«Я понимаю, о чем вы хотите сказать. Но также возможно, что, если герой излишне эмоционален, логично предположить, что он с большой долей вероятности несчастен или переживает, например, депрессию. Или же у него психологическая травма, и потому он пытается своим поведением отвлечь себя от переживаний. Такое тоже часто наблюдается у людей».
В целом, Оракул был прав: такое поведение у людей наблюдалось повсеместно. И вообще, было достаточно распространенной защитной реакцией во спасение своей психики. Тобирама тоже в этом плане далеко не ушёл, о чём сам прекрасно знал. Разница была лишь в том, что Сенджу выбрал обратную модель поведения: он свел к минимуму проявление эмоций. И у первого, и у второго варианта были свои плюсы и минусы, оба они были в меру эффективными. Однако правильным вариантом был тот, в котором проблемы решали. Увы, но многим требуются годы, чтобы признать само наличие проблемы, не то что решиться на её проработку. Дверь в комнату немного приоткрылась, пропуская в полумрак помещения полоску света. Тобирама на автомате вытащил один наушник и повернул голову. Увидеть в дверях Мадару было несколько неожиданно. — Прости, что без приглашения, — сказал Учиха, но при этом всё также продолжал стоять в коридоре. — Найдется пара минут? Сняв второй наушник, Тора услышал тихую музыку из зала и отвратительное пение Хаширамы, который чем-то параллельно успевал грохотать. Вариантов разговора было море, потому как Мадара никогда не был ограничен каким-то набором тем, но даже так переговаривались они редко и скорее в дежурном порядке. — Проходи, — позвал Тобирама, поворачиваясь к своему гостю. — Если нужно, можешь включить свет, — он кивнул на выключатель. Мадара, закрыв за собой дверь, с пару секунд позалипал на выключатель и просто сел на кровать, на которую рукой указал хозяин комнаты. — Я понимаю, что такие вопросы должен задавать не тебе, — начал Мадара, зачёсывая чёлку назад, — но, как ты и сам можешь догадаться, источников информации у меня не так и много. Я хотел спросить тебя об Изуне… Не замечал ли ты за ним чего-то необычного в последнее время? Видитесь вы не так часто, но вдруг. — Позволь узнать, почему ты пришёл ко мне? Этот вопрос исключает то, что я учусь с ним на одном потоке, и ты знаешь, что мы пересекаемся. И да, забегая вперед, я, конечно же, понимаю, что ему ты этот вопрос уже задавал не раз. Тобираму интересовал далеко не мотив Учихи — его он знал и без подсказок. Очевидно, что Мадара беспокоился о брате, который наверняка в духе половины людей говорил, что «со мной всё в порядке, нии-сан, не переживай». Тора сам так регулярно делал и был отчего-то уверен, что Изуна оперировал идентичными фразами. Тобираму интересовала формулировка ответа Учихи. Учихе он, конечно, ответит, но сначала… почему бы не узнать его немного больше? Героям его работ это точно не повредит. Особенно тому, прототипом которого Мадара и стал. — Потому что мне больше не к кому идти, — ровным уставшим голосом тут же выдал брюнет. За спокойствием голоса очень умело пряталось отчаяние. Тобирама не был Учихе врагом, не был и человеком с улицы, потому правило, в котором Сенджу оказался бы последним, к кому пришли бы за помощью, тут не действовало. Но Мадара ни за что бы не стал выносить проблемы семьи за пределы дома или своей головы. Хаширама, наверное, был не в счет, учитывая их уровень отношений. И Тобирама очень сомневался, что Учиха воспринимает его как часть семьи, ведь они почти не общались. Значит, действительно оставалось лишь отчаяние. То отчаяние, когда степень переживания за близкого человека переливается через край. И при этом ты всё также знаешь, что не можешь ему помочь, ведь он отвергает всю помощь. И тебе самостоятельно приходится искать хоть какие-то намёки на причины, чтобы в случае чего быть рядом и понимать, чего лучше не говорить, чтобы не стало лишним. Мадара