***
— Лиза, у меня к тебе неприятный разговор, — Анна Борисовна смущённо мнёт в руках голубой конверт. — Это письмо лежало у Георгия вместе с твоими письмами из Англии. Мерзкая подлая анонимка. Не хотела показывать тебе эту гадость, но всё же… Прочти. — И Анна Борисовна протягивает Лизе голубой конверт. Лиза вынимает письмо… читает… и заходится в рыданиях. — Лиза, прекрати! Недостойно княгини Джаваха тонуть в слезах! — Анна Борисовна! Это же сплошь клевета… — Лиза утирает слёзы и срывается на крик: — Это я-то неверная жена?! Это мои-то сыновья не от Георгия, а Бог весть от кого?! Это пасынок-то мой любовник?! А уж про разыгранный спектакль на кладбище у могилы Нины Джаваха — это вообще кощунство писать такое!!! — Успокойся, Лиза. Я не поверила ни единому слову! — И вздыхает: — А вот мой племянник поверил… Посему и умчался из Санкт-Петербурга в Грузию. — Почему же он не показал это письмо мне? — Видимо, не захотел объясняться с женой-предательницей… Счёл себя выше объяснений и выяснений… Он никому не показал эту мерзость… Устыдился… Я нашла это уже после его смерти. — Поверил, что жена — предательница! И сыновей не захотел видеть! И как можно верить этому: «мальчики не похожи ни на Вас, ни друг на друга»?! — Можно, Лиза, можно. Мужчины не так внимательны, как женщины, к тому же Георгий видел сыновей лишь время от времени и не всматривался. Он мне писал, что ты загрузила мальчиков учёбой и всяческими занятиями, и толком пообщаться с ними нет возможности. — Это моя ошибка… роковая ошибка… И я не догадалась прислать из Англии их фотокарточки… — Вряд ли фотокарточки помогли бы. Если мужчине что-то втемяшить и убедить его в этом — то ничем не перешибёшь. А с твоим пасынком я познакомилась, когда приезжала на вашу с Георгием свадьбу, и сразу же отметила, что его отношение к тебе — чисто сыновье: он видит в тебе не красивую женщину, а добрую мать. — Одно верно: я примчалась из Варшавы, узнав, что Георгий в Питере и что он свободен. Но это не «лакомый кусок, золотой мешок»! Я любила его! С первой минуты нашей встречи в Гори! И до сих пор! — Я знаю, Лиза… Помню восторженную девочку, которая смотрела на моего племянника как на божество… И ты так старалась подружиться с Нино и Юлико… А Георгий с лёгкостью расторг вашу помолвку. Моей сестре было очень неловко. Елена всё время повторяла: бедная девочка так влюблена в моего сына… И потом, восемь лет спустя, в Санкт-Петербурге, при встрече на вокзале ты вся искрилась от счастья… А уж на свадьбе… От тебя будто сияние исходило. Сияние неземного счастья… А от Георгия — лишь удовлетворение и уверенность в правильности содеянного. — Тётушка, да хоть и не любил меня Георгий и в брак вступил ради наследников, я всё равно была на седьмом небе! Моей любви хватало на двоих. И самое подлое в этом письме — заставить его усомниться в отцовстве! — Письмо написал кто-то, кто хорошо знал вашу с Георгием историю… — Да я знаю — кто! Офицер с незадавшейся карьерой, служивший под началом Георгия! Он всё время тёрся подле нашей семьи и делал Георгию гадости. То пытался скомпрометировать меня, то распространял дурные слухи про генерала Джаваха, а то и вовсе нанял актёра на роль кавказского разбойника-мстителя. А я вот отомщу этому гадёнышу по-настоящему! Отвезу сыновей в Англию, отдам на учёбу — и тут же в Питер. Узнает мерзавец, что такое истинная месть! — Наконец-то я слышу княгиню Джаваха! Не слёзы, а месть! — И ткну письмом в его поганую рыжую морду! — Почему рыжую? — У него волосы медного цвета и вся физиономия какая-то рыжая. Медноволосый подлец! — Медноволосому в лицо ткни, но больше это письмо никому не показывай. Стыдно нам с тобой, княгиням Джаваха, что Георгий, мой племянник и твой муж, поверил в такую чушь. — Чушь, чепуха, но как ловко состряпано! Георгий поверил! Я отомщу медноволосому! Да так, что вся его медь обратится в пепел! Вот только как мне найти его в Питере? Адреса и места службы я не знаю. — С поиском тебе поможет Сергей Доуров, он сейчас служит в столице. Он тоже любил Георгия и был верным адъютантом. И так переживал его гибель…***
