The boy

Он стоял на пороге огромного зала, утопающего в темноте и плохо пахнущей воде. Напряженный, Невилл сделал первый шаг вперед, и тут же, будто только его и дожидаясь, факелы на стенах вспыхнули бледным колдовским пламенем. Мальчик замер, чувствуя себя вспугнутым зайчиком. Ничего не происходило. Уходящие вверх колонны, обвитые каменными змеями, будто следившими за каждым его движением, стояли без звука, поднимаясь до самого укрытого темнотой потолка и отбрасывая длинные темные тени. Тонкий слой воды и глубокие лужи, разливающиеся со всех сторон, загадочно мерцали в пляшущем свете факелов, отвлекая на себя все внимание от неосвещенных углов, в которых, догадывался Невилл, и пряталось-то все самое страшное. Он гулко сглотнул. Сердце стучало так сильно, что, казалось, давно должно было привести к нему василиска, но ничего не происходило. Вдруг что-то шевельнулось. Невилл мгновенно вскинул палочку и приготовился закрыть глаза. Раздался шаг. Другой. Из непроницаемой темноты, будто заново рождаясь, медленно выходил Гарри Поттер. Мальчик выглядел странно — почти белоснежный в полутьме комнаты, с антрацитово-черными волосами и ярко-зелеными глазами, по-животному поблескивавшими в темноте. Невилл сглотнул. Следовало окликнуть друга, сказать, что все в порядке, что он пришел сюда за ним, но язык будто присох к небу, завороженный странным зрелищем. Он остановился. Пальцы, крепко сжимающие уже знакомый дневник, дернулись и распрямились с практически слышимым скрипом. Дневник раскрылся, зашелестев чистыми листами. На каком-то одному ему известном месте Гарри остановился, достав красивое гусиное перо, и резкими размашистыми росчерками что-то написал. Развернул. С чистого, немного пожелтевшего от старости листа на Невилла глядели большие кривые буквы:

БЕГИ

Темные густые чернила собирались в уголках надписи, будто в ранах, и с глухими шлепками падали на пол. Кап-кап. Кап-кап. Кап-кап. Какое-то время это был единственный звук, разрывавший тишину подземелья, однако совсем скоро Невилл, к своему ужасу, услышал кое-что еще. Топ-топ. Топ-топ. Шлеп. Кто-то еще выходил в круг света, мягко задевая воду, разлитую вокруг. Неужели с ними был кто-то еще? Прятался в тенях, оставаясь незамеченным? Поэтому Гарри писал, но не говорил? Стоило ли Невиллу бежать, как он просил? Из темноты показалась фигура. Гарри весь как-то сжался, закрывая дневник и снова прижимая его к груди. Фигура за ним медленно росла, не спеша подходя к детям, будто хищник, абсолютно уверенный в том, что жертва больше ничего не может ему противопоставить. Тень упала ему на лицо, и совсем скоро на плечо опустилась изящная рука. Гарри обмяк и то ли свалился, то ли прижался к боку незнакомого парня. Парень был красивый — аккуратно уложенные волосы, аккуратно сидящая слизеринская форма и аккуратно-вежливая улыбка — Невилл сразу решил, что он ему не по душе. Будто этого было мало, парень был совершенно ему незнакомым — неплохое достижение с учетом того, что в школе было в лучшем случае человек двести, и все они виделись как минимум три раза в сутки. Будто и этого было мало, парень прижимал к себе Гарри каким-то странным собственническим жестом и вел себя так, будто ничего странного не происходит — будто все идет так, как должно. Нет, все-таки этот парень Невиллу совсем не нравился. Незнакомец улыбнулся. — Невилл Лонгботтом, верно? У него был мягкий ласковый тембр, странно сочетавшийся с холодными жестокими глазами, больше напоминающие сапфиры, чем настоящие глаза. Парень был красив какой-то странной, пугающе-неестественной красотой — совсем не похожей ни на приземленное очарование Гарри, ни на милость парочки девчонок с их курса. — В-вы, — его голос немного дрогнул, — Наследник Слизерина? Парень змеиным жестом склонил