Небо в алмазах

Сколько осталось нам этих полных лун? Жить будем столько, сколько отмерил Бог.

Сквозь сладкий сон о доме Ханакара слышала болтовню своих учеников. Как бы они не пытались шептать, а их низкие взрослые голоса были достаточно звучными. И сколько раз бы она им не грозила повыбивать дурь из их голов за то, что разбудили раньше времени, столько же раз они повторяли свою ошибку. — …да ладно тебе, Данзо, ворчишь еще хуже, чем обиженный дед, — хохотнул Хирузен. — Скорее, старуха, — посмеялся Кагами. — Я просил оставить мне немного воды, а теперь надо снова идти к реке, — процедил сквозь зубы Данзо. — Это так сложно было сделать?! — Так сходи сам и прекрати ворчать! — беспечно ответил ему Хирузен. После этой фразы началась возня. Ханакара все так же делала вид, что спит, лишь бы не принимать участия в их разборках, но когда Кохару громко вскрикнула, ей пришлось скинуть с себя походный плед и, перевернувшись, подняться на локтях. — А ну хватит! — прогремела она, почувствовав, что голос после сна еще недостаточно грозный. Хирузен держал голову Данзо, зажав одной рукой его шею, а костяшками пальцев второй натирал ему макушку, в то время как Шимура пытался выбраться. Он мог применить свои смертоносные техники против товарища по команде, но не делал этого. Остальные ребята столпились вокруг, не успев разнять этих двоих. — Может, хватит уже петушиться?! — спросила она, вставая на ноги. Суставы предательски хрустнули, а в глазах потемнело, но Ханакара даже вида не подала. — Мы все давно поняли, что вы оба неимоверно круты, кончайте раз за разом это доказывать. Или можно я хотя бы горячего чая выпью сперва, а потом делайте, что хотите. Но за драки в команде будете лично отчитываться перед Вторым Хокаге. — Извините. И ты прости, — произнес Хирузен, отпустив Данзо, а тот просто презрительным взглядом смерил его и ничего не сказал. Шимура схватил небольшой чугунный котелок и отправился к речке. — Мы прибудем в Коноху ночью, если не задержимся нигде по пути, — сказал Кагами, когда Ханакара присела возле костра. Он протянул ей онигири, и она взяла. — Спасибо. Да, надеюсь ничего не задержит. — Устали? — спросила Кохару, садясь рядом. — От вас? О, да, — активно закивала головой Ханакара. — Нет, я имела ввиду… — смутилась девушка. — Вообще от миссии… Но раз вы устали от нас… — Да брось, — рассмеялась Ханакара. Кохару каждый раз не могла отличить сарказм от серьезных слов, и Хатаке этим пользовалась, чтобы развеселить себя. — Миссия была утомительной, это правда. Еще больше меня радует, что в следующий раз вы отправитесь со Вторым, а я отдохну дома. — Для подписания мирного договора? — уточнил Хирузен. — Да, — ответила Ханакара. — Поэтому вы должны как следует есть и спать, чтобы восстанавливать силы. А не тратить их на детские разборки. Что это за поведение? Вам уже сколько лет? — Извините, — Хирузен понуро опустил голову, чем напомнил Ханакаре Первого Хокаге. Вспомнив Хашираму, она грустно опустила взгляд и, проглотив горечь утраты, доела онигири. Как только Данзо вернулся и наполнил фляги всей команды чистой водой, все собрали походные вещи, потушили костер и выстроились перед Ханакарой. — Вперед! — скомандовала она. Коноха встретила их миром и тишиной. Все самые опасные и горячие точки уже были позади, и теперь можно было с легкой душой выдохнуть. Перемирие было уже не за горами. Тобираме осталось только со своей группой эскорта отправиться в Кумогакуре и поставить несколько своих подписей на бумагах. Попрощавшись с учениками, Ханакара мчалась к своему дому. На глазах от чего-то появились слезы, грызло чувство вины такой силы, какой прежде она