданием, а потом и ярким, почти неконтролируемым потоком счастья, легкими пузырьками заполняющими всю его грудную клетку; даже дышать стало самую капельку тяжело. Все мысли о боли и страшных глазах вымыло этим потоком колючих мыльных пузырей, и Гарри пришлось прикусить губу, физически удерживая себя от счастливого смеха. Его первые баллы! Его первые, полностью самостоятельно заработанные баллы! За те пару недель, что он провел в Хогвартсе, Гарри почти уже смирился со своей неодаренностью в делах академических. Постоянные Тролли от Снейпа, сложные вязи непонятных формул по Трансфигурации и планеты, отказывающиеся вставать в нужные позиции на Астрономии, — учеба здесь никому не давалась легко, но Гарри, до этого без особого напряжения державший планку у магглов, чувствовал, что начинает сдаваться. Трансфигурация была не настолько интересна, чтобы всерьёз прикладывать к ней столько усилий, сколько от них требовалось; на Астрономии он засыпал, а Снейп (и Гарри в этом уже убедился) будет продолжать ставить ему Отвратительно в любом случае, как бы усердно Гарри ни готовился. Профессор Квиррелл был первым — не только в Хогвартсе, но и вообще — преподавателем, который выделил его. Да еще и наградил! Теперь даже то, как бесстрастно-любопытно чужие глаза оглядывали его пару минут назад, воспринималось совсем по-другому. Будь здесь Снейп, Гарри бы уже триста раз обвинили в симулировании и «Вам внимания не хватает, Поттер?», а любой другой преподаватель поднял бы унизительную бучу, попутно показав всему классу его жалкое состояние. Квирелл не сделал ни того, ни другого, и Гарри был даже немного благодарен. Он осмотрел его, пытаясь уложить в голове новую информацию. И осторожно улыбнулся. Улыбка, маленькая, несмелая и благодарная, ощущалась на губах почти не нормально естественно.***
Мальчишка был совершенно обычный. Даже простой. Единственное, что выделяло его из общей толпы — ядовито-зеленые глаза. И те достались ему от матери. Все остальное дал ему Лорд. Пророчество, известность, чудесный шрам, рассекавший лоб, проходящий через глаз и спускающийся на щеку, — все это Лорд. Сам по себе мальчишка был ничем. У него не было ни усидчивости, ни усердности, ни хотя бы увлеченности. Он не желал — в его волшебных глазах не было ни крупицы того жгучего желания, которое Лорд видел в своих последователях ежедневно, — желания понять, научиться, стать лучше, стать выше всех остальных. Это даже разочаровывало. Он был талантлив, несомненно, сегодняшнее занятие отлично это доказало. Равно как и десяток всех предыдущих. Он умел видеть самое важное, не зацикливаться на мелочах и подстраиваться под ситуацию — и заклинания вылетали из-под его палочки так, будто для него не было ничего более естественного. Он пренебрежительно фыркнул. Этим могли похвастаться больше половины студентов. На таланте далеко не уедешь — и уж точно не сделаешь из ребенка достойного соперника. Что в нем могло так заинтересовать Лорда? Сейчас они были практически единым целым — он не знал, где заканчивались его мысли и начинались мысли его Господина. Оттого же он не мог сказать, был ли он так зациклен на Гарри Поттере из-за его репутации Мальчика-Который-Выжил или из-за зацикленности самого Темного Лорда. А это были две совершенно разные ситуации. Людская молва могла ошибаться — Лорд не ошибался никогда. Жгучая волна непонимания шла прямо из желудка, переворачивая все на своем пути. Что, черт возьми, Он нашел в мальчишке? Впрочем, второй ребенок мог похвастаться еще меньшим. У Невилла Лонгботтома не было даже шрама — только неуверенный взгляд. Должно быть, милорд выбирал меньшее из двух зол. В их случае — большее. Он покачал головой, отстукивая нетерпеливо-раздраженный ритм кончиками пальцев. То, что осталось от Квиринуса Квиррелла, странно переплеталось с жалкими остатками великого разума, выливаясь в совершенно непонятные ему эмоции. То, что когда-то было учителем, желало ему помочь. Видеть, как ребенок склонился