sent from the skies above

      От Норы не исходит шлейф приятных воспоминаний, когда она рассказывает немного о темнокожей девушке, получившейся на фотографии размыто и практически призрачно — так же, каковой она осталась в жизнях нескольких людей. Изначально она вздыхает тяжело, поджимая губы, размышляя о том, стоит ли именно ей рассказывать о произошедшем и какую часть истории она вообще имеет право дать узнать. Она давно знакома с Элли, её нравом и привычкой держать личное за закрытыми дверями, потому что так комфортнее и спокойнее, что никто не сможет задеть её за живое, всё ещё кровоточащее пятно в районе грудной клетки, которое только-только начало затягиваться под удивительном влиянием одного человека.       Но Нора также прекрасно знает, насколько Элли боится быть нечестной и скрытной с теми, кто ей действительно дорог. А Дина ей не просто близка, она является для неё тем самым источником энергии, с огромной помощью которого она заряжается последние месяцы, и Нора узнала об этом даже раньше неё самой, просто не вмешивалась в происходящее и терпеливо ждала, когда до рыжеволосой постепенно начнёт доходить смысл наполненных раздумьями дней. Ещё в юные месяца осени между ними присутствовало что-то похожее на дальнейшее развитие, имеющее все возможности приобрести самые крутые обороты, но Нора не смела заводить разговор на тему медленным темпом развивающейся ситуации, потому что в глубине души отчетливо осознавала, что может этим самым наткнуться на чужую грубость, которой рыжеволосая девушка защищается при неудобных моментах.       Темнокожая девушка оказалась непередаваемо удивлена, когда стала замечать, как Дина незаметно для всех кидала на рыжеволосую быстрые взгляды исподтишка, изучающие, заинтересованные, полные ещё неопределенных, но уже присутствующих на задворках сознания чувств. Их неловкие минуты вместе, тускнеющее выражение лица старшей девушки, когда Элли не появлялась на очередной их совместной встрече, метавшиеся от одной к другой эмоции в те дни, когда рыжеволосая через собственное нехотение пыталась абстрагироваться от Дины, будучи слишком испуганной от их возможного будущего.       Элли была юна, но именно такие времена славятся самой сильной влюбленностью, которую человек вследствие может и не забыть, изредка возвращаясь к мыслям о ней. В случае Элли эти мысли съедали её заживо, заставляя замереть на месте и не двигаться дальше в будущее; она не позволяла самой себе долго на кого-то засматриваться, пропускала мимо глаз и внимания любые попытки других девушек привлечь её. Нора и Джесси никогда не давили на неё, давали время оправиться и лишь совместными усилиями помогали скорее выбраться из созданной ею собственноручно безвыходности. Рыжеволосая девушка смогла вернуться в прежнее своё состояние, но не нашла сил отпустить произошедшее.       Нора помнит дни, словно те были только вчера, когда Элли совершенно не находила сил сдерживать собственные эмоции, крушащие выстроенную ей дамбу из смелости и стойкости. С самого знакомства рыжеволосая была для неё примером, воплощением мужества; она всегда поражалась, как та может с невероятным спокойствием и непоколебимым выражением лица рассказывать о своём прошлом, иногда и шутить, если того может позволить ситуация. Нора знала, что в глубине души каждый раз, когда Элли самостоятельно затрагивала трепещущие её сердце темы, её мысли разбегались в стороны и не позволяли долго обсуждать что-то определенно одно.       Райли показалась ей действительно приятным человеком, пусть и довольно громким, с совсем противоположным Элли характеру; когда Джесси знакомил их, девушки прятали за спинами соединенные вместе ладони, стоя вплотную друг к другу, поэтому напрягать голову размышлениями не пришлось — Нора тут же поняла, что к чему и искренне упомянула, насколько они гармонично смотрятся вместе. Говорят, противоположности притягиваются, и в случае с этими двумя разошедшаяся повсеместно фраза была уместна — Райли своей экспрессивной натурой затмевала даже Нору, любящую активных образ жизни, и этим дополняла скромный, тихий образ рыжеволосой.       