The boy

Холодный ночной воздух, будто приложенная к щекам ледышка, остужал голову, насвистывая что-то размыто-жутковатое в высоте домов, зияющих темными окнами-провалами. Когда на улице стало так темно, Гарри не понял, точно так же как он не понял, когда поднялся настолько сильный ветер, с завыванием подбрасывающий в воздух кучки желтых листьев. Погода резко менялась, и небо затягивало тучами, которых Литтл Уингинг не видел уже больше месяца. Гарри резко вздохнул, пытаясь утихомирить судорожное дыхание и заполошно бьющееся сердце, внимательно вслушиваясь в царившую вокруг тишину. Эта «тишина» сплеталась из гудения одинокого фонаря, под которым мальчик остановился, шелестения крылышек ночных мотыльков, слетавшихся на свет, и стрекета сверчков. Она давила на уши, заставляя прислушиваться к каждому звуку, и окутывала со всех сторон, заставляя Гарри нервничать еще больше. Настолько поздно вне дома он еще не был. Стоящая рядом детская площадка, будто еще не осознав, что наступила ночь и ее маленькие посетители разошлись по кроватям, тихо скрипела каруселью. Ее качели покачивались на ветру, никем не тронутые, а пустующая песочница с брошенными в ней игрушками производила странное, гнетущее впечатление. Злость выветривалась, оставляя после себя только испуг и растерянность. И чем он думал? Сбежал от Дурслей, ни единого маггловского цента в кармане, с Министерством на хвосте. Что ему делать теперь? Мальчик поежился на ветру и растерянно огляделся. Теперь-то что? Сидеть тут до утра не вариант. Солнце зашло не настолько давно, а когда оно взойдет снова, с ним на улицы выползут почтальоны, молочники и, что хуже всего, констебли. И ладно если только маггловские! Тут, вырывая его из размышлений, раздался новый звук. Гарри резко поднял голову, отвлекаясь от изучения асфальта под ногами и внимательно вглядываясь в ближайшие кусты. Звук раздался еще раз. Кусты зашелестели, затрещали, в их глубине мелькнуло что-то огромное и чернильно-черное, блеснул чей-то глаз и- Гарри облегченно выдохнул. На дорогу, оттряхиваясь от приставших к шерсти листочков, вышел Бродяжка. — Бродяжка! Ты меня нашел! — На его лицо против воли выползла улыбка. Пес тоже улыбнулся, широко раскрыв пасть и вывалив язык, приветсвенно замахав хвостом из стороны в сторону. Он подошел ближе, тыкаясь мокрым носом мальчику в руки и внимательно обнюхивая чемодан, стоящий рядом. Затем пес плюхнулся на землю и вопростильно склонил голову, явно интересуясь, какого, собственно, хрена. Гарри, честно, и самому было ужасно интересно, какого такого хрена он подхватил все пожитки и смотался в ночь. Не то чтобы у него до этого не было ссор с Дурслями. То есть до этого он, конечно, никаких теть не надувал, но все равно. Было ли это из-за того, что в этот раз ему угрожало само Министерство Магии? Ну так не то чтобы ему будет сильно сложнее найти его тут, на темной улице в паре кварталов от дома. Денег-то уехать куда-нибудь подальше у Гарри все равно не было. В смысле, деньги у него были — спасибо папе с мамой, — но были они все только волшебные, ни единой маггловской монетки. Что делать в такой ситуации, он совершенно не представлял. Поэтому начал с малого — с объяснений. — Я надул тетю. Пес издал короткий ошеломленный скулеж. Гарри поторопился объяснить точнее: — Ты бы видел, что там было после того, как ты ушел! Все набежали, и тетя Мардж такая: «Дрянной мальчишка! Чем ты тут занимаешься вместо работы?» — Он изобразил какой-то пискляво-дребезжащий голос, на тетю совсем не похожий. — А я ей такой говорю: «Я уже все закончил», а она мне такая: «Как это так, закончил?», а я ей: «Вот так вот, закончил!», а она начала давать мне еще больше заданий, которые я должен сделать, хотя, вообще-то, она тут не живет и вообще мне никто, правильно ведь? Пес согласно гавкнул. — Правильно! Ну и я- Гарри резко замер, только сейчас поняв, что расхаживает из стороны