голову к плечу, не спуская с него изучающего взгляда. — Я бы так не сказал. А кто ты такой? Невилл удивленно моргнул. Разве он не сам только что назвал его по имени? — Я Невилл. Невилл Лонг- — Нет. Нет? Резко стало еще непонятнее. Он вполне уверен, что просыпался с утра Невиллом Лонгботтомом. — Я спрашиваю: ты Герой или ты Подделка? Что? О чем это он говорит? — М, Невилл Лонгботтом? Ты знаешь? Черты его лица заострились, обезображенные каким-то голодным любопытством. Невилл глубоко задумался. О чем это странный, непонятно откуда взявшийся старшекурсник говорил? …Мог ли он иметь в виду пророчество, рассказанное им Дамблдором? Мог ли Гарри ему рассказать? Мысль была абсурдная и неприятная, как и весь сегодняшний вечер, так что Невилл не стал отметать ее полностью и честно ответил: — Я не знаю. Любопытство свалилось с чужого лица будто маска, обнажив скуку и даже что-то похоже на презрение. — Действительно. — Он говорил скучающе, чуточку растягивая слова, а его рука, будто подчиняясь привычной рутине, зарылась в волосы Гарри, мягко массируя и пробуждая в Невилле волну злости. — Откуда тебе знать. Дневник выпал из ослабевших пальцев Гарри, оставшись лежать на полу бесполезным куском бумаги. — Не то чтобы это было важно. Не то чтобы хоть один из вас уйдет отсюда живым. Странное чувство дежавю скрутило его легкие. Что-то было не так. Что-то было ужасно знакомо-неправильно во всем происходящем. — Кто ты? — Вопрос вышел из горла наждачной бумагой, охрипше-сдавленный. — Я не видел тебя в Хогвартсе. Откуда ты взялся? Парень фыркнул. — Ну конечно видел. В конце концов, я почти месяц провалялся в твоем рюкзаке. Что-то похожее на большой тяжелый камень заняло собой все пространство у солнечного сплетения, мешая дышать. Интересно, была ли это та самая горькая правда, которую бабушка так часто припоминала? — Гарри нашел меня в начале года — можешь себе представить, как счастлив я был? И позже, когда понял, что и второй ребенок пророчества находится здесь же, буквально в шаге от меня? Его рука продолжала нежно поглаживать Гарри по голове. С каждой пройденной секундой и с каждым сказанным словом этот простой жест начинал злить его больше и больше. Кем он себя считал? Какое вообще право он имеет так трогать его друга? — Ты должен оценить мою щедрость, Невилл. Ни разу я не попытался добраться до тебя напрямую. А ведь ты просил, помнишь? Даже привлек своих друзей. Кажется, парень заметил, что Невиллу не нравится, что он делает со своими руками. Уголки его губ дернулись, растягиваясь в оскале. — Но я ничего не сказал. Я знал, что Гарри вернется за мной. — Улыбка стала издевательской. — Гарри меня, — рука жестко впилась в волосы, оттягивая голову назад и оголяя тонкое горло, — любит. Зрелище было… неприятное. Невилл, наверно, и сам бы не смог сказать, что во всем происходящем злило его больше: непривычная, нехарактерная безропотность Гарри, послушно оголившего горло и не издавшего ни звука, или странная уверенность незнакомца в том, что он имеет на подобное обращение какое-то право. Будто Гарри был его личной вещью. Или домашней зверушкой. Он сжал зубы, сдерживая поток негодования. — Что ты такое? — Получилось острее и злее, чем в прошлый раз. Считать злобное создание за человека больше не получалось. И как он мог решить, что парень красив? Уродство проглядывало в каждом его движении — гниль и жестокая радость просачивались из-под стыков красивой маски. Хуже всего было то, что парня его гнев абсолютно не волновал. Он безразлично пожал плечами: — Я Том Реддл. Воспоминание, заключенное в дневнике. Это было странно, но Невилл почему-то совсем не удивился. Он знал, что с этим дневником что-то не так. — Зачем тебе Гарри? И откуда ты знаешь про пророчество? — Чтобы возродиться, — ответил