Сейчас оглядываясь назад, можно понять, насколько их отношения были не проработаны; Элли видела их идеальными с самого начала, потому что не чаяла в своей девушке души, впервые в жизни влюбляясь в кого-то, но на самом деле, Райли находила множество способов, чтобы раскрепостить её, вытащить из зоны комфорта, пусть иногда и приходилось делать это силком, но Элли это совершенно не было нужно. Она поддавалась просьбам только из-за того, как сильно утопала в чужой способности зачаровывать.       Нора видела Элли влюблённую, но никогда не видела её влюбляющуюся, и это стоит наблюдения. По рассказам рыжеволосой, та буквально после начала общения с Райли почувствовала к ней симпатию, молниеносно привязываясь к ней, но с Диной всё по-другому: тут и неловкость, расцветающая во всей красе, и сомнения в собственных движениях, и краснеющие щеки,— всё, за чем смотреть оказывается довольно приятно.       Дина слушает о Райли, не скрывая собственного к ней презрения. Ей неясно только одно — как можно было поступить настолько отвратительно, непростительно и глупо по отношению к человеку, что отдавал тебе всего себя и каждый раз мог забывать о собственном уюте, чтобы только тебе было хорошо? Каким образом Элли могла заслужить к себе такое отношение, когда единственное, что она делала ради девушки, что даже не могла до конца принять её — отдавала ей только положительные эмоции, не прося ничего взамен? Дина — не та, кто отдаётся порывам злости и ярости, но если бы ей сейчас дали увидеть Райли вживую, она бы нашла, что ей сказать, как за мгновения дать ей почувствовать себя жалко и недостойно.       Нора не забывает упомянуть, как Элли каждый раз корила себя за то, насколько была наивна и не обучена жизни из-за детского дома, в котором росла большую часть своей жизни, там, где грань между доверием и подозрительностью становится чересчур размытой и непонятной. Рыжеволосая девушка думала, что недостойна всего того, что у неё было и есть на данный момент, но Дина уверена, что это — только ничтожная часть того, чего Элли действительно достойна: преданность друзей, семейная любовь, взаимная и осознаваемая влюбленность, занятие обожаемым делом.       Кэт в какой-то момент видит, что темноволосая девушка колеблется в собственных мыслях, к счастью, уже зная, что способствует этому состоянию. Она по-дружески подталкивает её своим плечом, заставляя посмотреть на себя, и улыбается понимающе, чуть склоняя голову набок:       — Может, поедешь к ней?       Нора молчит, но по ней видно, что она поддерживает заданный Кэт вопрос. Они с Элли не разговаривали несколько дней, которые из-за насыщенных неприятностей показались растянутыми на недели. Дина не знает, как будет смотреть ей в глаза, что сможет сказать в своё оправдание, потому что ссора с семьёй ничего не объясняет, хотя Дина и уверена, что Элли поняла бы её.       Стрелка часов совсем недавно успела перешагнуть за десятую цифру циферблата, на улице снова похолодало до редкой дрожи по всему телу, а лучи желтого заката сменились свечением луны, омывающим дороги и проходящие людьми проспекты. Как ни крути, поездка на автобусе выдалась бы девушке сложнее — там и больше времени создаётся для раздумий и возможностей передумать, струсить, как это всегда получается, и выйти совершенно не на нужной остановке, чтобы сменить маршрут. Поэтому Дина отчасти благодарна, что Кэт настояла на заказе такси, в котором от глубокого погружения в собственные мысли мешала относительно громко включённая музыка.       