***
На Лизин парадный обед приезжают свёкор со свекровью. Но Лиза с мужем их не интересуют. Свекровь прямо с порога выпевает: — Ну, где там грузинские красавцы?.. — И, уже обращаясь к Михаилу и Борису, многозначительно произносит: — Дело есть. За обедом муж и сыновья поглощают все блюда подряд с завидным аппетитом, свёкор ограничивается лишь кусочком рыбы, а свекровь окидывает критическим взглядом стол и ни к чему не притрагивается, лишь под конец выпивает чашку чая с бисквитом. После обеда семья перемещается в гостиную. Муж с отцом тут же закуривают. Свекровь негодующе качает головой, но воздерживается от замечаний. Потом свёкор резко переходит на английский и говорит что-то непонятное. Однако Борис его отлично понимает и задаёт вопросы. Чаще всего мелькает слово «кверцетин». Лиза шепотком спрашивает у мужа — может, он знает. Тот отвечает: кверцетин — это вещество, выделяемое из листьев дуба, а речь идёт о природных соединениях, содержащихся в различных частях деревьев, произрастающих в Канаде, это изучают в Университете Торонто, там Борис может устроиться. Свекровь уходит к телефонному аппарату, долго кому-то названивает, потом возвращается довольная и сияющая — и возвещает: — Назавтра мы приглашены на танцевальный вечер! — Где он состоится? Куда нам ехать? — интересуется Лизин муж. — Тебе — никуда. Ты всё равно танцевать не умеешь — так и не выучился, столько тебя твои сёстры ни учили. — Так Лиза отлично танцует… — Лиза пусть танцует с твоими сёстрами в Монреале — на их знаменитых «вечерах искусств». Они за три года отлично спелись и станцевались. Господи, да что ж она так не любит своих детей?! Хорошие дети, талантливые, нашли своё место в жизни… А родная мать их видит реже некуда и ни одного доброго слова. Свекровь меж тем продолжает: — Я завтра сама заеду за Михаилом и Борисом, а после вечера привезу их обратно.***
Танцевальный вечер оказывается деловой встречей — знакомством с молодыми университетскими сотрудниками. А после успешных переговоров по поводу Борисова трудоустройства — танцы до утра. Михаил и Борис танцевать любят и умеют, разучивали разные танцы в Питере, в Брайтоне, в Бостоне. А в конце вечера порадовали собравшихся зажигательной лезгинкой, освоенной в Грузии. Перебраться в Торонто братья планируют осенью, а жить будут в кампусе.***
В апреле одновременно приходят радостное и печальное известия из Варшавы. Ниночка родила девочку, а накануне родов умерла её прабабушка, Лизина бабушка. И девочку назвали в её честь Беатой. Одну Беату Бог взял, другую дал… И Лиза вспоминает арифметику, которую они когда-то вели с Георгием: за каждого родившегося Господь обязательно забирает из семьи кого-то, иногда даже нестарого. А здесь, получается, всё справедливо: бабушке ведь было уже за девяносто…***
Лиза рвётся в Варшаву — увидеть новорожденную. Но мама просит её не приезжать: Ниночка плохо носила, трудные роды, с собственным грудным кормлением не получилось, взяли кормилицу, а тут ещё новая напасть — опять забеременела! Они с Юлианом такие неосмотрительные! Но, тем не менее, рады второму ребёнку. Разница у детей будет одиннадцать месяцев. Только бы доносить! Мама просит Лизу повременить с приездом в Варшаву, дождаться рождения второго и тогда уж приехать.***
В Торонто к Лизе приезжает свекровь — поздравить и принести соболезнования. Они чаёвничают вдвоём: муж на лесопилке, свёкор приболел. — Вот ты и дождалась внуков… А мне не суждено… — печально молвит свекровь. — Ваши дети утверждают, что вы и не хотели внуков, что вам и без внуков хорошо… — Оправдываются, значит, паршивцы! — взвивается свекровь. — Да любая нормальная женщина хочет иметь и детей, и внуков! Это они лишили меня такой радости! Дочери беременели и вытравливали! Боялись потерять голос, подвижность, лёгкость, гибкость и прочую муру. Я же у каждой в ногах валялась — оставь ребёночка, я сама буду его нянчить. Нет же — сцена, карьера, зрители! — Но ваш сын-то не виноват — он же в детстве переболел свинкой… — Не в раннем детстве — там могло бы пронести. В пятнадцать лет он переболел — в этом возрасте уже стопроцентное бесплодие — так врачи сказали. А заразился по собственной дурости. У него была любовь-дружба с соседской девчонкой-ровесницей. Та заболела, её родители предупредили, что не надо навещать. Так мой дурень всё равно попёрся, целовался, тискался… И заболел! Девчонка-то выздоровела без последствий, вышла замуж, троих родила, а моему никакое лечение не помогло. Он и жениться-то не собирался. Уж не знаю, как тебе удалось его охмурить. — Я не охмуряла… Он сам… — Да у тебя всё вроде как само, но уж больно складно. Знаю я твою биографию. Это ж надо ухитриться — три раза выходила замуж за богатых, будучи полной бесприданницей! Лиза молчит. Глаза наливаются слезами. Что ж, всё верно, но обидно. Грузинская свекровь бестактно упомянула о Лизином бесприданстве прямо на помолвке, польская попрекала этим все семь лет супружества, и вот канадская туда же… — Не реви. Ты сама по себе — приданое. Так дом вела и хозяйство держала, что до сих пор восхищаются — и в Варшаве, и в Питере, и здесь. Откуда знаю? Да мой сынок и его дружок, твой пасынок, мне все уши прожужжали о твоих семейных подвигах. А здесь, в Монреале и в Торонто, я сама убедилась, что ты как жена и соратница — бриллиант. Я никогда не умела так всё устроить и преподнести. И продажи у сына возросли после твоих представительств. — Я в торговлю не влезаю… Моё дело — фасад… — Зато мне пришлось и влезть, и везти торговый воз! Всю жизнь тащила на себе! — Расскажите про себя, пожалуйста. Я же ничего про вас не знаю… — Что ж, я твою биографию знаю во всех подробностях — ты вправе узнать мою. Если тебе это интересно. — Очень интересно! — Отец мой художник, когда-то был знаменит, сейчас забыт. Мать моя умерла родами. Я — единственный ребёнок, отец меня обожал. Отправил учиться в Смольный институт благородных девиц, думая, что это наилучшее учебное заведение на свете… — Я тоже из Смольного. — Тебе повезло больше — Смольный стал лучше после встряски Ушинского. А я выпущена в пятьдесят седьмом, до Ушинского. Не образование, а сплошное танцевание, почитание и обожание. Никаких знаний, лишь умение держать прямо спину да глубоко приседать в реверансах. Учителя никудышние, а классные дамы лишь лорнировали и изводили придирками. — Так и у нас классные дамы были такие же… — Сразу после выпуска я выскочила замуж — по большой любви — за человека благородного происхождения и воспитания, но без средств. Там большая семья и малые доходы. А я с изрядным приданым. Но муж не воспользовался моим приданым, а устроился на государственную службу на Аляске вместе с одним из своих братьев. И мы, жёны, поехали с ними. — Вы ведь с мужем хорошо живёте — в любви и понимании. — Всякое бывало… Однако мы с благоверным вместе уже пятьдесят пять лет. — Можно позавидовать… — На Аляске я родила дочек-погодков, растила, холила, лелеяла… Муж и его брат по службе продвигались медленно — не потому, что плохо служили, а потому, что норовили донести правду до царя — ведь золото на Аляске обнаружили уже тогда, только скрывали, в личных интересах. В детали вдаваться не буду. Моих мужа и деверя зажимали, их депеши царю перехватывали и даже грозились убить. Впрочем, Александр Второй уже был прочно настроен на продажу Аляски и мало интересовался, что там происходит. — А как вы очутились в Канаде? — Не захотели возвращаться в Россию. Деверь с семьёй обосновался в Сан-Франциско, а мы перебрались в Торонто. — И тогда начали заниматься лесом? — Именно. Начальный капитал — моё приданое. Училась всему по ходу дел. С азов начинала. Ведь Смольный не дал даже элементарного математического образования, а занятия по естествознанию сводились лишь к любованию цветочками. Муж был подготовлен лучше, но всё равно, пока постигнешь все тонкости, пока не набьёшь шишек… Начинали мы с ним с малого и вот выросли в лесную империю. И ты нынче — лесная императрица! — Так это вы императрица… Вы же с мужем всё создали… — Я лишь специалист по торговле древесиной… Торговых дел мастерица… Да и то в отставке — надоело, устала, да и муж прихварывает… Теперь пусть сынок отдувается! Свекровь замолкает. Потом грустно вздыхает: — Были бы у нас внуки…