Небо в алмазах

Это раньше мы расходились с победной песней, А теперь давай потише и поскромней. И под этим удивительнейшим из созвездий, Помолчим немного…

Солнце нежно коснулось лучами обледенелой верхушки горы, а потом, поднимаясь выше, обняло своим теплом и всю заснеженную долину. Морозный воздух забрался глубоко в эти места, земля промерзла, а деревья пугали своей наготой. Календарь гласил, что все еще осень, но Ханакара знала: зима уже на пороге. Вот-вот она постучится к ней в дверь, а потом откроет, не спросив разрешения. Войдет в прогретую комнату с горящим огнем в ирори и присядет рядом с Хатаке. Та взглянет на нее, как на давнего друга, и тогда зима возьмет ее за руку и отведет к новым неизведанным далям. — Неизбежный цикл, — вслух сказала Ханакара, и собственный голос показался ей незнакомым, осипшим и слишком усталым. День только начался, а кости уже болели так, словно она успела набегаться со щенками во дворе. Ворча и ругаясь, Ханакара перевалилась на бок и медленно села на кровати. Утренние процедуры всегда давались ей с трудом, но она знала, что в тот день, когда не сможет подняться на ноги и покормить себя, будет для нее последним. Ближе к полудню, одевшись, как полагается для такого холода, она вышла из своего крошечного домика и посмотрела на заснеженные просторы и густой хвойный лес под боком. Медленно, держась за поясницу, она доковыляла до аккуратно сложенных под навесом дров. Их осталось немного, всего на день или два. Покачав головой, Хатаке взяла несколько поленьев и вернулась в тепло обратно. Отправив их в ирори, она села рядом и начала греться. В последнее время ей было очень холодно, и она никак не могла избавиться от этого странного чувства. Прикрыв глаза, Ханакара внутренним взором снова увидела Тобираму. И время встало на паузу. — Эй, бабуля, просыпайся, — над ухом Ханакары раздался молодой голосок. Она дернулась и вскинула голову. Перед ней стоял Какаши и держал ее за плечо. За окном был вечер, а она даже не заметила, как снова проспала целый день. В животе заурчало. Улыбающийся Сакумо кивнул головой на накрытый стол, а потом спокойно сел на табурет. — Какаши? Вы пришли? Как же… — Ханакара поднялась на ноги, и в тишине все услышали, с каким скрипом и хрустом разогнулись ее суставы. — Я же ничего не успела… — Только не суетись, ма, — тихим глубоким голосом произнес Сакумо. — Садись за стол, да поешь. — Вы уже виделись с Иошинори-самой? — спросила она, садясь на свое место. — Что он сказал? — Говорит, что мне можно подписать договор с ними, — сказал Какаши, накладывая себе в тарелку кусочки копченой скумбрии. — Но только я должен прийти чуть попозже, через год или два. — Все правильно, — кивнула Ханакара. — Я говорила тебе, что не надо торопиться. — Но я уже и так хорошо бросаю сюрикены и кунаи. У меня почти получился теневой клон, хотя я даже в академию еще не поступил! — Какие твои годы. Еще успеешь, — сказал Сакумо. За столом начался разговор, а точнее даже монолог Какаши о том, как хорошо в деревне. И Ханакаре совсем не обязательно жить так далеко от них, ведь в Конохе столько развлечений. Да и он может учиться у бабушки различным техникам. Мальчишка не унимался и после того, как Ханакара отсела в свое большое мягкое кресло, а он намывал посуду. Сакумо ушел на улицу, нарубить дров впрок, велев Какаши не донимать своей болтовней бабушку. — Ба, а можно тебя спросить? — Какаши сел рядом с Ханакарой на маленькую табуретку. — Не думаю, что у меня получится тебя остановить. — Мне интересно, но… Папа мне почти ничего не рассказывал о моем дедушке. Он только упомянул, что его звали Сенджу Тобирама, и он был Вторым Хокаге. — Да, все именно так, — сказала Ханакара и на мгновение блаженно закрыла глаза. — О тебе я знаю много историй, но о нем папа почти ничего не говорил. — Что ты хочешь знать? — она открыла глаза и посмотрела на внука. — Каким он был? Ханакара мечтательно посмотрела за окно. Ей хотелось сказать так много, она даже не знала, с чего начать. Вряд ли ей позволят ограничиться общими словами, Какаши донельзя дотошный ребенок, но она все же попробует. Ханакара понимала, что внук спрашивает не потому, что ему интересен Тобирама, как личность, как мужчина. Ему любопытно знать, каким он был шиноби, чтобы иметь еще один ориентир, на который можно ровняться. — Он был великим шиноби из знаменитого клана Сенджу. В тебе его кровь, а это значит, что ты тоже обладаешь его волей, силой и благородством. Он всегда был справедлив, следовал установленным правилам, но смотрел намного шире, чем кому-то может показаться. — А почему