The boy

Твердые острые ноготочки отстукивали ровный ритм. Маленькая фарфоровая чашечка испускала пар четко выверенными колечками. Важные, наверняка секретные бумаги лежали, перемешанные с прочими, в разы более невинными предметами, аккуратно их скрывающими. Букет белых лилий прикрывал стопку бумаг, касающихся покупки какого-то артефакта, зеркальце на длинной серебряной ножке стояло так, что отвлекало на себя все внимание от стоящего неподалеку чьего-то высушенного мизинца, а незаконченная вышивка лежала прямо на недописанном, но явно угрожающем письме. Драко сглотнул, чувствуя себя в не своей тарелке посреди этого белоснежного царства идеальности и ядовитых цветов. Ошибка, которая не осталась незамеченной его матерью. Нарцисса мягко улыбнулась — той самой улыбкой, которая всегда предвещала неприятности. — Драко! Ты пришел, mon amour. Он осторожно кивнул, присаживаясь на стоящее перед матушкой кресло. — Как ты себя чувствуешь, дорогой? Все хорошо? — Oui, maman. Ты хотела о чем-то поговорить? Ее улыбка стала шире. — Ты помнишь Гарри? Гарри?.. Драко глупо моргнул. Он помнил Гарольда — маминого старого друга, Гаррика Олливандера, держащего магазин на Косой аллее, и Гэри с Когтеврана. Он задумался посильнее. Его матушка что, про Поттера говорила? — Мы встретимся с ним в эти выходные. Будь готов. Он нахмурился, отчаянно пытаясь разобраться в стене загадок, которую его мама как обычно нагородила. В честь чего они должны встретиться с этим придурком? И к чему Драко должен быть готов? Он прикусил губу, удерживая на лице нейтральное выражение. Конечно же, это был какой-то очередной тест. Матушка опять устроила ему проверку, верно? Иди туда, не знаю за чем, поболтай со своим худшим врагом и не потеряй при этом лицо. И новости тоже со всем положенным достоинством принимай. Драко подавил вздох. Отлично. Просто чудесно. — Могу я узнать зачем? — Простые формальности, мой милый, всего лишь дань традициям. Золотые волосы Нарциссы блеснули в ярких утренних лучах солнца, на секунду открывая прячущуюся среди прядей седину. Глубокие синие глаза твердо смотрели на Драко, внимательно впитывая каждую его реакцию. — Мы в родстве, да и мальчик к тому же учится на твоем курсе. Однажды он станет лордом Поттером. Нам, как благородному роду, следует продемонстрировать благосклонность наследнику. Должно быть, какая-то мускула на его лице все-таки дернулась, потому что в глазах его матери появился откровенно хищный огонек. Будто акула, почуявшая первую кровь, с неожиданно сильной и странно незнакомой эмоцией подумал Драко. — Если, конечно же… — она сделала многозначительную паузу, — у тебя нет возражений. В противном случае, прошу, предоставь все аргументы против. Это была одна из любимых игр его матушки. Изобрази (а изобрази ли?) из себя самую неприятную старуху на чаепитии. Она будет задавать ему провокационные вопросы, все время критикуя его манеры, выводить на дискуссии, требовать фактов, требовать ссылки на факты, разбивать эти факты в пух и прах («Я вижу, откуда ты идешь, но, если же действительно заглядывать столь глубоко в историю, стоит вспомнить происхождение уважаемого господина, слова которого ты цитируешь. Конечно же, кто-то в настолько близком родстве с маглами — и трех поколений после кровосмешения не прошло, подумать только! — не может обладать достаточными знаниями в столь специализированной теме. Надеюсь, моего скромного объяснения достаточно, чтобы ты увидел недочеты в своей логике») и в конце концов сводить все к тому, что корень проблемы и основной объект, который следовало все это время обсуждать, вовсе не та глупость, о которой они говорили до этого, а недостаток уважения к старшим или даже недостаточная воспитанность самого Драко. Он знал этот сценарий наизусть. Достаточно хорошо, чтобы понимать, что ввязываться в него точно не стоит. Поэтому, вместо того, чтобы объяснять ей, что Поттер — полный connard, мозг с горошину, наглость до небес, или вспоминать о том, как он разбил