The boy

Гарри ловко перевернул кусочки бекона, отточенными движениями регулируя температуру и добавляя яйца. На заднем плане мерно зачитывал утренние новости диктор, и дядя Вернон, привычно раздраженный, отыгрывался на несчастных ведущих. — Господи, Петуния, ну ты только глянь, а! Это что, Лидия Джексон? — Он ткнул своим коротким толстым пальцем в экран, указывая на девушку, ведущую прогноз погоды. — Ужас, как разнесло. Тетя отвлеченно согласилась, втирая в лицо какой-то страшно пахучий мерзковатый крем: — Давно уже. Говорят, бедняжка, — это «бедняжка» выползло из ее рта с большим отвращением, чем многие слизеринцы звали его «грязнокровкой», что, вообще-то, говорило о многом, — как с цепи сорвалась после того, как Пуль Аддамс ее бросил. Ела как не в себя. Она замерла, прекратив втирания, и вперла пустой взгляд рыбно-голубых глаз в потолок. Подумала и веско добавила: — Постарела. Яичница зашипела, наполняя кухню приятным запахом, и Гарри положил первую порцию на тарелку, тут же, не теряя ни секунды, выкладывая на раскаленную сковороду новые полоски бекона. Тарелка с громким лязгом плюхнулась перед Дадли, кузен зачавкал, торопясь перейти к добавке — Дадли Дурсль, как гордо тетя Петуния всегда ему напоминала, одной порцией сыт не оставался. Прогноз погоды закончился, пообещав еще сутки слепящего солнца и невыносимой жары, девушка в удивительно откровенном платье продефилировала прочь, и на экране снова появился мужчина в дорогом костюме, чьи волосы были зачесаны тем самым уникальным способом, который должен был спрятать залысину, но как-то умудрился привлечь к ней еще большее внимание. Гарри снова перевернул бекон и снова залил его яйцом. Ведущий рассказывал что-то довольно скучное, но он все равно слушал его краем уха. Вдруг привычную рутину акций и облигаций прервали телевизионные помехи. Дадли раздраженно замычал, не выпуская изо рта вилку и разбрасывая вокруг кусочки не до конца пережеванного мяса. Телевизор, будто пристыженный им, снова заработал. Яичница, оставленная без внимания, задымилась, чернея по краям, и Гарри поторопился снять ее с огня, мысленно проклиная себя за отвлечение и надеясь только, что дым не спровоцирует пожарную сигнализацию, установленную дядей пару лет назад. Кризис был предотвращен, тарелка шлепнулась перед дядей, который, не глядя, вонзил вилку в бекон с пугающей точностью, а Гарри начал стругать салат для тети Петунии. Ведущий продолжал говорить с таким видом, будто ничего необычного не происходит. «Блэк вооружен и очень опасен. Увидев его, немедленно сообщите властям по специально созданной горячей линии». Хотя, конечно, необычное происходило. В их-то маленьком городке? Преступник? Гарри засунул в рот морковку, с сомнением косясь на экран телевизора. Дурсли, кажется, тоже ничего странного в происходящем не находили. — Без вас понятно, что он негодяй! — прикрикнул дядя, умудряясь как-то разделять внимание между глазуньей, высоким стаканом колы, утренней газетой и телевизором. — Да вы посмотрите, на кого похож этот грязный бездельник! Взгляните на его патлы! На этих словах кроха его драгоценного внимания досталась и Гарри — дядя метнул в него злой взгляд, задержавшись на растрепанных волосах. Мальчик на это только пожал плечами: гляди, не гляди, все равно лучше они не станут. Да и у преступника, все-таки, волосы были куда хуже — такие длинные и спутанные, что почти полностью скрывали истощенное, гневное лицо. Диктор сменил тему. Это почему-то разозлило дядю Вернона сильнее. — Идиот! Хоть бы сказал, откуда сбежал этот маньяк! — Он презрительно плюнул, экспрессивно взмахнув рукой и чуть не сбив со стола стакан. — А если этот псих сейчас бродит по нашей улице, м? Мы что же, вообще ничего знать не заслуживаем? Тетя мгновенно бросила свой недомазанный крем и нетронутый салат, подлетая к окну и высовывая из-за занавесок любопытную голову. «А, — лениво подумал Гарри, разогревая сковороду для второй дадлиной порции, — надеется увидеть преступника и первой позвонить на горячую линию». — Да неужели не понятно?! — Дядя обрушил на стол багровый кулак. — Таким людям дорога одна — на электрический стул! Тетя Петуния закивала, не отрывая критичного взгляда от соседской вьющейся фасоли, немного пожелтевшей на такой