в сторону, эмоционально разыгрывая всю сцену, и закончил в разы тише, внезапно пристыженный: — Ну и я начал злиться. Она сказала, — он запнулся, — сказала, что вызовет завтра звероловов. Для тебя, я имею в виду, не для меня. Уже наверно вызвала, если смогла конечно приземлиться. Он прикусил губу, виновато глядя на друга, все еще внимательно его слушающего. — А потом она начала говорить про моих родителей, представляешь? И я так разозлился! Я ни на кого так раньше не злился, как в этот раз. Ну и, наверное, моя магия на это отреагировала. Как у деток, которые еще даже палочку не получили, знаешь? И она надулась. Как шарик. Начала взлетать, но я не стал смотреть, схватил вещи и бросился бежать. Он устало вздохнул и уселся на чемодан, небрежно брошенный рядом. Немного посидел молча, будто пытаясь уложить в голове все события последнего часа. Бродяга сел рядом, дружелюбно боднув ребенка головой и тоже вздыхая. — Ты ведь пойдешь со мной, Бродяжка? — Гарри спросил это тихо, будто пытаясь спрятать звучащую в голосе отчаянную надежду, и тут же поторопился привести собаке все аргументы в пользу этого решения: — А то звероловы обязательно тебя поймают, да и- Но Бродяга гавкнул, прерывая его, и только прижался к дрожащему от холода ребенку ближе, согревая. На несколько секунд наступила тишина. Затем Гарри, будто неверяще, спросил: — Ты пойдешь со мной? Пес кивнул. Мальчишка просиял, благодарно улыбаясь, но тут же скуксился снова. — Вот только я не знаю, куда идти. Денег у меня нет, а идти пешком… Он прищурился, прикидывая расстояние до Лондона. — Миль пятьдесят, не меньше. Бродяга снова издал недоуменный скулеж, вставая и заново обнюхивая чемодан. Такая большая сумка и нет денег? — Только волшебные. Хватит, чтобы устроиться в Лондоне, в Дырявом котле там, например, но я не знаю, как до него добраться, понимаешь? О, он отлично понимал. Поэтому зарычал, стаскивая Гарри с чемодана и зубами пытаясь вытащить палочку у него из кармана и передать ему в руки. Стоило Гарри только схватиться за привычно теплое дерево, Бродяга, не теряя момента, схватил его за рукав и с силой дернул вниз, заставляя упасть. С коротким вскриком ребенок упал, растянувшись на асфальте, и, уже лежа, высказал в паре нелицеприятных слов все, что думает обо всем происходящем. Пес зашелся смешливым лаем. Издалека, будто горячечное видение, с шумом и грохотом приближался Ночной рыцарь. *** Автобус был чудной — в самом худшем смысле слова. Вдоль его обитых дешевыми пластиковыми панелями стен стояли железные кровати — такие, которые можно увидеть в доме у любой старушки, — никак не прикрепленные к полу и оттого на бешеной скорости носившиеся из угла в угол. Над изголовьем у каждой из них свисали странно пахнущие мешочки ведьмовских трав, и на некоторых кроватях спали волшебники, которых, кажется, ни капли не волновало их нестабильное положение. На одной из таких почти сразу растянулся Бродяжка, разумно выбрав ту, рядом с которой не висело тсантс, без умолку трещащих между собой, и оставив Гарри самостоятельно разбираться с остальными пассажирами автобуса. Помимо нескольких спящих волшебников и одной ведьмы, отвлеченно вязавшей ненормально большой носок, у автобуса имелся кондуктор — Стенли Шанпайк, прыщавый юноша, гордый обладатель пары большущих оттопыренных ушей, и Эрни — предположительно тридцатилетний, предположительно слепой и, по всей видимости, несколько глуховатый водитель. У Стенли была удивительная манера речи, мгновенно выдающая в нем уроженца юго-западной стороны Лондона, а у Эрни — особая манера водить, выдающая его как человека, не видевшего ПДД в глаза. Автобус скакал по улицам, протискиваясь между домов и перепрыгивая урны, деревья слабо освещенных аллей в ужасе шарахались перед самым его носом, а Гарри, беспомощно болтавшийся по салону, пытался выцепить хоть одно разумное слово из суматошной речи Стэна. — Даж у