не испытывала. Ее не было слишком долго. И мало того, что Ханакара соскучилась, она могла с этим чувством справиться, но что если он соскучился? Она заставила его страдать, переживать, а ведь могла бы все это время быть рядом. Дома не горел свет, да и стояла звенящая тишина. Сняв обувь, Ханакара прокралась по коридору в комнату и осторожно, чтобы лишний раз не шуметь, приоткрыла дверь. Укутанный от осенней прохлады, он спал на спине, раскинув руки над головой. Белая макушка то и дело дергалась, длинные ресницы подрагивали. Его сон был таким глубоким и мирным, что он не почувствовал, как Ханакара подошла и подтянула одеяло повыше к подбородку. Слезы полились сильнее. Ей захотелось прижаться к нему, вдохнуть любимый и родной запах поглубже, расцеловать от всей души. Но он спал, и Ханакара не хотела поступать так эгоистично, тревожа его сон. Крепкие руки обхватили ее талию и прижали к могучей груди. — Как я рад, что ты вернулась, — шепот Тобирамы обжог ее ухо. Ханакара отклонила голову и позволила ему поцеловать себя в шею. Она соскучилась по его ласкам, даже немного обмякла в объятиях Сенджу. — Пойдем, — Тобирама поманил ее из комнаты за руку. — Сакумо все равно еще спит. — Подожди, еще минуточку, — Ханакара склонилась над кроваткой пятилетнего сына и глубоко вдохнула. — Как вкусно он пахнет. Молоком и чем-то сладким. — Надеюсь, ты не голодна, — усмехнулся Тобирама и снова поманил ее из спальни. — Пойдем. На этот раз Ханакара поддалась. Она закрыла дверь и повернулась к Тобираме. Родной и любимый взгляд прошелся по ее лицу, пальцы крепко держали за талию, и Ханакара, расслабившись, прильнула к Сенджу в поцелуе. Она так соскучилась по нему, что забыла о своей усталости. Сделав несколько шагов от комнаты сына, Тобирама разорвал поцелуй. — Примешь ванну со мной? — спросил он, заманчиво улыбаясь. — Конечно, — согласно кивнула она. Медленно, явно растягивая процесс, Тобирама намыливал тело Ханакары, пока она спиной к нему сидела на низеньком стуле. Его руки скользили по ее коже, касались старых и относительно новых шрамов. Как бы невзначай Сенджу дотрагивался до сосков, а потом улыбался. Так чувственно и самозабвенно он это делал, как будто ласкал самую величайшую ценность, которая у него была. Ханакара разглядывала его в зеркале перед собой и безостановочно улыбалась. Тобирама редко говорил ей о своих чувствах к ней. Так редко, что она даже не могла вспомнить, когда он в последний раз это делал. Но в каждом таком касании она ощущала его любовь. Ей не нужны были слова, чтобы она это понимала. Ей достаточно было его теплого взгляда, крепких объятий и чувственных касаний. Быстро смыв с нее и себя всю мыльную пену, Тобирама поднял на руки Ханакару и залез вместе с ней в офуро с горячей водой. Она прижалась спиной к его груди, удобно устроив голову на его плече, а он нежно гладил ее по животу и груди. — Как мне этого не хватало, — через вздох облегчения произнесла Хатаке. — Мне кажется, что я слишком устала от миссий. — Я предлагал остаться. — Не хотела я детей отпускать туда одних, — задумчиво сказала Ханакара. — Они уже не дети. — Для меня они всегда останутся детьми, которых я вырастила. Да и для тебя тоже, не обманывай себя. Они ж с малых лет росли у нас на глазах, мы вместе с ними ловили кошек, выгуливали собак, пололи грядки. А теперь вместе с ними убиваем, чтобы победить в этой войне… — Завтра я отправлюсь на подписание договора о перемирии. И когда все будет решено, жизнь вернется в норму, — твердо сказал Тобирама. — Да уж надеюсь. Возвращайся только сразу, как только сможешь, — Ханакара слегка наклонила голову и посмотрела ему в глаза. — Устроим