жаре. Дадли, видно заскучавший без еды, вставил свои пять копеек: — Это все либералы. Дурсли одобрительно заохали, восхищенные его смекалкой и политической подкованностью. Гарри фыркнул. Курица, должно быть, понимала в политике больше, чем его кузен. Дядя Вернон тяжело поднялся. — Поезд прибывает в десять. Лучше подъехать туда пораньше. Стоит собираться, а, Туни? Тетя снова согласилась. — Возьми с собой воды. И еды. И запасную рубашку. Прежде, чем Гарри успел прикусить язык, его рот выдал: — Уезжаете куда-то? — с тем самым малюсеньким огоньком надежды, который Дурсли так сильно ненавидели. Дядя прищурился. — А ты бы и рад. Задумал чего, засранец? — Вернон! — ахнула тетя и зажала Дадли уши. — Не при ребенке же! Дадли захохотал. Гарри поторопился замотать головой. — Нет! Просто вы говорили про поезд, вот я и подумал… — Подумал он, как же, — дядя хмыкнул. Какое-то время он помолчал, явно разрываясь между желанием сказать и напугать и желанием устроить племяннику неприятный сюрприз. Первое победило. — Мардж приезжает. Приведи тут все в порядок, понял меня? Уж она-то приедет, тебе спуску не даст. Будешь как шелковый. Сердце ухнуло вниз. Тетя Мардж? Сегодня? О нет. По спине пробежали нервные мурашки. О нет-нет-нет. Тетя Мардж была худшим, что Гарри мог себе представить. Прямо сейчас, без сомнений, он предпочел бы еще разок встретиться с Волдемортом. Быстро, на пальцах, он посчитал. С Томом они виделись три раза: в первый его расщепило, во второй он ушел ни с чем, а третья встреча оставила его лужей чернил на полу. С тетей Мардж они виделись ровно столько же: в первый раз она отколошматила его тростью по ногам, во второй заставила жевать собачий корм, а в третью встречу напустила Злыдня и оставила сидеть на дереве до самого утра — пока собака не уснула. Так и так выходило, что ее визиты, в общем и целом, нанесли ему больше урона, чем визиты самого темного волшебника в истории Британии. Есть чем гордиться, однако. От одной только мысли о том, что эта женщина снова приедет, его затошнило. Внезапно Гарри на полном серьезе захотел, чтобы на Тисовой улице вдруг появился Волдеморт. Может, он сделает ему одолжение и в процессе драки приложит чем-нибудь и тетю? Было бы замечательно. Предательскую мысль о том, как здорово было бы иметь сейчас под рукой дневник, Гарри отогнал подальше. Ироничные комментарии Тома всегда поднимали ему настроение. С каждым пройденным месяцем воспоминания о всем плохом, что произошло с ним по его вине, все больше истончались и растворялись, оголяя хрупкий каркас редких счастливых моментов. Ненавидеть Тома было тяжело, а вот скучать у Гарри выходило на пять с плюсом. Он гнал такие мысли, прекрасно осознавая их опасность, но иногда, в такие моменты, как сейчас, когда на его стороне не было совершенно никого, они выползали наружу, посылая по его позвоночнику новый виток кислотной вины. Дядя Вернон уже обувался в коридоре, когда Гарри, закончив наконец с готовкой и убрав сковородку подальше с глаз долой, пулей вылетел к нему. Вчера он, уже в комнате, просмотрел письма внимательнее. Выяснилось, что вместе с открыткой от Хагрида, хогвартская сова принесла и стандартное приветственное письмо, напоминающее о начале учебного года. Единственным, что отличало это письмо от тех, что приходили ему в прошлые года, была небольшая бумажка — пустой бланк. Дядя поднял на него маленькие глаза, отвлекаясь от шнурков. — А тебя я с собой не звал. — Мне и не хотелось, — чуть более язвительно, чем следовало, сказал Гарри. — Хочу попросить кое о чем. Эта фраза вылетела изо рта непривычно и странно — Гарри не слишком-то часто выдавалась возможность о чем-нибудь попросить. Кажется, даже дядя Вернон удивился, потому что вместо того, чтобы сказать ему заткнуться побыстрее, он сделал рукой маленькое раздраженное движение, говорящее поторопиться и продолжать. — Третьекурсникам в Хог-, в смысле, в школе в которой я учусь, разрешено посещать ближайшую деревню. — А я причем? — Он скривился, едва заслышав первые буквы названия волшебной школы. — Необходимо разрешение законного опекуна. — С какой стати, интересно, я должен тебе его выдавать? Дядя Вернон был бизнесменом. И не важно, как сильно ему хотелось, чтобы племянник просто заткнулся и убрался с глаз его