магглов его показывали, ты представляешь, а? — Он постучал пальцем по газете, указывая на чью-то колдографию. Гарри прищурился, но не смог ничего разглядеть, больше увлеченный безумной тряской и мелькающими перед его лицом поручнями. — Совсем дикий чувак. Говорят, сбежал из Азкабана. Кучу человек покромсал в прошлый раз, когда был на свободе. Он, типа, сумасшедший серийник. Знаешь, че бормотал, когда его забирали? Гарри отрицательно покачал головой и задержал дыхание, внезапно благодарный за то, что не смог сегодня поужинать. — Да ничего! — Стэн провозгласил это так, будто молчать при аресте это самое странное, что человек может сделать, и по-джентельменски придержал Гарри за плечо на особенно крутом повороте. — Только смеялся. В участке даже вину свою отрицать не стал — да и куда там, одним заклинанием тринадцать гражданских! Автобус резко затормозил, Гарри впечатался в стекло. Стэн всучил ему свою газету в руки: — На, погляди на этого красавца. И потрусил на второй этаж, окрикивая некую мадам Марш. Гарри послушно поглядел. Теперь, когда «Ночной рыцарь» стоял, он и вправду смог рассмотреть изображенного на колдо человека. Это был мужчина — его худое, истощенное лицо, со всех сторон обрамленное спутанными черными волосами, смотрелось даже хуже, чем по телевизору. Он явно был когда-то красив, хотя теперь тонкие черты лица истрепались, а большие глаза казались скорее безумно выпученными. Что-то в нем казалось Гарри знакомым, хотя он и не мог до конца понять что. Стэнли вернулся, выставив из автобуса старушку — ту самую мадам Марш, судя по всему, — и ее небольшие пожитки, и забрал газету. Больше он Гарри разговорами не донимал, переключившись на Эрни, чем мальчик с удовольствием воспользовался, наконец устроившись на кровати рядом с Бродяжкой, пропуская сквозь пальцы длинную черную шерсть спящего пса. Сириус Блэк вытеснил из его головы все волнительные мысли о тете и грозящем ему отчислении из Хогвартса, и буквально спустя пару минут, убаюканный исходящим от собаки теплом и размеренным дыханием, Гарри уснул. *** Люциус Малфой стоял, эпитомия сдержанности, снежно-белый в занимавшемся рассвете, и терпеливо ждал. Единственное, что его выдавало, — кончик его трости, неритмично и немелодично выдававший мерзкие постукивающе-повскрипывающие звуки от каждого столкновения с брусчаткой улицы. Каждый такой звук заставлял стоящего рядом с ним обрюзгшего лысоватого мужчину вздрагивать, и каждый такой вздрог заставлял Люциуса едва заметно презрительно морщиться. Они ждали. Они ждали уже достаточно долгое время, прибыв сюда сразу же после того, как отдел по ликвидации проклятий отчитался о выполненной работе и дал им наводку на Дырявый котел — на самое вероятное место, в которое маленький мистер Поттер, подобранный Ночным всадником, мог бы отправиться. Дело было не сложное — сдуть тетю, стереть память случайным свидетелям и убедиться, что резкий всплеск магии на Тисовой улице — не Убивающее печально известного серийника, а всего-навсего случай детской магии. Люциус позволил себе короткий раздраженный вздох. Его драгоценный Лорд не вынес бы мысли о том, что его маленькая немезида закончила жизнь вот так просто, на заднем дворе обыкновеннейшего маггловского дома. Его гордость такого бы не пережила. Дело было простое. Не сбеги бы глупый мальчишка в ночь. Теперь он, Министр Магии и добрая половина мракоборческого отдела шатались по ночному Лондону в поисках одного неусидчивого ребенка. Люциус проверил часы. Даже по утреннему. Просто чудесно. Будто в ответ на его мысли, воздух затрещал, содрогаясь и искрясь от едва сдерживаемой магии. Он скрутился, образуя воронку, сжался до невероятных размеров и наконец лопнул, с громким хлопком выпуская железную монструозность. Монструозность вылетела на полной скорости, лязгая и визжа шинами об асфальт, с трудом тормозя прямо перед входными дверьми Дырявого котла и