А голова предмет тёмный и исследованию не подлежит

      А пока Саруман предавался атеросклерозу и травматическому повреждению позвоночника, в стенах Эреборской сокровищницы проявлялись последствия старческого маразма чернокнижия.       С разительным спокойствием Смауг неторопливо разминал крылья, с внушительной высоты оглядывая просторы потревоженной сокровищницы.       История умалчивает, подумал бы дракон, что в внезапных галлюцинациях виновато чрезмерное употребление разросшейся у подножья горы будры*, или, напротив, стойко заподозрил в неладном что-то иное. Однако в момент, когда после внезапного, вырвавшего из полудремы удара по затылку инстинкт убийцы почти притих, его — Смауга — позабыв обо всех правилах приличия вблизи смертельно опасных огнедышащих драконов, безбоязненно обозвали цистерной и неудавшейся шуткой.       Вася икнула. Наверное. Сложно сказать, что это было — фантомное сокращение диафрагмы или бред сивой кобылы. Бред сивой ящерицы? Большой ящерицы. Или, может, комната была слишком маленькой. Комната?       Задетое золото звенело, перекатываясь в неустойчивые горки, мерцало слишком сильно для когда-то привычного минусового зрения. Стены возвышались над сияющими просторами огромным неприступным коконом, но даже сейчас, с спешно поступающими в мозг информационными потоками, шанс окунуться в полноценное осмысление в очередной раз примяли.       Помещение встрепенулось и ухнуло вниз, оставляя душу, поспевать позади. Из горла вырвался сдавленный писк. Вместе с душой привалило осознание того, что это не помещение ухнуло, а она — Вася — взмыла вверх.       Облегчения от слова «нихрена», если честно. Вот вообще не прибавилось.       Стоит заметить, вверх дракон не взмывал, всего навсего — вытянул шею, хрустя затекшими позвонками. Но и этого было весьма достаточно для преждевременной остановки человеческого сердца. Вася недовольно — взволнованно? — запыхтела. Она была твердо уверена в том, что сейчас как минимум перепорхнула пару этажей небес.       — И где же ты, дорогой друг. — Точка обзора переместилась в сторону вместе с резким поворотом головы, и глаза Смауга сверкнули так, что озарилась вся пещера от пола до потолка, словно под землей вспыхнула алая молния. Его манера вкрадчиво растягивать буквы вызвала жгучее желание съежиться.       Вася струсила с себя очередную тень наваждения.       В голову что-то совсем ничего не шло, а то что шло, уж совсем никуда не годилось. Контакт надо налаживать, а не подвергать ненормативному напряжению чрезмерно богатого русского языка.       — Паки-паки…иже херувимы?       Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твоё, да придет Царствие Твоё. Да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день…       Медалька за исполнительность, похвала за осторожность, мраморный комплект «гроб-памятник» с гравировкой «Смелость, отвага, мужество» на ближайшее будущее.       Вася икнула еще раз. Ну вот не складывалось как-то, не шло вровень, тютелька к тютельке не прикладывалась. Ком истерии в солнечном сплетении нарастал, пока молитвенная трансляция продолжала кружиться на задворках степенного мыслительного процесса.       Змей резко мотнул головой. В ушах нарастал не перебиваемый гул. Мотнул в другую сторону.       — А-мож-но-по-мед-лен-ней.       Что-то щелкнуло. Переметнулось. Мысли бегали со сверхзвуковой скоростью.       Ящеру не нравилась та картина, которая сформировывалась из общих факторов ситуации; их было ничтожно мало, но достаточно, чтобы желать освежевать весьма однозначную — недоступную? — плоть. Да и кому могло понравиться навязчивое присутствие чего-либо чужеродного над самой душой.       Вася абстрактно провела параллель с тараканом, которого как-то однажды нашли в голове у индийской девушки. Он пролез туда, что наиболее вероятно, ночью, когда та спала.       Только вот вытащили его почти сразу. И, к его собственному счастью — вытащили живым.       Вася сомневалась, что выберется отсюда хотя бы с минимальными повреждения. Да и вообще, кажется, все самое диковинное происходит, когда ты спишь.       Вспомнить хотя бы двадцать второе июня сорок первого.       Завершив ультрамарафон по встряхиванию головы, дракон замер. Что бы там ни было, что бы ни вызывало этот мерзкий, сплошной шум — оно не желало так примитивно вывалиться из драконьей черепной коробки. Ярость накатывала волной, провоцировала и взывала к животным инстинктам.       — Прочь.       — А я и не прочь уйти прочь!

