sent from the skies above

      Только открывая дверь в собственную комнату в общежитии Дина чувствует относительное успокоение, словно после изнуряющего побега возвращается к месту, где ей будет намного безопаснее. За окном уже сумерки, перелёт прошёл незаметно, забрав с собой некоторые часы светлого дня; девушка по определённым причинам не включает свет, проходит мимо зеркала наскоро, чтобы даже периферийным зрением не заметить собственное отражение.       Она знает, что выглядит устало, помотано, будто её волочили против воли по кочкам, хотя ничего особенного не произошло. Ничего особенного, если исподтишка подслушать со стороны, но для неё самой рухнуло то, что она рука об руку со своей семьей выстраивала всю свою жизнь — доверительные отношения. Дина уже без ужаса осознаёт, что теперь каждый её шаг будет контролироваться так, насколько это будет возможно — мама наверняка возьмёт за привычку звонить ей несколько раз в день, спрашивать, где она находится, чем планирует заняться. И голос её будет ласков, как и подобает каждому материнскому голосу, но только теперь будет таить в себе отзвуки подозрительности. Потому что Дина может лгать, только ещё не решила, будет ли.       Перед тем, как устало рухнуть на кровать, Дина скидывает с себя всё, что надето сверху, чтобы провести пальцами по прохладной коже и почувствовать мурашки на задней стороне шеи,— она так давно ничего такого не чувствовала. В последнее время её окружают взбудораживающие ссоры, серьезные разговоры, невозможность поговорить нормально с единственным человеком, которого хочется увидеть даже тогда, когда он без предупреждения явится на порог комнаты, выкрикивая её имя и выдергивая из сновидений.       Дина надевает на голое тело свитер лилового цвета, вспоминает Элли в белой рубашке, неловко протягивающую ей коробку с этим подарком, водружающую к окончанию вечера Джесси на своё плечо и заверяющую её, что она сама со всем справится. Осень закончилась не так давно, но в ней столько запомнившегося, греющего, что невозможно её отнести к числу других таких же сезонов, которые ничем волнующим наполнены ранее не были.       Вязанная ткань охватывает кожу, помогая ей согреться так, как малочисленные прикосновения Элли, которых впереди могло бы быть ещё насчитанное множество. Дина отчаянно представляет рыжеволосую девушку возле себя, обращённую к ней лицом, видящую её смирённое состояние, хмурящуюся. Элли бы предприняла всё, что в её возможностях, чтобы вселить в Дину хотя бы немного безмятежности. Она пытается ощутить на себе чужие прикосновения: большие ладони ввысь по рукам доходят до самой шеи, ввязываются в распущенные волосы, и затем лбы встречаются вместе, и Элли одними своими зелёными глазами даёт Дине увидеть просвет в предстоящих днях.       Завтра воскресенье — свободный день, который в любой другой раз девушка смогла бы потратить с энтузиазмом на вполне полноценный отдых перед началом нового семестра. Но сейчас она и не уверена вовсе, хватит ли ей двадцати четырёх часов, чтобы избавиться от отталкивающего выражения на своём лице, про которое некоторые нетактичные одногруппники обязательно зададут вопросы, и сделать так, чтобы руки прекратили подрагивать через неопределенный промежутком времени. Иначе все её конспекты будут выглядеть слишком неразборчивыми.       И даже в такой момент она волнуется об учёбе. Нужно, скорее, дать себе сконцентрироваться на не успевшим позабыться голосам преподавателей, позволяя подаваемому ими материалу вшиваться постепенно в память, нежели отделиться от создаваемой в классах атмосферы, продолжая думать о своём. Затем — загружать себя на износ, чтобы засыпать при первом же прикосновении головы с подушкой. Первое время будет обязательно трудно, практически непереносимо, но Дине хочется быть с двумя самыми родными ей женщинами в хороших связях, а не как на ножах. Будет довольно забавно, если всё это продолжится, и они втроём будут постоянно разыгрывать перед ничего не знающим отцом спектакль; Дина знает, что мама ничего ему не расскажет, потому что ей самой хватило услышанного и поражать этим своего мужа ей совершенно не хочется.       