долой, мерзкое, прагматичное «а что я за это получу?» отказывалось покидать его голову. Оно сверкнуло в вопросе, и Гарри поторопился схватить эту жажду наживы за хвост. — Понимаете, — он начал издалека, — мне ведь будет тяжело притворяться, что я учусь в этой школе проблемных детей святого чего-то там… — Святого Брутуса! — нервно оборвал его дядя, оглядываясь на входную дверь, будто ожидая, что кто-то там стоит, подслушивая, и вот-вот выскочит, уличая Дурслей во лжи. — В школе для трудных подростков с криминальными наклонностями имени святого Брутуса. Это они обговорили еще в начале каникул. Ну, точнее, Дурсли поставили его перед фактом, заявив, что для всех их соседей он теперь трудный подросток с криминальными наклонностями. Изначально Гарри не придал этому особого значения — в Литтл Уингинге его репутация в любом случае подмочена давно и твердо, — но теперь он чувствовал, что может обернуть ситуацию себе на пользу. — Точно, — Гарри щелкнул пальцами, не отводя от него спокойного взгляда, — его. Придется постараться, чтобы все это запомнить. А если я ошибусь при тетушке? Дядя опасно прищурился. — А если ошибешься, — зашипел он, — то я мигом из твоей башки всю дурь выбью. Гарри только согласно кивнул. — Хорошо. Выбивайте. — Он скорчил самое послушное выражение лица, на которое только был способен. — Вот только тетя-то сказанного мной не забудет. Дядя оторопел. Кулак, который он уже занес в воздух, там и остался. Его лицо исказила гневная гримаса. Быстро, пока дядя не пришел в себя, Гарри продолжил: — Но если вы подпишете разрешение, то — клянусь! — до конца каникул буду вести себя как хороший мальчик. Это, кажется, сработало. Дядя сжал зубы и задумался. Жилка на его виске запульсировала, и Гарри затаил дыхание. — Ладно, — наконец изрек он. Мальчишка счастливо улыбнулся, и он поторопился добавить: — Но бумагу подпишу только после отъезда Мардж, не раньше. Обманешь — пеняй на себя. Дверь за ним хлопнула с такой силой, что стекла в рамах затряслись и откуда-то сверху посыпалась штукатурка. Гарри довольно рассмеялся — сработало! На кухню он возвращаться не стал — бегом взобрался вверх по леснице и забаррикадировался в комнате, ускоренным темпом собирая учебники, пергаменты, перья и, конечно же, пряча подарки. Все, что могло считаться хоть сколько-нибудь волшебным, отправилось под половицу. Все, что могло показаться кому-нибудь хоть сколько-нибудь странным, спряталось в самые дальние углы комнаты, надежно замаскировавшись под сломанные дадлины игрушки. Единственной ненормальностью, оставшейся на виду, были сам Гарри и спящие в клетке совы. Хогвартская улетела еще вчера, а вот Стрелка все еще казалась уставшей. Гарри сочувственно пригладил ее перышки — сегодня ей предстоял еще один долгий перелет. Он написал три коротких, торопливых письма — два для Гермионы и Невилла, с благодарностью за подарки, еще одно для Рона, с просьбой присмотреть неделю за Буклей. Какое-то время он постоял перед широко открытым окном, провожая взглядом стремительно удаляющиеся точки, а затем, сделав глубокий вдох и собравшись с силами, спустился вниз, готовясь встречать тетушку Мардж. Его ждет о-очень долгая неделя. *** Том поднял голову с долгим и тяжелым стоном. Тело, за время его сна будто вросшее в кресло, отозвалось тупой болью. Последние месяцы были тяжелыми — пожалуй, самыми тяжелыми с тех пор, как он обрел физическую оболочку. Его тело умирало — гнило прямо на костях, отваливаясь по кусочку. Это было отвратительно, и неудобно, и болезненно, но даже так это было лучше, чем бродить на пересечении жизни и смерти, не способным ни на что, кроме слабенькой одержимости. Его новое тело было уже на последнем этапе готовки, так что по этому поводу он не волновался. Что по-настоящему его беспокоило, так это душа. После создания первого крестража он беспокоился о ней постоянно, ежеминутно прислушиваясь к своим ощущениям, пытаясь поймать момент, в который произойдет что-то непоправимое. Она крошилась, раскалываясь по краям, невидимые трещины, оставшиеся после ритуала, кровоточили, наполняя рот привкусом смерти. Дневник проснулся. Он был в этом уверен. Когда это было? Месяц назад? Два? Больше? То, что сейчас крестраж был мертв, также не вызывало у него сомнений. Волна боли и