уже долгое время был похож на человека, которому требуется помощь. Иногда казалось, что Тобирама только таким его и помнил, но при этом сам Учиха никогда не жаловался и даже не намекал на то, что у него какие-то проблемы. Возможно, что как раз у него Тора позаимствовал такую модель поведения. Хоть Сенджу и видел перед собой лишь усталость и спокойствие, мог легко предположить, как внутри Учихи всё переворачивалось и болело. В конце концов, речь шла о его родном брате. — Изуна в последнее время задумчив, молчалив, не весел, можно сказать, что отрешён, а местами даже мрачен. Учитывая, как он себя обычно ведет в универе, то студенты уже успели предположить, что у него кто-то умер, — обрисовал всё в общих чертах Тора. Мадара медленно кивнул. — Большего мне неизвестно, ибо со мной он также особо не разговаривал это время, да и на такие темы не стал бы. — Спасибо, этого вполне достаточно, — Учиха поднялся и направился к выходу из комнаты. — Этого абсолютно недостаточно, — не понимая, зачем такое ляпнул, Тобирама поспешил отвернуться обратно к компьютеру. Замерший на пару секунд Учиха, не оборачиваясь, вышел из комнаты. Естественно, такая информация лучше не сделала: она лишь добавила новых вопросов, ответы на которые брать всё ещё было неоткуда. И переживания Мадары после такого должны были лишь усилиться. Тобирама его не жалел, но после этого короткого разговора на душе появилась тяжесть и грусть. Удивительная сила слов. Пребывая в своих мыслях, Тора бессмысленно таращился в экран, а потом вдруг вспомнил, что ему нужно ответить на сообщение. «Согласен с вами. В таком случае персонажу потребуется поддержка, чтобы легче перенести сложившуюся ситуацию. И либо он её примет, либо ему станет ещё хуже. Вопрос только в том, хватит ли сил у самого персонажа принять эту помощь? Или его внутренние демоны ещё не до конца его сожрали, и тот находится в стадии, скажем, «отрицания»? Надеюсь, он поступит мудро». Автор не может прямо говорить и открыто, что будет делать его персонаж, ведь это уничтожит интригу. Равно как и человек не может знать, стоит ли предлагать помощь сейчас или можно чуть подождать. И основная проблема всегда была в том, решит ли человек или же персонаж, всё же эту помощь принять. Даже осознавая, что вдвоем будет легче всё разгребать, тяжело согласиться и доверить свои тайны и переживания. Потому что говоря о них вслух, людям иногда кажется, что они претворяют все страхи в жизнь.***
В пятницу было дождливо. Возвращаясь домой из «Затмения», Тобирама вдруг решил выйти не на своей станции, а чуть раньше. Мотивацию своего поступка он решил вообще не разбирать, а ограничиться лишь стандартным в последнее время «для разбавления рутины». Не сказать, что парень любил мокнуть под дождем и месить ногами грязь, но было в этих прогулках нечто особенное, умиротворяющее, волшебное. А ещё людей по периметру не наблюдалось, что также не могло не радовать. Торопиться было некуда: завтра выходной, в студию не нужно, а Хаширама сдрапал на ночевку к Мадаре, надеясь хотя бы так закончить проект. Небольшой парк встретил Тобираму мокрыми скамейками, небольшими лужицами и ручейками, стремительно стекающими в стоки. Было очень забавно сознавать, что стоило пойти дождю, как многолюдные в любое другое время дорожки резко опустели. Сенджу в меру устал за последнюю неделю, а потому надеялся, что такая прогулка хоть немного снимет с него усталость. Дождь его не особо пугал: уж как не заболеть после такого он знал не понаслышке. А ещё он очень хотел, чтобы дождь смыл все его мысли и переживания. Говорили же, что сточная вода уносит всё, о чём думаешь, находясь под ней. Альбинос был бы крайне рад, если бы тревоги ушли сами по себе. Но лучше других знал, что это так не работало. Либо ты с ними разбираешься, либо хоронишь их до лучших времен. Раньше Тора часто гулял в этом парке: неподалеку