Отец никогда не отличался излишней агрессией: у него бывали свои дни, когда он возвращался после работы домой в более хмуром настроении с желанием лишь поскорее завершить день, но ни разу не проявлял признаки злости, если ему что-то не нравилось или не угождали чьи-то колкие слова. Однако сейчас, если бы он узнал, Дина отчего-то может предположить, что он показал бы собственное умение одним лишь голосом вселить настоящий страх в кого-то. Этим кем-то оказалась бы Дина непосредственно, у которой не было бы никакого другого выхода, кроме как выслушать отца и последовать каждой установке, которую он ей наказал бы.       Для самой оптимальной развязки ей нужно действительно послушать просьбу матери и прервать общение с Элли — тогда она вернёт себе былое одобрение, но приобретёт более ярую ненависть от девушки. Если продолжить стараться быть рядом с Элли и нагло соврать матери о том, что она на самом деле ошиблась в своих догадках, подтверждая её слова, то рано или поздно правда будет лежать на поверхности, видимая для каждой пары глаз.       Три стука в дверь, как по написанному клише, отвлекают девушку от мыслей, но не принуждают её начать в панике вытирать глаза от слёз рукавом свободного свитера. Освещение в помещении отсутствует, не просачивается сквозь узкие щелки в раме двери, она сама ведёт себя слишком тихо, чтобы быть услышанной за пределами комнаты, поэтому стоит подождать несколько мгновений, и пришедший ретируется, думая, что Дины до сих пор нет здесь.       Только этот кто-то за дверью не сдаётся, постукивает несильно по дереву ещё пару раз. Дина отрывает голову от подушки, и свитер, до этого натянутый до носа, отдёргивается книзу, возвращаясь в нужное положение. Она уже хочет сказать слабое «войдите», наплевав на свой внешний вид, но решивший нанести визит приоткрывает дверь без чьего-либо одобрения, через щель просовывая голову.       — Дина?— Кэт оглядывает комнатку и на первом же месте, куда падают глаза, находит ту, ради которой пришла сюда. Ей изначально показалось странным, что внутри темно, нет и признаков присутствия здесь кого-то, что странно, ведь Дина обычно всегда приезжает за день до начала занятий. Она улыбается, практически позволяя себе сказать желаемое приветствие, но прикусывает язык, когда подруга не откликается на своё имя, будучи смотрящей в совершенно противоположное от неё направление. Её грудь вздымается, руки покоятся у самого лица, закрывая его нижнюю половину. Кэт входит внутрь без шума, до выключателя даже и не думает протягивать руку — раз Дина решила остаться в сумраке, значит, есть на то причина. Уже подходя к кровати, на которой, согнувшись, лежала девушка, Кэт слышит задушенный всхлип.— Эй, маленькая, что случилось?       Кэт в стремлении протягивает ладонь к чужому лицу, убирая в сторону от него упавшие пряди вьющихся волос. Она меняется в лице, и это так не свойственно ей, человеку, который почти всё занятое и свободное время ищет в жизни лишь хорошее и приободряет остальных, когда есть возможность; даже в этом Дина винит себя — в том, что заставила настолько светлого человека в мгновение поникнуть, опускаясь перед собой на колени. Кэт действительно встаёт на них возле постели, подпирает подбородок рукой и заглядывает подруге в глаза, чтобы найти в них хотя бы начало ответа на своё недоумение.       — Кэт, они всё знают,— темноволосая девушка надломленно шепчет, не убирая от губ собственных рук, и из-за этого её голос звучит чуть слышно, но тишина позволяет Кэт услышать каждое слово. Она всё ещё сконфужена, не знает, каким способом выстроить диалог, чтобы добраться до главного, ведь будь Дина действительно настроена, она бы не стала прятать детали в скрытых фразах.       — Кто?— девушка позволяет подруге оставаться в удобном ей положении, совсем не противясь тому, что та не смотрит ей в глаза.— О чём знают?