глубокое, всепоглощающее беспамятство были более чем убедительными доказательствами. Что, черт возьми, произошло, с другой стороны, вызывало у него в разы больше вопросов. Если это действительно был дневник, то самым очевидным ответом был Дамблдор. Дневник проснулся, питаясь от кого-то из учеников Хогвартса, как и задумывалось, но не смог завершить свою миссию, будучи обнаруженным. Это была самая логичная и, откровенно говоря, самая пугающая вероятность. Если старик знал о крестражах, если он знал, как их уничтожить- Весь его план мог пойти трухой. Лорд сжал пальцы на старых растресканных подлокотниках кресла, оставляя глубокие царапины и собирая под длинными когтями куски отваливающегося лака. Это было недопустимо. Возмутительно даже. Работа всей его жизни, и так легко разгадана каким-то дряхлым стариком? Абсолютно неприемлемо. Другой вариант, впрочем… Мог ли это быть один из этих невыносимых детей? Дети пророчества, маленькая, глупая сказка, на которую он купился по собственной дурости. Могла ли она оказаться правдивой? Лорд проверил их лично — ни в Гарри, ни тем более в мальчишке Лонгботтомов не было ни капли обещанной силы. Конечно же, они не могли уничтожить дневник. Откуда им знать? Неосведомленность оставила в нем неприятное ощущение беззащитности. Нужно проверить их еще раз. Быть может, природа этой загадочной силы была просто не тем, что он искал? Если это все-таки сделали они, то Лорд ошибся. Очень, очень крупно ошибся. Признавать это будет неприятно, но такой исход событий в перспективе был бы наилучшим. Старик могущественен. Если он сумеет наложить свои дряхлые руки на крестражи, для Тома все будет кончено, это точно. Дети были намного более предпочтительным соперником. Намного проще задавить врага еще в зародыше, не позволив развиться в нечто большее. «К тому же, — Лорд самодовольно улыбнулся, перебирая воспоминания об их первом курсе, — эта их «сила» вовсе не обязана быть угрозой». Дети — мягкий, послушный материал. Если все дело и правда в них, ничто не мешает ему склонить предвиденного врага на свою сторону. Гарри будет отличным Пожирателем — стоит только научить его покорности, и из ребенка выйдет потрясающее оружие, одинаково безжалостное как к врагам, так и к союзникам. В мальчике было все для этого необходимое — гнев, граничащий с яростью, похороненный глубоко под кожей, гордость, задавленная миром, и самоубийственное, отчаянное желание доказать свою ценность, подкрепленное невероятным упрямством. Даже если Лорд ошибся и пророчество говорило не о нем, ребенок будет отличным приобретением. Если же сила все-таки досталась юному Лонгботтому, это тоже не будет большой проблемой. Лорд не знал его так хорошо, как знал Гарри, но успел понять кое-что очень важное — Невилл Лонгботтом был очень одиноким ребенком. Очень привязчивым, очень преданным. Даже если воспитание Августы сделает из него принципиального дурака и не позволит Лорду склонить мальчика на свою сторону, Невилл все равно останется легкой добычей. У Лорда был Гарри. Лорд мог получить любого из тех, кого Невилл звал «друзьями». Деньги, власть, знания или положение в обществе — он может дать им все, что угодно. Все — за небольшую цену предательства. Мальчишка останется один, сломанный и раздавленный, лицом к лицу с теми, кто был ему когда-то близок — он не навоюет многого. Никакая сила не поможет человеку со столь слабым, мягким сердцем. Он встал, потягиваясь и обрывая цепочку мыслей. Планы будущей войны сейчас не имеют смысла. Что важно — так это разобраться с тем, что происходит с крестражами. После того, как дневник был уничтожен, Тома погрузило в темную липкую глубину бессознательности, а выпустило только пару недель назад и оставило абсолютно истощенным. За прошедшие после этого дни его то и дело дергало, будто призывая куда-то, потягивая за самые чувствительные ниточки души. Эта необыкновенная тяга появлялась без какой-либо видимой закономерности, возникая в совершенно разное время суток и каждый раз приводя его в полнейшее недоумение. Очевидно, это тоже должен был быть крестраж. Ничего другого не могло быть связано с его душой настолько близко. Но кто? Как? Ни один из них, кроме дневника, так и не проснулся. Дневник был уничтожен — это абсолютно точно. Так как кто-то