проходили курсы, на которые он исправно ходил. Но за последний год он был здесь всего пару раз. Это могло бы удручать, но было… всё равно. Место не так важно, ведь ярлыки на него вешали люди. Красота повсюду, а связывать нежелание ходить в прекрасный парк с чем-то негативным — лишь подчеркивать, что проблема так и не решилась. Выглядело как побег. С этим парком у Тобирамы была пара не самых светлых воспоминаний. С другой стороны, время стёрло яркий блеск с событий прошлого, и сейчас парень понимал, что сам в какой-то степени вёл себя по-идиотски. Зато сейчас ему хватало мозгов понять, что это был замечательный опыт. Как и всё в его жизни. Выносить уроки — он учился и учится этому. А был совершенно уверен, что пропускал их ежедневно, если не ежеминутно. Его действия всё чаще стали расходится с его мыслями, оттого Тора немного переживал: сделать что-то, совершенно не подумав о последствиях, было для него непривычным и трудным. Но очень интересным. Бродя по одинокому парку, он заметил, что здесь и сейчас не являлся единственным любителем прогулок под дождем: ещё одна живая душа нашлась на лавочке под раскидистой ивой. Несмотря на то, что ветви склонялись над лавкой, образуя навес, человек был полностью мокрым. Видимо, пришёл он сюда недавно. Логичнее всего для Тобирамы было пройти мимо, но внезапно в нём взыграло любопытство: кто этот человек? Девушка или парень? Ведь со спины совершенно не было понятно. Почему он здесь? Сенджу решил обойти лавочку по дорожке слева — всё равно он хотел дойти до небольшого пруда — и заодно краем глаза посмотреть, кто там сидит. Подходить к этому человеку и разговаривать в его планы абсолютно не входило. Не дошёл он ещё до той степени уныния и одиночества, чтобы знакомиться в безлюдном парке со случайными людьми. Однако он быстро передумал и, поколебавшись пару секунд, уверенным шагом направился к сидящему на лавочке человеку. — Впал в депрессию? — без лишних приветствий и вступлений начал разговор Сенджу, остановившись буквально в полутора метрах от сидящего. Под веткой ивы дождь шумел не так сильно, как в десятке метров от неё, но вопрос, похоже, услышан не был. Тобираму попросту не заметили. — Эй, — альбинос положил руку на плечо парня, — приди в себя. В любой другой ситуации на него бы посыпался град недовольства, граничащий с оскорблениями: мокрой рукой да на царское плечо. Но сейчас воду выжимать можно было из обоих, потому такое замечание выглядело бы странным. — Тобирама? — хрипло проговорили в ответ, а затем прокашлялись. — А ты… чего тут? — Мимо шёл, — просто сказал Сенджу, делая шаг назад. — Не на своей станции? — Я гуляю. А вот ты выглядишь паршиво, Изуна. — Логично, — Учиха опустил голову, — я же промокший до нитки торчу в парке. Тут без вариантов. — Тоже не хочешь домой и решил прогуляться? — не нашел лучшего вопроса альбинос. Спросить «Что-то случилось?» или «У тебя какие-то проблемы?» было бы равносильно удару ножа. Тобирама в этом неплохо разбирался, ведь как он умудрился многих ранить, так и его множество раз ударяли этими вопросами. Позитивный Учиха Изуна сидел в полной задумчивости и потерянности в парке под дождем — простое уравнение. Не нужно быть гением, чтобы понять, что всё, как минимум, отвратительно. Изуна не был Тобираме врагом или соперником, по крайней мере, в том образе, в котором это было принято определять ещё в средней и старшей школе. Они были довольно давно знакомы, достаточно друг о друге знают, но самое главное — не забывали, что сколько бы херни не творили по отношению друг к другу, переходить на личное было не прилично. Не было в памяти Тобирамы поступков Изуны, за которые он мог бы его ненавидеть, не любить или даже раздражаться по поводу их совершения. Раньше — да, пожалуйста. Тору и сейчас подбешивало его поведение в университете, но это было всё мимолетное и проходящее, ничего основательно