--
Хидана пробирает мелкой дрожью от сквозняков. Он стоит за куском гипсокартона, крашеного в черный, скрывающим его от ветра. Все равно холодно. Этот белый плащ совсем не греет. Сквозь черные шторы он может видеть зрителей, замечает Итачи и Кисаме, и чертыхается – даже не сказали, что придут, зануды. Еще поводив взглядом, он замечает знакомый высокий хвост за одной из больших камер. Неужели Шикамару согласился это снимать? Мелковато для его таланта. Тем не менее, настроение у него хоть немного улучшается, увидеть знакомые лица на таком дурацком мероприятии все же приятно. Может, поедут куда-нибудь посидеть в тепле после этой всей кутерьмы. Он бы не отказался выпить горячего чаю прямо сейчас, но здесь ни черта не было, кроме воды и шампанского, которое ему предлагали слишком уж настойчиво. Ему идти нужно ровно, какое шампанское к чертям? Кто вообще предлагает моделям шампанское? С дальних рядов слышится сдавленный женский вскрик, просто удивленный, и за ним сразу следует тихий смех. Хидан обращает на это внимание, вглядывается в лица. Позади всех рядов стульев он замечает несколько мужчин, которые здесь совершенно не смотрятся. Они выглядят сурово и серьезно, одеты совсем просто и неприглядно. Их взгляды прочесывают ряды, внимательно цепляются за декорации и официантов. Они что-то ищут. Или кого-то. У Хидана сердце пропускает удар, но он быстро отметает все догадки. Ищут не его. Он уже давно не делал ничего плохого, все это осталось в юности. Да и что он делал-то, глупости, мелкие правонарушения, подумаешь. Каждый третий подросток страдает такой же херней. Нет, они ищут кого-то другого, как настоящие ищейки цепкими взглядами сканируют каждого человека. Один из них твердым шагом приближается к закулисью, высокий, с собранными в небрежный пучок волосами. Его свободный бомбер раздувает от ветра, он такой серьезный и мрачный, что похож на какого-то охранника президента, ей-богу. Хидан понимает, что его взгляд направлен именно на него. Деваться некуда, седой остается стоять, где стоял, отвернувшись, и надеясь, что этот странный мужчина пройдет мимо. - Интерпол, можно задать вам пару вопросов? Голос так идеально вписывается во всю эту обстановку и низкий эмбиент, что Хидан даже не сразу понимает, что вопрос был задан ему. Он медленно поворачивается и залипает на темные, как лесная хвоя, глаза напротив. Ему вдруг становится неловко от того, что он сам выглядит сейчас так по-идиотски. Наверняка, этот полицейский думает, что за клоун перед ним стоит. Хидан вздыхает и кивает, нелепо хлопая тяжелыми белыми ресницами. - Вы знаете организатора этого показа? – полицейский достает из кармана небольшой планшет и утыкается в экран. - Нет, сегодня впервые увидел. Не хотите сперва представиться или показать удостоверение, или полиция нынче действует анонимно? Мужчина отрывает от планшета взгляд и смотрит из-под бровей осуждающе. Взгляд у него тяжелый, Хидан сглатывает, чувствуя, что кадык как наждак проехался по горлу, но не отводит глаз, выдерживая волну осуждения в свою сторону. Полицейский цыкает языком и лезет рукой во внутренний карман. Достает карточку со своей фотографией и названием подразделения. - Какузу Хоку, интерпол. Что такое интерпол вы, полагаю, знаете, пояснять не нужно? Хидан фыркает и закатывает глаза, тут же прищуривая один из них – слезится от чертовой тонны подводки и теней. - Вы знаете имя организатора? - Шин, кажется, - Хидану зверски хочется чесаться из-за проклятой краски, и он проводит пальцами по шее, стараясь не смазать белые мазки. - Где я могу его найти? – полицейский на мгновение цепляется взглядом на движение Хидана, но скоро снова возвращается к планшету. - Понятия не имею. Через десять минут он должен выйти на подиум, объявить начало, наверно. Музыка стихает, начинается другая – бодрее и жестче, какой-то шумный гранж. Похоже, дело действительно близится к началу, Хидан видит Дейдару, пробирающегося сквозь ряды к сцене. Седой хочет его позвать, чтобы он рассказал о своем новом знакомом полицейскому, но, повернувшись, понимает, что Какузу и след