один выходной… — Родная, ты же знаешь, что я не… — Не можешь, да-да. А ты через не могу. Хотя бы на час-другой выберемся только вдвоем на наше место, побудем наедине. — Мы и сейчас наедине, — улыбнулся Тобирама и выразительно дернул бровями вверх несколько раз. Сидя между ног Сенджу, Ханакара почувствовала, как у него поднялось настроение. Долго ее уговаривать не пришлось, она и сама соскучилась по нему. Хатаке перевернулась и уселась сверху лицом к Тобираме. В затяжном поцелуе она совсем потеряла счет времени. Лишь ощутив головокружение, Ханакара поняла, что задыхается, но не столько от поцелуя, сколько от влажного и тяжелого воздуха. Но остановиться было выше ее сил. Ханакара теряла всякое самообладание, когда Тобирама откликался на ее страсть с неменьшей самоотдачей. Их встречи были редки в последнее время, слишком много работы, миссий. И слишком кровопролитной была война. Время для них двоих стало настолько ограниченным, что каждая минута вместе приобрела еще большую ценность. Резкий порыв ветра снаружи распахнул небольшое окно, и рама шумно треснулась об стену. На миг Тобирама и Ханакара замерли, глядя друг другу в глаза. Они оба прислушались, не проснулся ли от этого звука Сакумо. Несколько секунд тишины их успокоили, и тогда они продолжили наслаждаться друг другом. Прохладный осенний ветер забрался в ванную и окутал обоих, но едва ли он способен был охладить их пыл. Невыразимо прекрасным казался Ханакаре этот момент единения. Каждый раз после такого длительного расставания, ощущения приобретали особую остроту и яркость. Прикосновения были чувственнее, поцелуи более страстные, а стоны проникновеннее. Ухватившись за волосы Тобирамы на его затылке, Ханакара оттянула его голову чуть назад, и он оторвался от ее груди. Всего секунду она разглядывала Тобираму, его морщины на лице, вишневые глаза, в которых горело возбуждение, приоткрытые слегка покрасневшие тонкие губы. А потом впилась в них диковато и безудержно. Тобирама приподнял ее, а потом усадил снова, войдя до основания. Незамедлительно последовали стоны обоих, дыхание участилось, и от каждой новой фрикции Ханакаре хотелось вскрикнуть погромче. Сейчас это непозволительная роскошь. Довольствоваться приходится тихим сексом. Растворяясь в моменте, Ханакара забылась, начав двигаться активнее. Вода плескалась за края, шумно хлюпая на пол, стоны стали менее сдержанными. В какой-то момент Тобирама сжал ее, предательски вынуждая остановиться. Но она не успела опомниться, как он приподнял ее и развернул к себе спиной. Поняв его без объяснений, Ханакара уперлась ладонями в край офуро, а он вошел сзади, удерживая ее за талию и шею. Сознание заволокло окончательно. Ощутив приближающуюся разрядку, не успела Ханакара громко вскрикнуть, как Тобирама ладонью закрыл ей рот. Все произошло стремительно, без длинных прелюдий и множества поз, но не стало от этого менее приятным. Наоборот. Они знали друг друга достаточно хорошо, чтобы понимать, как провести время с максимальным удовольствием. — Ну и бардак, — сказал Тобирама, вытирая мокрый пол вокруг офуро. — Зато было приятно, — дергая бровями вверх, Ханакара забрала у него мокрую тряпку, дала сухую, а сама как следует выжала в большой таз первую. — Сейчас закончим с полом, и повторим. — Тебе надо поспать, — улыбнулась Ханакара, сев рядом с ним. — Вам еще с ребятами добираться до Кумо несколько дней. — Вот именно. В дороге и высплюсь, — закончив вытирать, ответил он и бросил тряпку в таз. — Знаю я тебя, опять будешь беречь детей и дежурить сам. — Обещаю в этот раз быть к ним строгим и беспощадным, — широко улыбнулся Тобирама. В обнимку они вышли