The boy

Побег от Дурслей ему все-таки аукнулся. Дамблдором, в первую очередь. Директор заявился лично, в первое же утро, невозмутимо пожевывая тост с малиновым вареньем. Долго и прочувствованно объяснял, что вот так менять свой домицилий — безрассудно и опасно. Особенно в его положении. Что такое «домицилий» и почему его так опасно менять, Гарри не понял, но все равно возмутился. Он им кто, щенок на привязи? С директором они поругались (ругался Гарри, директор неодобрительно-расстроенно качал головой), даже не смотря на Ремуса, отчаянно пытавшегося перенаправить разговор на более мирное русло. Сириус решил, что это невероятно уморительно, так что досталось и ему. Дескать, он, как лицо, привлекшее на себя негативное внимание Министерства, вообще не должен был приглашать Гарри в гости. Это возмутило Гарри еще сильнее — ему плевать, что там кто о нем думает, оставлять крестного одного он точно не собирался. Но тут он уже ничего говорить не стал: Ремус вцепился в его руку подозрительно длинными когтями, и Гарри, честно говоря, испугался. В гневе дядя был страшен. Дамблдор в итоге ушел, с неизменно невозмутимой улыбкой и украденной со стола печенькой давая им добрые наставления и желая приятно провести лето, завуалированно намекая никогда больше такой херни не делать. Ненадолго наступило спокойствие. Пышущий праведным гневом Ремус и истекающий ядом Гарри ретировались на кухню — расслабляться и обмениваться недовольствами. Сириус, продолжающий зубоскалить, потащился за ними и устроился рядом, взгромоздившись на столешницу, подвинув попой мешок с мукой и миску для теста. Приготовить они так ничего и не успели — в дверь опять позвонили. В этот раз это были министерские. Все в мыле, явно не на шутку раздраконенные. Несколько авроров и штук пять офисных работников. Авроры, поняв, что никакие темные волшебники и злобные оборотни национальных героев не похищали, быстро успокоились и отправились в гостиную — ностальгировать. Оказалось, что пара из них знакомы с Сириусом и просто умирали от желания сообщить ему все последние сплетни, через слово пытаясь убедить его в том, что они, вообще-то, никогда во все эти обвинения не верили. С какого хрена Сириуса тогда вообще посадили, если, как выяснилось, никто-никто вообще никогда в его виновность не верил, Гарри было не ясно, так что в честности авроров он так до конца и не убедился, слегка разочаровавшись в светлом образе доброго полицейского. Сириус, кажется, им тоже не слишком-то верил, так что весь разговор с ними он провел кидая в сторону Гарри, оттащенного офисниками в сторонку для серьезной беседы, обеспокоенные взгляды. Министерские в итоге сказали все то же самое, что и Дамблдор, но в разы менее вежливо. Что Сириус — опасный человек. Что вот так оставаться в его доме — плохая идея. Что Гарри должен быть дома, с тетей и дядей, а не шататься по родовым поместьям темномагических волшебных семей. С ними он ругаться не стал — Ремус это сделал за него, тихим, но весьма убедительным тоном объяснив им, куда они могут засунуть свое беспокойство, явно доведенный до ручки сегодняшним сумасшедшим утром. Гарри даже загордился. Ремус классный. Вся ситуация закончилась тем, что Гарри отправили наверх, в его комнату, дожидаться завтрака, Ремус, в расстроенных чувствах, пошел этот самый завтрак готовить, а Сириус остался выпроваживать гостей. Гости выпроваживаться отказались, явно пригретые фирменным блэковым чаем, так что в дело пошел портрет тети (бабушки?) Вальбурги, доходчиво и нецензурно объяснившей им, как сильно ей не хочется видеть «грязных министерских крыс» в своем родовом доме. Этого гостям хватило, и все затихло. Еще пару минут Гарри провел прижавшись ухом к двери своей комнаты, отчаянно надеясь услышать еще парочку новых оскорблений, но больше никаких звуков оттуда не доносилось. Осторожно он приоткрыл дверь. Его комната выходила сразу на лестничный пролет, давая отличный вид на холл этажом ниже и портрет леди Блэк, висевший прямо перед ним. Холл был пуст — гости ушли. Портрет видно не было — его собой прикрыл Сириус, о чем-то тихо перешептывающийся со своей матерью. Злобный оборотень звенел сковородками на кухне; оттуда доносился слабый запах блинчиков. Гарри решил, что теперь, наконец, можно безопасно выскользнуть из комнаты. В кухню он идти пока не хотел — Ремусу нужно было успокоиться, и Гарри