Небо в алмазах

И если ты давно хотела что-то мне сказать, то говори.

Пройдя за Ханакарой по коридору, Тобирама на мгновение остановился возле дверного косяка на кухню. Он взглядом прошелся по этому месту, вспоминая, как нечаянно прижал к нему Хатаке, и она звонко стукнулась затылком. Он невольно улыбнулся, а потом поймал на себе внимательный взгляд Ханакары. — Постой, — сказала она, заходя в свою спальню. — Дам тебе полотенце и халат. Тобирама кивнул и встал на пороге, глядя, как она в том самом комоде ищет вещи. Обстановка в ее доме заметно изменилась, Ханакара обжила это место. Появились портьеры на окнах, мягкие цветные ковры и акварельные рисунки на стенах. Стало уютнее. В спальне она поставила современную кровать, а не футон, как было раньше, и по ее виду она была очень мягкой. — Вот, можешь переодеться в ванной, — сказала она, протягивая ему халат и полотенце, которыми он пользовался еще год назад. Сенджу совершенно забыл, что оставлял их здесь. С удивлением посмотрев на эти вещи, но ничего не сказав, Тобирама взял и, зайдя в ванную комнату, закрыл за собой дверь. «Она хранила их, — подумал он, разглядывая в руках халат и полотенце. — Почему у меня нет ни одной ее вещи?» Пока Сенджу умывался и вытирался насухо, вспоминал, как помогал Ханакаре с прорванной трубой. В тот день он перестал себя обманывать и признался себе, что она его действительно привлекает как женщина, и он захотел чего-то большего, а не только приятельских отношений. «В этом доме слишком много воспоминаний, не то, что в моем», — подумал он, когда направился на кухню, откуда доносился аромат травяного чая. — Я оставил свою одежду на вешалке в ванной, — сказал Тобирама Ханакаре, которая заваривала чай. Он сел за высокий обеденный стол и стал разглядывать обновленную кухню. — С нее все еще капает. — Да, правильно, — тихо ответила она и протянула ему чашку. Хатаке тоже умылась, по всей видимости, на кухне, переоделась в домашнюю одежду, и выглядела в ней очаровательно. Тобирама заметил, что в подобном виде ей было намного комфортнее, чем в сковывающем движения кимоно. Она села напротив и двумя руками обхватила свою чашку, вдыхая аромат горячего чая. Тобирама разглядывал ее, даже не представляя, о чем Ханакара хочет с ним поговорить, и просто ждал. Торопить ее не имело никакого смысла. С улицы доносилось пение цикад, шорох листьев от ветра. А в доме было тихо. Только осторожное дыхание Ханакары. Тобирама наблюдал за ней, не пытаясь скрыть своего интереса и удовольствия оказаться с ней наедине. Вытягивая губы, она дула на горячий чай, а потом бесшумно отпивала. — Прежде чем ты начнешь, я могу задать вопрос? — произнес он. — Вообще-то я хотела задавать тебе вопросы, но теперь мне слишком любопытно, что ты собираешься спросить. — Почему у меня нет твоих вещей? Хотя бы одной маленькой. Ты хранила этот халат, но… — Потому что я не разбрасываю свои вещи по разным домам, — сквозь сдержанный смех ответила Ханакара. Тобирама улыбнулся, показывая, что оценил шутку, но когда он стал серьезен, она перестала хихикать. — У меня мы оставались чаще, чем у тебя. Тобирама задумчиво опустил взгляд в свою чашку, разглядывая, как пар поднимается в воздух. И ведь точно. Они редко проводили время в его доме, а он даже не замечал этого. Разве что только на ночь, и Ханакаре просто не было смысла оставлять что-то. По утрам он переносил ее к ней в спальню, и там она уже могла привести себя в порядок перед рабочим днем. — Я понял, — кивнул он. — Если у тебя все, то теперь моя очередь, — с несвойственной ей серьезностью произнесла Ханакара. — Я тебя слушаю. — За этот год я много думала, — начала она и подняла на него свой проницательный взгляд. — Я тоже. Она удивленно дернула бровями. — Ты поцеловал меня перед калиткой. — Да. И ты ответила, а я хочу сделать это еще раз. — Твоей настойчивости сложно сопротивляться. Я просила тебя дать мне время. — Зачем вообще сопротивляться, если ты хочешь того же, что и я? — Потому что за этот год я много думала и сделала выводы. Надеюсь, ты тоже их сделал. Тобирама нахмурился, не вполне понимая, к чему она клонит. — «Я