***
Вывезенный из России золотой песок с самородками Доуров оставил в служебной квартире Кашидзе. Супруги Кашидзе велели Геме припрятать доуровское золотишко. Ответственная Гема разложила набитые чулки-колбаски по картонным коробкам и запихала под свою кровать. Казённая кровать широченная, Гема занимает лишь четвертушку, и под кроватью полно свободного пространства — посему Гема для маскировки и вящей сохранности ещё и забаррикадировала золотой песок тюками с бебехами. После всех манипуляций стояла перепуганная — ей поручили охранять такую ценность! Может, Сергей Владимирович куда-нибудь перепрячет своё золото? Спрячет понадёжнее? Доуров хмыкнул: вон золото Колчака так спрятали, что никто не может найти — ни новые власти, ни старые… И никому-то не нужен этот золотой песок, который Доуров усердно намывал три года на сибирском прииске, радуясь, что напал на золотую жилу… А потом тащил на себе много килограммов много километров… Привёз в Грузию — любимой женщине Нине Бек-Израил. Но любимая не взяла ни песок, ни самородки — приказала везти всё это в Швейцарию и отдать Андро и Люде Кашидзе. А те лишь фыркнули: на что это нам? И поручили Геме куда-нибудь запрятать доуровскую добычу. И та добросовестно выполнила родительское поручение. А покупку фермы и обустройство лагеря супругам Кашидзе оплатила канадская Лиза, названая сестра Сергея Доурова, не оставляющая своей добротой бедных российских эмигрантов.***
Доуров долго и тщательно моется, облачается в спешно купленный спортивный костюм, однако к клиентам его не допускают — сначала медицинский осмотр у санаторного врача. Гема ведёт Доурова в медицинский кабинет и попутно информирует: — Врач молодой, пришёл два года назад, сменил старенького. Хороший доктор, внимательный. И, помимо врачевания, учит меня и братика Богдана игре на мандолине. У Богдана абсолютный музыкальный слух — в маму Люду пошёл. А у папы Андро слуха нет совсем. Богдан — пятый год парнишке — единственный из семейства Кашидзе, кто Доурову нравится. За десять лет, что не виделись, все члены семьи изменились. Люду Доуров вообще еле узнал: выглядит молодкой, держится высокомерно и без конца острословит. Андро постарел, полысел, подурнел (впрочем, красавцем никогда и не был), однако полон задора и брызжет идеями и планами. Вон какое дело затеял — конно-спортивный лагерь. Гема вроде бы уже взрослая, но по-прежнему смотрится девочкой-куколкой с распахнутыми глазками, которую хочется погладить по головке и угостить конфеткой.***
А вот и доктор, которого так расхваливала Гема. Молоденький, смазливенький, смешливенький. Лицо странно знакомое, но Доуров не может вспомнить, где видел его раньше. Медицинский осмотр начинается с опроса: возраст, места проживания, чем болели, у кого лечились. Доуров отвечает: сорок три года, ничем не болел, ни у кого не лечился, с врачами имел дело только на армейских осмотрах. На фронте был контужен, но быстро вернулся в строй. Далее раздевание до пояса, прослушивание и какие-то странные поглаживания и похлопывания. Это что — проверка состояния кожи? Откройте рот, закройте, дышите, не дышите — это Доурову понятно. Но оглаживать-то зачем? Доктор же не за барышней ухаживает. Дальше — ещё чуднéе: доктор просит раздеться догола. И ощупывает… сказать стыдно что и как. Да ещё восклицает: о-ля-ля! И задаёт нескромный вопрос: вступали ли в половые связи? Доуров прыскает со смеху: а что — бывают сорокалетние девственники? Доктор продолжает сыпать неприятными вопросами: регулярна ли ваша половая жизнь? часто ли меняете половых партнёрш? долго ли длятся ваши половые связи? И так далее в том же духе. О господи, ну какая может быть регулярность у скитальца? Доуров не выдерживает и одевается, не спрашивая разрешения. Доктор останавливает: подождите, я ещё должен осмотреть ваши пальцы и ногти. И осматривает через лупу, на руках и на ногах. Последний вопрос доктора добивает: были ли у вас половые связи с мужчинами? Доуров возмущённо отрицает. И наконец-то долгожданное заключение: вы совершенно здоровы, можете приступать к работе.***
