the best is yet to come

— Тебе не стоило. Правда, не стоило. Нагито медленно поднимается с дивана и рассеянно водит взглядом по комнате, словно выискивает что-то. Наконец, блёклые серые глаза останавливаются на Хаджимэ. Тот и не собирается уступать ему. — Стоило. Последний раз я брал выходной… — Хината загибает пальцы, делая вид, что считает. — Полгода назад. Тем более, скоро праздники. — И? — «И»? — передразнивает он и плюхается в кресло, растекаясь по нему. — Я же для тебя стараюсь. — Я не просил, — огрызается Комаэда и тут же закусывает губу. — Я знаю, что работа важна тебе. — А я знаю, что ты хотел провести время вместе. Хаджимэ потирает переносицу, борясь с подступающей головной болью, и шатко поднимается на ноги. Усталость клонит его, налегая страшным грузом, однако он всё же делает над собой усилие. — Я бы не посмел отнимать твоё время, — равнодушно бросает Нагито и скрещивает руки на груди. Взгляд снова виляет куда-то в сторону. — И ты это прекрасно знаешь. Наше сожительство — лишь жест твоей доброй воли. Я прекрасно понимаю, где пролегает черта. И… — Наше «сожительство» — это отношения, — обрывает его Хината, вскидывая бровь. — Я думал, мы это уже обсуждали. — Да-да. Конечно. — Тебя что-то тревожит? — Меня? — С тонких губ слетает удивлённый смешок. — С чего бы вдруг? — Ты сам не свой в последнее время. Давай, колись. В чём дело? — Я… — Комаэда опускает руки и разворачивается. По лицу пробегает рябь, и одна эмоция сменяет другую, более яркую, болезненную. На впалых щеках проступает бледный, едва заметный, румянец, взгляд из-под опущенных, дрожащих ресниц смотрит не затравленно, но с какой-то невыразимой печалью. И она, кажется, растекается по всей комнате и передаётся настроением Хинате, который тут же понимает, что попал в самое яблочко. — Слушаю. — Я слышал твой разговор с Макото. — И? — И я не буду против, если ты уедешь. Хаджимэ едва перебарывает желание рассмеяться. Из всех представленных вариантов этот оказался самым простым и самым решаемым. — Сколько ты услышал? — Достаточно. Я бы не стал подслушивать твои личные разговоры, — бросает Комаэда, едва сужая глаза. В сложившейся ситуации он ещё находит в себе силы оскорбиться. — Нет-нет, я имел в виду совсем не это, — улыбается Хината. — Я знаю это и доверяю тебе. Что именно ты услышал? — Что ты собираешься уехать на несколько месяцев в командировку. — И всё? — Всё. — Я отказался. В комнате повисает молчание. С лица Нагито сползают все краски разом, и он, пошатнувшись, опирается о стену. — Отка…отказался? Почему? — Конечно, условия там заманчивые, — не без нотки сожаления признаёт Хаджимэ. — И, может быть, в других условиях я бы и согласился, но… Скажем, у меня уже есть планы? Комаэда качает головой и удивлённо усмехается. — Подумать только… И всё это время я думал, что ты… Хаджимэ, сможешь ли ты простить меня? Я так низко думал о тебе и… — В следующий раз просто спроси. Хината всё же сокращает расстояние между ними и привлекает Комаэду к себе. Ласково улыбается и целует висок. Затем скользит губами ниже, к скуле, смещается к кончику носа, а затем, замерев всего в нескольких миллиметрах от чужих губ, выдыхает: — Хотел, чтобы это стало сюрпризом, но раз тут такое дело… Помнится, ты как-то говорил, что хочешь увидеть горы? Нагито судорожно кивает, и только потом в его голове наконец складывается пазл. — Ты же не?.. — Его голос — поддёрнутый хрипотцой шёпот. Будто он боится повысить его, боится, что так только сломает создавшуюся иллюзию. — Именно это я и сделал, — кивает Хината и оставляет на тонких губах короткий, но полный нежности поцелуй. — Не стоило, — качает головой Нагито и вновь тянется за поцелуем. — Если не стоило, то почему ты так улыбаешься? — не приминает заметить Хаджимэ и с не меньшим рвением отвечает на поцелуй.