— Лиза, я хочу опубликовать «Историю рода Джаваха» в издательстве твоего брата в Варшаве. Издание полностью за мой счёт. Но к книге нужны иллюстрации. Я бы дала фотографии некоторых документов на грузинском — с моим переводом — и рисунки, но пока не знаю, какие именно. Могу я обратиться к Любаше, которая столь славно проиллюстрировала книги Нины Джаваха и Людмилы Влассовской? Георгий мне много писал про Любашу… Лиза, не ревнуй! Он писал про Любашу только как про гениальную художницу и интересного человека. Кстати, и про её брата-фотографа писал. Нельзя ли привлечь их обоих? Я хорошо заплачу. — Конечно, тётушка. Я немедленно дам им телеграмму. Они как раз оба в Варшаве — издают туристические альбомы. Попрошу их приехать как можно быстрее. Я сама их встречу в Тифлисе и отвезу в Ваш замок.***
— Любаша! Милая! Как я рада тебя видеть! И твоего брата тоже. Но вам не очень-то удастся прогуляться по Грузии — предстоит большая работа. — А мы, Лизок, совместим приятное с полезным! Причём в приятное вовлечём тебя.***
— Любаша! Пока Анна Борисовна готовит документы для фотографирования, а мои сыновья показывают твоему брату замок и окрестности, мы можем уединиться и поболтать. — Я уже видела эту мужскую троицу в бешметах, карабкающуюся по склону. Анна Борисовна ведь и моего брата одарила грузинской одеждой, и тот тут же её нацепил, —улыбается Любаша. Лиза невольно любуется подругой: подвижная, пухленькая, белокожая, румяная, ярко освещенные кавказским солнцем волосы золотятся — будто нимб над головой. И вся Любаша как у Лескова — «пух в атласе», рассказ «Воительница». — Любаша, ты надолго в Варшаве? — Мы с дочкой пока поживём там — у сестрицы. И ей веселей. А то совсем помрачнела — ты же читала её последние вирши… — Да уж… Предсказывает падение монархии и разгул черни… И подписывается: Горбунья. Она и письма так подписывает. — Это, Лизок, не предсказание, а прогноз… И Горбунье ничего за это не будет. Юродивых и убогих на Руси не казнят. Вот если мы с тобой так выскажемся или будем во всеуслышанье обсуждать Кровавое воскресенье, то нас мигом заметут в кутузку. А Горбунье всё сходит с рук: её калечество — непробиваемый щит. — А твой муж сейчас где? — Живёт в Вене и читает лекции в Венском университете. — Один живёт? — С любовницей. — Чтооо?! — Лизок, не бледней и не закатывай глаза! Мы предоставили друг другу свободу. — Ну как же так?.. Вы же всего год назад гостили у меня в Англии… С дочкой… И он так нежно тебя называл: Пушистая. И по-собачьи преданно смотрел на тебя. А ты его звала: Пёс, Пёсынька, Псушок, Псыч, Псорелло… И дочку — по-нежному: Малыха, Малышовка, Милушка, Малышо́к-Звонушо́к. У вас была такая замечательная дружная семья! — Лизок, наша семья и сегодня замечательная! Просто она свободная. — От чего свободная? Друг от друга? — От предрассудков, Лизок, и от домостроевских принципов. Былое понятие семьи безнадёжно устарело. Ты, Лизок, застряла в девятнадцатом веке, а сейчас двадцатый. — А твой брат как? Тоже в свободной семье? — У брата похуже. Пытается создать семью, да всё не клеится. Привёл маменьке разведённую особу с двумя малыми детками от предыдущего брака и представил как свою невесту. Особа прожила в маменькином доме где-то с полгода, целыми днями ходила неприбранная, расхристанная, запоем читала бульварные романы, без конца курила вонючие папиросы, обсыпая пеплом дорогие ковры, детьми совершенно не занималась. Однако маменька к ней привыкла и к деткам привязалась, но тут — бац! — заявился муж особы и забрал её и детей. Оказывается, никакого развода и в помине не было, просто жёнушка удрала из дома, чтобы проучить муженька. — Любаша, я всё-таки хочу, чтобы вы с мужем и дочкой воссоединились и жили вместе-вместе долго-долго… — Лизок, мы обязательно это сделаем! И вместе с Пёсынькой встретим старость — здесь уже не будет ни свобод, ни вольностей. — Поклянись, Пушистая! — Клянусь Малышком-Звонушком!***