Том любезно. — И чтобы выманить сюда тебя — не хотелось бы оставлять за спиной потенциальную опасность. Наконец он отпустил голову Гарри и отточенным движением выхватил его палочку. Невилл как-то даже захотел, чтобы он вернулся к тому, что делал раньше, — держать в руках чужую палочку считалось чем-то очень интимным. При мысли о том, что Гарри вынужден проходить через подобный опыт здесь, в мерзком мокром подземелье, с человеком, явно не желающим ему добра, под ложечкой засосало. То, как спокойно и уютно его палочка смотрелась в руках Реддла, только подливало масла в огонь. — Про пророчество я знаю потому, что имею на это полное право. Он легко взмахнул рукой, и в воздухе осталась ярко-красная полоса, напоминающая болезненную рану. — Так что скажи мне, Невилл Лонгботтом… Еще несколько ран появились, складываясь в какой-то чудной узор. — …Герой ты… Узор дрожал и менялся, складываясь в буквы — те самые, которые Невилл уже видел на обложке старого дневника. — …или Подделка? Буквы вздрогнули. «Том Марволо Реддл» смешалось, перестроилось и встало снова: в кроваво-красное «Я Лорд Волдеморт». Прежде, чем Невилл успел понять, что только что произошло, наверху раздался чистый пронзительный крик. Они вскинули головы одновременно, ошарашенные, и даже Гарри взглянул вверх, на секунду освободившись от своей странной апатичности. С потолка, сверкая, спускалась удивительная птица: будто горящая, объятая ярким пламенем, она казалась потусторонним райским светом в темноте сырого подземелья. Удивленно-радостное «Фоукс!» Невилла и неприязненное «Феникс!» Реддла прозвучали одновременно. Птица спикировала, по пути сбросив что-то, и гордо уселась Невиллу на плечо, чуть не сбив ребенка с ног. Они оба — и мальчик, и воспоминание — посмотрели вниз, на кусок старой потрепанной ткани. — Это что, — в голосе Том звучала брезгливость, — Распределяющая шляпа? Невилл присмотрелся — и правда, старая ветошь оказалась Распределяющей шляпой. — Просто потрясающе. — Теперь Том откровенно ворчал. — Дамблдор присылает на помощь своему Герою кусок старой шерсти и певчую птицу. И что же мне теперь с этим делать? То, что последняя фраза была ни много ни мало шуткой, сказанной с иронией, Невилл понял только после того, как быстрым движением схватил Шляпу с пола, прижимая к себе. Том глупо моргнул. Улыбнулся, показывая белоснежные зубы, откинул голову и засмеялся — громко, как-то рокочуще и неожиданно искренне. Смех отражался от стен и потолка, повторяясь по многу раз и создавая иллюзию, что смеется не один, а сразу много Реддлов. Красивых, страшных и злоязыких. Невилл сжался. Могло ли это быть правдой? Мог ли простой старшекурсник правда быть Тем-Кого-Нельзя-Называть? Тем самым, которого Невилл встретил в конце первого курса? Сейчас он готов был в это поверить. Парень не казался нормальным. И уж тем более он не казался обычным — уж точно не сейчас, посреди подземелья, похожего на волшебную пещеру, подтопленную в его ужасе и чужом высокомерии. Если человек, который однажды станет Темным Лордом, получил контроль над Гарри, то где это оставляет Невилла? Должен ли он драться с Реддлом? Как? Что, если Гарри попробует ему помешать? Что это воспоминание — если это действительно было оно — вообще здесь делает? Кажется, последний вопрос отпечатался на его лице слишком явно, потому что Том, прекративший смеяться, теперь смотрел прямо на него, глаза в глаза, с каким-то насмешливым любопытством. — Тебе, должно быть, интересно, что я здесь делаю. М, Невилл? Тебе интересно? Он осторожно кивнул. Не то чтобы у него был большой выбор. Птица на его плече курлыкнула, то ли соглашаясь, то ли осуждая. — Все ради василиска. Я уже выпускал его однажды — пятьдесят лет назад — ты это понял, верно? Парень замер, ожидая