— Дина молчит, вместо ответа её тело потряхивает в течение нескольких секунд, а затем плечи вместе с грудной клеткой высоко и тяжело вздымаются. Она из-под сложенных из-за слёз в чуть заметные треугольнички ресниц смотрит на Кэт, решаясь взглядом дать ей понять хотя бы что-то.— Поговори со мной. Что случилось, м?— ладонь Кэт тёплая, когда ложится на предплечье, выводя там круговые узоры на коже, почти не ощущаемые из-за ткани свитера.— Почему я приезжаю обратно в общежитие и вижу, как моя девочка так сильно плачет?       — Я не хочу больше возвращаться домой.       — Дина, что стряслось?— Кэт перенимает чужую манеру речи, понижая голос, словно за тонкими стенами находятся десятки нежелательных слушателей. На самом деле, её это действительно не беспокоит, единственное, что ей нужно сейчас — привести темноволосую девушку в порядок, пусть даже и не добравшись до истины.— Ты меня пугаешь.       После всего произошедшего Дина думает только о том, что не заслуживает отныне доброты со стороны своих друзей, ведь она на протяжении всех месяцев молчала, держала их в слепой зоне, боясь получить отторжение, когда в реальности никто не предпринял бы попытки сделать так, чтобы она почувствовала себя лишней в их компании. Это собственные сомнения грызли девушку, заставляли молчать и самой разбираться во внутренних ощущениях, которые она не открывала даже в одиночестве перед самой собой.       — Я каждый раз делаю всё, что в моих силах. Я хочу угодить им, показать, что вот я, и я из кожи вон лезу ради них. И взамен на всё это: на мою к ним любовь и уважение, на следование их правилам,— я получаю ничего.       Она на протяжении всей жизни получала и по сей день получает многое, но это всё лишь в материальном аспекте, касающееся денег — образование, нужды, собственные прихоти; а здесь ей всего-то понадобилась поддержка, пара слов и улыбка в свою сторону, и такой мелочью её поскупились обеспечить. Ей были необходимы всего-навсего объятия старшей сестры, понимание матери, но никак не их полной отрицание без права на изменение их общего мнения.       — Как кто-то может быть недоволен тобой? Ты же самый трудолюбивый и целеустремленный человек, которого я знаю.       — Это не касается учёбы, Кэт.       — Тогда я не понимаю,— девушка хмурится, пытается придвинуться ближе, насколько ей позволяет собственное положение. Беспокойство в чужих глазах не даёт Дине покоя: она смотрит в них и не находит слов, чтобы кратко описать своё состояние и чем оно вызвано, кем оно было катализировано.       — Прости меня.       — Что ты такое говоришь?— Кэт встаёт на ноги, и темноволосая девушка спешит прикрыть глаза, опасаясь, что подруга может прямо сейчас уйти в свою комнату, не желая возиться с такими пустяками, которые сама Дина обозначает проблемами. Но Кэт не отходит даже на шаг, а лишь меняет положение, садясь на край кровати и похлопывая Дину по ладоням, чтобы заставить её привстать.— Давай, уложим тебя спать. Ты устала, тебе нужно выспаться и прийти в себя. Мы с тобой поговорим в какой угодно другой день, если ты захочешь, хорошо?       Она подаёт руку темноволосой девушке, терпеливо ждёт, пока та ответит на предложенный жест, в замедленном действии вставая вместе с ней и позволяя ей убрать с постели покрывало. Кэт следом слегка встряхивает оделяло, поправляет чуть смещённую с положенного места подушку, сразу за этим не замедляясь и высвобождая из тугого хвоста чужие волосы, прочесывая те между собственными пальцами, призрачно задевая кончиками кожу головы в попытке избавить Дину от неприятных ощущений, которые после себя оставило ношение эластичной резинки.       Сама Дина в это время обнимает себя за плечи, держа голову опущенной, сосредотачиваясь больше на ощущении вязанных узоров под ладонями, чтобы ничего другое не оккупировало голову. Голова встречается с шелковистой наволочкой, прохладной и заставляющей чуть озябнуть из-за этого, но Дина ещё раз шумно выдыхает через губы, стараясь устроиться поудобнее и чувствуя теперь поверх себя еле заметную тяжесть — Кэт укрывает её, самостоятельно прячет от мира.       — Засыпай, хорошо?— девушка сейчас служит ей спасательным кругом; она всегда была и по сей день рядом тогда, когда в ней нуждаются, и ещё никогда прежде она не отторгала тянущуюся к ней руку, просящую о моральной помощи. За ярким, активным, экспрессивным образом Кэт скрывается очень тонкая натура, человек, что способен любить бескорыстно своих друзей. Она — слишком хороший друг для Дины, и именно поэтому она не заслуживает её, ведь не может отплатить тем же. Не может отплатить вообще.       — Кэт,— темноволосая девушка хватается на рукав чужой кофты, останавливая подругу, уже развернувшуюся к ней спиной.— Побудь со мной.       В эту ночь комфорт отчасти находит Дину, и она, несмотря на неудобства из-за слишком маленькой для двоих человек кровати, сопит под боком повернувшейся к ней лицом Кэт, наконец давая себе немного избавиться от усталости. Забавно, как только лишь слёзы могут вымотать человека, заставляя его почувствовать себя опустошённым, словно вывернутым наизнанку. Пока что невозможно припомнить, как что-то другое замучивало её в такой же неизмеримой степени.       Несмотря на все неожиданные обороты, жизнь идёт своим чередом, и уже с утра солнце просачивается в комнату, будя первым делом темноволосую девушку, которая сначала чувствует припекающие голову лучи, а потом замечает, как светлеет под веками. Она ворочается нехотя, переворачивается на другой бок в попытке найти более уютное положение, случайно стягивая с Кэт часть одеяла, и получает на это недовольное мычание, которое заставляет её пересилить себя и сесть на кровати, заново укрывая подругу.       Она и без помощи зеркала тут же замечает, что глаза оказываются чуть опухшими, потому те отказываются открываться в полной мере, и это далеко не из-за глубокого и долгого сна. Засыпая прошедшей ночью, она ещё некоторое время не могла успокоить себя, несмотря на то, что Кэт пыталась не словами, а воздушными прикосновениями погрузить её в сон.       В течение дня подруга берет на себя всю ответственность за разговоры, совершенно не протестуя, когда Дина реагирует на что-то простыми кивками, почти невидимыми улыбками или короткими фразами; как бы то ни было, ей нужно каким-либо способом отгородиться на время от того, что могло произойти за время каникул. Кэт не волнуется о том, что темноволосая девушка не захочет выкладывать всё и сразу, она готова принять ровно столько информации, сколько Дина позволит ей узнать. Если всё-таки решится позволить.       Дина не должна утрировать ситуацию, она сама это понимает, но перепутье между тем, чтобы последовать просьбам собственной матери, чтобы сохранить с ней более-менее хорошие отношения, но при этом оттолкнуть от себя Элли, и тем, чтобы на свой страх и риск проигнорировать всяческие попытки вразумить её и продолжить следовать собственным желаниям и капризам, разрушает любую мысль, заставляя думать только об этом.       — Это из-за Элли?— Кэт спрашивает неожиданно, но тихо, стараясь не разрушить тихую атмосферу полностью, когда они под вечер снова занимают места на застеленной кровати. Она узнала. Возможно, пока Дина пыталась набраться сил во время сна, рыжеволосая девушка успела ей что-то написать, отправленным сообщением вызывая в Кэт интерес к прочтению; нет, Кэт совершенно точно не стала бы заходить настолько далеко, залезая в чужой телефон и позволяя себе прочесть то, что предназначалось её глазам. Да, она однажды давила на подругу советами о том, на кого ей стоит обратить внимание, но она не та, кто при первой же возможности стал бы лезть в чьё-то личное пространство. Дина постепенно поднимает на девушку взгляд, надеясь лишь, что на лице той нет разочарования или грусти. Она убирает руку, обёрнутую вокруг чужой талии, боится, что её прикосновения сейчас могут быть нежелательны, и складывает губы трубочкой, чтобы судорожно выдохнуть через них. Она практически готова начать свой рассказ, зная наверняка, что теперь её никто не перебьёт — Кэт даст ей высказаться,— но ладонь подруги, лёгшая на макушку головы и начинающая медленно массировать кожу, отвлекает её от этого. Дина смотрит в карие глаза, видит в них только понимание, а губы Кэт трогает лёгкая полуулыбка.