***
Гарри тяжело, грустно вздохнул. Огляделся, убедился в том, что в комнате так никто и не появился, и вздохнул еще раз, пока возможность позволяла. За окном, отвечая его настроению, моросил мелкий неприятный дождь. Он шел уже вторую неделю, вымачивая дорожки и разводя на улице грязь. Попадавшие желто-красные листья в эту грязь втаптывались, образуя странные узоры на хогвартских дорожках, а пожухлая трава, эти дорожки обрамлявшая, утопала в глубоких мутных лужах. Кое-где, если очень внимательно присмотреться, можно было заметить причудливые росписи инея на траве и влажной коре редких деревьях. Эти росписи, в отличие от нормального инея, блестевшего на земле перед завтраком, на утренней квиддичной тренировке, в течение дня не таяли. Гарри не знал всей науки за этим явлением и узнать, честно говоря, не стремился. Высокие мрачные фигуры дементоров, этот ненормальный иней оставлявшие, в принципе никому особой нежности не внушали, а уж Гарри и вовсе к ним не совался. Громкий, резкий, болезненный визг, медленно, как-то даже естественно переходивший в тихое неразборчивое шипение, больше напоминающее белый шум, чем что-то членораздельное, и без того снился ему по ночам. По собственной воле воплощать в жизнь свои кошмары Гарри не торопился. Где-то вдалеке, в глубине Запретного леса, раздался вой. Десяток сорванных криками глоток его подхватили и унесли куда-то дальше, делая почти неслышимым. Гарри снова вздохнул. Будь здесь Гермиона, он бы от души повеселился, придумывая сказки про оборотней, выпущенных на волю, потренировать леденящий кровь вой к Хэллоуину. Но Гермионы тут, конечно, не было, так что он просто перебрал в голове пару шуток, тут же с раздражением их откидывая. Шутки были совершенно не смешные. Будь здесь Рон, он бы точно придумал, как сделать их забавнее, но и Рона тут тоже не было. Они оба, плюс Невилл, плюс вся комната Гарри и плюс добрая половина Хогвартса, сейчас были в Хогсмиде, спрятанные, будто за непроницаемой стеной, бесконечно-моросящим дождем. Гарри остался в Хогвартсе: разрешение дядя Вернон ему так и не подписал. Мутные разводы на окне стали еще мутнее, дождь усилился. Гарри постарался сосредоточиться на том, как им, бедолагам, наверное стремно там, на улице, мокнуть под дождем, стоя в грязи по колено, пока он, как самый умный, сидит в теплой уютной комнатке, но дрожь, пробравшая его прямо по позвоночнику, очень быстро от этих мыслей отвлекла. Побежденный, мальчик повесил голову. В пустой комнате было не очень-то и уютно. Да и каминов в их полуподвальных спальнях предусмотрено не было. Его соседи, собиравшиеся в спешке, оставили все в руинах — Джереми бросил затрепанный журнал, толсто обклеенный какими-то вырезками, Дэмиен оставил какую-то забавную штучку, которая, светясь, отбрасывала цветные блики на хрустальный шар, сиротливо устроенный Селвином на общем столе, а Тео побросал на постели кучу отбракованных мантий. Что с мантиями было не так, Гарри не понял — за одну только их ткань можно было, наверно, купить неплохой домишко где-нибудь в пригороде Лондона. Так и так, комната больше напоминала побоище, оставленное немногими выжившими, чем уютное пристанище. Слизеринец вздохнул в самый-самый последний раз, вложив в этот мученический вздох все мировые проблемы, которые беспокоили его тринадцатилетний разум, и сполз с подоконника, с недовольством оглядываясь по сторонам. Ничего достойного внимания в разгромленной комнате Гарри не нашел и мрачно направился к выходу, выражая всю свою мрачность в тяжелых, специально громких топ-топах маленьких ног. Подумаешь! Не больно-то ему и хотелось в Хогсмид. Он и сам по себе найдет чем заняться — в пустом замке это явно будет несложно. Мысли о несметных сокровищах, явно запрятанных где-то глубоко в стенах, за непроходимыми лабиринтами заброшенных коридоров, придали ему сил, и дальше Гарри потопал уже вполне ободренный, полный энергии исследовать оставленный без присмотра Хогвартс.***