въедающегося в сознание не было. Так он думал, так он считал. И давно уже разобрал всё подростковые обиды, отпустил их и не оборачивался на них. — Тоже? — Изу запрокинул голову, смотря куда-то сквозь Тобираму. Сенджу открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрыл его и медленно подошел к Учихе. Смотря сверху-вниз, Тора быстро определил, что, во-первых, за его передвижениями не проследили — Изуна продолжал смотреть будто в пустоту перед собой. Во-вторых, Учиха дрожал — скорее всего, от холода, — а в-третьих, его глаза были красноватыми, так что логичнее всего было предположить, что он не просто стоял под потоками воды, а использовал его как прикрытие. Что проще всего было спрятать во время дождя? Литературный персонаж мог бы сказать, что очень успешно прячутся трупы и заметаются следы преступления. Обыватель скажет, что во время дождя легко скрыть слёзы. То, что Изуна ходит на грани срыва, не было новостью. Это было слишком заметно, чтобы остаться без свидетелей. Так думал альбинос. Но никто никогда не видел Учиху в подобном состоянии, да и вообще не знал, как у него эти срывы проходят. «А ещё я никогда не задумывался о том, как истерят другие люди», — поправил себя же Тобирама. — Может, домой? — спросил он у брюнета. Выражение лица Учихи было таким, будто из него вырвали душу, скомкали и засунули её обратно. Оно был никаким. — Дома Дара с Хаши, мне нужно привести себя в порядок, прежде чем там появиться. Да и не хочется мне туда совсем. Портить им ещё вечер своим мрачным присутствием… — на грани слышимости проговорил Изуна. — К нам домой, — поправил Сенджу и протянул парню руку. Учиха перевел взгляд на кисть альбиноса и, казалось, начал её гипнотизировать. Тобирама понимал, что нужно быть терпеливым. А ещё понимал, что сам себе не простит, если оставит этого идиота сейчас здесь. — Да, пойдем, — согласился Учиха. Добирались до дома они на поезде: это и быстрее, и теплее. Изуна всю дорогу молчал и пялился в одну точку. Тобирама, впрочем, не пытался его разговорить, ведь понимал, что сейчас было не самое лучшее время для разговора. Переодевшись в сухую одежду, Тора отправился на кухню делать чай. Ему резко показалось, что в чай можно будет добавить виски или коньяк старшего брата — для пущего эффекта. Но когда на кухню выплыл переодевшийся и дико бледный Изуна, альбинос подумал, что это чай придется вливать в алкоголь, никак не наоборот. — Спасибо, — произнес Учиха, наблюдая за тем, как в стеклянном чайнике бурлила вода. — Я определенно должен сказать в ответ что-то ободряющее, — ровным голосом отозвался Сенджу. — Ты так умеешь? — без намека на издевательство спросил Изу. Весь его голос сейчас был пустым, даже отсутствующим. — Полагаю, что нет. Потому обычно молчу и выгляжу безучастным куском дерьма. Изуна повернул голову и переместил взгляд на стол перед собой. Глаза он упрямо не поднимал на собеседника. — Безучастным тебя при большом желании язык не повернется назвать. — Так вышло, — Тора поднялся делать чай. — Ты мог пройти мимо. Не обратить на меня внимания. Или оставить там. — Мог. Но когда хотя бы раз бывал в таком же состоянии, пройти мимо гораздо тяжелее. — Сколько интересного может быть скрыто в человеке, — Изуна взялся за ручку поставленной перед ним чашки и начал стучать по ней пальцами. — Ты знаешь о нём ровно столько, сколько он тебе показывает, а об остальном можешь только догадываться. — Иногда всего знать и не надо, иногда из тебя душу вытрясут, а иногда можно просто спросить или дождаться, пока расскажут, — Тора зачесал растрепанные не досушенные волосы назад. Ему, определенно, было интересно узнать, что тревожит Изуну, а тем более, что послужило поводом для такого срыва. Хотя для самого срыва нужен лишь повод — то, что проломит тонкую грань, за которой скрыто море накопленных проблем, страхов и стресса. Апатия и депрессия не приходят