***
Играть в квиддич после всего произошедшего было странно. Еще страннее было осознавать, что все события, так круто изменившие его жизнь, заняли меньше года. Чуточку дрожа, Гарри крепко сжал пальцы на древке подаренной Сириусом метлы. На Слизерине «я нашел, полюбил и чуть не потерял крестного» было не более чем отговоркой от участия в важном матче — попыткой утянуть команду вниз и выставить факультет в плохом свете, — так что говорить ничего из этого Гарри не стал. Не стал он упоминать и о своей роли в увольнении профессора Люпина (оказывается, ежемесячное превращение учителя в огромного кровожадного волка — плохой имидж для школы), и о некоторых… не самых очевидных аспектах жизни Коросты. Все, что произошло в тот вечер в Визжащей хижине, точно так же, как и детали ареста Сириуса Блэка, осталось тайной для всех, кроме непосредственных участников события. Ну и директора. И Невилла, который директора привел. И Снейпа, которого Гарри отказывался считать за участника, все еще уверенный, что если бы не его вмешательство, Питера бы поймали. На этой мысли Гарри бросил злобный взгляд наверх, на учительскую ложу, где загнездилась огромная летучая мышь. Мышь поймала его взгляд, и мальчик медленно, с четким намерением, затянул ремешки на перчатках. Продолжал затягивать до тех пор, пока запястья не посинели, представляя на их месте чью-то тощую шею, и успокоился только тогда, когда руки заболели, а Снейп отвернулся, явно в ужасе, впечатленный столь красочной демонстрацией. Гарри запнулся в своих мстительных мыслях. Видеть, в ужасе декан или не в ужасе, он не мог — зрение не позволяло. Идея того, что мерзкая мышь могла и не понять всю тяжесть его гнева, сделала его еще злее. Хотелось сделать что-то такое, вот прямо такое, чтобы сразу весь мир понял степень его недовольства и Снейпом, и дурно продуманной судебной системой волшебной Британии, и игнорированием этой самой Британией его праведного гнева. — Расслабься, Немезида. — Тяжелая рука Флинта упала ему на плечо, остужая пыл и немного вбивая в землю. — У тебя сейчас пар из ушей пойдет. Гарри скосил глаза и фыркнул. Никакого пара ниоткуда не пошло, и он попытался разозлиться еще сильнее — теперь уже на лживую натуру жителей этой равнодушной к нему страны. Не получилось — Флинт ему, на самом деле, нравился. — Мы начинаем через пять минут. Сделай одолжение, приди в себя. Мне твоя башка в игре нужна, Поттер. Усек? Гарри зло шмыгнул. — Усек. Прозвучал первый свисток. Когтевран на другой стороне поля завозился, выравниваясь в шеренги. Некоторые игроки его собственной команды уперли в них любопытные взгляды, явно надеясь разобрать построение и тактику в отдаленных бронзово-синих человечках. Гарри на них время тратить не стал и вместо этого вскинул голову вверх — еще выше ложи преподавателей, в чистое яркое небо. Погода была идеальная. Снитч будет блестеть как бешеный — поймать его будет не сложно. Стало грустно. Хотелось бы ему, чтобы Сириус тут был. Хотя бы в форме пса, как в прошлые матчи. — Ву-у-у! Кто-то где-то кричал. Или визжал. Улюлюкал, Гарри наконец вспомнил слово. Он повертел головой. Прямо под ложей комментатора стояли близнецы Уизли с прижатыми к горлу палочками. Именно их он, судя по всему, и слышал. Рядом с ними стоял Рон — или, скорее, возбужденно подпрыгивал, размахивая руками, пытаясь привлечь к себе гаррино внимание. Когда он понял, что Гарри его заметил, он запрыгал еще возбужденнее, явно довольный своим достижением. На ряд выше, с трудом удерживая огромный плакат с яркими, переливающимися на обеденном солнце буквами, балансировал Невилл. Что написано на плакате, Гарри со своего места прочитать не мог, но догадывался, что что-то хорошее. Зеленая объемная змея, покрытая блестками и обвивающая плакат будто своеобразная рамка, время от времени высовывала красный язычок, явно