ответа. Невилл снова согласно кивнул, ощущая себя глупо. В какой момент происходящее превратилось из битвы волшебников в школьный урок истории? — Это привлекло ненужное внимание, с которым я на тот момент не мог справиться. Пришлось спрятать василиска снова. — Глаза его затуманились — совсем как у его бабушки, предававшейся воспоминаниям. — Но меня это не остановило. Василиск служил доказательством моего родства со Слизерином, и он отлично с этим справился. Дальше все зависело только от моих собственных навыков. Будто почувствовав, что он уходит куда-то не туда, Реддл встряхнулся. — То, что происходило дальше, — материал для другой беседы. Что важнее, эта история с василиском так меня до конца и не отпустила. Я всегда знал, что способен на большее, понимаешь? — Его спокойный, доверительный тон заставлял расслабиться. — Поэтому я оставил для себя небольшую лазейку. Воспоминание, которое смогло бы открыть Комнату снова. После того, как мое настоящее тело будет в безопасности. Невилл ощутил резкий укол, мгновенно его отрезвивший. Его настоящее тело в безопасности? Он говорил про Волдеморта? Про того, который профессор Квиррелл? Про того, которому Невилл дал уйти? О нет. О нет-нет-нет-нет. Он знал, что облажался. Конечно же, он это знал. Но чтобы настолько сильно? Вот это было новостью. Шляпа в его руках дернулась, приковав к себе внимание Реддла. Он окинул их всех веселым взглядом — мальчика, птицу и старую шляпу. — Да уж, я, конечно, знал, что сделать это второй раз будет проще, но не ожидал, что настолько проще. Будешь драться со мной, Невилл Лонгботтом? Невилл сглотнул. Реддл ухмыльнулся — страшно, так, что улыбка больше напоминала кривую голодную пасть. — Хорошо. Герой против Темного Лорда. Порепетируем немного. — Его улыбка преобразовалась во что-то по-детски веселое, полное наивной детской жестокости. — Только давай так: облажаешься — умрешь. Договорились? Он крепче сжал волшебную шляпу. Птица на его плече нахохлилась. Выбора ему в этой ситуации явно не давали. Реддл развернулся, нехарактерно мягко уводя за собой Гарри. Они сделали несколько шагов и синхронно, будто мерзкое, четырехрукое и четырехногое чудовище, вытянули руки. Он начал что-то говорить — что-то умное и страшно звучащее, без сомнения, — Невилл не слушал. Вместо этого все его внимание приковала маленькая фигурка слева. Гарри Поттер походил на куклу — красивую и неживую — все время их разговора, но сейчас… сейчас что-то менялось. В пустых глазах, напоминающих бутылочные осколки, появлялись эмоции. Пальцы дернулись, возвращая чувствительность, тело едва заметно встряхнулось, пытаясь вернуть контроль. Гарри повернул голову, впервые за весь вечер по-настоящему глядя на Невилла. На секунду он позволил себе надеяться. Что сейчас Гарри очнется, скинет с себя чужие странные чары, заберет свою палочку и победит — быстро, сияюще и правильно, совсем как герои в книгах. Эмоция сменялась в его глазах эмоцией — узнавание, паника, сожаление, гнев и стыд. Именно в этот момент Невилл прекратил надеяться. Стыд и сожаление сплетались, образуя уродливую амальгаму, жадно поглощающую все вокруг. Наверно, Том Реддл и сам был для Гарри такой амальгамой — голодной, жестокой и естественной частью, разросшейся до размеров раковой опухоли и теперь отравляющей ему жизнь. Гарри развернулся сильнее, вытянутый будто бы в тонкую перекрученную струнку, спокойное лицо жутко контрастировало с почти безумными глазами. Невилл больше почувствовал, чем услышал, тихое пустое «прости», и затем все пришло в движение. Реддл исчез — Невилл не знал, когда он исчез, — и Гарри теперь был один, несчастнее, чем когда-либо еще. Он развернулся к нему полностью, с лицом человека, стоящего перед лицом природного бедствия, и весь сжался в