знал, что дядя предпочитает делать это в одиночестве, стесняясь собственных эмоций и подпитанных проклятьем вспышек гнева. Да и чтобы туда попасть, пришлось бы пройти по лестнице и отвлечь Сириуса. Тоже плохо: крестному нечасто удается спокойно поговорить с матерью. Гарри не хотелось бы его прерывать. Так что, недолго думая, он свернул налево — к темным длинным коридорам, прячущим в тени двери к другим комнатам. С каждым легким, намеренно тихим шагом он погружался все глубже и глубже в липкую безмолвную темноту, удаляясь от утреннего бедлама другой, более обжитой половины дома. До этой части не доходили бледные солнечные лучи, с трудом пробивавшиеся сквозь грязные окна, а лампы, висевшие на стенах, были покрыты таким слоем пыли и паутины, что Гарри даже не стал пробовать их зажигать, опасаясь пожара. Еще только его им не хватало этим утром. Первая же дверь, которая ему попалась, была открыта. Вдохновленный духом исследования, Гарри тут же засунул в нее голову. Комната оказалось знакомой — Сириус показал ее еще вчера вечером, когда Гарри только прибыл. Здесь жил сам крестный. Судя по всему, еще с тех пор, как был подростком. Стены были покрыты маггловскими постерами, почти полностью закрывавшими дорогую черно-зеленую отделку. Кровать была не убрана; рядом с ней валялся погрызенный снитч и несколько собачьих игрушек. На окне стоял кактус (на удивление живой), на прикроватной тумбе стояла фотография. Отсюда ему было не видно, но Гарри знал, что на фото изображен его отец и Сириус, позирующие у байка. Гарри поспешил закрыть дверь. Сириус, конечно, сказал, что ему можно куда угодно и когда угодно, но это все равно ощущалось неправильно. Комната казалась музеем, идеально нетронутая после побега крестного из дома. Гарри казалось это странным. Должно быть, тетя Вальбурга все-таки ждала его назад. Зачем еще ей хранить его вещи? Он решил оставить эти мысли. У этих двоих была сложная история. Она доносилась до него приглушенными шепотками с лестницы, обрывками длинного тяжелого разговора, явно начатого не сегодня и, Гарри догадывался, не собиравшегося сегодня заканчиваться. Он пошел дальше, к следующей двери. Эта была закрыта. На ней висел маленький молоточек и табличка из черненого серебра: «Орион и Вальбурга Блэк». Гарри постучал. На двери сформировалось какое-то жуткое лицо. Моргнуло. Проскрипело: — Хозяев нет. Исчезло. Гарри удивленно дернулся. Говорящую дверь он видел впервые. Потыкал в нее пальцем, чутка поскреб ногтем. Ничего не произошло. Он пожал плечами и пошел дальше. Следующей была малая гостиная — или как там она правильно называлась. Старые кресла (драная обивка) и маленький кофейный столик (сбитый угол, будто в него кинули чем-то тяжелым) были сдвинуты к стене неопрятной кучей. Темный ковер был прожжен в нескольких местах. У окна валялась много лет назад опрокинутая пепельница. Гарри открыл окно. Это было страшно — он отлично помнил уроки Защиты и мелких злобных пикси, которых профессор Квиррелл (Волдеморт? Том?) притащил когда-то давно. Гнезда за шторами не оказалось, и теперь легкий ветерок гулял по комнате, разгоняя загустевший воздух и раскидывая по ковру горстку пепла, так никем и не убранную. Бледное лондонское солнце как будто разбило музейную экспозицию. Гарри это понравилось. Дому не хватало жизни. Теперь, при нормальном свете, стало лучше видно полотно на стене. Огромное, черно-зеленое — фамильные цвета, как Гарри понял, — оно изображало невероятных размеров дерево, корнями уходившее в серебряное море. На дереве, будто фантасмагоричные фрукты, висели члены семейства Блэк. Каждый портрет обвивала серебряная веревка, создавая неприятную ассоциацию с висельниками. Он нашел на дереве своего отца — сына Карлуса Поттера и Дореи Блэк. Узнал, что приходится Сириусу троюродным (?) братом. Впечатлился и с усердием, которого от него никогда не видели школьные предметы, погрузился в изучение гобелена. Беллатриса и Нарцисса вместо тетушек оказались ему кузинами. Малфой таким образом стал его племянником. Гарри довольно улыбнулся, уже продумывая все шутки, которые по этому поводу он ему скажет. Племянником же ему оказался Невилл, но это было не так забавно. Да и Гарри, кажется, припоминал, что Невилл ему что-то подобное уже говорил. Через прадедушку Сигниуса Гарри оказался связан с двоюродным дедушкой Арктурусом, отцом Лукреции Блэк, вышедшей