на энгаву. На чистом чернильном небе рассыпалось бесчисленное количество звезд. Ханакара задрала голову вверх и задумчиво посмотрела на них. Холодный ветер взметнул вверх ее растрепавшиеся и все еще мокрые волосы, и тогда Тобирама обнял ее покрепче, будто согревая ее. Он коснулся губами ее макушки, вдохнул аромат ее волос, а потом ласково шепнул на ухо несколько слов, которые никогда ей прежде не говорил. — Спасибо, что ты со мной все эти годы. — Да пожалуйста, — шутливо качнула головой Ханакара, а потом посмотрела на него. Сенджу был совершенно серьезен. — Что это ты говоришь такое? — Не представляю себе жизнь без тебя. Каждый раз, когда ты уходишь на миссии, это было как… Перед глазами стоит воспоминание о том, как Шинджи дотащила тебя при смерти… Я бы не хотел, чтобы это повторилось. — Почему ты вдруг заговорил об этом? — Мне страшно потерять тебя. — Что? Я не собираюсь умирать, Тобирама, — сказав это, Ханакара развернулась и коснулась его лица ладонями, а у самой внутри тревожно билось сердце. Она куноичи, и смерть всегда ходит за ней попятам. Никто не знает, когда наступит роковой день, но Ханакаре хотелось верить, что это будет нескоро для нее и Тобирамы. — У нас сын растет. Как я могу вас бросить? Что я за мать такая? — Миссии бывают очень непредсказуемыми. — Но я же себя контролирую. Я уже достаточно навоевала на своем веку, чтобы понимать, что это не стыдно сбежать с поля боя, чтобы сохранить свою жизнь. Ведь только ради нее мы и сражаемся. — Ради жизни? — Да, — твердо кивнула она. — Ради своей жизни. Но еще и жизней наших детей. И жителей Конохи, да и всей страны Огня. И если мы умрем, кто станет защищать их тогда? В глазах Тобирамы промелькнуло понимание, о чем она говорит, и Ханакаре вдруг показалось, что он вспомнил свою мать, которая спасла его жизнь ценой своей. Не разрывая объятия, Хатаке сделала несколько шагов в сторону, дотянулась до большого пледа и укуталась в него вдвоем с Тобирамой. Они сели на пол, поставив ноги на нижнюю ступеньку, и тогда Ханакара вновь заговорила: — Я знаю, что иногда раздражаю тебя. Да, да. Не смотри на меня так удивленно. Раздражаю. Я редко кладу вещи на место. Забываю закрыть окно в ливень. Беру книги, которые ты читаешь, а потом путаю в них закладки. Не специально! — С легким смехом сказала Ханакара, а потом стала серьезной. Чуть более низким, вкрадчивым голосом она продолжила: — Я часто хожу на миссии, оставляю вас с Сакумо одних. Потому что мне тоже бывает страшно. Страшно за детей, которых я вырастила. За Хирузена, за Кагами. За Торифу. За Кохару и Хомуру. За Данзо мне тоже страшно, да. Я растила их и учила не для того, чтобы они умерли на войне. А чтобы они помогали тем, кто в этом нуждается. Чтобы они заботились друг о друге, о людях, и стали для них опорой и защитой. Никто из них не заслужил умереть, Тобирама. Никто. Он молча выслушал. Каждое ее слово Сенджу впитал в себя, и Ханакара видела, что он с ней согласен. Его тревожило то же самое. «Воля Огня», как назвал это Хаширама. — И раз эта война подошла к концу, я могу вздохнуть спокойно, — добавила Хатаке. — Хочешь сказать, это была твоя последняя миссия? — Пока Сакумо не закончит академию, — улыбнулась Ханакара. — К тому времени, я надеюсь, ты передашь полномочия хокаге кому-нибудь помоложе и посвежее, — сквозь смех сказала она. — И тогда мы сможем с тобой пожить для себя. — Звучит, как прекрасный план, — улыбнулся Тобирама и поцеловал жену в висок. Прекрасным ей показался этот тихий момент, и Ханакара не хотела от него отказываться, портя его дальнейшими разговорами. Они молчали, слушая сердца друг друга, а над ними сияли звезды.