себя, обхватывая плечи руками. За его спиной оживал Салазар Слизерин. Огромная статуя приходила в движение, подчиняясь его шипению, раскрывала и распахивала огромный беззубый рот. «Интересно, — подумал Невилл, — это Реддл имел в виду, говоря, что он «не совсем Наследник»? Что Гарри тоже может шипеть? Что Гарри сделал большую часть работы?» Гарри становился все меньше и меньше — по крайней мере, в сравнении с огромной змеей, выползавшей изо рта Слизерина. Она появлялась из-за его плеч, поднималась над головой и окружала, будто пытаясь заменить собой хрупкую фигурку. Василиск. Страха почему-то не было. Были только готовность сражаться и непоколебимое осознание того, что если он не остановит его сейчас — Наследника не остановит уже ничто. Осторожно он положил на пол Шляпу и ссадил феникса, доставая палочку. Он не знал атакующих заклинаний — их не проходили до самого четвертого курса. Он не знал, что будет делать — такому не учили в школе. Тем не менее, он не боялся. Уверенность, сильная, яркая, будто чужая, поглотила его целиком, не оставляя места сомнениям. Сейчас. Сейчас или никогда. Наследник наконец распрямился. Его зеленые глаза горели не меньшей решимостью, чем у Невилла. Весь бой казался глупостью. Кто бы ни победил, Реддл просто-напросто убьет второго. И тем не менее, ни один из них не был готов сдаться вот так просто. Два голоса слились в один. Что это? Команда убить его от Реддла? Пожелание удачи от Гарри? Он не знал. Он не хотел знать. Ему плевать. Что бы это ни было, он закончит все. Он спасет друга, как бы он этому ни сопротивлялся. Если Гарри не захочет идти с ним сам — Невилл вытащит его за шкирку. Если Реддл попробует остановить его… Что же, Невиллу придется разобраться и с ним тоже. Гарри — Наследник, Невилл, называй вещи своими именами — поднял руку. Василиск бросился вперед. Рука самую каплю сменила направление. Теперь чужой палец показывал весьма однозначно — на Распределяющую шляпу. Невилл недоуменно нахмурился. Василиск приближался. Что происходит? Он бросил осторожный взгляд вперед, готовый зажмуриться в ту же секунду, как василиск поднимет голову. На губах Гарри играла улыбка. Маленькая, слабая, лукавая. Заговорческая. Чуть дрожащая, будто он едва удерживал смех. Хорошо знакомая. Именно так его отражение улыбалось в конце лабиринта, в комнате с философским камнем. Подсказывая. Времени больше не было. Невилл зажмурился и напрягся, готовясь к удару василиска. Что-то над ним оглушительно просвистело. Тяжелый хвост ударил его прямо по ребрам, отбрасывая, сверху раздался оглушительный рев и громкое, неистовое шипение. Невилл упал прямо на твердый каменный пол в паре метрах от того места, на котором стоял. Падение выбило из легких тот воздух, который еще оставался после удара хвоста, и он быстро-быстро заморгал, позволяя слезам скатиться по щекам и отчаянно пытаясь отдышаться. Что-то больно-пребольно упиралось ему прямо в поврежденный бок. Над его головой феникс пел — оглушительно визжал, — нападая на василиска. Исполинская змея поднялась на хвосте и вертела головой, пытаясь схватить Фоукса острыми как сабли зубами. Невилл пошарил рукой вокруг, пытаясь убрать болючий предмет из-под себя, но вместо него нащупал- Он охнул. Под старой истончившейся тканью волшебной шляпы было что-то еще. Твердое — Невилл обхватил рукоять, гладкое — лезвие со свистом проехалось по камню, острое — кончик оставил на мраморе глубокую длинную царапину. С круглыми от шока глазами он глядел на красивейший меч, спрятанный в старой шляпе. Неужели Гарри показывал на него? Где-то вдалеке, будто в другом мире, Реддл закричал, голос в голос со змеем, лишенным глаз. Гарри засмеялся — громко, неистово, шипяще и рокочуще, легко обходя своим смехом реддлов. Насмешливый, задыхающийся, потрясающе