простыл. Ни «спасибо», ни «всего доброго», ну и копы нынче пошли. Наглые и неблагодарные. Хидан вертит головой, пытаясь понять, куда делся мужчина, но не находит даже намека, просто сквозь землю провалился. Ладно, как бы то ни было, до его выхода не так уж долго – показ короткий, всего минут пятнадцать. И это тоже необычно, такие мероприятия обычно долго длятся, ведь у модельеров большие коллекции. Никто не спешит, модели медленно ползают по подиуму, как сонные мухи, а здесь все как-то слишком быстро. Мелькавший вдалеке Дейдара до Хидана так и не дошел, по крайней мере Хидан его больше не видел. Хотя тот наверняка подошел бы проверить грим, поржать над поддатым Кисаме в конце концов. Музыка замолкает совсем, мимо проносится тот самый Шин, в идеально черном костюме с серебряной брошью на лацкане пиджака. Он быстро выходит на подиум, начиная рассказывать что-то зрителям, а Хидан наблюдает за полицейскими, замершими за последними рядами. Они выглядят расслабленно и ненавязчиво, похоже, делают вид, что они – просто охрана мероприятия. Но взгляд каждого из них сосредоточен на модельере, стоящем на подиуме. И даже тот, невежливый вредный коп, стоит совсем недалеко от закулисья, где Хидан потерял его из виду. Щурит свои темные глазища и приглаживает волосы, собирает выбившиеся из-за ветра пряди за ухо. Пока модели одна за одной выходят на подиум под какую-то громкую тягучую музыку, Хидан пытается настроить себя на что-то позитивное. Представляет, с каким удовольствием отмоется от краски, наестся чего-нибудь сладкого, выпьет чаю. Представляет флисовый плед, подушки и ноутбук. Ему становится даже будто теплее, но через пару минут его выход. Судя по тому, как яростно колышутся занавески, как растрепались волосы у смурного полицейского, ветер там холодный и сильный. Хидан покрывается мурашками заранее. Каждый шаг тяжелее предыдущего, но Хидан не сбивается с ритма. Сапоги жесткие и неудобные, утяжеляют ноги. Хидан держит руки в карманах белых шорт, плащ, как парус, надувается позади. Чтобы не терять концентрации, он не смотрит на лица людей, только куда-то далеко, ни на что определенное не обращая внимания. Одна из веток тернового куста сильно наклоняется, похоже, что от ветра, и царапает колючкой Хидану коленку. Он слегка морщится, но не останавливается. В конце подиума ему нужно остановиться и дождаться выхода остальных. Стоя на краю, он все же переводит взгляд вниз, первым делом замечая лицо Итачи. Тот выглядит обеспокоенно, сочувственно кривит губы и кивает. Ранка на коленке начинает щипать, зудеть, болеть слишком сильно, для обычной царапины. По всему амфитеатру расходится густой туман – дым-машины расставлены по всей площади, не жалея выплевывают клубы густой дымовой завесы. Даже слишком густой. Стелящийся по земле туман для атмосферы – это одно, но сейчас затягивать начинает плотно, даже лицо Итачи со временем пропадает из виду, хотя между ними всего метра три, не больше. Начинает кружиться голова, но Хидан не делает и шага в сторону, боясь потеряться. Он садится на корточки, обхватывает голову руками и жмурится. К горлу подступает тошнота, становится жарко, а тварь в груди рвется на волю так сильно, что кажется ребра начинают трещать. Приходиться поднять голову к небу – его хотя бы видно, серое, мрачное, висит над ним как купол и кажется, будто вот-вот упадет. Спина холодеет, немеют кончики пальцев, Хидан понимает, что сознание ускользает, утекает, время плавится, и он садится на подиум, упираясь в него рукой. Он не понимает, почему ничего не слышит – ни музыки, ни голосов, со всех сторон давит абсолютная тишина. Возникает подозрение, что у него что-то со слухом, но вдруг поблизости он слышит шуршание и треск терновых кустов, кто-то ломает их ветки, пробираясь к нему. Он протягивает руку в сторону звука, но слышит только краткий вскрик и звон разбившегося стекла. Чувствует на своей руке чужие пальцы, сомкнувшиеся на запястье, и теряет сознание, отключается в безбрежной темноте.--