Работы сегодня нет — уже вечер. Постояльцы собираются в актовом зале на концерт. Превосходный концерт! Мама Люда играет на рояле, потом читает стихи Верлена. Великолепно и музицирует, и декламирует. Она и в «Джаваховском Гнезде» устраивала подобные концерты, питомцы рассказывали, но Доурова на те концерты не приглашали. Затем очередь Гемы — поёт под аккомпанемент мамы Люды. Приятный голосок — негромкий и нежный. И — вот сюрприз! — появляется доктор с мандолиной. И, как только он берёт первые аккорды, Доурова озаряет — так вот на кого похож доктор! — на «Юношу с лютней» Караваджо! Доуров видел его в Санкт-Петербурге, в Императорском Эрмитаже, в далёкой довоенной жизни… Доуров слушает как заворожённый. Доктор играет виртуозно. И будто не из струн извлекает божественные звуки, а они льются с неба… Сидящая рядом Гема шепчет: это он в вашу честь играет, Сергей Владимирович… Доуров польщён: точно, в мою честь, и даже пристально смотрит на меня — пронзающим взглядом. Аплодисменты. Доуров аплодирует дольше всех. Надо же — врач-лютнист! Медик-музыкант!***
На следующий день — пробные занятия с постояльцами. Гема показывает, какие упражнения давал папа Андро. И доктор присутствует — определяет, кому какая нагрузка. Но при этом смотрит не на пациентов, а на Доурова, прямо-таки прожигает его взглядом. Потом Гема с доктором показывают Доурову «променад» — полуторакилометровую утрамбованную дорожку с небольшим подъёмом. Прихватывают и Богдана — Гема часто приводит братца на работу — но тот быстро устаёт, еле тащится, и Доуров берёт его на руки. Увесистый малый, да ещё укутан. Гема оправдывается: — Да, Богдан перекормлен, потому что родился недоношенным и мы старались, чтобы он быстрее набирал вес, а потом не ограничивали… А кутаем, потому что боимся простудить… — И напоминает: — У меня в Гори тоже всё началось с простуды, а дальше… сами знаете… Доктор предлагает нести Богдана по очереди и всё пытается перехватить его, но при этом обнимает не Богдана, а Доурова.***
Обедают по-разному: доктору приносят обед в кабинет, а Доуров делит трапезу с обслуживающим персоналом в цокольной столовой. Доктор предлагает похлопотать, чтобы Доурову приносили еду в номер. Доуров отказывается — в его келейке некуда поставить тарелки. Тогда доктор широким жестом предлагает трапезничать вместе с ним в его кабинете, а за обедом можно будет обсуждать рабочие вопросы. Дверь запрём, чтобы посетители не мешали. И тут-то до Доурова доходит…***
Да ты же содомит, врач-лютнист! То-то ты такой женоподобный! Я ещё в Императорском Эрмитаже отметил, что «Юноша с лютней» Караваджо уж очень смахивает на девушку! То-то ты меня столь подробно и непристойно изучал в своём кабинете! Медицинский осмотр называется! Да то был скорее ощуп, а не осмотр! И всё время пожираешь меня глазами! Ну точно мужеложец этот санаторский врачеватель! И влюбился в меня! Вот так штука!***
Доуров не подаёт виду, что «раскусил» доктора, но интересуется у Гемы: есть ли другие врачи? — Да, есть. Женщин заставляют проходить осмотр у гинеколога в Сьоне, но меня не трогают — я же ещё девушка. Также периодически приезжает из Цюриха психиатриня, жена Вильчека. Кстати, она очень хвалит нашего доктора. Ну ещё бы — к ней-то лютнист не пристаёт — не его контингент. Ладно, регулярные осмотры Доуров будет проходить — без этого нельзя — но с врачом-лютнистом будет держаться строго и отстранённо.***
Отстранённо не получается. Доктор приходит в библиотеку, и они с Гемой на пару выспрашивают про войну. С ума сошли — военные откровения при ребёнке! Богдан отлично понимает и по-русски, и по-французски. Вместо войны Доуров рассказывает про добычу золота, про старателей, описывает весь технологический процесс — это мальцу полезно знать. Французский словарный запас у Доурова невелик, посему рассказ выходит упрощённым и лакированным. Однако и доктор, и Богдан слушают с интересом и задают вопросы. А Гема расспрашивает про природу Сибири. И здесь у Доурова не хватает французских слов. Лучше он потом расскажет ей по-русски. Или по-грузински — если грузинка Гема ещё не забыла родной язык.***