с еще большим трудом не теряя свои железные части тела. Люциус встал прямее и приготовился представляться. *** Теплая большая комната, освещенная горячо растопленным камином, освещающим небольшой круглый столик, горку печенек на нем и кружку дымящегося чая, составляла такой разительный контраст с прохладным утренним воздухом, что Гарри все еще не совсем мог поверить в то, что правда тут находится. Впереди него сидел Министр Магии, справа от него — Люциус Малфой, глава Попечительского совета Хогвартса. Последний, то ли в силу своей должности, то ли в силу своей холодности и нервозности Министра, пугал Гарри даже больше. Исключать его никто не планировал. Наказывать, вроде бы, тоже. Что, конечно, было хорошо, но вся ситуация производила на него тревожное впечатление мышеловки. Гарриловки. Неважно. Лорд Малфой тонко улыбнулся и намазал на булочку щедрый слой масла. Протянул ее Гарри: — Ешь, — прозвучало скорее как приказ, чем заботливое предложение, так что мальчик поторопился ее взять. Люциус поднял уголки губ повыше, не позволяя, впрочем, улыбке коснуться глаз, и, вполуха слушая Фаджа, рассматривал ребенка внимательнее. Мальчишка, если говорить откровенно, выглядел ужасно. Торчащая во все стороны жалкая пародия на кудри, огромные глаза на тощем лице, делавшие его похожим на домовика, и дополнявшая это впечатление замызганная рубашка с чужого плеча. При этом его лицо несло на себе отпечаток аристократичности — тонкие черты и пухлые губы не смогла испортить ни усталость, ни явное истощение. В ядовито-зеленых глазах плескались вопросы. Люциус поставил ребенку еще один плюсик, когда понял, что эти глаза ежеминутно возвращаются к его собственному лицу, явно правильно считав расстановку сил в комнате. Стоило Корнелиусу упомянуть роль «уважаемого мистера Малфоя» в регулировке сегодняшнего инцидента, мальчик нервно вздрогнул и, сглотнув, бросил на него еще один осторожный взгляд. Малфой. Помог ему. Гарри едва сдержал презрительный фырк. Да чтоб ему хоть одна чистокровка помогла по доброте душевной. Ему — позору Слизерина. Нет. Во всем этом явно кроется какая-то загвоздка. Какая-то подстава. Что с него попросят за такую щедрость? Слизеринцы никогда ничего не делают за просто так. Очевидно, для старшего Малфоя была в этом какая-то выгода. Но какая? Гарри понятия не имел, что может дать такому влиятельному человеку, и, честно говоря, не слишком-то стремился узнать. Мужчина, кажется, заметил его дискомфорт. Его неприятная улыбочка стала шире, и он тихо, будто ленясь поднять голос, начал втолковывать Фаджу что теперь, раз уж все дела улажены, тот может со спокойной душой идти домой. Министра долго уговаривать не пришлось. Он бросил напоследок пару льстивых фраз, наказание Гарри «вести себя хорошо», с излишним энтузиазмом взмахнул полами длинной мантии, скрывающей министерский костюм в серую полоску, и захлопнул за собой дверь. Они остались наедине. Гарри вжался в кресло, вцепившись в кружку и выставляя ее перед собой, будто стакан кипятка смог бы остановить волшебника, по-настоящему желающему до него добраться. — Ну же, мистер Поттер, не стоит так бояться. У мужчины — лорда Малфоя, Гарри поправил себя, — был мягкий тихий голос, спокойствие в котором почти граничило со скукой. Его длинные белоснежные волосы мало походили на симпатично-серебрянные, с легким темновато-металлическим отливом волосы Драко и, в отличие от него, спускались почти до самой талии, собранные в хитрую систему тонких, едва заметных косичек, призванных убрать передние пряди с лица и скрепленных где-то на затылке. Его лицо тоже было белым — аристократично-бледным, сказал бы кто-нибудь более эстетически образованный, излишне напудренным — как с неприязнью заметил Гарри. Бледно-серые глаза полностью терялись на этой белой простыне, и белоснежный, без единой складочки костюм не особенно помогал ситуации. Малфой, заметив, что его