ему нос (о чем Драко, между прочим, так и не рассказал родителям, хотя и грозился), он сказал: — Никаких возражений. На какой день мне следует запланировать встречу? Молчаливо, хотя и весьма недовольно принимая свою печальную судьбу. *** Косая аллея была шумным местом. Она начинала свою жизнь поздно, давая шанс успеть к началу даже самому ленивому из магов, и заканчивала ее рано, торопясь закрыться и выпить вечернего чаю. Волшебники, как Гарри заметил, вообще были народ странный. А те, кто проводили свои дни на Косой аллее были самыми странными из всех. Они никогда никуда не торопились — владельцы и покупатели могли часами стоять у прилавка, обсуждая какую-нибудь глупость, в которой Гарри ничего не смыслил, пока взмыленные работники носились туда-сюда, выполняя дорогостоящий заказ очередной большой шишки. Люди, что приходили на Косую аллею, отличались от всех остальных волшебников. Тут не было диких костюмов и безумных сочетаний, которые, кажется, любили абсолютно все маги, которых Гарри видел до этого. Вместо этого они носили строгие старомодные костюмы и длинные платья, больше напоминающие реквизит для театральной постановки, чем настоящую одежду. Они выбирали темные приглушенные тона и странные, удивительного вида украшения, которые, если он не ошибался, были артефактами. Артефакты придавали этим людям поистине сюрреалистичный вид, добавляя во все происходящее ту самую нотку хорошо знакомой безуминки, которую Гарри привык видеть вокруг. С шей ухоженных дам свисали обезьяньи черепки, на руках солидных джентльменов вместо колец были повязаны истрепанные атласные ленты, исписанные множеством накладывающихся друг на друга рун, а старики таскали с собой трости, сделанные, ни много ни мало, из чьих-то берцовых костей. Самое удивительное во всем этом было то, что именно эти странные, непохожие на остальных волшебников люди, казалось, были полноправными владельцами Косой аллеи. Помимо них тут было целое множество других людей — совсем обычных, выдающих свое волшебство только потрепанными мантиями и длинными волшебными палочками. Таких волшебников, к которым Гарри уже привык, — настолько необычных по отдельности, что вместе сливавшихся в одноликую толпу. На Косой аллее было даже несколько магглов, посвященных в тайну Статута, с шоком на лице озиравшихся по сторонам, — растерянных родителей и напряженных правительственных работников. И тем не менее никто из них не выглядел на площади настолько же естественно, как те странные волшебники. «Старые», так Гарри решил называть их про себя. «Старые» единственные приходили на аллею ежедневно и единственные позволяли себе ходить по ней так медленно и со столь независимым видом. На них одних отвлекались работники магазинов, позволяя занять себя какой-нибудь ерундой на целые часы, и они одни могли спускаться ниже, в Лютный переулок, не убирая с лица лениво-скучающего выражения. «Старые» единственные вели себя так, будто владели всем, что их окружало. Будто были единственными на площади, лишь иногда они поднимали шляпу перед знакомыми — точно такими же странными волшебниками. Гарри не потребовалось много времени, чтобы понять, кем они были. Вот они — те самые аристократы, о которых он так много слышал. Чистокровки, с чьими детьми он учится. Те, что уже положили на него глаз и приготовились использовать в своих интригах. Он передернул плечами. Казалось бы, оживленная торговая площадь должна была сбросить с него меланхоличное настроение последних дней, но по факту Косая аллея его только усугубила. Настолько прямая демонстрация реального мира, лежащего за стенами безопасного Хогвартса, пугала. Как долго он еще сможет просидеть за спиной Дамблдора, отгородившись толстыми стенами неприязни и отрицания? Как долго он еще сможет игнорировать всех этих людей? Гарри бросил раздраженный взгляд назад, на сваленную у прикроватной тумбочки гору писем. К уже привычными фанатскими добавились другие. Более короткие, более длинные, более водяные и более