над столом, содрогаясь от мучительной боли, было невыносимо. То, что хранило в себе остатки Лорда, внимательно изучало его. Запоминало и архивировало: он вздрагивает, он судорожно сгибается, он испуганно хватает ртом воздух и смотрит на него, не отрываясь, будто надеясь на что-то. Надеяться на своего врага — глупейшая вещь на свете. Вместе эти несовместимые части его нового тела стояли, не шевелясь и не отрывая от ребенка жадных глаз. Гарри Поттер не был ни героем, ни гением, ни внеземным чудом, которое описывали слухи, зародившиеся после их смерти. При всем этом он был совершенно по-особенному зачаровывающим.***
Из мыслей Гарри вынырнул только тогда, когда ему со всей силы прилетело от Селвина, догнавшего его сзади. Гейб громко рассмеялся и бездарно сымитировал голос профессора: — П-п-п-пять б-баллов Сл-лизерину, мистер П-п-поттер! — Он снова похлопал его по спине. — Сознавайся, откуда узнал про опрос? Профессор не предупреждал — Грейнджер бы точно запомнила. Гарри легко улыбнулся. Раз Селвин в таком хорошем настроении, то, может, даже не станет ворчать из-за шпильки. Он еще раз покосился на его короткий светлый ежик: на что Селвину столько заколок он совершенно не представлял. — Птичка напела. — Он деланно-равнодушно пожал плечами, пряча хитрую улыбку. На этом факультете легко добытые знания ценить не умели. Гарри, может, все еще не научился быть как они, но уже отлично понимал, что надо делать для того, чтобы держать их в границах разумного. — О-о-о, — протянул Селвин, включаясь в игру, — ты что, запытал в наших подземельях бедняжку пуффа? Так знай, Поттер, мы тут такое не поощряем. — Ага, точно, — сзади донесся мелодичный голос. — В нашем доме насилие только психологическое, да, Селвин? Для всего остального у нас кишка тонка, а? Едва заметное растягивание гласных и дурное настроение сказало Гарри все, что ему нужно было знать: Тео опять провел слишком много времени с Малфоем. Зачем они продолжали дружить, если терпеть друг друга не могли, Гарри решительно не понимал, но в их высокие чистокровные отношения предпочитал не лезть — целее будет. Гейб, впрочем, не стал даже пытаться понять причину чужого раздражения, мгновенно включаясь в перепалку. Гейб и Тео не ладили. Совершенно. Их семьи, единственные из всех четырех его соседей, приняли непосредственное участие в войне. Обе носили Метку, и обе избежали наказания. Честно признаться, Гарри, как только немного разобрался со всеми этими «пожирательскими» делами и с помощью Рона разузнал о семьях своих однокурсников, тут же начал готовиться к масштабной войне: он, может, и не собирался прилагать усилия и соответствовать всем навешанным на него титулам, но остальным это так просто не объяснить. Первую неделю с ним едва ли говорили: то ли ждали, что он начнет бросаться заклинаниями, то ли сами боялись начать бросаться заклинаниями. Как только стало ясно, что на воспетый в легендах образ Гарри, мягко говоря, не очень-то походит, появились желающие с ним подружиться. Гарри к такой резкой перемене отнесся настороженно и, как оказалось, не зря. Стоило всем его новоявленным друзьям осознать, что у Поттера нет буквально ничего, кроме сомнительной славы и десятка галлеонов из родительского хранилища, они тут же и отвалились. И слава Мерлину — Гарри такое внимание уже начинало порядком надоедать. По итогу он совершенно пропустил первые две недели повседневной школьной жизни своих соседей. Дэмиен Перро, тихий и застенчивый, не разговаривал вообще ни с кем и уж точно не собирался говорить с одиозным Поттером. Джереми Гамп завел невероятное количество друзей на Когтевране и в подземельях появлялся редко. Оставшиеся двое, Теодор Нотт и Гейбрил Селвин, оба с отцами-Пожирателями, оба одинаково сильно ненавидящие свои полные имена и Астрономию, просто обязаны были поладить. И Гарри небезосновательно боялся, что поладят они за его счет. Друзей у него никогда не было, а вот врагов, друживших против него, было немерено. Именно