сделанный из папье-маше. Гермиона стояла чуть поодаль и никак не болела, но с уверенной независимостью принимала на себя недовольные взгляды когтевранской трибуны, поправляя слизеринский шарф, намотанный вокруг ее шеи в несколько толстенных слоев. Шарф был явно большеват. — Одолжил твоей подружке. Голос Блетчли, вратаря, явно скрывал смех, но — каким-то образом — не был насмешливым. Гарри воззрился на него круглыми от шока глазами. От этого он, кажется, немного смутился. — Да мелочи. Надо же поддерживать дух болельщиков. Вратарь слизеринской сборной — слизеринской! — выдал свой шарф грязнокровке, потому что она — на этом моменте Гарри подозрительно прищурился — была болельщицей? Да ладно. Мир сходит с ума. Он широко улыбнулся. Обалдеть. Помахал в сторону трибун. Пару раз подпрыгнул для пущего эффекта. Близнецы подпрыгнули в ответ, стукнулись плечами, чуть не свалились и начали ругаться. — ОГО! — Голос Ли Джордана, многократно усиленный, звучал по всему полю. — Восходящая звезда, надежда своей сборной, умница и красавица Гарри Поттер так хороша, что одной улыбкой отправляет своих поклонников в смертный бой! «Смертный бой» это, видимо, толкотня Уизли, в которую вовлекли Рона, младшую, которую Гарри, честно говоря, не заметил, и чуть не уронили Невилла с его верхотуры вместе с отвратительно стабилизированным, но ужасно симпатичным плакатом. — Вот она сила Мальчика-Который-Выжил! Теперь заулюлюкали и все остальные трибуны. В этот раз было больше насмешки, но Гарри все равно не опустил голову, даже почувствовав, как начинает краснеть. Добрая половина возгласов была и правда восхищенной, будто не уловив шутки в словах Джордана. Каким-то образом эти заставили его смутиться даже больше, чем насмешливые. Нет в жизни справедливости. Тяжелая рука Флинта мигом выбила из его головы все посторонние мысли. — Потом с фанатами пообщаешься. Они выносят мячи. Гарри дернул голову назад, к полю, с такой скоростью, что в шее даже что-то хрустнуло. Мир сузился до золотой сверкающей точки, бьющейся в толстенных кожаных оковах.***
Тяжелые драпировки скрывали комнату от внешнего света. Ни единого луча не пробивалось за пыльные бархатные портьеры, будто отрезавшие комнату от остального мира. Единственным источником света был камин — почти потухший, впервые на памяти Питера, — и одинокая свеча, освещающая рабочий стол, заваленный бумагами и старыми, разваливающимися от корешка книгами. Высокая, устрашающая фигура хозяина комнаты скрывалась во мраке, безмолвная в комфорте разодранного кресла. Хвост сглотнул. Он выжил. Он выжил, он сбежал, он вернулся с новостями. Он был молодцом. Так почему- — Подойди ближе, Питер. Его собственное имя, не слышанное многие годы, подогнало к глазам трусливые слезы. Он сглотнул еще раз, сильнее, пытаясь убрать из горла комок липкого ужаса и жгучего разочарования. Подходить не хотелось. — Ближе. Резкое, злое шипение бросило его на колени, к креслу, готовым молиться за свою жизнь. За что? Рука его ужасного хозяина — теперь в разы более человечная, чем в последнюю их встречу, — опустилась ему на голову. На свалявшиеся и покрытые потом и грязью светлые кудри, с практически нежной силой, пришпилившей Хвоста к месту. За длинной, невозможно светлой и тонкой ладонью последовали острые когти. Войдя глубоко в кожу, они прочертили несколько глубоких полос и, по ощущениям, попытались вскрыть ему череп. Когти отпустили его, и Хвост, оглушенный собственным криком, свалился вниз, бескостный, отчаянно пытаясь отползти. — Одна задача. — Разгневанный голос его мастера пробивался и через крик, и через невыносимые слои боли, окутывающие его голову. — У тебя была всего одна задача! Волдеморт встал, все еще сокрытый тенями и слезами, затопившими глаза Питера. Та же рука, что и до этого, — будто он брезговал замарать Хвостом вторую — появилась будто из ниоткуда, твердо хватая его за подбородок и вынуждая слушать, внимая каждому ледяному слову. — Неужели, — теперь Лорд шипел, — ты хочешь сказать, что мои последователи столь бесполезны, что не могут даже умереть, когда их мастер того просит? Хвост дернулся, сквозь слезы приходя в себя. Умереть?.. — Не стоит делать это удивленное лицо. — Он фыркнул. — Очевидно же, что ни на что другое ты не годишься. Что мне, по-твоему, с тобой делать, rongeur? — С тобой, — Лорд пошел, так и не отпуская его подбородок; Хвост отчаянно пытался ползти за ним, — с этим бешеным псом, его оборотнем и моей маленькой Немезидой, — каждый его шаг был размеренным, не слишком быстрым, — каждый из которых желает поужинать крысой? С ужасом, Хвост понял, куда его тащат. — Неужели ты правда веришь, что можешь быть мне полезней, чем любой из них? Камин приближался. Хвост заплакал сильнее, но не посмел вырываться. — Наглость. Наглость и глупость. Чуть мерцающие угольки в ворохе пепла все еще источали жар, заставляя воздух вокруг них плавиться, искажаясь. Питер живо представил, как точно так же расплавится его лицо, открывая череп, исцарапанный чужими когтями. Он уперся ногами в пол, страх перед Лордом забытый. — Нет! Нет, нет, прошу вас, пожалуйста, — заскулил он, мертвой хваткой вцепляясь в чужую скелетообразную руку. — Прошу, милорд, я- Лорд остановился. До камина оставалось еще несколько шагов. Будь Питер хоть немного более сообразительным, он бы догадался, что никто не собирался засовывать его в камин — даже представить страшно количество пепла, которое взвилось бы в воздух от чего-то подобного. А угольки? От одной только мысли об угольках, прожигающих бесценные рукописи, пережившие не одно столетие, Тома пробрала дрожь. Ну нет. Хвост, почувствовав изменение в настроении хозяина, заскулил еще быстрее: — Я-я докажу! Клянусь, мой Лорд, я буду полезен. Прошу вас… Слезы покатились по его лицу с новой силой. Том вздохнул и брезгливо отдернул руку. Отвратительно. — Вон. Прочь с глаз моих, Хвост. Крыса закопошилась, падая на пол мертвым грузом и затем отчаянно пытаясь себя собрать. — Сейчас же. Передумав вставать, Хвост бросился прочь на четвереньках, форма давно привычная. Волдеморт вздохнул. Зрелище не вызывало даже жалостливого презрения — только утомленное раздражение. Одним взмахом руки камин снова запылал. Недовольно ворча и отряхивая руки, Том вернулся назад к креслу. Шея подозрительно побаливала. Застудить ее в тепле комнаты было в принципе невозможно, но Том все равно отнесся к этому с подозрением. Его новое тело было каким-то образом даже более хрупким, чем старое, разлагающееся, одолженное у Квиррелла. В кресло Том уселся со всем положенным больной шее комфортом и достоинством — выпрямив спину под неудобным углом, чтобы на читаемую книгу продолжал падать хоть какой-нибудь свет, и подложив под шею подушку. Книга была интересной — даже по стандартам его библиотеки, собиравшей только лучшее из лучшего. Тяжелая, запутанная магия, связи душ и переплетения судеб — книга не затрагивала крестражи прямо, явно не решаясь так откровенно говорить о чем-то столь табуированном, но Тому вполне хватало опыта и знаний, чтобы заполнить несмелые пробелы. Загадочная связь, натянувшаяся между ним и Гарри Поттером, продолжала не давать ему покоя. Эта книга, конечно, не ответит на все вопросы, но это была почва, весьма причем благодатная, на которой абсолютное знание даст первые ростки. Том довольно хмыкнул, впервые за последние несколько дней в своем настроении приближаясь к отметке «благодатное». Еще год исследований, и у него будет представление о том, что он умудрился создать в ту ночь в Годриковой впадине. Два, если он не сможет добраться до Гарри. Всего пол, если ребенок впервые в своей жизни решит быть хоть чем-нибудь кроме огромной проблемы.