Голова трещит, будто пил дня три. Итачи потирает рукой затылок, пытается распрямить ноги, но понимает, что во что-то упирается. Открывает глаза, и не видит ничего. Будто и не открывал. Темнота идеальная, словно стены его пристанища выкрашены самой черной краской на свете, сжирающей малейшие крохи света. В таком мраке невозможно ориентироваться, Итачи не понимает, в каком он положении, где, только чувствует ногами стену, значит, может развернуться и прислониться к ней спиной. - Кисаме? Голос будто тонет в этой вязкой тьме, никакого эха. Помещение, по-видимому, маленькое и тесное, Учиха гладит затекшую ногу, помогая ей вернуть кровоток в норму. Откуда-то справа доносится шорох, Итачи вздрагивает. Ему страшно, но он все равно тянется туда рукой. Пальцы натыкаются на что-то, и сперва он рефлекторно отдергивает руку. Но все же ощупывает, чувствуя пальцами шерстяную ткань. Похоже на пальто Кисаме. - Это ты, Кисаме? Итачи слышит тяжелый свистящий выдох, осторожно придвигается ближе, не убирая руки. Ощупав, он понимает, что дотрагивается до плеча. Медленно поглаживает его, пытаясь выдернуть Хошигаки из забытья. Он начинает трясти его за плечи, чувствуя, как растекается по затылку боль. Нервы слишком устали, напряженные, стресс начинает давить на сердце. Итачи чувствует себя совершенно слепым, и это очень странно, когда нет разницы, закрыл ты глаза, или нет. Кисаме, похоже, шевелится, медленно поднимается и, судя по звуку, елозит спиной по стене. - Итачи? Какого черта… Кисаме держится за голову рукой, чувствует на лбу шишку. Похоже, неслабо обо что-то приложился. Он никак не может сориентироваться, не понимает, почему ничего не видит. На его плече рука, он дотрагивается до пальцев, получая хоть какую-то связь с реальностью. - Не вижу нихрена… Я ослеп? - Нет, здесь просто темно. Я тоже ничего не вижу. Ты цел? - Что-то с головой, похоже ссадина на лбу. Не понимаю, где мы вообще? Что происходит? Я помню этот показ идиотский, дым какой-то. И все. - Я помню не больше твоего… - Итачи ползет на коленях вперед, упираясь Кисаме в грудь руками. Сворачивается рядом, поджимая к себе ноги. Хошигаки обнимает его руками за плечи и вздыхает. Он тяжело дышит, похоже, ему душно и неудобно, но выбора у них пока никакого нет. - Что делать будем? – Кисаме усмехается, и саднить начинает еще и скула. Здорово проехался по чему-то мордой, похоже. - Ждать? - Знать бы еще, чего ждать. Итачи не знает, что ответить, не говоря о том, чего ждать. Он не понимает, почему и за что они могли оказаться здесь. Комната неподвижна, значит это, как минимум, не какая-нибудь машина. Здесь тепло, не сквозит. Воздух совершенно ничем не пахнет, кроме уже распространившегося до по помещению аромата одеколона Кисаме. Ни откуда не доносится ни звука – ни шагов, ни шума какой-нибудь техники, хотя бы треска лампочек, или звуков, доносящихся с улицы. Абсолютная безликая глухая темнота.--
Хидан лежит на боку, больно упираясь плечом в складки жесткого плаща и железную пряжку. Он не хочет открывать глаза, ему кажется, что настал тот момент, когда тварь его просто сожрала. Поглотила, громогласно рыгнув от удовольствия. И теперь он у нее в пузе – в черной дыре, бесконечной черной вечности, чернее которой ничего не бывает. Тварь рычала тихо, будто недовольная собака, убаюкивала своим ворчанием. Хидан зажмуривается, будто пытается закрыть глаза еще сильнее, хоть и некуда – только болеть начинают от давления. Рука скользит по шершавому полу, Хидан чувствует ладонью покрытие, смахивающее на шлифованный камень. Что ж, похоже это все-таки не бездна. Веки с трудом поднимаются, но Хидан все равно ничего не видит. Паника поднимается из груди, собираясь в горле комом – он ослеп? Или его ослепили? Что угодно, он согласен на что угодно – только не зрение. Он моргает часто, потирая глаза рукой, но ничего не меняется – чернота застилает взгляд целиком. Долбаная пряжка от ремня плаща впивается в кожу, и Хидан решает подняться. Он садится и вытягивает руки в стороны, но ничего не находит. От движения его рук воздух расходится вязкими волнами, будто ощутимый и густой. Сперва Хидан ничего не чувствует и не слышит, но до его носа начинает