тогда мы с папой Хатаке? — спросил Какаши. — Почему не Сенджу? Этим вопросом она получила подзатыльник от внука. Ханакара виновато прикрыла глаза. В комнату вошел Хирузен. На нем не было лица, и он подошел к Ханакаре с понуро опущенной головой. — В чем дело, Сару? — спросила его Ханакара, откладывая книгу. От такого вида ученика ей стало не по себе. Бросило сперва в холод, тут же резко окатило жарой, а потом снова мороз по коже. — Ханакара-сенсей… Тобирама-сан, он… Ученик не успел договорить. Ханакара одним взмахом руки смела все, что было на столе, а затем со злости перевернула и его. Сарутоби дернулся, испугавшись, что сейчас что-то полетит в него, но вместо этого Ханакара рухнула на пол и зарыдала, что есть силы. Она была знаменитой, выдающейся куноичи, которую боялись и ненавидели враги, которой восхищались ее соплеменники. И она рыдала у ног своего ученика, не в состоянии остановиться. Тело тряслось, из груди словно вырвали сердце и растоптали. Но рыдала она не только от боли, но и от бессилия. Тобирама мертв. Хирузен что-то бормотал про то, что он защитил весь отряд, только благодаря его жертве смогли выжить остальные. Ханакара почти ничего не слушала. В ней поднялось столько желчи, столько яда, что она боялась утопить в этом Сарутоби. Тобирама мертв. Мертв! Бросил ее одну, хотя обещал быть рядом с ней. Обещал пройти весь путь жизни вместе. И так предал ее! Выбрал жизнь этих бесполезных, слабых учеников, которые не смогли защитить себя сами. Что они за эскорт для хокаге такой?! Это они должны были умереть, а не он. Они! Это принцип выживания! Сильнейший живет, слабый умирает! Так почему же Тобирама решил нарушить этот основополагающий принцип жизни и так поступил с ней?! Почему?! — Мама? — на истошные рыдания прибежал Сакумо. Ханакара подняла на него глаза. Несказанные слова повисли в воздухе. Как ей сообщить ребенку, что его отец выбрал умереть за других, бросив его одного с матерью? Как ей объяснить этот поступок? Так может, его сыну и не нужна тогда фамилия Сенджу, раз Коноха Тобираме оказалась дороже? Ничего не объясняя, Ханакара просто прижалась лбом к холодному полу, а Хирузен молча сел напротив. Лишь спустя годы Ханакара поняла, как погорячилась. Когда прошло немало времени, эмоции схлынули, она смогла мыслить здраво. Поступок Тобирамы стал ей ясен, как и ему когда-то стал ясен выбор его матери. Тобирама защитил будущее Конохи, которое отражалось в жизнях этих шестерых учеников. Будущее, которое касается и Ханакары с Сакумо тоже. «Я растила их и учила не для того, чтобы они умерли на войне. А чтобы они помогали тем, кто в этом нуждается. Чтобы они заботились друг о друге, о людях, и стали для них опорой и защитой. Никто из них не заслужил умереть, Тобирама. Никто». Ханакара вспомнила свои однажды сказанные слова. Тобирама исполнил долг хокаге, исполнил долг шиноби и защитил самое дорогое, что у него было. А все, что сделала она — это от отчаяния и горя потеряла трезвость мышления. Менять фамилию Сакумо второй раз она не стала, оставив свою ошибку такой, какая она есть. — Ба, ты заснула что ли? — Какаши дотронулся до ее руки, и Ханакара резко открыла глаза. Еще немного, и она бы действительно провалилась в сон. — Все-таки любопытством ты пошел в меня, да еще и не считаешь нужным его скрывать, — хохотнула Ханакара. — Твой дедушка погиб, защищая будущее Конохи. Он герой, который не пожалел своей жизни, чтобы отстоять дорогих ему людей. — Как это связано с фамилией? — в недоумении Какаши округлил глаза. — Ах, с фамилией? Как-то это точно с ней связано, — усмехнулась Ханакара. — Может, сам придумаешь? — Ты уже совсем старая и дряхлая, раз не можешь ответить на мои вопросы? — Да, я такой выгляжу, но надрать тебе уши я все равно еще могу! Какаши широко улыбнулся, и сердце Ханакары дрогнуло. Как будто через него ей улыбался сам Тобирама. — А у тебя сохранилась хоть одна его фотография? — спросил внук. — Нет, — мотнула она головой. — Но в Конохе должна была, спроси у отца. Если не найдешь, то выйди и посмотри на гору с лицами Хокаге. Он будет второй слева. — Наша фотография ведь у тебя есть. Ты разве по нему не скучаешь? Выдержав паузу, Ханакара тихо и серьезно ответила: — Каждый день. — Тогда почему у тебя нет его фото? Разве ты не хочешь на него взглянуть? Ханакара улыбнулась, снова не отвечая быстро, как того требовал взгляд внука. Какаши ждал, а она разглядывала его очаровательное лицо, строгий взгляд и нахмуренные брови. Как же он напоминал ей Тобираму. — Он будет виден, как только закроются веки, — с улыбкой ответила она и закрыла глаза.