сухие. Все об одном и том же — о нем. Разной степени завуалированности, каждое из них требовало ответа на те вопросы, в которых тринадцатилетний ребенок по определению смыслить ничего не мог. Гарри зло фыркнул. Да даже если бы и мог! Вот и что он бы им ответил, даже если бы и знал ответы? «Конечно, дорогие последователи, я уже запланировал агитационную программу на десятилетия вперед, прыгайте на поезд, пока не ушел!» Что они, в самом деле, от него ждут? Что он сейчас бросится баллотироваться в Министры? Объявит себя Темным Лордом? Проведет невероятное научное исследование, найдет способ обмануть смерть, возродит Волдеморта и встанет рядом с ним, как верный слуга и соратник? Ага. Триста раз. Он раздраженно застонал, вплетая пальцы в волосы и всем весом укладываясь на рассохшийся деревянный подоконник, пытаясь переложить с себя хоть часть ответственности. Шумная толпа шумела внизу. Несколько «Старых» метнули всезнающий взгляд вверх, прямо на него, пробирая до дрожи. Гарри пришлось перебороть желание захлопнуть ставни и спрятаться в темноте своего номера. Вместо этого он, не имея ничего другого, встретил их взгляды со всем накопившимся раздражением. Это подействовало, более или менее, и они поторопились отвести глаза. Гарри обессиленно рухнул головой на руки. День начинался ужасно. Сегодня он, наконец, должен встретиться с Малфоями. Что ожидать от этой встречи, Гарри понятия не имел, и с каждым пройденным часом его нервозность только усиливалась. Зачем они его пригласили? Просто представиться друг другу? Зачем им это? Что они хотят от него получить? Вопросы вились в голове, скапливаясь в комок и давя на череп. С каждым ударом больших часов, стоящих на главной площади, стук его сердца убыстрялся, заставляя руки мелко дрожать, а низ живота сворачиваться тугим холодным узлом. Если повезет, то ответы на все эти вопросы он получит уже через час. Но — Гарри остро вздохнул, силой воли пытаясь успокоить сердцебиение, — один самый главный ответ он точно не сможет получить от Малфоев. Во всей этой ситуации — в слухах, появившихся после смерти Тома, во внимании магического мира и во внимании чистокровных семей — была одна деталь, которая могла стать для Гарри фатальной. Единственный вопрос, который он не может просто задать окружающим. Что все происходящее значит конкретно для него? Его положение в магическом мире было ужасно нестабильным. До Хогвартса оно было достаточно ясным — Гарри был «Героем». Святым ребенком, уничтожившим темнейшего волшебника Британии. Символ нового мира. Полукровка, к тому же, — Мальчик-Который-Выжил как нельзя лучше символизировал победу нового уклада над старым. Слизерин все немного подпортил. Волшебный мир столкнулся с горькой правдой — Гарри не был никаким символом. Он, будучи живым человеком со своими недостатками, больше не подходил под образ святого героя, который они себе нарисовали. Гарри был просто Гарри. И, конечно, волшебникам, ждущим от него великих дел, не могло это понравиться. Весь второй курс Гарри сам себе напоминал одну из тех звезд, которых так любили обсуждать Дурсли. Тех, кто, снявшись в пять лет в ужасно милой роли, до конца своих дней не могут отмыться от клейма малыша с рождественской открытки. Тех, кто вынужден либо поддерживать милый образ, либо быть подвергнутыми остракизму за малейший промах. Гарри, очевидно, был из вторых. «Милого» в нем никогда ничего не было. Когда его связь с Томом выползла наружу, появились и разрослись до ужасающих масштабов очень-очень нехорошие слухи. Дамблдор смог подавить большую часть из них, но урон репутации уже был нанесен. У магов появились вопросы. «А почему вообще Тот-Кого-Нельзя-Называть за ним пришел?» — спрашивали они. «Почему исчез?» «Как этот ребенок умудрился выжить?» За пару лет из героя светлой стороны Гарри превратился в ребенка, неразрывно связанного с темной. Как ни смотри, эти два понятия были одним и тем же — оба говорили о Гарри, в конце концов, — но то, насколько по-разному они