из них мог его звать? Это был вопрос требующий серьезного разбора. Лорд с раздражением потер виски. У него было слишком много дел. И совсем мало времени. *** Тетя повозилась, устраиваясь удобнее. Теперь, когда все приветствия остались позади, а добрая семья расположилась за столом, пришло время для развлечений. Гарри попытался смотаться наверх, тихо, бочком, будто морской краб, пробираясь вдоль стенки, но тетя Мардж, явно пресыщенная и телевизором, и болтовней тети Петунии, судя по всему, собиралась развлекаться за его счет, так что его быстро вернули на положенное место — перед столом, послушно опустив голову. Гарри вздохнул. Каждый раз одно и то же. — Ну ты глянь, а! — Тетя одним глотком опустошила полчашки чая, с грохотом ставя ее на стол и вытирая усы. — Я-то думала, его в этой новой школе перевоспитают, сделают человеком, а он! Еще и ухмыляется, негодяй! Гарри поспешил стереть с лица вежливую улыбку. Тетя довольно хмыкнула. — Кстати, Вернон, — она лениво повернулась к брату, поднимая бровь, — а что за школа-то хоть? Пара подбородков затряслись в ответ на дядины энергичные кивки: — Имени святого Брутуса. Та, для подростков с криминальными наклонностями. В нее еще сын Сандерсов ходил, помнишь? Тетушка Мардж крякнула. Судя по всему, загадочная школа была тем еще местечком. Она бросила на Гарри неуверенный взгляд, немного помедлила, будто собираясь с мыслями, кивнула сама себе и снова напустила злобный вид. — Ну и как она тебе? Лупят вас там розгами? — Ну-у… Дядя за ее спиной быстро-быстро закивал, подбородки заходили еще усерднее. — Конечно лупят. — Гарри кивнул со всей серьезностью, внутренне содрогаясь от смеха. Вот идиотка! Он немного посидел, оценивая реакцию. Потом решил, что раз уж начал, надо закончить как положено. — Каждый день лупят, постоянно. Три раза в сутки, за каждый промах. Тетя казалась впечатленной. Гарри надавил сильнее: — После завтрака по рукам, если вел себя хорошо, а после обеда по спине и ногам — но это только если проказничал. — Он помолчал, думая над тем, что в такой школе может считаться проказой. — Говорил там, например, или книжку какую-нибудь не прочитал. Тетя приняла неуверенный вид, дядя Вернон за ее спиной начал мотать головой отрицательно. Гарри поспешил исправиться: — Ой, ну то есть прочитал. Дядя растопырил пальцы и начал суматошно махать руками. — Да, — мальчик прищурился, пытаясь разобраться в странной пантомиме, — у нас бьют за то, что читаешь книги. Пять раз за одну книгу! Дядя хлопнул себя по лбу. — По лицу! — гордо добавил Гарри. Должно быть, школа святого Брутуса и вправду была местом не для слабонервных. Внезапно он стал еще более благодарен за Хогвартс — да хоть сто Волдемортов, лишь бы не розги. Дядя поднялся, весь красный, едва дрожащий то ли от еле сдерживаемого гнева, то ли от великой радости, вызванной гарриной чудесной актерской игрой. Мясистый палец взлетел вверх, дядя, будто лопающийся шарик, высвистел что-то вроде «убирайся», и Гарри, не дожидаясь специального приглашения, пулей вылетел из кухни, торопясь скрыться от дорогих родственников. И правда, с Волдемортом было как-то попроще. *** Том со стоном сдавил голову. Тянущее, дергающее куда-то вдаль ощущение возвращалось волнами, раз в пару часов, но никогда не уходило полностью. Совершенно невыносимо. Он не мог даже понять, какому из крестражей требовалась помощь и требовалась ли она вообще — они просто звали, дергая за позвоночник, вытягивая и толкая ближе, куда-то, скорее, надо и пожалуйста сливались в единую мерзкую какофонию, вытесняющую из головы мысли. Невыносимо. Он не может сейчас отправиться к крестражу — он не может даже понять, какой из них его зовет и как ему это удается. Он не отправится и потом — если крестраж был скомпрометирован, если Дамблдор уже его обнаружил, то Том не только не поможет, но и сделает в разы хуже, появившись перед врагом в настолько ослабленном состоянии. Это было продуманное и четко выверенное решение — Лорд в нем не сомневался. Ни капельки. Вообще. Но, Боже, как же его раздражало это дерганье. Он сморщился, потирая грудь, пытаясь добраться до болезненно ноющего сердца. Отвратительно. *** Бродяжка лег рядом, уложив тяжелую голову ему на колени и милостиво позволяя Гарри играться с его мягкими