***
Телефонный звонок мадам Розали: — Простите, Люси, но к вам домой рвётся сумасшедший… — Чего он хочет? — недоумевает Люда и тут же думает о графине-психиатрине, похоже, опять понадобится её помощь. — Он говорит, что любимая женщина послала его к врагам, а врагами называет вас с супругом. Его фамилия Ду… Дау… — Доуров? — Да! — Пусть приходит. — А он не опасен? — Надеюсь, что нет.***
Доуров вваливается в квартиру Кашидзе. Ни следа от былого лоска! И почему-то лицо осунувшееся, а сам погрузневший — фигура веретенообразная. И куда подевались его хорошие манеры? Не спросясь, топает в комнату, раздевается, задирает рубаху и сматывает с торса один за другим женские чулки, набитые чем-то тяжёлым. Брякает их на стол и поясняет: — Золотой песок. Сам намыл. Я воевал в составе сибирской армии адмирала Колчака, а после того, как его расстреляли, подался на золотые прииски. Но я к вам не оттуда. — Откуда ж ты, прелестное дитя? — иронично спрашивает Люда. — Из Гори. Нина сама довезла меня до Поти и посадила на корабль. Сказала, что в России мне оставаться опасно. А золотой песок не взяла — велела везти вам, чтобы вы распорядились. — Из Гори!!! — вопит Андро. — Как там моя сестра Тамара, княгиня Соврадзе?! Ведь с Грузией нет ни почтовой связи, ни телефонной! — Тамара в добром здравии. Только она уже не княгиня Соврадзе, а гражданка Соврадзе и трудится воспитательницей в детском доме имени генерала Джаваха. А Нина — директор детдома. А мои сёстры — культработники. — Почему не княгиня? — Потому что в Красной Грузии отменили все титулы, теперь там только граждане и товарищи. Нина тоже не княжна, а товарищ Бек-Израил. — Почему Тамара у Нины? Где её муж? Дети? Дом? — Муж умер, дети разлетелись по всей Советской России, а имение национализировано. — А как мой брат Сандро? — интересуется Гема. — Сандро — красный военачальник. Жив-здоров, служит в Тифлисе. Временами приезжает в детдом имени генерала Джаваха и угощает воспитанников байками про доблестную Красную армию и личные боевые подвиги. Мы с Сандро по разные стороны баррикады, но в боевых действиях никогда не сталкивались. А если бы столкнулись… — А как сама Нина? — перебивает Люда, боясь страшного продолжения речи Доурова. — Успешно встроилась в новый режим. И встроила туда наших сестёр. Ведь мои сестрички потеряли мужей, детей, три месяца пробирались из Петрограда в Гори через охваченную войной и эпидемиями Россию и добрались исхудавшими, кожа да кости, и остриженными наголо. Нина их приютила, откормила и пристроила на работу. И строго-настрого запретила говорить, что у них есть брат. И Тамаре запретила. Мы же с тобой, князь Андро, белые, а победили красные…***
Про то, как он воевал, Доуров рассказывает только Геме — по её настоятельной просьбе — в санаторной библиотеке. Мадам Розали наняла его вести физкультуру и, в виде исключения, поселила в санатории — разместила в прилегающей к библиотеке каморке. Доуров не скрывает, что был жесток на войне — и с немцами, и со своими. Ничего не скрывает — стрелял, резал, вешал, топил, душил… Руки по локоть в крови. А его самого пули почему-то обходили стороной. Ни разу не был ранен, только контужен. Гема внимательно выслушивает, задумчиво произносит «à la guerre comme à la guerre» и предлагает такое, от чего Доуров лишается дара речи. А когда вновь обретает его, хватает Гему и, даже не дав ей запереть библиотеку, тащит к родителям.***
— Хорошо же вы воспитали свою приёмную дочь, Людмила Александровна! Приличная девушка собирается сожительствовать с малознакомым мужчиной!!! — Во-первых, Сергей Владимирович, я вас знаю с десяти лет, а во-вторых, ничего иного я вам предложить не могу: я люблю вас с тех же десяти лет и по сей день, а вы несвободны, — спокойно объясняет Гема. — Как это несвободен? Я не женат и никогда не был. — У вас есть Нина, наш общий друг. — Нина есть не у нас, а у Советской России. А у нас ни России, ни Нины. — Нина — святая женщина! — восклицает Андро. — Она спасла наших сестёр и тебя, Доуров. Если бы она тебя не выпроводила, то большевики рано или поздно отловили бы тебя и поставили к стенке. Беженцы из России, которых Вильчек привёз к нам на работу, много чего порассказали. В Советской России ты ходил по лезвию бритвы, боец армии Колчака… — Гемочка, хоть ты и готова отдаться храброму воину хоть сию минуту, всё же повремени, — вмешивается Люда, а про себя думает: похоже, психиатрические услуги нужны не только Доурову, но и её приёмной дочери.***
Однако приёмная дочь повременила лишь сутки — до поспешной регистрации брака. И в течение одного дня потеряла свободу, княжеский титул и невинность. Без малейшего сожаления. Свобода от цепей Гименея ей не нужна, титул искусственный, а невинность уже начала тяготить. По поводу рук «по локоть в крови» Гема говорит мужу, что папа Андро тоже воевал не в белых перчатках, и на его счету немало убиенных. А противостояние Сергея с её братом Сандро… Да, они запросто могли убить друг друга в этой братоубийственной войне… И папа Андро мог застрелить брата Сандро… И наоборот… À la guerre comme à la guerre. Гема воскрешает в памяти мужа тот далёкий день, когда он привёз в «Джаваховское Гнездо» фамильную библиотеку и она сидела на его плече, расставляя книги. И жадно вдыхала запах его одеколона, и прикасалась к его волосам, чего он совершенно не заметил. Благоухающий Доуров — как не надушиться в первую брачную ночь? — целует жену и думает: стала бы ты нюхать меня, пропахшего порохом и лошадиным потом, неделями не слезавшего с седла, и ерошить немытые слипшиеся волосы… И облегчённо выдыхает: раз жена простила ему его кровавое прошлое, то и Бог простит…