рассматривают, сел еще прямее, изящным жестом откидывая волосы за спину. — Кажется, у вас ко мне накопилось множество вопросов. Эту фразу он произнес как утверждение, а не как вопрос, и это Гарри тоже не понравилось. Он вскинул бровь: — Почему вы мне помогли? — Я не помогал. — Мужчина безразлично пожал плечами. — Точнее, не сделал ничего такого. Вас в любом случае не исключили бы — я полагаю, господин министр объяснил это достаточно доступно. Или же нет? Он изобразил на лице вежливое любопытство. Буквально: «Тебе уже все разжевали. Проблемы с пониманием?» Гарри почувствовал, как начинает раздражаться. Эти вечные игры чистокровок, думающих, что болтовня загадками сделает их круче, уже сидели у него в печенках. — Почему вы тогда здесь? — О, никакой серьезной причины. Дела семейные, вот и все. Гарри напрягся сильнее. В смысле «семейные»? Драко что, правда ему наябедничал, как грозился? Елы-палы. Мальчик вжал голову в плечи. Это что получается, его отчитывать пришли, а вовсе не собирать долги? Поняв, что мысли ребенка уплывают куда-то не туда, Люциус поспешил объяснить: — Обычно столь близкие родственники представляются друг другу еще до поступления в Хогвартс, но у нас с вами, как вы сами понимаете, весьма нестандартная ситуация. Вот теперь Гарри окончательно запутался. — Близкие родственники? Он нахмурился, не понимая, Люциус Малфой, явно раздраженный тем, что ему приходится разъяснять очевидные вещи, дернул уголком будто приклеенной к его лицу улыбки. — Bien entendu. Моя жена, Нарцисса, приходится дочерью Сигнусу Блэку, сыну господина Поллукса Блэка, полнородного брата вашей бабушки, леди Дореи Поттер. Гарри глупо моргнул. Если он путался в происходящем до этого, то теперь все стало совсем плохо. Кто все эти люди? Это что, серьезно считается близким родством? Как чистокровки запоминают столько дурацких имен? Зачем они дают своим детям такие дурацкие имена? Блэки? Последний вопрос очевидно вырвался на поверхность. Малфой поднял брови, торопя его с продолжением мысли. — Я что, в родстве с Блэками? Теми, которые как в «Сириус Блэк», Блэками? «С теми, которые «правая рука Волдеморта» Блэками?» едва не сорвалось тоже, но Гарри вовремя вспомнил, с кем говорит. Люциус Малфой. Один из ближайших соратников Лорда. Пожиратель. Наносящий, на секундочку, ему, Мальчику-Который-Выжил, семейный визит. Гарри нервно хихикнул. Малфой чуть брезгливо сморщился. — Именно. Как бы то ни было, моя дорогая жена желает встретиться с вами лично. Особенно после… — он сделал многозначительную паузу, — всех этих ужасных слухов, ходивших в прошлом году. Да и Драко, я уверен, пойдет на пользу прогулка с его школьным другом. Драко? Школьный друг? О нет-нет-нет. В нем постепенно начинала зарождаться паника. Это что, какой-то изощренный способ отомстить ему за попранное имя Лорда? Его худший враг, его мама, которая, на секундочку, приходится самому Гарри дальней родственницей, и все это в окружении кучи мелких магазинчиков, в которых можно убить его тысячей разных способов. «Неужели вы, мистер Поттер, не знаете, как верно использовать argenterie? До чего досадное упущение в вашем образовании». «Что такое, Поттер, не в курсе, что сегодня сто тридцать лет со смерти нашего общего пра-пра-прадедушки? Как неуважительно. В этот день мы носим черное, а не темно-синее». «О, вы так… необычно выглядите. Эта рубашка, несомненно, весьма оригинальный взгляд на модную индустрию. Где, еще раз, вы ее приобрели? Нигде? Досталась от кузена? Вот оно что. Пятна чернил на ее рукаве тоже достались вам от кузена?» Одна только мысль об этом заставила его содрогнуться. Ужас какой. Он не переживет. Умрет прямо там — сраженный наповал умными и подспудными оскроблениями. Гарри испуганно сглотнул. Белоснежный мужчина перед ним улыбнулся, растягивая тонкие губы в угрожающей гримасе. — Обсудим дату встречи, мистер Поттер? Он абсолютно точно этого