замуж за Игнатиуса Пруэтта — дядю миссис Уизли. Кем это делало Рона, Гарри не понял, окончательно запутавшись в сложных родственных связях чистокровных. Потрясывая кружащейся головой, Гарри отошел от гобелена подальше. К черту. Из комнаты он вышел, все еще пытаясь уложить всю новую информацию в голове. Получалось из рук вон плохо. Он обогнул большое мертвое растение в керамическом горшке на полу и по инерции дернул следующую дверь. Она не поддалась. Дверь была последняя в коридоре. Почему-то, вместо того, чтобы развернуться и уйти, Гарри замер, в одну секунду отвлеченный от гобеленов и семейных связей. Дверь была… какая-то не такая. Из темного дерева, потрескавшегося от времени, отделенная от остального дома тем самым огромным мертвым цветком, о который Гарри чуть не запнулся, и полностью сокрытая даже от тех мелких упорных лучиков света, что долетали до всех остальных дверей коридора. Странное чувство, будто за дверью было что-то необычное, нужное, почти даже необходимое, отказывалось его покидать. Он поднял голову, в темноте коридора всматриваясь в серебряную табличку. «Регулус Арктурус Блэк». Брат Сириуса. Крестный не говорил о нем много — он вообще мало говорил о своей семье, но Гарри знал что Регулус был Пожирателем и пропал, выполняя какое-то задание Волдеморта. Интересно, знает ли Том, что с ним случилось? Гарри отогнал от себя эту мысль. Его отношения с Волдемортом не слишком-то подразумевали светские разговоры. Будто зачарованный, сам не до конца понимая, что и зачем он делает, Гарри прижался к двери, пытаясь поймать хоть какие-нибудь звуки, доносящиеся с той стороны. Сначала ничего не было. Потом, напрягшись еще сильнее, Гарри, к собственному удивлению, услышал… что-то. Тихое, едва слышное шипение. Отдаленно знакомое тепло, чуть тлеющая нужда. На другой стороне двери была Змея. В шоке, он отскочил. Судорожно оглянулся и прильнул назад, всем телом ловя знакомые отголоски. Змея звала. Не та, что он видел на первом курсе. Не та, что обвила его в своих удушающих объятьях на втором. Не совсем. Он снова дернул ручку. Дверь снова отказалась подчиняться. Гарри потянулся за палочкой, твердо зная, что, если настырная деревяшка не послушается даже после Алохоморы, он вышибет ее ко всем чертям. Шипение стало чуточку громче, почти складываясь в слова, торопящее и требовательное. Поддерживающее. Злое. Прежде, чем Гарри успел сделать хоть что-то, его откинуло одним мощным движением. Он шлепнулся на копчик, ойкая и теряя Змею в поднявшемся шуме. — Нет! Ни за что! Хозяин! Хозяин Регулус никогда- Старый, сморщенный домовик стоял перед ним, явно с трудом удерживаясь от ругательств. Гарри попытался отползти назад, подальше от кричащего создания, но уперся спиной в тот самый злосчастный горшок и бросил все попытки сбежать. Домовик — Кричер, Гарри вспомнил его имя, — затопал ногами и ткнул в него пальцем. — Ни за что! Мастер Регулус бы никогда-! Грязнокровка! Кричер начинал волноваться все больше и больше. Магия заискрилась на кончиках его пальцев. Нужно было что-то делать. Торопясь, не желая получить еще один заряд эльфийской магии себе в лицо, он примирительно поднял руки. — Прости, Кричер! Прости. — Он осторожно, будто перед диким животным, отложил палочку в сторону и снова поднял руки, раскрывая теперь уже пустые ладони. — Я не знал, что сюда нельзя заходить. Кричер тяжело дышал, подозрительно его оглядывая. Магия прекратила искриться, но злоба и опаска никуда не ушли с его обезображенного старостью лица. — Больше не буду. Осторожно, опасаясь еще одной порции криков, он поднялся, потирая зад. Жесть. Ну и утречко. Кричер, кажется, начал успокаиваться. Он отошел в сторону, все еще не спуская с него недружелюбного взгляда, но не мешая поднять палочку. Гарри заколебался. Змея за дверью не давала покоя. Уходить просто так не хотелось. Домовик это тоже заметил. Он подошел на шаг ближе к Гарри — отталкивая его на шаг дальше от двери — и расплылся в широкой, пропитанной злостью улыбке: — Завтрак готов, хозяин. Гарри передернул плечами. — Не зови меня так. — Как еще называть грязнокровку, которая так сильно хочет быть частью дома, что готова грызть себе путь к его самому сердцу? — Это он пробурчал сквозь зубы, превращая улыбку в оскал. Намек превратился в чуть слышно пробормоченную угрозу. Гарри отошел еще дальше, прячась за сухими ветками мертвого