— Лизок, я знаю, что ты осенью поедешь в Питер. Пожалуйста, очень тебя прошу, остановись не в гостинице, а у моей маменьки, — Любаша напряжена, ни следа от её жизнерадостности и приветливости. — Конечно, раз ты просишь. Но зачем я ей нужна? — Ей сейчас плохо и одиноко. Я к ней заеду по дороге в Варшаву, но не более чем на неделю. В Варшаве дела, да и по дочке я соскучилась… — А что плохо? Здоровье? — Да нет, слава Богу, здорова. Рядом с ней никого, вот в чём беда. Брат лишь наездами. Я и вовсе редко. Маменька хотела сестрицу выманить из Варшавы: «буду с каракатицей жить, она хоть учёная» — но кто же отпустит курочку, несущую золотые яйца? Обе баронессы души не чают в Горбунье и держатся за неё обеими руками: лучшего составителя книг во всей России не найдёшь. — Почему баронессы? Разве не мой брат руководит издательством? — Чисто номинально. Барон отошёл от дел, препоручив всё жене и матери, те верховодят. А барон лишь присутствует на книжных ассамблеях да рассказывает своему трёхлетнему сынишке про этапы книгопечатного процесса. Так что в будущем твой племяш будет издавать книги. — Дай-то Бог! Он смышлёный ребёнок. А с твоей маменькой-то как? — А никак. Толкутся у неё какие-то старушки-приживалки с дурацкими россказнями, богомолки с молитвами, отставники с прошениями, нищенствующие побирушки и прочий проходной люд… — А твой отец? — Он частенько отсутствует. У отца другая семья на другом конце Питера. Я его не осуждаю. В той семье ему интереснее и вольготнее. — О Господи! — Лизок, может, маменьке постоянную компаньонку нанять? Она как-то говорила, что надоело ей якшаться с необразованными, ей в дому нужна такая, чтобы по-французски чирикала да на фортепьянах играла. — Так предложи ей это. А я осенью, когда буду в столице, постараюсь подобрать ей кого-нибудь через своих знакомых. — Вот спасибо! — облегченно выдыхает Любаша. — Я-то всех своих питерских знакомцев растеряла…***
Лиза — Анне Борисовне в Грузию: Милая тётушка Анна Борисовна! Спасибо Вам за чудесное грузинское лето! И Михаил с Борисом, и Лиза с братом — мы все замечательно провели время. И Вы нам так хорошо, подробно и красиво показали Грузию. Мне до сих пор снится Тифлис! И монастыри Джвари и Самтавро! И Ваш замок на берегу Терека! Жаль только, что мы так и не встретились с Людой Влассовской и Ниной Бек-Израил — они приехали из Финляндии в Грузию уже после нашего отъезда. Зато их ждут английские подарки — я отдала их Андро Кашидзе, он вручит. Михаилу и Борису в школе разрешили сделать специальные доклады про Грузию на уроках географии и показать грузинскую одежду. У Бориса в классе вышел конфуз. Один из учеников, разглядывая черкеску и бурку, спросил у учителя: неужели такое носят в Америке? Дело в том, что английские названия российского региона Грузия и американского штата Джорджия совпадают — Georgia. Борис попросил слова и всё толково объяснил. Мне пришли вести из Варшавы. Вашу «Историю рода Джаваха» вовсю готовят в печать. Скоро Вам пришлют гранки — отредактированный и откорректированный набранный текст — на утверждение. А рисунки и фотографии будут на отдельных вклейках. И нужно договориться о тираже. Сколько экземпляров Вам лично для раздачи и сколько можно пустить в продажу? Покупатели найдутся среди любителей исторических расследований. Любаша предлагает небольшую долю (10–20 штук) разослать по центральным российским библиотекам — в исторические отделы — Ваша книга интересна историкам. И не только. Вы великолепно пишете! Захватывающе и увлекательно. «История рода Джаваха» читается как художественное произведение, как занимательный роман. Анна Борисовна! Очень хочется и мне, и моей семье, и Любашиной — чтобы Вы издали свои мемуары. Вы же мне показывали отрывки — это замечательное чтение. Через неделю выезжаю в Санкт-Петербург. Напишу Вам уже оттуда.Любящая Вас Лиза
Брайтон, Англия