заставляли разных людей видеть его, все того же мальчика из каморки под лестницей, было невероятно. При всем при этом, несмотря на то, что светлая сторона его практически полностью отвергла, темная вовсе не торопилась записывать его в союзники. «По крайней мере, — Гарри нахмурился, отодвигаясь дальше от окна и прячась от любопытных взглядов за толстыми шторами, — раньше не торопились». Именно в этом заключался главный вопрос — что такой внезапный интерес чистокровной аристократии значил для него? Куда он его ставил? За прошлый год Гарри сумел сломать ледяную стену отчуждения, которая отгораживала его от остальных сокурсников. Он больше не был полным изгоем на факультете, но и сколько-нибудь значимой фигурой он так же не являлся. Очевидно, чистокровки заинтересовались им не из-за его личных успехов на поприще заведения влиятельных друзей. Значит, было два варианта. Первый — они, пусть и с сомнением, но готовы принять полукровку в свои ряды. Поттеры, хотя и всегда были магглолюбами, как сказал Невилл, никогда не были исключены из высшего круга. Как и Лонгботтомы, и множество других семей, не подходивших под идеал «древнейших и чистейших», но все равно сохранявших свое место и в Палате Лордов, и на светских приемах. Тогда внезапное добродушие — это аристократы наконец переступают через останки давно законченной войны и протягивают руку наследнику древнего рода. Это был, откровенно говоря, лучший вариант. Несмотря даже на то, что это явно еще больше отвратит от него тех, кто видит в Мальчике-Который-Выжил символ победы над темной магией, а во всех аристократических семьях — последователей Волдеморта, — это все еще был лучший вариант. Гарри вполне может прожить и без статуса национального героя. А если кому-то очень хочется настрочить статью о том, как Мальчик-Который-Выжил предал народ Британии и переметнулся на сторону врага — ну и пусть пишут. Гарри все равно не очень-то интересны подобные желтые газетенки. Второй вариант был в разы хуже. Когда его роль в освобождении василиска открылась, появилось множество теорий. И самыми популярными оказались, как это всегда и бывает, две самые абсурдные. Одна говорила, что Гарри не просто так умудрился победить Темного Лорда еще во младенчестве. Согласно ей, Гарри родился настолько невероятно могучим и темным, что Лорд мгновенно ужаснулся, попытался избавиться от конкурента и скончался, не совладав с новым темнейшим волшебником Британии. Глупо, но легко опровергаемо, поэтому не страшно. Вторая была намного сложнее, а оттого была одновременно глупее и разумнее в глазах широкой общественности. Ее Гарри в первый раз рассказал в письме один из самых сумасшедших его фанатов, так что он даже не придал ей особого значения. Довольно скоро выяснилось, что зря. Теория строила длинную цепочку событий. Начиналось все с того, что Волдеморт, который, на секундочку, собирался жить вечно, захотел себе наследника. Зачем наследник вечному существу, Гарри все еще не понимал, но на этот вопрос теория не отвечала. Он завел ребенка — то ли через какой-то темный ритуал, то ли сразу в семье Поттеров. Составитель был не уверен, но зато добавил к последнему варианту парочку иллюстраций, которые Гарри благоразумно просматривать не стал, все еще цепляясь за крохи своей невинности. Ребенок — то бишь сам Гарри — родился, и Волдеморт пришел его забрать. Лили и Джеймс, то ли привязавшись к дитя, то ли просто резко запаниковав, отказались его отдавать и, соответственно, погибли. Затем шло очередное разветвление. Какие-то версии соединяли эту теорию с первой, говоря, что ребенок, полученный в результате всей этой катавасии, больше напоминающей плохой бульварный роман, оказался настолько силен, что легко размазал папочку-Лорда. Другие шли дальше в пучину безумия и предлагали собственное описание последующих событий в Годриковой впадине. Согласно им, Волдеморт вовсе не умер в ту ночь. Даже наоборот, он добился того, чего хотел. Эта теория заявляла, что то, что сейчас находится