ушами и длинной запутанной шерстью. Кусты надежно скрывали их от окон, а высокий забор — от любопытных взглядов прохожих, так что Гарри позволил себе расслабиться, наслаждаясь теплым августовским ветерком и мягкими лучами солнца, пробивающимися сквозь зеленую листву. От земли шла влажная прохлада, от собаки во все стороны расходился жар. Зажатый между ними Гарри чувствовал себя куском масла, расплавляющимся на сковородке, и с удовольствием этим наслаждался. Он заслужил — он был хорошим, прямо-таки идеальным «трудным подростком, искренне желающим исправиться» всю неделю, и даже тетя Мардж не могла найти много недочетов в его поведении. Какие-то недочеты, конечно, все равно находились — это все-таки была тетя Мардж, — но Гарри, честно говоря, было совершенно плевать. Она уезжает уже завтра ночью — еще 36 часов не будут таким уж большим испытанием по сравнению со всей прошедшей неделей. Еще 36 часов, и разрешение на прогулки по Хогсмиду у него в кармане! Весьма, причем, буквально. Он счастливо вздохнул. Бродяжка дернул ушами и тоже вздохнул — еще громче и еще счастливее. Кусты зашевелились. Ветки треснули, ломаясь о чей-то немаленький вес, пес с недоуменным скулежом поднял голову, и на небольшой полянке, плотно укрытой ветвями, появился Злыдень. Бродяжка зарычал. Злыдень разразился громким лаем — настолько громким, насколько, конечно, старый толстый бульдог мог. Гарри разочарованно зашипел, удерживая Бродяжку за морду и пытаясь утихомирить собак. Ну вот. Сейчас их явно кто-нибудь найдет. Будто прочитав его расстроенные мысли, бульдог залаял громче, привлекая внимание. Ветки снова заскрипели, в этот раз в разы сильнее, и сквозь тетины нежно любимые кусты, будто асфальтоукладчик ломая все на своем пути, пробралась Марджория Дурсль. Мгновенно, не выжидая ни секунды, она разразилась громоподобными ругательствами. — Ах ты ублюдок! Что ты делаешь?! Вернон! Вернон, Иисусе, иди сюда! Бродяжка вцепился в бульдога, тетя Мардж схватила бульдога за хвост, пытаясь выдрать его из чужой крепкой пасти, Гарри пытался уговорами заставить Бродяжку, который теперь, видя такое сопротивление, решил сосредоточится на тетушке, а не на ее псе, отпустить хоть кого-нибудь и не доводить дело до членовредительства. — Ну давай же, — запыхтел он, вцепившись пальцами в густую черную шерсть. — В тюрьме нет крекеров и сыра, Бродяжка! Тебе там не понравится. Бродяжка не согласился. Он зарычал и с видом обреченного революционера, уже знающего, что его дни на свободе сочтены, бросился грудью на амбразуру, повалив тетю на землю и по пути разломав пару кустов. Тетя Петуния, непонятно откуда взявшаяся, завизжала, попутно выбирая более менее мягкий участок газона, на которой можно было бы упасть в обморок, не пропустив при этом ничего из происходящего; дядя Вернон, уже бежавший от дома со всей возможной скоростью (опять-таки, со всей возможной для старого толстого гипертоника, все еще сжимавшего в одной руке недоеденный сэндвич), закричал что-то нечленораздельное; тетушка Мардж, рухнувшая с высоты полутора метров с силой небольшого метеорита, охнула, и все двенадцать складок ее живота заходили волной. Бродяжка приземлился на нее и зарычал снова — низко и угрожающе, ни на секунду не убирая оголенные клыки от ее шеи, а злые, не по-собачьи разумные глаза — от ее, маленьких и испуганных. Он не успел ничего сделать — дядя наконец подбежал, с размаху пиная пса в бок, пытаясь повалить, а Гарри крепко ухватил его за шерсть, оттаскивая и пряча за спину. Следующий удар угодил по мальчику, чуть не снося его с ног, но Гарри только охнул, пригнулся и, шепнув пару прощальных слов, вытолкал Бродяжку за забор — подальше от дядиных кулаков. На какую-то секунду все затихло. Дядя Вернон, все еще не уверенный в том, что собака правда ушла, пыхтел, не решаясь отвернуться от дырки в заборе, через которую животное и сбежало, Гарри пытался эту дырку прикрыть своим собственным тщедушным тельцем — то ли собираясь помешать дяде увидеть проход, то ли пытаясь не пустить пса назад — так и так, не очень успешно. Тетя Петуния, все еще не решившая, падать ей в обморок или нет, молчала, ожидая продолжения, а тетушка Мардж медленно и угрожающе поднималась с земли. Ее вид разъяренного дракона портила только тяжелая