доходить незнакомый запах. Что-то терпкое, будто запах кожи – так пахнет на конюшне, где кожаные седла лежат на солнце. Это странный запах, наверняка его не должно быть здесь, и Хидан пытается ползти, выставив руку вперед, чтобы найти источник. Он успевает преодолеть едва ли метра два, как натыкается рукой, которой опирается на пол, на что-то мягкое и шелестящее. Наощупь похоже на куртку вроде пуховика или бомбера. Хидан садится и обеими руками водит по скользкой ткани. Она обрывается металлической молнией, чувствуется ткань шерстяного свитера и тепло. Под его ладонью медленно бьется сердце – это человек? Он дышит не часто, спокойно, видимо, все еще в отключке. Хидан осторожно ведет руками, ощупывает ворот свитера, натыкается на кожу. Шея, линия челюсти, подбородок. Губы, нос, брови. Пальцы касаются волос – слипшихся от чего-то теплого. Хидан подносит руку к носу, вдыхая – пахнет железом. Пальцы подрагивают, Хидан не знает, что делать. Насколько серьезная рана? Человек без сознания из-за нее, или просто еще не очнулся? Стоит ли его будить? Он чувствует, как все тело начинает зудеть – он все еще в этой дурацкой черной краске. Неистово хочется чесаться и пытаться снять с себя этот слой краски, хоть зубами отгрызать. Но он держит себя в руках, его проблемы явно мельче тех, которыми обладает лежащий перед ним человек. Хидан все же решает, что лучше попытаться привести его в сознание. Впрочем, это вряд ли поможет им обоим, но ему жизненно необходимо поговорить сейчас. Чтобы убедиться, что он не в аду. Он цепляется руками за чужие плечи, пытается трясти, но не сильно, чтобы не навредить. Человек вздыхает, но не двигается. Хидан обхватывает руками чужое лицо, но чувствует ладонями… шрамы? Что-то выпуклое, симметрично тянущееся от губ почти до ушей. Он проводит по ним пальцами, озадаченно размышляя – это свежее ранение, или просто… шрамы. В любом случае, сейчас это не имеет особенного значения. - Эй, - он зовет тихо, чтобы не напугать. Снова трясет за плечо. Наконец, человек шевелится – лежа разминает шею, тянется руками вверх, хрустит суставами пальцев. А потом подрывается так резко, что только всколыхнувшийся воздух успевает предупредить Хидана, чтобы он откинулся назад. Он лишь чувствует, что его запястье крепко схватила чужая рука, и когда только это успело произойти? Он совсем не заметил. - Какого… Хидан узнает голос моментально. Не хватает лишь низкого эмбиента на фоне. Без сомнения, это тот вредный полицейский. Как он-то здесь оказался? Хотя, чего удивляться, Хидан не знает, как оказался здесь сам. - У меня тот же вопрос, - говорит Хидан, грустно усмехаясь. Он тянет руку на себя, пытаясь вырвать ее из чужих пальцев. Ему не удается – мужчина только сильнее сжимает ее. - Ты давно очнулся? Как тебя зовут? - Недавно. Я Хидан. Вы… задавали мне вопросы, помните? – Хидан старается звучать как можно дружелюбнее, хотя, если честно, ему страшно. Но присутствие человека из полиции все же внушает хоть немного спокойствия. - Только это и помню. Потом дым, и все. Что… у меня с головой? - Не знаю, но у вас там кровь. Дым я тоже помню, а потом будто стекло разбилось. Кто-то меня за руку схватил… Вот примерно как вы сейчас, - в голосе Хидана слышна ухмылка. Полицейский вздрагивает и отпускает руку седого, начинает ощупывать лицо и проводит ладонью по голове. - Точно… Кто-то мне бутылкой об голову съездил. Твою мать… Хидан вдыхает, но не находит слов. Не знает, что сказать – а что тут скажешь? Они в одинаковом положении, оба не понимают, где они и зачем. Не помнят ничего толком. Но язык чешется, что-нибудь сказать. Тишина слишком бездонная, давящая, терпеть невозможно. Потому что в этой тишине ворчание твари кажется громче. - Слушайте, а почему вы были там? Кого-то искали? – Хидан задает первый пришедший в голову вопрос. Ему и правда любопытно, а спрашивать все равно больше нечего. Он хочет слышать чужой голос, чтобы понимать, что он здесь не один. Судя по звуку, полицейский пересаживается и упирается в стену спиной, вытягивает ноги – Хидан чувствует, что его согнутой в колене