в Хогвартсе — вовсе не Гарри Джеймс Поттер. Или, по крайней мере, не совсем тот, что изначально родился под этим именем. Человек, что прислал ему письмо, объяснял, все сильнее и сильнее сбиваясь на несуразицу и одержимый бред, что «наследник», которого Волдеморт изначально пытался создать, это вовсе не ребенок, который сможет занять однажды его место, а сосуд, в который он может переместить свое сознание и использовать как новое тело. Таким образом, говорил он ему, Лорд сейчас является самим Гарри. Этот самый отправитель — Лоуренс Квинси, преданно писавший ему с тех самых пор, как он впервые попал в волшебный мир, — говорил так убедительно и вдохновенно, что Гарри даже провел пару бессонных ночей, думая над этим всем. Потом он вспомнил, что, на секундочку, видел Лорда на первом курсе. Не воспоминание, как Том-Из-Дневника, а самого настоящего человека — того самого, что напал на него в Годриковой впадине. Хотя он и был, по словам Дамблдора, скорее паразитом в теле Квиррелла, чем отдельным человеком, он абсолютно точно не был Гарри. Равно как и Гарри абсолютно точно не был им. То же самое было и с дневником на втором курсе. Они с Томом были настолько разными, что даже говорить о том, что они могут быть одним человеком, было смешно. Эта теория, как и предыдущая, была невероятно глупа, но, как и предыдущая, умудрилась завоевать последователей. То ли фанатичность Лоуренса, то ли его говорливость позволили ей просочиться на все слои их маленького островка, и совсем скоро вся Британия говорила, благоразумно опустив голос, что Гарри Джеймс Поттер, ни много ни мало, — новый Темный Лорд. Какими такими ментальными гимнастиками занимались люди, на полном серьезе верившие, что тринадцатилетний мальчик может занимать настолько влиятельное положение, Гарри не знал и знать не желал, но факт того, что все эти бредни начинали серьезно портить ему жизнь оставался неоспоримым. Лоуренса и раньше-то невозможно было заткнуть — он присылал письма как минимум раз в неделю, несмотря даже на то, что Гарри ему так ни разу и не ответил. Теперь, когда он нашел тему для разговора, да еще и смог убедить в ее логичности всех остальных, плотину буквально прорвало. Он слал еще больше писем, болтал на улицах, создавал тайные общества и нес знамя истины аристократам. Все это подстегивало и без того нелестные слухи, ходившие о Гарри, и ставило его в ну совсем уже неприятное положение. И если Малфои — Малфои! Аристократы, волдемортовы сподвижники! — тоже на это купились, то это конец. За одной крупной семьей последуют другие, и Гарри оглянуться не успеет, как окажется на весьма некомфортном троне нового мира. И уж у него-то не будет независимости Лорда — аристократы просто задавят его, отлично зная, что никто со стороны Дамблдора не захочет марать о «темное отродье» руки. В политике Гарри был не силен, но догадывался, что такой исход будет наименее приятным для всех. Кроме, конечно же, аристократов, у которых появится одновременно и козел отпущения, и лицо сопротивления Министерству. Нет, на нечто подобное он был совершенно не согласен. Часы ударили снова, выдергивая Гарри из тяжелых мыслей, вызывающих долгую, тянуще-давящую головную боль на задворках черепа. Бродяжка, спящий у камина, дернул ухом и лениво поднялся, не хуже самого мальчика понимая, что пришло время выходить. Гарри нервно сглотнул. Быстро поправил рубашку — одну из немногих чисто белых и сидящих хоть сколько-нибудь по размеру, — и, глубоко вздохнув, выкинул из головы все сложно-политические мысли, которые его так раздражали. Совсем скоро у него будет намного более реальная причина раздражаться, чем эфемерные представления о будущем. *** — Поттер. Малфой — еще более зализанный, чем обычно, — смерил его долгим недовольным взглядом. Гарри ответил ему точно таким же, отказываясь проигрывать эту битву. — Малфой. Они постояли так немного — секунду, две, третью — не разрывая зрительного контакта и почти чувствуя скачущие вокруг молнии. Наконец, Малфой