— У всех нас есть глаза, Дина, мы видим, как ты разговариваешь с ней, как смотришь. Сложно не заметить,— девушка пожимает плечами, отводя взгляд в сторону из-за того, что Дина в неверии слишком пристально начинает на неё смотреть.       Кэт совсем немного приукрашивает сказанное — на деле, она не была той, кто самостоятельно во всём разобрался, следя за происходящим перед глазами и сопоставляя все детали между собой витиеватыми линиями,— этим человеком была Нора. И она же стала той, кто путём недолгого, но серьезного разговора показал Кэт настоящее на словах — почему Дина так странно ведёт себя рядом с Элли, почему Элли, в свою очередь, настолько нелепа в присутствии Дины. Это не просто так, и Кэт убедилась в этом лично, когда прямо во время рассказа темнокожей подруги начала возобновлять в памяти все те моменты, когда улавливала что-то неладное, но не заостряла на этом должное внимание.       — Не злись на меня,— у Дины выходит сказать задушено, полупрозрачным голосом.       — За что мне злиться, да ещё и на тебя, глупышка?       — Она нравится тебе,— Дина приводит это как факт, потому что до сих пор помнит, что подруга цеплялась за каждую возможность побыть с Элли, предлагала ей проводить время вместе, чтобы без посторонних глаз и ушей, чтобы узнать друг друга лучше. Она несколько раз уговаривала её на встречи, время от времени получая отказы точно так же, как Джесси получал от темноволосой девушки. И теперь Дина понимает, что, возможно, Джесси тоже знает обо всём, раз перестал, как прежде, приглашать её куда-то. Сердце ухает вниз — на деле все уже в курсе того, что происходит за их спинами. И вполне ожидаемо даже то, что первой, кто понял, была не Нора, которая в новогоднюю ночь наткнулась на слишком интимный момент двух девушек, а кто-то другой.       — Это уже неважно. Она меня интересовала, но точно не нравилась так, как тебе,— Дина замечает, что подруга говорит в прошедшем времени, словно вся её яркая симпатия уже осталась позади.— Она переживает, думает, что натворила что-то, раз ты игнорируешь её.       — Я не игнорирую. Я бы никогда не смогла.       — Дина, слушай,— Кэт заранее в знак ободрения одной рукой приобнимает девушку за плечи, сжимая пальцы на коже.— Родители смогут смириться, поверь мне, если это то, о чём ты беспокоишься. Если они и правда тебя любят, то сделают это даже через собственные принципы.       — Они ненавидят меня.       — Нет. Нет, не говори так. Они любят тебя, просто ещё не переварили новость.       — А ты?       — Как к этому отношусь я?— Кэт спрашивает, добавляя в голос совсем малую часть насмешки; она выделяет последнее слово слишком высокой интонацией, поднимая глаза к потолку, словно задумываясь над своим предстоящим ответом.— Ну, на самом деле, если бы я знала, что у меня есть шанс, и что ты в равной степени можешь заглядываться на девушек, то с самого начала начала бы пробовать покорить тебя. А если честно, Дина, то ты выглядишь чуть счастливее, когда видишь её. Я даже ревную,— Кэт ещё раз посмеивается.— На концерте, когда вы с ней обнимались, было ощущение, будто я, Нора и Джесси подсматриваем за вами.       — Перестань.       — Смущаешься?       Дина впервые за четыре дня улыбается, будучи в компании Кэт, которая немного вогнала её в краску, пользуясь тем, что теперь знает.       — Она звонит мне.       — Знаю,— Кэт вздыхает — не тяжело, но понимающе.— И мне тоже, чтобы узнать, как ты. Она не злится совсем, просто волнуется. Я понимаю твою позицию. И даже если она может быть неправильной, я всё равно буду тебя поддерживать.       — Кэт, я говорила тебе, насколько ты прекрасна?       — Нет, скажи,— девушка хитро улыбается, затем заново возвращаясь к серьезности, прикладывая губы к чужой макушке.