Срочные новости: сокровищ он не нашел. Гарри вообще ничего не нашел — если не считать, конечно, кучу паутины и одного гигантского мертвого паука. Он фыркнул, зло отпинывая от себя камень. В поисках сокровищ мальчик обошел вообще все, от кухни до старой башни, и, не желая сдаваться, даже выполз на улицу, где как раз очень удачно прекратился дождь. На огромной, мокро-грязной расплывшейся поляне было еще меньше сокровищ, чем в пыльных коридорах. В тех Гарри мог хотя бы изредка тешить себя надеждой — типа, может, он их просто еще не заметил. А вот сейча-а-ас он как повернет за угол, да ка-а-ак наткнется на что-то ну вообще потрясающе-восхитительное. Углы поворачивались, а потрясающе-восхитительное так и не находилось. Гарри, воровато оглядевшись, руганулся. Вжал голову в плечи, по привычке ожидая дядиной тяжелой затрещины. Ничего не последовало, и он, встав прямее и увереннее, выругался еще раз, уже громче. Никакая молния его не поразила, и директор не высунулся из окошка, чтобы отругать за нарушение школьных правил. Распаленный безнаказанностью, Гарри пнул другой камень — на манер футболистов, на которых Дадли иногда глядел по телевизору. Камень выскочил из земли, поднялся высоко в воздух, разбрызгивая повсюду мокрую грязь, и полетел ровненько в направлении единственного дерева на всю поляну. Большущий и старущий дуб содрогнулся от удара. Кора треснула, ветки вздрогнули, несколько желудей свалились в лужу с громким плеском. Дерево испуганно вскрикнуло. Гарри тоже испуганно вскрикнул. Говорящих деревьев он еще не видел. — Что за черт! Гарри прижал руки ко рту, пятясь назад, как-то резко сожалея о том, что вообще высунулся сегодня из комнаты. Дерево отрастило руку. Рука была длинная и нездорово бледная, одетая в какой-то грязно-серый рукав. Дерево помахало, Гарри икнул и помахал в ответ. Вслед за рукой высунулась голова. — Ты что делаешь? Профессор Люпин — тот самый, который ехал с ними в поезде, и тот же самый, который спас Гарри от дементоров, на этот самый поезд напавших, — смотрел на него с удивительной смесью недоумения и возмущения на изрисованном шрамами лице. Слизеринец икнул еще раз — в этот раз предвещая все проблемы, которые свалятся на его голову после такого приветствия. Затем, собравшись с силами, сделал то, что подростки умеют лучше всего — перешел в нападение. — А вы чего за деревом прячетесь? — Он подозрительно прищурился. — Напугать что ли хотели? Профессор возмущенно фыркнул. Гарри прищурился еще подозрительнее. Его фырками не проймешь. Он и сам кого хочешь зафыркает. — Я не прятался. — Люпин вышел из своего укрытия, деланно невозмутимо поправляя пальто. — Я отдыхал в укрытом от случайных прохожих месте. Длинный тонкий палец патетично уперся в грязно-серое небо. Гарри закатил глаза. — А я просто метил в укрытое от случайных прохожих место. Чтобы точно ни в кого не попасть, знаете? Он сделал небольшую паузу. Видя, что профессор не собирается злиться за камень (буквальный) в свой огород, продолжил: — Кто же знал, что вы там будете… отдыхать. — Мальчишка ухмыльнулся. — Аккуратнее же надо быть, профессор. Повисла пауза. В лесу, теперь уже в разы ближе, снова раздался вой. Профессор устал бороться с улыбкой и наконец-то взорвался хохотом. — Боже, ну что ты за ребенок. Его взгляд, смешливый и неожиданно ласковый, захватил Гарри врасплох. Люпин отвернулся, смахивая с глаз слезы, и Гарри быстренько встряхнулся, приходя в чувство. — Что ты тут вообще делаешь? Не захотел пойти в Хогсмид? Слизеринец сморщился — про волшебную деревню вспоминать не хотелось. Точно так же как и про мерзкого дядю Вернона, так что вместо того, чтобы сознаться, Гарри сделал то, что умел лучше всего — задрал нос. — Не-а. Что там вообще такого интересного? Подумаешь, деревня какая-то. На последних словах в его голос все-таки прокралось