И всё-таки Гема допытывается до его военного прошлого — в отсутствие Богдана и доктора. Доуров не может ей лгать. Эта девочка-куколка вперила в него свои огромные глазищи и ждёт. И получает такое, что начинает часто-часто моргать, хлопая ресницами-опахалами. Доуров ничего не скрывает — пусть знает. Да, был жесток, убивал, не одна загубленная душа на его совести… Не отмыться от кровищи… Это война, девочка! Грязная и кровавая… Масштабное кровопускание… Убитые, раненые, искалеченные, с изуродованными телами и душами… Сначала мы воевали с немцами, потом со своими, с россиянами. Враги были и за кордоном, и внутри страны. И твой родной брат Сандро, красный военачальник, — мой враг… Не вздумай реветь, девочка! Прими всё, как есть, вернее, как было… Можешь больше не общаться со мной — всё, что надо по работе, ты мне уже показала… Жутких бесед больше не будет… Я больше не зайду в библиотеку… А за стенкой я не опасен… И тут Гема удивляет — выдаёт собственные суждения о братоубийственной войне. Война всех со всеми. Папа Андро тоже убивал своих. И брат Сандро. Я всё понимаю. Но не вы затеяли всё это — вас втянули. А вы — по долгу службы… Вы же военные… Молодец, девочка! Конечно, я тебе теперь противен… Но нам предстоит работать в одном санатории… Постараюсь реже попадаться тебе на глаза… Тут Гема удивляет ещё больше — говорит, что ничуть не противен, и предлагает такое… Похлеще, чем врач-лютнист. Это не санаторий! Это вертеп! Притон! Доктор-музыкант склоняет к мужеложеству, библиотекарша Гема к сожительству…***
С Гемой Доуров разбирается быстро — он на ней женится. Оказывается, она его любит с отроческих лет и по сей день. И была уверена, что он жив. Папа Андро и мама Люда столбенеют от новости, но не чинят препятствий. Удачно Доуров с ними объясняется — в подходящий момент: папаша занят заказом лошадей для лагеря, а мамаша закупкой линолеума для фермерского дома. Конечно, пытаются отговорить Гему, просят хотя бы повременить, но сил и времени на увещевание приёмной дочери уже нет. Андро даже выдаёт Доурову костюм для регистрации — свой-то он не успевает купить. Свидетелями выступят мадам Розали и врач-лютнист.***
Врач-лютнист откалывает такое, что Гемин выпад меркнет и блёкнет. Вымытый и выбритый Доуров, обсохнув в своей келейке, с трудом влезает в папашин костюм — они одного роста, но Доуров плотнее. Пыхтя натягивает брючины на толстые ляжки и заправляет в брюки рубашку, тоже папашину. И тут в келью врывается доктор. Одной рукой хватает Доурова за незаправленный подол рубахи, другой за брючный пояс — и орёт благим матом: — Серж, остановитесь, не делайте этого! Отмените регистрацию брака! Вам нельзя жениться на Геме! Вы её не любите! Тебя, что ль, чёртов содомит, я люблю? — Гема вам в дочери годится! А ты сам-то во что мне годишься? — Серж! Гема тяжело болела! У неё слабые лёгкие! Она не родит вам детей! Ты, что ль, голубь, мне их родишь? Ничего не ответив доктору, Доуров выдирает у него рубаху, заправляет в многострадальные папашины брюки и выталкивает упирающегося доктора за дверь. Ничего себе — попытка изнасилования перед бракосочетанием!***
На бракосочетании все стоят серьёзные и нерадостные. А чему радоваться-то? Замужество — сомнительное счастье… Впрочем, у кого как. Канадская Лиза пребывает уже в третьем счастливом замужестве. Да и мама Люда не бедствует — папа Андро её обожает, уважает и считает лучшей из жён. Впрочем, с кем ему сравнивать? Других жён у него не было. Что касается отсутствия детей, то переживём. Можно и без детей. Богдана будем воспитывать, ведь родителям не до него, у них нынче любимое детище — это их ферма-лагерь. Хотят в апреле перебраться на ферму, а в мае открыть лагерь.***
Доуров покидает санаторную келейку и селится в Геминой комнате. Вот и пригодилась широченная кровать. Мадам Розали оставляет служебную квартиру за ними, и Гема прикидывает, как всё обустроит, когда родители съедут.***
Врач-лютнист меняет тактику — теперь он липнет к Доурову исключительно в присутствии Гемы — прилежно посещает библиотеку — взыграла страсть к чтению. Он что — намекает на l'amour de trois? Или даёт понять, что супружество не помеха мужской любви? С влюблённой Гемой Доуров успешно разобрался. Но как разобраться с влюблённым доктором?***
Дома Доуров обнаруживает докторову мандолину. Спрашивает жену: зачем она здесь? Та отвечает: доктор подарил её нам на свадьбу. Подлизывается врач-лютнист…***
Доктор так докучает Доурову, что даже снится ночью — да в каком виде! Будто прижимается к Доурову, а тот обнимает его в ответ и жалко оправдывается: я не умею с мужчинами… Доктор заверяет: я тебя научу… Доуров просыпается. Всё в порядке — он обнимает спящую жену. Странный сон. Зато не военный — мирный и бескровный.***