не переживет. *** Нарцисса мягко напевала, вплетая легкую ненавязчивую мелодию в звонкое щебетание птиц за окном. Изящные серебряные ножницы работали, умело вырезая колдографии. Она вырезала это собственными нежными руками, пробегаясь пальцами по каждой вырезке — вовсе не то, что стоило бы делать леди ее положения. Некоторые колдографии оставляли на ее пальцах пыль, скопившуюся за годы лежания газет в чулане, другие — свежую типографскую краску. Нарцисса не возражала в любом случае, одну за другой продолжая укладывать вырезки на стоящий рядом кофейный столик, не убирая с лица улыбки. Не холодно-вежливую, будто въевшуюся в ее вечно юное и нежное лицо, но маленькую и счастливую — ту, которую она позволяла себе только в окружении самых близких людей. Пыльная кучка пожелтевшей бумаги казалась лишней в идеальной белой гостиной Малфой-мэнора, но она, будто не замечая, вырезала еще и еще. Кучка росла. Какие-то колдографии кричали — ее непутевый кузен, например, с ужасом оглядывающийся вокруг и ни на секунду не закрывающий рот. Неудивительно, впрочем. Он и в лучшие-то времена не мог заткнуться. Кто-то другой, может, и стушевался бы в присутствии дементоров, мелькающих на фоне, но не Сириус Блэк. Его это только мотивировало кричать больше. Другие смеялись — это ее драгоценная старшая сестра. Даже ее муж, тот еще чурбан, молчал, лишь кидая по сторонам нечитаемые взгляды. Но Беллатриса всегда была из крепкого теста. С легкой безуминкой. Нарцисса вздохнула. Интересно, разгорелся ли этот уголек до полноценного лесного пожара в стенах Азкабана? Хотелось бы ей узнать, что стало с ее сестренкой теперь. Третьи были совершенно безмолвными: похороны тети Вальпурги, колонка памяти дяди Ориона, сообщение о банкротстве дядюшки Альфарда и десяток некрологов других членов ее семьи. Все благородные Блэки этого века. Полное родовое древо — и все на пожелтевших газетных вырезках. Они теперь часть истории, которую никогда не вспомнят, грязная сплетня, достойная лишь недели общественного времени. Нарцисса проследила пальчиками контуры их лиц. Лицо Блэка — визитная карточка. То, что не спутать ни с чем. Издревле их было двое — блондины, прелестные будто утреннее видение, и брюнеты, напоминающие саму ночь, дикие и угрожающие. Она сама была из первых — как тетя Лукреция когда-то и как Драко, ее милый-милый сын, сейчас. Нежная и холодная. Будто роза, покрытая инеем. Другие Блэки на них совсем не похожи. Тюрьма и ужас в глазах не смогли скрыть изящности черт лица и красоты угольно-черных волос, волнами спадающих до самых плечей, которыми так гордился Сириус. Безумие заострило скулы Беллатрисы и вытянуло рот в бесшабашном оскале, растрепав мелкие кудри неуправляемых проволочек. Нарцисса положила их рядом, внимательно рассматривая. Прямо под ними оказалась еще одна колдография. Гарри. Она покатала имя на языке, пробуя на вкус. Буковка «р» отдалась яростным рычанием, «а» протянулась почти змеиным шипением. Его высокие скулы, загнанный взгляд и растянутые в улыбке-ухмылке губы не оставляли места сомнению. Мальчик был точь-в-точь Джеймс Поттер. Джеймс был точь-в точь его матушка, леди Дорея Поттер. Их волосы, грозящие стать наследственной чертой, сочетавшие в себе худшее от двух семей — кудри Блэков и привычку торчать во все стороны Поттеров, их лицо, острое и будто вечно в хищном напряжении, тонкие, беспокойно движущиеся руки, все это говорило, рассказывая свою историю, и Нарцисса внимательно слушала. Она подхватила Беллатрису, продолжающую смеяться, и критично сравнила ее с ребенком, чуть нервозно улыбающимся в камеру, полускрытым за Дамблдором и маленьким Лонгботтомом. Два практически идентичных лица посмотрели на нее в ответ. Она искренне надеялась, что Люциус, ушедший среди ночи, сумеет договориться о встрече, как Нарцисса его попросила. Ей уже не терпелось в живую увидеть ребенка, про которого она столько слышала.