разочарование. Кажется, Люпин это тоже услышал, но говорить ничего не стал, позволив ребенку сохранить остатки самоуважения. Вместо этого профессор развернулся и пошагал назад — к дереву. Гарри напрягся. Необычный учитель был его единственным источником развлечения во всем пустом замке. Не хочет же он его сейчас бросить? Мальчик уже почти двинулся за ним, наплевав на то, как это невежливо, когда профессор остановился и поманил его рукой. Тут уже все сомнения отпали — Гарри дернулся за ним, как излишне активный щенок, заставив Люпина снова рассмеяться. Смех у профессора был очень приятный — тихий и мелодичный, будто маленькие колокольчики, плотно укутанные в бархат. Они поравнялись. — Смотри. Теперь нездоровые паучьи пальцы указывали куда-то вбок, на дуб. Гарри поднял бровь и внимательно осмотрел дерево. Его старая, местами отслаивающаяся кора, сверху донизу исписанная поколениями студентов, после дождя выглядела откровенно жалко. Шикарная листва, которую он помнит по весне первого курса (не второго — второй Гарри все еще почти не помнит), осыпалась и теперь покрывала поляну влажным компостом, а огромная лужа, скопившаяся у его корней, не позволяла подойти к дубу ближе, чем на пару метров. Так и так, дерево не впечатляло. — Не туда. Профессор шагнул ближе, игнорируя толстый слой грязи, тут же налипший ему на ботинки. Его почти синюшняя рука как-то ласково проскользила по мокрой коре и, найдя что-то, замерла. — Сюда. Его палец упирался в какую-то надпись. Теперь и Гарри, не заботясь о своих и без того разваливающихся кроссовках, шагнул к дереву вплотную. На старой, отваливающейся и грязной коре красовалось сердце. Большое и явно вырезанное с усердием — так, чтобы остаться на дереве на века. Его пронзала стрела, перечеркивающая своим шикарным оперением какие-то другие, в разы менее важные надписи и неприличные рисунки. По среди сердца стояло простое «Джеймс + Лили». Гарри гулко сглотнул. Будто в трансе, прижал к сердцу ладони. Оно было странно теплое и на секунду ему даже показалось, что он может чувствовать пальцами размеренную пульсацию. — Твой отец вырезал это сам — простым маггловским ножом, даже без палочки. Помню, Лили страшно на него ругалась тогда — дескать, это порча школьного имущества. Но я точно видел, что ей понравилось. У нее была такая улыбка, очень говорящая, — если знаешь ее, то и вся Лили тоже быстро прекращала быть загадкой. Да и потом, Сириус мне рассказывал, что она тайком бегала сюда, чтобы посмотреть на сердце. Глупо, конечно, но такими уж мы тогда были. Подростками. Профессор Люпин как-то странно шмыгнул и нежно ему улыбнулся. Гарри, слушая его с широко открытым ртом, как-то отдаленно подумал, что у профессора, наверное, тоже была очень говорящая улыбка. Молчание продлилось несколько долгих, сладко-вязких секунд. Потом Гарри разорвало вопросами: — Вы их знали?! Вы дружили? А как они познакомились? Что за Сириус? Сириус Блэк? А у меня есть фотография! Ну-ну то есть колдография, а это вы там на ней? А кто остальные? Вы расскажете? А еще что-нибудь родители тут писали? А- — Погоди, погоди, ребенок, — профессор, смеясь, выставил перед собой руки, — не так быстро. Я на все вопросы отвечу, хорошо? Гарри прижал руки ко рту, физически останавливая рвущиеся наружу вопросы, чем заслужил еще пару нежных смешков. Краем глаза он поймал еще несколько рисунков — снитч и метлу, гоняющихся друг за другом, схематичный набросок то ли очень большой собаки, то ли болезного волка и необычную, смутно знакомую аббревиатуру «С. Б. Л. Х». Он оставил загадочные надписи, только и ждущие, пока кто-нибудь обратит на них внимание, на потом и, глубоко вздохнув, приготовился опрашивать профессора. День обещал быть долгим и очень, очень информативным. Возбужденные пузырьки восторга, стукающиеся об его грудную клетку в ритме взбудораженного сердца, нашли это заключение потрясающе восхитительным.