В санаторий прибывает Адель — постоянная клиентка, ежегодно проводит в «Розали» месяц-другой. Старая, морщинистая, худющая, зато расфуфыренная и раскованная. Доурова так и тянет назвать её «Изергиль». Ну, а вдруг Адель читала Горького? В санаторной библиотеке он есть в переводе на французский. Адель поздравляет Доурова с женитьбой и интересуется: опытна ли в постели молодая жена? что умеет? Весь постельный опыт Гемы укладывается в её пятидневное супружество, а умение сводится к тотальному обцеловыванию, наивному вопросу «что делать дальше?» и послушному выполнению указаний мужа. Доуров не спешит с обучением. Ни к чему форсировать — не на войне.***
Доуров не спешит, а вот Адель применяет стратегию блицкрига — ничтоже сумняшеся, предлагает Доурову после физкультурных занятий уединиться в её номере и заняться любовью. Она искусная любовница и доставит Сержу райское наслаждение. И тянет к нему свои иссохшие ручонки. Спасает Доурова врач-лютнист — зазывает Адель к себе в кабинет: она проигнорировала медосмотр. Адель недовольно хромает вслед за доктором. Этот санаторий — даже не вертеп и не притон! Это сумасшедший дом! Скорей бы приехала психиатриня!***
За своё благодеяние врач-лютнист проникает в доуровский сон и тоже предлагает райское наслаждение. Доуров уклончиво отвечает: да, мы, мужчины, должны держаться вместе… Наутро Гема интересуется: с кем это ты говорил во сне по-французски? Доуров находится: с Александром Васильевичем говорил — с адмиралом Колчаком.***
Адель возобновляет стратегическое наступление — после променада угощает Доурова ароматными папиросами и шепчет с придыханием: у меня в номере есть настоящие гаванские сигары… У Доурова, явственно представляющего, как будут развиваться события в номере Адель, невольно вырывается, и тоже с придыханием: уж лучше с доктором… Адель мрачнеет и печально молвит: — Да уж… С доктором Геме было бы куда лучше… Он два года за ней ухаживал, и намерения у него были самые серьёзные, а вы приехали и всё порушили… Вы разбили такую чудесную пару! Они идеально подходили друг другу — молодые, красивые, музыкальные… Вот это поворот! Доуров, бормоча, что ему срочно нужен врач, покидает Адель и несётся к медицинскому кабинету.***
Доктор занят — осматривает новую пациентку. Как же долго он возится! Это он каждого новоприбывшего так детально осматривает? Наконец пациентка — копия Адели! — выпархивает из кабинета и игриво шлёт доктору воздушный поцелуй. Доктор видит стоящего у двери Доурова и приглашает зайти. Доуров заходит, опускается на кушетку и смотрит на доктора. Какой же у него усталый вид в конце рабочего дня! Уже и не похож на свежего лютниста Караваджо. Доктор заговаривает первым: — Чтобы вы не стали жертвой сплетен — а сплетничать у нас в санатории любят — я расскажу всё сам. В Гему я влюбился с первого взгляда. Предложение руки и сердца делал семь раз. И каждый раз получал отказ. Но вместе с отказом получал и надежду — ведь Гема ни на чьи ухаживания не реагировала и никого к себе не подпускала. Подаренные поклонниками цветы расставляла по вазам в библиотеке и в актовом зале, а шоколад, которым её заваливали ухажёры, отдавала нашей многодетной кастелянше. О себе Гема никогда ничего не рассказывала, лишь однажды проговорилась, что в ранней юности была влюблена в офицера, но уже давно не имеет о нём вестей. Когда вы появились в нашем санатории, я сразу понял, что вы и есть тот самый офицер, — Гема выдала себя глазами. Как она на вас смотрела!!! А я смотрел на неё и продолжал надеяться. Разглядывал и вас — ничего особенного и никакого интереса к Геме, будто забыли про её давнишнюю влюблённость… — Гема тогда была маленькой девочкой… — Эта маленькая девочка — ваше большое счастье…***
Доуров заходит за Гемой в библиотеку. Она ещё не освободилась — между стеллажами бродят читатели. Хорошо хоть концерта сегодня нет, можно уйти домой пораньше. Доуров садится на банкетку и терпеливо ждёт жену. Гема, моё счастье, моё солнышко, моё сокровище… Для меня берегла себя… Моя золотая жила — это ты, Гема, а не сибирское месторождение, что я разрабатывал три года…***
Ночью Доурову снова снится бой. Красная конница летит прямо на него — а он навстречу — с шашкой наперевес и с криком: не пройдёшь, красная сволочь!