поэтому первые недели он прятался от восторженных фанатов где угодно кроме собственной комнаты, твердо намеренный держаться от Нотта и Селвина подальше. И именно поэтому он совершенно не представлял, что же послужило причиной их затянувшемуся конфликту. Факт оставался фактом — друг друга они не переносили. Зато Гарри и Тео, пару раз потерявшись вместе в коридорах Хогвартса, сформировали если не дружбу, то как минимум крепкий союз. Как все пришло к этому, Гарри тоже совершенно не представлял, но жаловаться не собирался. Тео, хоть и общался с Малфоем, на данный момент был единственной положительной константой на все подземелья. Гейб был слишком ветреным и менял свое мнение о людях по несколько раз в день, не меньше; Дэмиен и Джереми с успехом игнорировали сразу всех своих соседей, а весь остальной факультет с успехом игнорировал самого Гарри. Так что да, единственная положительная константа — сын Пожирателя. Жалкая картинка, но — и Гарри повторит это всем желающим — у магглов хуже. Тут у него есть Рон. И Невилл. И хотя они с Тео все еще не особо друг другу доверяют, с ним весело. Тео тоже в некотором роде классный. Впрочем, недостаток друзей с лихвой окупало количество недоброжелателей. Чего только один Малфой стоил. Тот все еще не оправился от того удара, который нанес его гордости отказ пожать руку, и, будь Гарри человеком попроще, он, наверно, даже пожалел бы, что не подыграл в тот день блондину. Но Гарри был Гарри, и его все происходящее разозлило только сильнее. А уж его постоянные намеки на то, что Поттер слишком комфортно себя чувствует в окружении львов, равно как и непрекращающиеся выпады в сторону Невилла, и вовсе не оставили никакой надежды на улучшение их отношений. Из мыслей его выдернул тихий голос незаметно появившегося рядом Дэмиена: — И все-таки, откуда ты знал? Он был ненормально бледный и молчаливый для одиннадцатилетнего мальчика, а его почти белые, стеклянные глаза зачарованно смотрели на мир, не обращая никакого внимания на людей. Гарри это не смущало: в его голове отдаленность Дэмиена была подобна прохладному ветерку в жаркий день — слишком уж много народу пыталось влезть в его жизнь за последние пару недель. Странностей Гарри повидал достаточно; нежелание быть частью толпы ему импонировало, а застенчивость мальчика напоминала ему о Невилле. Так и так, Перро ему нравился, пусть тот и не отвечал ему тем же. Так что, немного подумав, Гарри дал ему честный ответ: — Рон сказал. — Хм, — голос Перро не прибавил ни громкости, ни особой заинтересованности, — понятно. Ему этого, кажется, хватило, и Дэмиен пошел быстрее, отдаляясь и от Гарри, и от его так и не прекративших ссору компаньонов. Гарри задумчиво проводил его взглядом. Что-то в нем напомнило ему о профессоре Квиррелле. То ли собранный взгляд холодных глаз, то ли безразличная заинтересованность — будто собирает данные для научного эксперимента. Мальчик ему нравился. Профессор тоже. Гарри подавил легкую дрожь, прошедшую вниз по позвоночнику. То, что профессор не стал разводить панику, было хорошо — Гарри был рад. И уж точно он был рад тому, что профессор не попытался использовать происходящее против него, как это точно сделал бы Снейп. И все же… Гарри вспомнил ледяные глаза, приковавшие его к месту. Профессор не просто не собирался ему помогать — он изучал. Будто вместо Гарри он видел одного из сотни рассаженных по клеткам чудовищ. Будто ему нравилось то, что он видел. Гарри отогнал от себя глупую мысль, не давая себе времени даже додумать ее до конца. Вспоминать неприятную сцену не хотелось. Гордо вздернув голову, резким движением надеясь вытрясти из черепа все глупости, он прибавил шагу, вслед за Перро направляясь в комнаты, оставляя позади продолжающих ругаться чистокровок. Всю следующую ночь ему снились толстые прутья клетки и чудовища, не отводившие от него голодных взглядов. Только с рассветом он понял, что прутья окружают его.Love me tender, love me sweet Never let me go