одышка, сопровождающая каждое ее действие, но Гарри, честно говоря, и этого хватило для того, чтобы впечатлиться. На минутку он задумался над тем, чтобы нырнуть в дыру вслед за Бродяжкой, но быстро передумал и только выше вскинул подбородок, выпрямляя спину и внутренне сжимаясь от страха. Тетя встала, зло прищурив глаза. Стремительно опускающееся солнце блеснуло и будто исчезло в ее коротких темных волосах. Она отряхнула одежду, оправив пиджак, наклонилась, подхватывая на руки скулящего Злыдня, и снова распрямилась, не отводя от Гарри тяжелого оценивающего взгляда. Мальчик сглотнул. Да уж, простыми криками он точно не отделается. Уж точно не тогда, когда тетя Мардж решила взять все в свои руки. — И чем ты тут занимался? — Ее голос, привычно низкий, упал еще на октаву. — Просто отдыхал, мэм. Я-я уже все закончил и- — Все закончил? — Она повернулась в сторону. — Петуния, дорогая, он правда закончил со всеми домашними делами? Тетя Петуния поджала губы и немного нахмурилась — она явно не хотела признавать того, что с работой было покончено. Под ложечкой у Гарри засосало. С этого дня ему будут выдавать еще больше заданий, помяните его слово. — Почему тогда ты не начал чердак? Господь видит, ему не помешала бы уборка. Почему кладовка Даддикинса не прибрана? — Это моя комната. — Гарри сжал зубы. — Что? — Это моя комната, — он ответил увереннее, — а не кладовка. Дядя отдал мне ее в прошлом году. Гарри бросил мстительный взгляд на дядю Вернона. — В награду за поступление. Тете это явно не понравилось. Она прищурилась сильнее, почти полностью пряча глаза, и продолжила, будто ничего не услышала: — Все эти старые игрушки необходимо перебрать и рассортировать. Мне противно даже просто находится рядом с таким беспорядком. Гарри задержался критичным взглядом на пятнах вина, оставшихся на ее рубашке после ужина, пальцах, все еще липких от кетчупа, и травяных пятнах, оставшихся на трещащей по швам юбке после падения. — Почему Злыдень не вымыт? — Это не его собака, почему он вообще должен его мыть? — Почему ты не начал готовить еду на завтра? — Потому что тетя Петуния не любит «несвежую» еду. — Почему пол не протерт после ужина? — Он уже мыл его сегодня. Возможно, им просто стоило аккуратнее есть? То, что последняя мысль вырвалась наружу, он понял только по покрасневшему от злости лицу дяди Вернона и триумфальной улыбке тети Мардж, добившейся наконец своего. — Ах ты-! Дерзить еще вздумал?! Дядя снова замахнулся. Гарри сжался, готовясь отскакивать, но его остановил ненормально спокойный голос тети. — Не надо, Вернон. Не трать на него время — ты и так достаточно потратил. И посмотри, как он отплатил. Дядя замер, с трудом вертя в голове шестеренки. Гарри подавил желание оскалиться, будто загнанное в угол животное. — Мерзкий мальчишка. Не твоя вина, что нормального человека из него так и не вышло. Почему-то слова про «нормального человека» задели его сильнее, чем что-либо еще сказанное ему за последнее время. Слова прошили его насквозь, будто тонкая раскаленная игла, и заставили болезненно дернуться на потеху тете Мардж, следившей за ним точно так же, как бездомные бешеные животные следят за куском отличного стейка. — Некоторые рождаются сразу с гнильцой. Таких ничем не выправишь. Весь в своих никчемных родителей. Гарри сжал кулаки. Гнев, медленно закипавший в нем последние пару минут, ядовито мешался со страхом и иррациональным стыдом. — Я позвоню в службу отстрела животных. — Она похлопала дядю Вернона по плечу, не спуская с Гарри злых самодовольных глаз. — От дурных псов надо избавляться сразу — пока они не успели никого покусать. Дядя кивнул, слегка растерянный от того, что наказание назначал не он, но не собирающийся спорить со своей старшей сестрой. Беспомощность захлестнула Гарри с головой, и он почувствовал, как в уголках глаз выступают горячие, разъедающие кожу слезы. Завтра Бродяжку застрелят — из-за него застрелят! — и он не может ничего с этим поделать. Ногти впились в ладони сильнее, оставляя глубокие кровавые полоски. Тетя, замершая на полпути к дому, повернулась назад, к нему, заглядывая прямо в глаза. — Или, — она оголила короткие, стесанные и обглоданные кариесом клыки, — в случае с суками — пока не понесли щенков. Дыхание свернулось у него в