демонстративно покачал головой, и Гарри смог раздраженно закатить начинающие слезиться глаза. Вечер обещал быть интересным. — А где… — начал он, но запнулся, не зная как лучше назвать женщину, которая произвела на свет кого-то вроде Малфоя. «Твоя мама» было очевидно противоестественно. «Леди Малфой» — слишком уважительно для кого-то, кого он даже не знал. — Матушка скоро будет, — очевидно, заметивший его заминку Драко поспешил уведомить в своем привычно-высокомерном тоне. — Она выбирает мороженое. Настолько простая фраза звучала от него странно. Он, должно быть, тоже это чувствовал, так что добавил в нее еще больше ленивого растягивания и пренебрежения, чем обычно, заставив Гарри скривиться. Сам Гарри выбрал его уже давно, придя раньше назначенного срока, и даже успел скормить половину Бродяжке, устроившемуся под столом. Так что пока Драко устраивался, он с интересом разглядывал пришедшую с ним женщину. Таких он раньше не видел — даже на Косой аллее. Вместо привычных для британских волшебников темных и плотных тканей, она носила летящую мантию странного фасона и мягкого оттенка, предавшего ее светлым волосам почти золотое свечение. Она чем-то напоминала Гарри Флоренца, которого он встретил на первом курсе, и выглядела именно так, как магглы представляли себе фей — цветочно-красивая и высокомерная. Имя «Нарцисса» ей шло. Женщина развернулась, выискивая их взглядом, и, найдя, довольно улыбнулась. Улыбка у нее тоже была необычная — из тех, по которым сразу ясно, что за красивым фасадом скрываются ядовитые клыки. Мистер Фортескью, небольшой худощавый мужчина, с которым Гарри успел немного даже сродниться за последнюю неделю, семенил за ней, держа в руках несколько вазочек доверху наполненных мороженым. Гарри, чувствуя внезапную робость, предпочел смотреть на него, а не на немного пугающую леди. Леди уселась, аккуратно организовав вокруг юбки и складки мантии, превращаясь в картину эпохи Ренессанса. Мистер Фортескью, выставляя на столик мороженое, весело подмигнул Гарри, мгновенно возвращая ему уверенность и вызывая на губах широкую озорную улыбку. Драко, ставший как будто бы чуточку меньше, поерзал и, заметив, что Гарри смотрит на него, независимо вздернул нос, отказываясь признавать секундную слабость. Леди, наконец, заговорила: — Добрый день, мистер Поттер. — Ее голос был глубоким и сильным, вызывая диссонанс с нежным обликом. — Надеюсь, у вас все хорошо? Гарри кивнул, капельку сбитый с толку. Леди снова замолчала, явно ожидая продолжения. — Э, да, все хорошо. Спасибо. — Он неловко кашлянул. Как он должен к ней обращаться? «Миссис» не казалось подходящим. «Леди» было слишком претенциозно. «Мадам»… Разве Блэки не британцы? «Мадам» уж точно не подходило. Ох, Гарри начинал потихоньку паниковать. Уверенность, вселенная в него мистером Фортескью, стремительно испарялась. Будто почувствовав это, Нарцисса вежливо склонила голову. — Я рада. Должно быть, последние недели были тем еще испытанием для вас. — Она сделала паузу, но, прежде чем Гарри успел ответить, уже продолжила: — Могу я называть вас Гарри? — Ага. — Голос вышел выше, чем обычно, и он поторопился прокашляться. — В смысле, да, конечно. Женщина улыбнулась. — Чудесно. Воцарилась тишина. Теперь пришла очередь Гарри нервно ерзать в кресле. Его явно бесстыдно разглядывали. Ее светло-серые глаза — точно такие же как у Драко и Люциуса Малфоя — остановились на Бродяжке, довольно облизывающемся под столом, замерли на слишком длинных рукавах рубашки и задержались на его шраме. Гарри сглотнул. Он был абсолютно прав — это «семейное единение» будет тем еще мучением. *** У ребенка был тот же необычный взгляд, что и на колдографиях. Смесь испуга и раздражения — тяжелый взгляд загнанного в угол животного, оттененный ядовито-зелеными глазами. С острыми чертами лица и тощим телом он производил на редкость неприятное впечатление. Огромная лохматая собака, бесцеремонно грызущая что-то под столом, и длинные рукава, на манер Пьеро