Внимание: контакт был установлен.

      Не душевного облегчения ради, но из исключительно рефлекторных побуждений, Василиса все же не сдержала поток меткой ругани, когда пылающий праведным раздражением дракон нырнул в лавину золота. На голову, словно грохот ударных тарелок, опустился сумасшедший трезвон. Запах железа, сильный, навязчивый аромат благородных металлов. Как пахнет золото? Василиса впервые за два десятка пролетевшей жизни ощутила это страннейшее амбре. Но, честно сказать, сейчас было совсем не до него, и мозг тут же отвлекся на агрессивно настроенного ящера.       В движении огромного тела информация обрабатывалась с еще гораздо более томительной медлительностью. Обостренные органы чувств подавали сведения в девичье сознание, которое, являясь обособленным от сознания хозяина тела, радость от потоков нового материала совершенно не испытывало. Змей на первой космической вынырнул к потолку. Дезориентирующие манипуляции с последующим укачиванием приносили плоды. Вася клятвенно заверила сердце в приближающемся смертоубийстве. Осталось определиться, кто жертва.       Пустой желудок запросился наружу.       Вестибулярный аппарат жалобно стенал с каждым новым пространственным пируэтом.       Дракон раздраженно громыхнул крыльями в воздухе, сметая золотые монеты беспорядочным вихрем. Стены дрогнули от его шипящего голоса.       — Я — Смауг Великолепный, Сеящий ужас, родич Анкалагона, Великий Покоритель Эребора, выжить из головы въедливую сошку — последнее, с чем мне не удастся справиться.       Перед лицом тут же запылало огненное облако. Рывок. Едва-едва уловимый жар пламени накрыл голову.       — Послушайте, дядя. Уж не знаю, что тут происходит, но свою жажду смерти вы утихомирьте.       Ее вдруг обуял неконтролируемое смятение. Словно, оказавшись в роскошном убранстве чужого дома, ты вперевалку преодолеваешь ставшие внезапно тесными комнаты; «как бы не наткнуться на выступы деревянного стола, не скинуть ценную вещицу с каминной полки». Захотелось отереть лицо платком, смахнуть холодные капли пота. На короткое мгновение Вася устыдилась своей неуклюжей дипломатичности, любое сказанное невпопад слово могло стать решающим в абсурдной атмосфере происходящего.       Смауг замер. В центре сокровищницы. Морок гипертрофированной, безумной ярости отошел немного назад. В ушах медленно стихал шум, уступил место едва заметному звону. Расширенные зрачки его сузились в две черные полосы.       Казалось, сам воздух замер, прислушиваясь.       — Послушайте, товарищ дракон… — Икота, как преданный спутник, дала о себе знать скорейшим возвращением.       — Закр-рой рот, жалкое творение Илуватара.       Да он издевается!       — Особой радости от нынешнего положения тоже, знаете ли, не испытываю.       Под гулкое «Ик» ящер патетично закатил глаза. Под следующее претенциозно прищурился. Прежде, чем громыхнуло третье, Смауг поднялся на могучие лапы и поволок тушу к центру сокровищницы.       — Видите ли, товарищ дракон. — Глубокий вдох. Смауг предпочтительно молчал. — Не поймите превратно, я алкоголем по сути своей — не балуюсь, и вам не советую, но в данной ситуации, кажется, наквасились мы оба.       Ящер облизнулся. Он не слушал. Что толку? В воздухе витал густой смрад чернокнижия, а опыт и тысячелетняя мудрость назойливо тревожили желание разобраться во всей этой навозной яме. Усталость от эмоционального отката преимущественно возвышалась над всеми размышлениями.       То, что происходило, было гораздо отвратительнее въевшегося в залы Эребора отдаленного запаха некогда живших здесь гномов.