живой. Том поспешил положить этому конец — один взмах его (гарриной!) палочки, и ребенок упал. Без сознания, горячо понадеялся Невилл, а не мертв. — Ну хватит, — в голосе Реддл явственно звучал гнев, заставивший Невилла чуточку улыбнуться, беря пример с Гарри, — игры закончились. Он отрывочно сказал что-то василиску, и змей прекратил свои метания, поворачивая безглазую голову к мальчику. Следующую фразу Невилл понял и без перевода, по одному только презрительно-взбешенному взгляду: — Убей. *** Он метался между высокими колоннами, задыхаясь, отчаянно пытаясь сбить василиска со следа. — Бесполезно, — мстительно заметил Реддл, — у него отличный нюх. Только силы истратишь. Змей бросился вперед, головой снося пару колон, и Невилл запетлял снова. Чудовище остановилось, оглушенно мотая головой, а Невилл, наконец найдя то, что искал, ускорился. Нужное место приближалось. Он прикусил губу. Позади, подчиняясь командам Тома, змей продолжил преследование. Невилл начал замедляться. Василиск сделал еще один бросок — горячий раздвоенный язык мазнул его по боку. Невилл замер, разворачиваясь и двумя руками поднимая тяжелый меч. Две колонны, которые были больше и толще остальных, надежно стояли по обеим сторонам от него. Отлично. Сейчас. Василиск атаковал в последний раз. Больше он не промахивался. Длинный клык вошел в руку Невилла, но не пошел дальше — голова василиска остановилась на середине, застрявшая между колон. И что еще лучше — меч, который он достал из шляпы, теперь торчал ровно между ядовитых клыков. Его план сработал. Кровь залила ему руки, боль пронзила плечо, но Невилл не отпустил, всаживая меч глубже и проворачивая. Змей — ни много ни мало — завизжал. Дернулся в конвульсиях, отчаянно пытаясь укусить его еще раз, глубже, насмерть, и наконец рухнул. Тело Гарри было совсем рядом с ним, когда яд подействовал в полную силу, и Невилл упал тоже. Они, должно быть, были той еще картинкой — Наследник Слизерина, древний василиск и Невилл Лонгботтом. Все лежащие, умирающие и полные злости и сожалений. Ну, Невилл был полон сожалений. Гарри и василиск, он уверен, были полны злости. Раздались тихие шаги. Том Реддл подходил ближе. Невиллу очень хотелось разозлиться на то, что ему даже не придется никого добивать, что его план не сработал так идеально, как он хотел, что Гарри так и останется здесь и никто так никогда и не узнает, что на самом деле произошло в Тайной комнате, но он не мог. Яд разливался по венам, обжигающе-смертельный, и сил не оставалось. Из последних капелек Невилл уцепился пальцами за мелкие трещинки в камне, подтягивая себя ближе к Гарри. Умирать одному не хотелось. Шаги приближались, но он все равно упрямо полз. Гарри, непонятно когда пришедший в себя, смотрел на него, широко распахнув глаза, будто не верил тому, что видел. Невилл протянул ему руку, и он без колебаний схватил ее, подтягивая друга ближе. Шаги замерли. Том рассматривал их с какой-то неясной эмоцией в глазах, но ничего не говорил. Гарри подобрался еще ближе и еще немного ближе, и Невилл попытался развести руки, давая другу объятие, которого он явно искал. Одним быстрым движением, будто змея, Гарри сократил оставшиеся между ними сантиметры и выдернул из руки Невилла клык. Мальчик взвизгнул, оглушенный внезапной болью, но Гарри не обратил на это ни малейшего внимания. Гарри будто не видел — глаза, затуманенные белым и красным, отказывались фокусироваться, руки дрожали, а ярость, невероятная, содрагающая ярость, не похожая ни на что, что он испытывал до этого, лилась будто прямиком из самых темных уголков его души. Том предал его. Том почти убил Невилла, и совсем скоро Том убьет его. Клык с хрустом и всхлипом воткнулся в центр дневника, все еще бесполезно валяющегося на земле. Кажется, Том