— Люблю тебя. Мы сегодня собирались встретиться с Норой. Джесси не будет,— Дина кивает, вспоминая наполненное восторгом сообщение парня, в котором он рассказывал, что половину первой учебной недели проведёт в совершенно другим городе на соревнованиях, ещё больше приближающих его к заветному шансу перевестись на бюджетную учебную основу,— Элли тоже не придёт,— Дина отзывается на услышанное чуть слышным выдохом — возможно, это к лучшему, сейчас она не готова встретиться лицом к лицу с рыжеволосой девушкой.— Хочешь пойти?— в этот раз Кэт спрашивает мягко, не давя, да и нет надобности этого делать, потому что темноволосая девушка словно наскоро прокручивает в голове возможный вечер: либо она останется одна, отпуская Кэт, чтобы не мешать ей хорошо проводить последние часы каникул, либо эгоистично попросит побыть вместе с ней и бросить все запланированные встречи, либо примет приглашение, немного отвлекаясь от того, что гложет её уже некоторое время.       — Да.       Небольшой домик ни капли не изменился после последнего раза, как они все вместе собирались здесь в компании ещё множества незнакомых Дине и Кэт людей; сейчас здесь было относительно тихо: не играла музыка, не блистали огоньки разноцветных ламп, не пестрили переливающиеся на свету стёкла бутылок из-под алкоголя на столах. Сейчас и Нора выглядит действительно по-иному, по-домашнему: не уложенные волосы, распластывающиеся обширно вокруг головы, закручиваясь в миниатюрные завитки, побледневшие из-за неоднократной стирки цвета штаны, чуть растянутые в области колен по причине частой носки, свободная кофта, свисающая до середины бедра и сползшие по носу очки,— на неё взглянешь и становится сразу так уютно, тепло в такой промёрзлый январский вечер, словно она — та, кто в любой дом сможет привнести комфорт и желание постоянно там находиться.       В её руках уже находится баночка подтаявшего мороженого, и она наспех высовывает ложку изо рта, когда открывает дверь перед пришедшими к ней девушками; на её лице не мелькает и тени удивления, когда из-за спины Кэт появляется Дина — она с таким же рвением обнимает и её, проглаживая пальцами чужие волосы, собранные в хвост. На фоне Норы Дина начинает чувствовать себя чересчур официально одетой, но это не мешает ей погрузиться в обстановку комнат, в одной из которых из-за темноты от стен отражается свет включённого телевизора. Нора провожает всех именно туда, ласково прося пристроиться на диван поудобнее, а потом отлучается за добавкой вредных сладостей на кухню; оттуда же она громко спрашивает, хочет ли кто-то чай, и Кэт положительно отвечает за двоих.       Кажется, эта не совсем спонтанная, но встреча Дине послужит своеобразной терапией, которая сможет помочь так же эффективно, как и разговор с Кэт наедине несколькими часами ранее. Девушка ощупывает скомканный плед, лежащий на софе, и под пальцами он ощущается парящим облаком; улыбка появляется на лице, и Дина кидает взгляд на подругу, уже принявшую удобное для себя положение.       На стене вместо обыкновенных картин неизвестных художников для простого декора висит миниатюрное панно для фотографий, на котором хаотично прикреплены снимки; в первый свой визит сюда Дина не заметила такой выделяющийся предмет в интерьере, и как только она думает об этом, Нора тут же сообщает, словно прочитав чужие мысли, что только недавно решила установить его здесь, чтобы как-то скрасить обыденную обстановку дома.       Кэт из интереса подходит к доске первая, сразу же оборачиваясь на Дину и показывая ей пальцем на фотографию, где Нора ещё совсем маленькая, с двумя хвостами, больше из-за структуры волос похожими на пучки. Та держит в маленьких руках микрофон слишком далеко от собственного лица, и что-то исполняет для публики, потому что надетое на ней платье говорит о том, что в тот день проводилось какое-нибудь мероприятие. Рядом с ностальгической фотокарточкой кнопкой пригвозждена другая — тут Нора в объятиях родителей, она стоит между ними, обняв каждого одной рукой за шею, и прямо в камеру показывает одну из самых настоящих улыбок. Дина старательно пытается улыбнуться, но не выходит. Фото перед ней действительно прекрасное, но напоминает неожиданно о собственной семье. У неё несметное количество подобных фотографий в архиве, но посади её сейчас в круг родных людей, и она не сможет принудить себя показаться счастливой для снимка.       