растения, отчаянно стараясь не показать, как сильно его задели слова домовика. — И так тоже не зови. Сириус разозлится, если узнает, что ты так меня назвал. Отошел еще на пару шагов назад. Стоило ему отойти от двери на расстояние, которое домовик посчитал приемлемым, Кричер согнул спину до в разы более знакомого горба и нахмурился. Его голос стал тише, оскал ушел. — Угрожает непутевым сыном хозяйки. В ее же доме… Кричер развернулся, не прекращая бормотать: — Бедная, бедная хозяйка. Дом захвачен. Страшными, уродливыми созданиями. Гарри нахохлился. Хотелось окликнуть его каким-нибудь дерзким «Это кто тут еще уродливый?» или еще чем-нибудь в том же духе, но он знал, что выйдет дрожаще, и решил не позориться. Плевать. Подумаешь. Гарри вообще все равно, что старый сумасшедший домовик там о нем думает. Он фыркнул и развернулся на пятках, бросаясь назад, в уже знакомую, хорошо освещенную часть дома. Проскользил по деревянным полам, собрав несколько ковров по пути в неприличного вида гармошку (вовсе не для того, чтобы злобному Кричеру пришлось это все поправлять, вовсе нет), чуть не просвистел мимо лестницы, в последний момент схватившись за перила и едва не свалился с нее же, тормозя на пятках. Сириус уже ушел — Гарри слышал его приглушенный стенами смех на кухне, — портрет тети Вальбурги остался не задернутым. С внезапным стыдом Гарри покосился назад — на развороченный коридор. Он сжался, готовясь к крикам. Их не последовало. С опаской он приоткрыл один из зажмуренных глаз. Портрет висел, наблюдая за ним с выражением вселенской усталости на лице. Вальбурга вздохнула: — Иди уже. Гарри удивленно выпрямился. — Заставлять хозяина дома ждать — дурной тон, юноша. Кого он заставляет ждать — Сириуса, поедающего блинчики на кухне, или саму Вальбургу, желающую остаться одной, Гарри не понял, но несмело кивнул и поторопился уйти. Прилично, в этот раз, осторожно шагая по лестнице и прижимая ладони к горящим щекам. Леди Блэк напомнила ему профессора Макгонагалл. Он встряхнул головой, пытаясь прогнать внезапное смущение. Отчитали, как ребенка. А они и пяти минут не проговорили! На кухню он вошел, все еще ощущая жар на щеках, и был только рад, поняв, что взрослые занимаются еще большими глупостями. Сириус, измазанный сахарной пудрой и каким-то джемом, счастливо смеялся, уворачиваясь от салфетки, которой Ремус, отчаянно изображавший злость и еще более отчаянно сдерживающий смех, тыкал ему в лицо. — Мерлин видит, Блэк, ты не собака — ты целая свинья! В подтверждение Бродяга хрюкнул, хватая еще один блинчик и засовывая его в рот — к остальным пяти. Гарри широко улыбнулся. Кухня, в противовес всему остальному дому, была ярко освещена. Высокие окна — на удивление чистые — затенялись только высоким деревом, стоявшим с другой стороны и пытавшимся влезть в открытые форточки своими листьями-переростками. В отличие от всех остальных помещений, она еще и приятно пахла — свежеиспеченными блинами, джемом и чаем. Гарри глубоко вдохнул, будто надеясь вымести из легких всю пыль и затхлость комнат второго этажа. Кажется, получилось. Сириус прекратил носиться вокруг стола и замер, с усердием пытаясь прожевать все набитое в рот. Ремус тоже остановился, с фырканьем и маленькой, спрятанной в уголках губ улыбкой прибираясь у плиты. — Вей, Гавви. — Очевидно, прожевать у крестного не получилось. Не обращая на это внимание, он с незатухающим оптимизмом помахал руками, указывая на свободный стул рядом с ним. Гарри просиял и плюхнулся куда просили. Что-то во всей этой картине было такое домашнее, теплое, что его сердце счастливо сжалось. Хорошо все-таки, что он сбежал от Дурслей. И плевать, что Дамблдор об этом думает. И Министерство. И все остальные. Гарри вот так точно плевать. Ремус отвлекся от плиты, выдавая ему полную тарелку блинов. — Пришлось прятать их от твоего крестного. — Он фыркнул, демонстрируя клыки в широкой довольной улыбке. — Начинаю думать, что из Азкабана его просто-напросто выгнали. За троглодитство. — Непра-а-авда. — Сириус плюхнулся на стул и вытянулся на столе; его тощие, покрытые татуировками руки, в считанных сантиметрах от другого конца стола, нежно касались лямок фартука Ремуса. Гарри отвел взгляд и принялся за завтрак. Да уж, взрослые занимаются еще большими глупостями. На щеки снова начал наползать румянец. Змея, запертая на втором этаже, как-то сама собой забылась.