хочу…» — Ханакара повторила его слова, как будто пробуя их на вкус. — Ты говорил, что всегда знаешь, чего хочешь. Лишь поцеловать меня? — Быть с тобой. — Что это значит для тебя? Тобирама в раздумье опустил голову. Мысли бежали так быстро, что он не успевал их хватать. Ханакара не торопила его с ответом, пытливо вглядывалась в его лицо и была поразительно бесхитростна и открыта. Сенджу взглянул на нее, продолжая размышлять над вопросом. В ней не было никаких сложностей. Ханакара распахнула перед ним душу, и каждое простое чувство приобретало в ее взгляде сотню тончайших нюансов. Тобирама видел их все. Она любила, она боялась, она сердилась, но была рада. Так просто и естественно, что он не мог ошибиться. Молчать перед ней дальше не имело смысла, он хотел, чтобы такая Ханакара была с ним и дальше. До конца жизни. Сказать правду — вот единственно верный путь для него. Сказать! — Это значит, разделить с тобой жизнь: одну на двоих. Пройти вместе через тьму, если придется, и прочувствовать свет, если посчастливится. Ханакара смежила веки, а на ее губах заиграла чуть заметная улыбка. Но Тобирама решил не останавливаться и высказать больше, потому что уже не мог молчать. От уже сказанных слов он чувствовал себя обезоруженным, но совершенно точно не бессильным. Наоборот. Он скнинул с себя прогнившие тяжелые латы, встал перед Хатаке с оголенной душой и больше не чувствовал страх остаться беззащитным. Это признание вдохнуло в него новую мощь, которую Сенджу не знал до этого момента. Высказать истину своих чувств оказалось так просто, когда он, наконец, смог взглянуть на нее, эту истину, не затуманенным страхом взглядом. — Я признаю, что неидеален. Мне, как обычному человеку, никогда не достичь абсолюта, — заявил он, почувствовав смелость говорить открыто. Он порывисто схватил ее за руку и сжал ее ладонь крепко, чтобы она поняла, насколько твердо он верит в свои слова и готов за них отвечать делом. — Но если ты сможешь смириться с этим, я хочу быть с тобой не смотря ни на что. Я готов к этому, и если готова ты… Она распахнула веки и устремила свой жаркий взгляд на него. В уголках глаз застыли крупные капли слез, и сердце Тобирамы как будто проткнули ядовитыми клинками. Видеть, как она плачет, для него было невыносимой болью. — После того разговора на мосту, я так боялась, что мы можем снова спутать страсть и настоящие отношения. Я так боялась, — проговорила она дрожащим голосом. Ее губы изогнулись в улыбке, и Тобираме стало немного легче, что она хотя бы плачет не от горя, а от облегчения. — Я хочу любить тебя, но не как объект, который мне удалось заполучить. А чтобы это было намного глубже. Открыто и не прячась от… Прикрыв лицо свободной рукой, Ханакара обессиленно опустила голову на стол, а Тобирама стремительным движением преодолел расстояние между ними. Молча наблюдать за ней в таком состоянии он не собирался. Сенджу одной рукой подхватил ее под коленями, а второй крепко взял за талию, и поднял со стула. Зацепившись за его шею, Хатаке прижалась к нему и перестала так дрожать. Тобирама замер, продлевая мгновение их объятия, но потом все же вернулся в реальность. Он отнес ее на кровать, а сам сел рядом. В комнату пробивался широкий желтый луч света из коридора, создавая в пространстве полумрак. — Видимо, я плакса, — посмеиваясь, сказала Ханакара и вытерла лицо ладонями. — Прости. Она села и облокотилась на высокое мягкое изголовье. — Даже когда ты плачешь от облегчения, смотреть на это все равно не просто, — признался Тобирама, нежно поправляя выбившуюся прядь ей за ухо. Она перехватила его руку и, поднеся к своим губам, поцеловала в тыльную сторону. Тобирама почувствовал, как покраснел, до того этот жест был интимным и кротким. — Ты ведь никуда не уйдешь сегодня? — спросила она. Не говоря ни слова, Тобирама отрицательно помотал головой, и тогда Ханакара несколько раз хлопнула на пустое место рядом с собой, приглашая его. Это был жест лишенный подтекста, Хатаке точно не рассчитывала на что-то большее. Понимая все перспективы того, как сложно ему будет справляться с собой, Сенджу все же забрался на кровать и