вмиг, они копятся долго, очень долго. Учиха поднял на него взгляд впервые за пару часов. В нём можно было прочесть некую ясность сознания. Изуна успокаивался, приходил в себя, но было заметно, что внутри его всё ещё что-то дико тревожило. Просто сорваться — это не выход. Выплеск негативных эмоций, откат на один пункт до точки невозврата, чтобы потом сорваться снова. Это не решение проблем, но повод задуматься обо всём, что тревожит. — Тебе же интересно, да? — спросил Изуна, сильнее закутываясь в плед. — Интересно что? — Тобирама совершенно чётко понял вопрос, но переспросить было необходимо. Ему стало как-то неловко от того, что он интересовался жизнью Учихи. Это чувство накатило внезапной волной и также быстро исчезло, не оставляя после себя какого-либо осадка, только воспоминание. — Что за блядскую сцену с моей истерикой ты увидел, — вымученно улыбнулся брюнет. Тобирама тактично промолчал. — Я просто понимаю, что ещё бы лет пять-шесть назад в своём срыве винил бы тебя. Сенджу нахмурился и удивленно посмотрел на собеседника. — Да, это я сейчас осознаю, что дело не в тебе, а в моей долбанутой голове, — выдохнул Изуна и обхватил чашку двумя руками. — Я просто не хотел разгребать свои душевные траблы. А ты, к несчастью или счастью, заставил это сделать. Вот скажи, как ты относишься к общению наших старших братьев? Ну то, что они встречаются, я имею в виду. — Если они счастливы, пусть делают, что хотят, — пока не очень понимая нить разговора, ответил Тора. — Я думаю точно так же. И, стоит заметить, восхищен тем, что мой брат без психов дошёл до понимания своей ориентации. И тем, что ему повезло найти близкого человека. Ммм, — Изуна отпил чай и нахмурился, — откуда бы начать? Раз уж ты сегодня мой невольный психолог, позволь излить душу. Тобирама хмыкнул, но ничего не сказал. Он был совершенно не против. Учиха это знал, иначе бы его либо заткнул уже, либо Тора ушёл в свою комнату. Но Сенджу сидел напротив и не торопился никуда. — Не знаю, как тебе удалось смириться с тем фактом, что твой брат немного по мальчикам, но скажу, что это здорово. Здорово, когда находишь поддержку в близком человеке. По любому вопросу, — он улыбнулся. — Почему я сначала сказал, что раньше во всем обвинил бы тебя? Отличный вопрос, почему именно ты, вернее твой поцелуй на съемке… у меня же были уже такие сеты, — он прикрыл глаза рукой. Тобирама слушал внимательно, стараясь выстроить единую линию повествования. Но из-за того, что Изуна говорил медленно, а мысли в голове Сенджу летали со скоростью звука, надумать он, всего лишь за десять минут разговора, успел очень даже много. — В общем, разворошил я в итоге осиное гнездо в своей душе. Был один человек в старшей школе. Я был в него влюблен долгое время. И когда мне хватило духу ему признаться, знаешь, что он сказал? Сказал, что с ничтожеством, вроде меня, даже в одном помещении находиться тошно. Что сказать, это была первая влюбленность, и… перенёс я её крайне болезненно, — парень стучал пальцами по фарфоровой кружке, видимо, стараясь отвлечься то ли от неловкости, то ли от тяжести воспоминаний. — Да, к слову, — он мельком взглянул Тобираме в глаза, — моей первой любовью был парень. И как ты мог уже, наверное, догадаться, я не только по девочкам. А ты, прости, но… но очень похож на него. Вот меня и сорвало. Скажи что-нибудь? Последний полувопрос-полупросьба прозвучали совсем тихо, но очень четко. Изуне нужна была то ли оценка его слов, то ли живая реакция на услышанное, то ли он просто хотел заполнить тишину. — Скажу, — спустя полминуты молчания начал Тора, — что никогда в жизни так долго не соображал. От услышанного Тобираму бросило сначала в жар, потом в холод. Он не знал, что его пугало больше: ком собственных эмоций от переосознания человека, сидящего напротив, или то, что он является для кого-то напоминанием о прошлой несостоявшейся любви.