спускающиеся чуть ли не до самых колен, его только дополняли. Гарри и Драко, несмотря на легкую неловкость в начале, довольно быстро включились в горячее обсуждение, едва ли не граничащее со спором. Чуть напрягшись, Нарцисса смогла припомнить что-то о том, что ее сын не ладил с юным Поттером. Драко прожужжал ей все уши прошлым летом, жалуясь. Она повертела эти воспоминания в голове и откинула за ненадобностью. Личные предпочтения не играли никакой роли в ситуации подобной этой. Она лениво зачерпнула ложку ванильного мороженого и не спеша отправила ее в рот, прикрывая глаза и наслаждаясь вкусом. Спор разворачивался, менял аргументы и затухал. Мальчишки находили новую тему для обсуждения и начинали его с новыми силами, лишь время от времени прерываясь на то, чтобы проглотить ложку почти полностью растаявшей сладости. На кафе опускались приятные сумерки. На очередной паузе Нарцисса снова открыла глаза. Буквально только что дети обсуждали Хогвартс, и она посчитала, что это будет подходящим моментом для начала допроса. — Вы упомянули, что не одобрили профессора Локонса. Она осторожно обратилась к ним обоим, опасаясь, что Гарри снова испугается и замкнется в себе. Ее голос, подхваченный вечерним ветром, был тихим и едва-едва заинтересованным, создавая идеальную картинку ленивого вопроса любопытствующей матери. — А кого бы вы хотели видеть на месте преподавателя? Столь же осторожно она не стала упоминать название предмета. Среди ее круга общения его намного чаще называли просто «Темными Искусствами», но Нарцисса догадывалась, что для магглорожденного полукровки такое название может быть нервирующим. Благо дети не заметили ее маленькой хитрости и без задней мысли хором бросились отвечать: — Аврора! Тут же, не теряя ни секунды, они злобно друг на друга уставились. Похоже, соглашаться в чем-то им не нравилось. Драко прокашлялся и одернул мантию. — Я бы хотел аврора. Уверен, не может быть ничего лучше, чем боевой опыт. Гарри, явно согласный, но все еще желающий поспорить, заявил: — А как же учительский талант? Даже от аврора будет мало пользы, если он только палочкой махать и умеет. Драко покраснел и открыл рот, готовый начать ругать по новой, но Нарцисса быстро его прервала, не позволяя спору перейти на новый виток. — Так значит, это твой любимый предмет в Хогвартсе, Гарри? Мальчик, все еще не спуская с Драко сопернического взгляда, кивнул. — И почему же? Нарцисса мудро спрятала хищный блеск за длинными ресницами и откинулась назад, на плетеную спинку кресла, демонстрируя миру мягкую расслабленность. Будто тоже поняв важность вопроса, Гарри наконец оторвался от своей глупой игры в гляделки и недоуменно нахмурился, размышляя над ответом. — Не знаю, — протянул он, все еще раздумывая. — Мне просто нравится? Драко фыркнул. — У него просто больше ни на что мозгов не хватает. Вот и «махает палочкой». Гарри вспыхнул. Нарцисса открыла глаза ровно в тот момент, когда Драко с самым невинным видом отвернулся в сторону. …Ей померещилось, или он только что показал Поттеру язык? Она раздраженно вздохнула, на всякий случай посылая сыну неодобрительный взгляд. Ради своей же ментальной стабильности она надеялась, что ей просто показалось. — Что профессора об этом думают? Они говорят, у тебя получается? Она осторожно, слово за словом, прощупывала почву. Мальчик оживился. Его глаза восторженно вспыхнули, лицо осветилось, и он быстро-быстро затараторил: — Да! У меня все выходит! Даже профессора согласны. — Гарри гордо вздернул нос. — Я уже кучу всего знаю. Опережаю программу! Профессор Квиррелл говорит- Он осекся. Будто быстро выключенная лампочка, его глаза потускнели и опустились, упирая взгляд в пол. Из самоуверенного смешливого ребенка Гарри в считанные секунды превратился в кого-то неожиданно более взрослого. Нарцисса, методично собирая новую информацию, подалась вперед. Подробности его отношений с печально известным хогвартским вором ее очень интересовали. Драко, будто выбитый из колеи таким резким