глотке, застревая и отказываясь проходить в легкие. Она- Она только что сказала то, что Гарри думает?! Тетя отвернулась. С таким видом, будто не сказала ничего такого. Будто не намекала только что про его маму нечто подобное- Из груди Гарри вырвалось мерзкое, сломанное шипение. Он и сам не понял, что сказал — и сказал ли что-то вообще, — но точно понял, что что-то произошло. Тетя продолжала, шагая к дому. — Жаль только, — ее колготки затрещали, — что в нашем случае спохватились слишком поздно. Ты делаешь божью работу, Вернон, — пальцы надулись, делясь пополам тонкими золотыми колечкам, — божью работу, Вернон, я точно тебе говорю, но неблагодарную. У нас вот- Кажется, остальные тоже начали замечать. — Эм, Мардж… — Дядя попытался что-то сделать, но тетя только отмахнулась. — Нет, дай мне сказать. Это надо сказать, Вернон. — Она оттянула внезапно ставший тесным воротник. — У нас в собаководстве такой гнилой помет, от дурных сук, его сразу топят. Бесчеловечно может, но необходимо. Такие дряни, — она неопределенно махнула рукой за спину, в сторону Гарри, — они только хуже сделают. Она все еще пыталась что-то говорить — о том, как такие щенки лишь пустая трата ресурсов, как они ни на что не годны, как их судьба — сдохнуть в канаве, точно так же как сдохли их родители, — когда первая, самая верхняя пуговица ее рубашки отлетела с громким «Чпоньк!». Дядя икнул. Тетя Петуния прижала худощавые руки ко рту, раздираемая ужасом и уродливым любопытством. Отлетела вторая пуговица. Кажется, тетя наконец-то заметила, что происходит что-то не то. Она схватилась за пальцы, пытаясь стянуть кольца, больно впившиеся в мясо, но не преуспела. Она схватилась за жемчуг, удушающе обвившийся вокруг шеи, разрывая тонкую нить. Самая крупная и круглая жемчужина отлетела прямо дяде в глаз, заставив его завопить и отвлечься от сестры. Гарри пригнулся, уворачиваясь от тех, что полетели в его направлении. Тетино полное красное лицо раздуло, маленькие глазки словно пытались выдавиться из орбит, рот растянулся до ушей и распахнулся в неразборчивом, но — раз это его тетушка — ругательном хрипе. Ее твидовый пиджак лопнул, юбка разошлась по швам, и она начала подниматься в воздух, будто человеческий воздушный шар. Дядя, наконец пришедший в себя, кинулся за ней и схватил ее за ногу, но в итоге и сам начал потихоньку взлетать. Злыдень суматошно залаял и вцепился дяде в пятку, заставив того завизжать. Гарри икнул. Это плохо. Он не стал дожидаться окончания переполоха, вместо этого бросаясь прямиком к чулану под лестницей. Одним резким рывком еще теплившейся на кончиках пальцев магии отпер дверь, схватил так и не разобранный чемодан и помчался наверх за оставшимися вещами. Все ценное, что у него было — подарки, палочка, несколько учебников и не до конца написанные эссе, — лежало под половицей, для надежности завернутое в наволочку, в любой момент готовое к побегу. Наволочка полетела в чемодан, пустая клетка надежно прикрепилась к его боку, и Гарри помчался назад, уже слыша разгневанные вопли приближающихся к дому родственников. Дядя влетел в дом ровно в тот момент, когда Гарри вылетел на лестницу. Он отгалопировал вниз, чемодан протрясся за ним по ступенькам со страшным грохотом. Совсем скоро обо всем произошедшем станет известно Министерству. И если они придут за ним… Что же, Гарри не собирается делать свои поиски слишком легкими. Он колдовал перед магглами — и вполне уверен, что летающую тетушку Мардж видела еще куча. Свое первое предупреждение он получил еще в том году — за уизлевский фордик, — а за второе уже исключали из Хогвартса. Исключение было жуткой, отвратительной перспективой, но возможность навсегда остаться без волшебной палочки, навсегда с Дурслями, будто беспомощный инвалид, пугала его в разы сильнее. Он не стал задерживаться в дверях и тратить время на разборки с дядей Верноном, просто уперев острый кончик палочки ему прямо в горло и прошипев пару угрожающих фраз в бордово-фиолетовую, перекошенную от злости физиономию. Дверь распахнулась, подчиняясь ураганному ветру, непонятно когда успевшему подняться, и Гарри, сгорая от злости и едва сдерживаемой паники, бросился прочь от дома на Тисовой улице. Если Министерство хочет его поймать — ему придется серьезно побегать.