ноги коснулись шершавые джинсы. - Искали. Но опоздали, судя по всему. - А вы… Какузу? – Хидану удалось припомнить имя, которое полицейский ему тогда назвал. Звучное все-таки, такое не забудешь сходу. - Да. Капитан Какузу Хоку, который попался, как идиот, в какую-то ловушку. Подумать только, - Какузу начинает что-то неразборчиво ворчать, ругаясь. Он шарит руками по карманам, судя по шелестящему звуку. У Хидана возникло рефлекторное желание сделать тоже самое, но на нем только дурацкая показная одежда, а все его вещи где-то там, уже далеко. - И что нам делать? - А что ты можешь? Хидан строит смущенную мину, но вспоминает, что Какузу не видит его лица. Впрочем, и ответить-то по существу особо нечего. Уж если полицейский в такой ситуации ничего не может сделать, то он и подавно. - Знаете, можно хотя бы разговаривать. Глупо же сидеть в тишине и темноте? - Ну давай. Я послушаю, - Какузу сползает по стене ниже, скрещивает на груди руки и закрывает глаза. Никакой разницы, чертова непроглядная тьма. Он старается сохранить рассудок холодным, обдумать свое положение, попытаться придумать хоть что-то. Но ситуация безвыходная, как ни посмотри. Вместо того, чтобы сказать что-нибудь, Хидан осекается. Он мог бы рассказать, что уже когда-то был в подобной ловушке. Давно, так давно, и не верилось, что такое было. В детстве он попал в такую же бездну, и частичка ее так и поселилась у него в груди, до сих пор росла и процветала. Это показалось ему слишком личным. Да и какой прок в этой информации. Как он выбрался оттуда, он все равно не помнит, и не потому, что старательно забывал, а потому что все воспоминания выбило из головы, как молотом. Из-за долгой реабилитации, работы с психологом, который усердно помогал все забыть. Вот и забыл, да только не то, что хотелось бы. Хидан осторожно встает на ноги, коленки подрагивают, и он решает снять тяжелые сапоги. Долго расшнуровывает наощупь, но наконец становится гораздо легче и свободнее. Он принимает вторую попытку встать, шагает вперед, касается руками стены, такой же шершавой, как и пол. И идет вдоль нее, намереваясь выяснить размер комнаты. Около метра влево, угол. Снова три метра влево, угол. Еще три метра, и еще угол. Снова. И еще метр и ноги напарываются на Какузу, колени подкашиваются. Он хватается за стену руками, но все равно не удерживается, падает нелепо через ноги Какузу, успевая только зацепиться за его куртку. - Ну молодец какой, - ворчит Какузу, потирая свою раненую голову. - Простите, я забыл, что вы у этой стены. - Короткая же память у тебя, - Какузу хмыкает, касаясь Хидановой коленки, - Не расшибся? - Нет, - Хидан быстро подтягивает свои конечности к себе и вздыхает, - Комната маленькая совсем. Ни на стенах, ни на полу ничего нет… - Тогда угомонись. Полагаю, остается только ждать. - Чего? – Хидан устраивает подбородок на сложенных на коленях руках. Почесывает плечо – чертова краска, как же от нее избавиться. - Чего-нибудь. Рано или поздно похититель себя проявит. Принесет еды, или выдвинет какие-то требования. Может, начнет издеваться. Или убьет кого-нибудь. Кто знает. Что-то должно произойти, - Какузу хочется закурить, но в своих карманах он так ничего и не нашел. Ни планшета, ни удостоверения, ни сигарет. - Вы очень спокойно об этом рассуждаете, - нервно отвечает Хидан и пытается усмехнуться, но выходит как писк напуганного щенка. - Я же полицейский, Хидан. Это ты тоже забыл? Удается даже улыбнуться, Хидан чувствует, что Какузу подшутил над ним. Он придвигается к стене поближе, опирается на нее плечом, а пальцами ног касается края полицейского бомбера. Это важно – чувствовать сейчас чье-то присутствие, чтобы не потеряться в этой черной бесконечности. Хидан замечает, что можно даже не говорить, дыхание Какузу вполне способно заглушить ворчание его рогатой твари. Ему правда спокойно, хотя, казалось бы, что из-за таких обстоятельств воспоминания должны вылезти, как тесто из кастрюли, забивая собой все вокруг, выпуская черную смоль наружу. Но тварь на свободу не стремится, просто рычит, как собака в будке. Ну и тем лучше.