сел, прислоняясь спиной к изголовью. — На самом деле, я не договорила, — призналась она. — Ты хотела сказать, чтоб мы не прятались от людей вокруг, и жили в открытую? — спросил он, поворачивая к ней голову. — Я согласен. Я понял, что мне не нужно всеобщее одобрение и разрешение жить так, как я выбираю. — Это хорошо. Но я говорила о другом. Открыто и не прячась от реальности. Я ведь и сама скрывала наши отношения. Такому ответу Сенджу удивился. — Потому что я попросил. А я это сделал из-за собственных надуманных страхов, которые к реальности имеют слабое отношение. В любом случае, теперь их нет, — он уверенно сжал ее ладонь в своей и притянул к своим губам. Ханакара повернулась к нему и заглянула в глаза, интригующе улыбаясь. — Все это время я могла ослушаться твоей просьбы и рассказать людям. Но я этого не сделала. Сперва я тоже думала, что это потому, что ты попросил. Но… Когда я копнула глубже, поняла: все это время я считала, что живу в иллюзии. Что все это происходит не по-настоящему. Мне было сложно поверить до конца. — Почему же? — Я считала, что я тебя не достойна. Тобирама нахмурился, вспомнив, как она в его кабинете вменяла ему то, чего не было. Обвиняла, что Сенджу не считает Хатаке достойной партией для себя, что он стеснялся ее. Тобирама вспомнил, как ему стало больно и неприятно, что Ханакара так думает о нем. Даже когда она была в стане Учих, Сенджу не злился на нее так, как в тот момент. — Я не осознавала этого, но я боялась, что если я расскажу, все поднимут меня на смех. Все вокруг скажут, что я, бродяжка, просто грязь из-под ногтей, которая чересчур размечталась. Что этому союзу не бывать… Поэтому, когда Мадара в тот день рассказал мне про вашу миссию, наплел мне про «истинные» причины, почему ты отстранешься от меня… От одного имени Учихи у Тобирамы начинала кипеть кровь. С того самого момента, когда после охоты Мадара решил проводить Хатаке до ее дома, Сенджу почувствовал неладное. В итоге роль Учихи была не последней в той роковой ссоре между Тобирамой и Хатаке. — …я поверила ему. Потому что это совпадало с моим мнением, понимаешь? — Это ведь неправда. Я никогда так не считал и не думал о тебе, — как можно строже сказал Тобирама, рассчитывая на то, что такой тон убедит Ханакару в его словах. — Помнишь, что я тебе сказал? Ты прекрасное создание полное тепла и света. Вот кем я тебя считаю. — Спасибо, — ее ладонь легла на его щеку, и Хатаке начала мягко полглаживать большим пальцем. — Этот год однозначно пошел мне на пользу, не хочу это отрицать. Раньше я боялась, что ты никогда не будешь относиться ко мне так, как я отношусь к тебе. Что ты никогда не признаешь меня. Но на самом деле, все это нужно было сделать мне самой по отношению к себе. И за этот год, я поняла… В комнате было темно, но лицо Ханакары сияло. Она улыбалась, разглядывая Тобираму, и такого тепла он от нее никогда прежде не чувствовал. Что-то в ней точно изменилось за год, и он осознал это только сейчас. Ханакара по-прежнему чувствительна, игрива, наделена пытливым умом и глубокой преданностью. Но ее неискоренимая древняя самость стала еще ярче пробиваться наружу. Она познала истину о себе и была готова к тому, чтобы поделиться ею с ним. На одном дыхании она произнесла: — Я куноичи Конохогакуре. Я женщина. И я хочу любить. Непостижимая сила ее чувств окутала Тобираму. Ее «любить» было намного шире и глубже. Любить не просто как результат и ощущение, а как процесс длиной в целую жизнь. — Я хочу быть с тобой, Сенджу Тобирама, — она улыбнулась и прильнула к его груди, крепко обнимая, а он скользнул руками по ее стану, придавливая к себе ближе. Они объяснились друг перед другом. Обнажили души. Соприкоснувшись с ее внутренним миром, Тобирама увидел, как она хрупка, и все же признавал ее волю и силу духа. Ханакара бесстрашно вложила ему в руки свою жизнь, вручила сердце, почувствовав, что он сможет бережно позаботиться о ней. Доверилась. А всего-то ему потребовалось быть искренним перед ней. Если бы только он сделал это год назад… Тобирама крепче стиснул Ханакару, будто собирался вжать в свое сердце. Он не предаст ее доверие.