Тут и там находятся изображения самых различных годов, и в секундном молчании девушки осматривают панно, гуляя глазами по нему, и Кэт примечает ещё одно удивительное фото.       Под полароидной фотографией, качеством и внешним видом напоминающей года десятилетней давности, ровно выведено памятное «первый июнь вместе», и по этой надписи совсем несложно догадаться, что время приравнивается к первому месяцу лета, которые тогда только-только образовавшаяся компания решила встретить втроём. По лицам, запечатленным на снимке, видно, насколько в тот момент уже было жарко, потому что солнце заставило каждого скривиться в попытке поубавить давление яркого света на глаза.       Позади, на заднем фоне фотографии, раскидывается позеленевшая местность, попавшаяся на глаза ива свешивает ветви к земле; Дина думает о том, как в такую невыносимую погоду было бы замечательно присесть прямо под ней, опускаясь спиной на землю, которая в тени оставалась по-идеальному прохладной. Сразу же одолевает нехватка весны, наступающего после неё лета; возможно, в жаркие месяцы этого года они смогут сделать подобный снимок впятером, найдя где-нибудь похожий вид местности.       Джесси — тот, кто держит камеру; он держал её на уровне собственного роста, из-за чего втиснувшейся сбоку Норе было необходимо вздернуть подбородок и чуть подпрыгнуть, чтобы попасть в кадр; у неё получилось, но сейчас даже она сама усмехается с собственного выражения лица. Элли же находится между ними: она закрыла один глаз, морща нос, и сделала фотографию своеобразной с помощью выставленного вперёд среднего пальца; клетчатая рубашка сползла по её плечу, из-за чего можно было увидеть лямки майки, что скрывалась под низом.       И ткань опустилась вниз по коже не просто так, не из-за веселья, происходящего в тот момент на самом деле, не из-за неудачного движения рукой — кто-то одёрнул Элли, пытаясь то ли привлечь её внимание, то ли успеть пристроиться позади неё, чтобы тоже запечатлеться на фотографии и впоследствии вспоминать полные беззаботности дни.       — Кто это?— Дина пальцем показывает на слегка размытый силуэт девушки позади компании; та похожа отчасти на Нору, если не слишком всматриваться в детали: волосы незнакомки собраны в хвост, она счастливо улыбается, прищуриваясь, а рука отчётливо тянется к Элли, как раз сдергивая в мгновения делания снимка с одной стороны её рубашку. Она красива даже так, в таком ракурсе и в настолько неудачный момент. И если Элли рядом с ней вела себя так же открыто, как только перед самыми близкими людьми, значит, эта самая девушка значилась (или до сих пор значится) им троим кем-то большим, чем просто знакомой. Однако никто и никогда не упоминал о ней.       На лице рыжеволосой девушки широкая, искренняя улыбка, несмотря на то, какой жест она показывает перед фотокамерой. Дина внезапно думает том, как ей хочется своими глазами стать свидетельницей того, как Элли будет звонко смеяться, смеша остальных, а от её глаз будет отражаться солнечный свет. Осматривать запечатлённое на фото чужое воспоминание похоже на просматривание некой истории — четверым людям в тот момент было настолько хорошо друг с другом, что они захотели навсегда запомнить день и год таким способом.       Дина осматривает фотографию снова и снова, не замечая, как Нора, стоящая довольно близко, вдруг вздыхает, чуть выпрямляясь в спине; она медлит с ответом, что для неё является не слишком привычным, и темноволосая девушка спешит перевести взгляд на неё, чтобы только увидеть её озадаченное лицо и поджатые губы. Даже Кэт в эту секунду не повторяется, не задаёт заново уже озвученный вопрос, давая Норе самой разобраться в том, хочет ли она рассказывать или нет. Хотя ведь вопрос заключался всего-навсего в чужом имени.       — Райли.