изменением настроения, бросил быстрый испуганно-осторожный взгляд на (друга? врага? одноклассника с неопределенным статусом?). Нарцисса хмыкнула. Ей кажется, или на лице ее сына и правда промелькнуло беспокойство? Мысль заставила ее недовольно дернуться. Если он начал привязываться к ребенку Поттеров, ей придется быть в разы аккуратней. Ранить — пусть даже и только морально — ее единственное драгоценное дитя она абсолютно точно не могла себе позволить. Она отвлеклась на эти мысли всего на секунду, но, вернувшись к Гарри, обнаружила, что он уже пришел в себя. Все еще не тот открытый и довольный ребенок, которого она видела совсем недавно, но уже в разы более собранный и не позволяющий лишним эмоциям просачиваться за пределы щепетильно выстроенной безразличной маски, он продолжил: — Профессор Квиррелл говорил, что у меня талант. — Он деланно-небрежно пожал плечами. — Хотя, наверно, теперь это уже ничего не значит. Его ведь все равно уволили. Пренебрежительный тон, явно скрывающий какую-то не до конца зажившую рану, сказал Нарциссе все, что ей требовалось знать. Очевидно, его отношения с Квирреллом, который, как она догадывалась, был союзником Темного Лорда, отличались необычайной глубиной. То же самое можно сказать и о талантах ребенка — невозможно преуспеть в Защите от Темных Искусств, не взглянув хоть краем глаза на сами Запретные. Однако… Нарцисса улыбнулась, снова позволяя разговору уйти в другую, неинтересную ей область. Однако ничего из этого не достигало той степени, что могла бы вызвать беспокойство. Слухи о связи мальчика с Темным Лордом бесспорно преувеличены. Равно как и слухи о его невероятной темной силе, которые, как поведали ей ее подруги, со скоростью пожара расходились среди низших слоев населения, — интерес Гарри к Темным Искусствам не превосходил того же у любого другого ребенка, воспитанного в волшебной семье. История с дневником же… Если Люциус прав, то дневник, так жестоко подкинутый ее семье Лордом, не более, чем паразит, выбирающий самого уязвимого хозяина. В этом случае Гарри вовсе не ужасный Наследник Слизерина, как они полагали изначально, а всего лишь ребенок, по неизвестной причине оказавшийся уязвимее других к ментальным атакам артефакта. Подобный вывод успокаивал, хотя и оставлял множество вопросов. Почему Лорд пытался убить его? Почему именно младшему Поттеру достался его зачарованный дневник? Зачем союзник Лорда учил и даже выделял его? Ответа на них Нарцисса не видела и, откровенно говоря, сомневалась, что сможет получить их от ребенка. Она и смысла-то не видела — один только тот факт, что он не является признаком весьма скорого и ужасающе триумфального возвращения жуткого хозяина Люциуса, уже невообразимо ее радовал. Остальные вопросы были не так и важны, в конце концов. Она позволила улыбке стать шире и умиротвореннее, на секунду давая своим настоящим эмоциям просочиться за маску холодности, и расслабилась в кресле, возвращаясь к почти полностью растаявшему мороженому. Лучи закатного солнца осели на ее лице, оставляя приятное теплое ощущение. Потихоньку стихающий уличный шум оттенял мальчишечью болтовню пришедших в себя детей, с готовностью нырнувших назад в привычный ритм горячего обсуждения. Нарцисса нежно оглядела сына, увлеченного спором, и довольно вздохнула, впервые за очень долгое время по-настоящему расслабляясь. Все было хорошо. Далекие отзвуки войны, звучащие в прошлом, и тяжелые, гнетущие перешептывания, все чаще и чаще звучащие вокруг, ее наконец-то не беспокоили, заглушенные детской возней. «Быть может, — она улыбнулась и, пользуясь тем, что на нее никто не смотрит, засунула в рот большую ложку шоколадного пломбира, сворованного у Драко, — ответы придут сами». «Быть может, — надежда звучала в ее голове громко, будто колокол, — за ними и не скрывается ничего такого». Надеяться Нарцисса Малфой себе позволяла столь редко, что теперь незнакомое чувство согревало ее прямо изнутри, будто уголек, мягко тлеющий в глубине сердца.