даже не понял, что происходит — он дернулся, пытаясь его остановить, а затем глупо уставился на чернильное пятнышко, расползающееся по его груди. Гарри ударил еще раз. Клык вошел с громким чавком, уходя глубже, Том согнулся и издал маленький растерянный звук. Гарри поднял руку и ударил еще раз. Пятно расползалось и заливало чернилами пол. Том вскрикнул. Этот вскрик был неприятным — полным боли, удивления и как будто бы даже обиды. Гарри не стал слушать. Он ударил еще. Этот звук был мокрый, а затем был хруст — должно быть, это хрустели ребра Тома. Он заметался под ним, но Гарри только сжал колени крепче, останавливая его, и снова поднял руку. Он опускал ее еще и еще, с каждым разом глубже и глубже, проламывая ребра, раздирая легкие и кромсая сердце. Том выл и содрогался — по его щекам текли слезы, но Гарри не останавливался. Том убьет его. Том предал его. Том не заслужил его жалости. Чернила были густыми и отдавали железом, но Гарри не позволял себя отвлечь. Том был его другом — ужас сковал ему легкие, слезы душили горло и текли по лицу, еще сильнее смазывая происходящее, превращая в мешанину чернил, боли и воплей. Том был его другом, но Гарри не останавливался. Ярость и обида отвлекали, не позволяя блевануть, так что он продолжал. Внезапно сильная, яркая боль разодрала его голову. Шрам не просто горел — казалось, он расползается, раскалывая голову надвое. Это не походило ни на что, что происходило с ним раньше. Гарри захрипел, потерянный между криком и слезами, и тогда к чернилам и влаге добавился красный. Красный тек вниз, полз дальше, заливал лицо, глаза и глотку; шрам расширялся и удлинялся, образуя новую рваную рану, расползающуюся во все стороны по его лицу. Холодные, неживые, искусственные руки Тома опустились ему на щеки, мимоходом успокаивая боль, и впились ногтями, пытаясь остановить. Больше Гарри не целился — бил так, лишь бы попасть, не волнуясь ни о чем другом, будто сошедший с ума от боли и злости. Клык впивался в грудь, лицо, руки и глаза, путался в кишках и увязал в спинном мозге, раскалывая череп и раздирая нервы. Том тоже больше не плакал. Его руки, будто пластмассовые руки манекена, упали. Гарри откинул голову назад, пытаясь сделать хоть один вдох в череде сдавленных истерических всхлипов. Руки больше не шевелились, слишком уставшие, шрам больше не болел, залив кровью все лицо, а тело, утопленное в чернилах, содрогалось. Он дрожал, крупно и мелко, совершенно не способный себя контролировать. Руки разжались, оставляя клык, крепко увязший в дневнике, пробивший его насквозь, и попытались вытереть лицо, только больше измазывая в чернилах. Гарри заскулил. Руки зарылись в волосы, то ли пытаясь погладить и успокоить, то ли собираясь больно дернуть и наказать, совсем как это делал Добби, наказывая себя за предательство хозяина, но сил не хватило ни на что из этого. Его туловище наклонилось — в глазах потемнело. Истеричные судороги не прекращались, а воздух не поступал, голова закружилась, и на секунду Гарри испугался — абсолютно искренне, чисто, без единой лишней эмоции, привязанной к этому страху, — что сейчас он умрет. Мысль эта была такая яркая, не подвергающаяся сомнению, а страх казался таким заслуженным — сейчас, когда он сидел в луже чернил, бывших его другом, его лучшим другом, собственноручно им убитым, когда он сидел и сам полумертвый, раздираемый эмоциями и болью, прошедшей по всей его голове и расколовшей ее. Он заслужил — это была последняя мысль, которая отразилась в его опустевшей голове, перед тем как все его существо погрузилось в экзистенциальный ужас. Потом его тело, совершенно полностью покинутое сознанием, наклонилось еще сильнее, покачнулось и наконец упало, положив конец этому ужасному дню. Больше Гарри Поттер не вставал.