Завтра первый день занятий в новом году, первые попытки студентов занять более незаметные места в аудиториях, чтобы украсть от занятий хотя бы пятую часа для чуткой дремоты, а Дина и не знает, появится ли там вообще. Она даже не хочет представлять, к чему приведёт её внезапный порыв поехать к Элли и застать её одну, пока Джесси удобно в это время отсутствует. Она просто слишком скучает для того, чтобы ждать следующий случай, когда им выдастся шанс увидеться; связываться с Элли через сообщения будет даже чуть страшнее, ведь ответ можно ждать часами или не получить его вовсе, потому что Дина действительно поступила необдуманно, из-за собственных трудностей блокируя все пути связи с собой для неё.       В подъезде автоматически загорается свет, стоит девушке войти туда и почувствовать самый сильный прилив волнения. Что, если Элли нет в квартире и не пришла она именно по той причине, что создала себе более интересные планы на вечер? Дине пора бы взять в привычку не заполонять голову странными, вгоняющими в неприятное состояние мыслями. Она поднимается по лестнице, замедляясь после первого пролёта для очередного обдумывания своих спонтанных решений — ей осталось всего пару минут до возможности впервые за несколько дней увидеть Элли и попросить её не держать обиды.       Уже перед нужной дверью темноволосая девушка поднимает голову к потолку, отчего шею обдаёт прохладой, и прикрывает глаза в надежде попросить мысленно себе смелости до того, как рыжеволосая девушка откроет перед ней дверь, если она вообще находится дома. Ей очень не хочется думать о том, что Элли не пришла к Норе по причине огромного переживания на её счёт.       — Дина?       На лице Элли непередаваемое удивление, но вся она выглядит так по-домашнему уютно, что нет сомнений в том, как приятно было бы сейчас оказаться в её руках, чтобы согреться от сквозящего за пределами домов вечернего холода. Характерно выпавшие из низко завязанного хвоста пряди падают неудобно на лицо, и Элли спешит заправить их самостоятельно за ухо, все ещё в ступоре стоя у открытой только что двери; темноволосая девушка смущенно ей улыбается, следом поджимая губы, будто бы бессловесно прося разрешение войти.       — Привет.       Рыжеволосая встряхивает головой, выходя из похожей на забвение задумчивости, отходя чуть в сторону, чтобы не препятствовать Дине и пропустить её в действительно нужное ей тепло. Элли молчит, чувствует себя глупо, что кроме чужого имени не смогла сказать более ничего путного, пропустив возможность поприветствовать девушку в ответ. А всё из-за того, насколько вводящим в ступор оказался чужой поздний визит — и нет, дело не во времени, даже если бы Дина пришла посреди ночи по самой неважной причине, Элли приняла бы её, впустила в квартиру и выполнила бы любую просьбу.       У Дины покрасневший кончик носа, тронутые естественным румянцем щеки и глубоко запрятанные в карманы руки, что она решается высунуть оттуда, ощутив более приемлемую температуру вокруг себя. Чтобы не казаться совсем беспомощной, растерянной при старшей девушке, которая лишь успела преступить порог и начала медленно расстегивать пуговицы сидящего по фигуре пальто, Элли прочищает горло, чтобы не провалиться сквозь землю в случае того, если голос решит подвести её и выдать крайнее чувство удивления.       — Будешь чай?       — Да,— Дина не откладывает свой ответ, искренне улыбаясь, пока рыжеволосая девушка аккуратно помогает снять с её плеч верхнюю одежду, практически не дотрагиваясь до плеч, словно бы обступая любой способ соприкоснуться,— не отказалась бы, на улице немного холодновато .       — Я всегда говорю тебе теплее одеваться,— в голосе Элли явно просвечивается забота, которую она и не старается скрыть, несмотря на то, что она должна сейчас злиться и высказать всё, что действительно думает о темноволосой девушке после того поступка, который она совершила, будучи под влиянием неприятных эмоций, полученных в родном доме.       — Я помню,— Дина опускает голову, несколько секунд рассматривая собственную обувь, чтобы не раскаяться прямо здесь и сейчас, а затем снова поднимает глаза, видя все ещё стоящую рядом Элли, которая заинтересованно смотрит на неё. Кажется, будто она вовсе не заслужила таких взглядов от неё. Элли тянулась к ней с таким же желанием, с каковым сама старшая девушка жаждала всего, что между ними происходит, и именно с её глупой инициативы их общение имело все шансы прекратиться,— всё равно холодно.       — Дай руки.       Дина теряется, слыша произнесённые рыжеволосой слова, слишком приглушённые для настолько тихой комнаты. Вокруг них ни звука, но на просьбу протягивая собственные ладони вперёд, Дина внимательно прослеживает глазами, не смея и моргать, как Элли склоняется над ними, беря в свои большие руки, и начинает обдаваться их горячим воздухом, мягко растирая пальцами. От этого не только тепло проникает под кожу, проходя выше до самых локтей, но и пробегают созревшие в районе позвоночника мурашки, точь-в-точь похожие на те, что Дина испытала впервые, когда Элли коснулась её поясницы своей прохладной ладонью на балконе собственной комнаты.       Теперь ей хочется ощутить те же самые прикосновения, но более повсеместно, без стеснения и каких-либо границ. Элли отдаёт ей собственное тепло, будучи сама немного прозябшей из-за паркетного пола, остужающего ступни. Она выпускает через губы воздух пару раз, заставляя чужие кончики пальцев чувствовать характерные меняющейся температуре покалывания, и поднимает глаза вверх, не распрямляясь в спине. Когда она делает это, то носом не по задумке задевает ладони, и Дина чуть вздрагивает, завороженная картиной, разворачивающееся прямо перед ней.       — Лучше?       — Да,— старшая девушка отвечает с неохотой терять настолько греющий её контакт, пригвозжденная к месту зелёными глазами,— спасибо.       — Сейчас ещё о кружку с чаем погреешь.       Элли приходит вглубь квартиры первая, направляясь туда, куда изначально и прокладывала путь, пока темноволосая девушка неожиданно не появилась на пороге дома, выбивая её из колеи и лишая былой сонливости. Она слышит позади себя мягкие шаги — убеждение в том, что Дина идёт прямо за ней, возможно, озадаченная чем-то по причине молчания. Для рыжеволосой её присутствие здесь и сейчас — уже абсолютное успокоение, ведь она не слышала ничего от Дины такое невыносимое количество времени с тех пор, как недавней ночью она пела ей в телефонный динамик с надеждой прекратить её слёзы.       Элли делает старшей девушке некрепкий чёрный чай, наливая только что вскипяченную воду и добавляя уже запомнившееся количество сахара в кружку, сразу же ставя её перед Диной на стол и своими руками направляя её обернуть ладони вокруг керамики, чтобы быстрее согреться. Дина благодарит лучезарной улыбкой, не проговаривая, что ей уже намного лучше, потому что в этой квартире абсолютно иная обстановка и атмосфера, в которой окажешься — и тут же почувствуешь пропитывающий тебя жар.       — Ты не была у Норы?— рыжеволосая снова отлучается к кухонным шкафчикам, делая для себя быстрорастворимый кофе.       — Только оттуда. Оставила её с Кэт наедине,— Дина посмеивается, делая глоток подсахаренного чая, будто бы компания в виде их общей подруги — это что-то не совсем легко выносимое, хотя на самом деле она слишком благодарна обоим девушкам за то, с каким вниманием и беспокойством они убедили её, что им с Элли и правда нужно поговорить. Обсудить хотя бы малую часть того, что кроется в их недосказанностях друг другу. Но уже сейчас, когда они лицом к лицу и всё, что их разделяет — только кухонный стол, за которым они сидят, становится не по себе от того, как начать нужный разговор.       — Почему?— Элли добавляет ещё ложку сахара к себе в кружку, шумно размешивая его до полного растворения, когда чуть морщит нос из-за слишком неудовлетворительного вкуса. Она слушает внимательно, чувствует в голосе старшей девушки часть недосказанности, но не требует от неё откровенного ответа, если в нём есть что-то тайное. Дина, однако, даёт более чем правдивый ответ, даже не смущаясь при его озвучивании.       — Захотела увидеть тебя,— и Элли приходится сдержаться, чтобы не позволить сердцу выпрыгнуть из грудной клетки. Эта девушка когда-нибудь окажется причиной её смерти.— Почему ты не пошла?       — Не было нужного настроения.       — Элли,— Дина зовёт ласково, но боязно, совсем неуверенно, дожидаясь, пока их взгляды сосредоточатся друг на друге,— я надеюсь, ты знаешь, что всегда можешь поговорить со мной? Я всегда рядом, если тебе нужна моя помощь.       Темноволосая девушка не уверена, зачем проговаривает это в настолько домашний момент, но то, что рассказала ей Нора, до сих пор прокручивается в голове спиралью ураганного ветра.       — К чему ты?       Дина пожимает плечом, опуская глаза, потому что чувствует себя глупо и беспомощно из-за собственной же неспособности говорить прямо, без обходных путей.       — Просто волнуюсь.       — Могу сказать то же самое,— Элли внезапно становится помехой для Дины для того, чтобы начать раздумывать заново о том, через какие трудности Райли заставила пройти рыжеволосую девушку. Она только надеется, что Элли позволит ей украсть своё время и попробовать доказать, что случившееся — не то, чего она действительно заслуживает в своей жизни,— когда ты будешь готова, расскажи мне всё,— и в глазах Элли виднеется переживание, зародившееся в ней ранее.       Элли заслуживает объяснений, и Дина очень хочет поставить её в курс происходящих событий, которые не дают темноволосой девушке даже сделать передышку, но как только она решается вдохнуть поглубже и начать собственный рассказ, воздух застревает в горле, не давая ей произнести и слово. В этом нет ничего запредельно сложного, но отличительная загвоздка лишь в том, что Дине еще долгое время будет болезненно говорить об этом; и даже если с помощью какого-нибудь непредвиденного чуда она сможет снова найти общий язык с близкими, воспоминания все равно останутся и будут преследовать если не в жизни, то во снах.       У них обеих свои душевные переживания, подкосившие способность жить без чего-то, что им до сих пор так дорого, но Дина не прочь попробовать оправиться вместе — просто взяться за руки и посмотреть, что их ждёт дальше, если они решат двинуться вперёд в компании друг друга.       — Дина,— темноволосая девушка промаргивается, сводя взгляд с найденной случайно точки на поверхности стола,— можно задать тебе вопрос?— она кивает, не сдерживаясь от легкой-прелегкой улыбки, когда видит возрастающую решимость Элли для озвучивания собственных мыслей.— Тебе сейчас кто-то нравится?       — Да,— без сомнений, уверенно и честно. Ей и думать не стоит об этом, она давно знает ответ на этот вопрос, хотя и приходила к нему достаточно долгое количество времени, то ли боясь себе сознаться, то ли просто оказываясь слепой к таким очевидным вещам.— А тебе?       — Да,— рыжеволосая девушка кивает оживленно, шумно сглатывая после этого и опуская голову, чтобы только усмехнуться собственному волнению и начинающемуся разрастаться сердцебиению.       — Хорошо.       В комнате Дина обнаруживает стоящую у кровати гитару, не убранную по обычаю в чехол, и вспоминает ту самую ночь, когда не смогла противостоять собственному желанию услышать чужой голос. Тогда пение рыжеволосой девушки моментально успокоило её, заставило осознать настоящую сонливость и погрузиться в дремоту в самое кратчайшее количество времени. Элли ведь не стала расспрашивать её о том, что Дина не смогла бы так сразу рассказать, а просто взяла ситуацию в свои руки и нашла действенный способ того, как погрузить её в умиротворение хотя бы на недолгую ночь.       Элли даёт ей тот же набор вещей, что и в прошлый раз, и Дина берет его теперь трясущимися руками, потому что она снова будет чувствовать себя безопасно в настолько легких вещах, что больше нужного ей размера. Пока рыжеволосая девушка настаивает на том, чтобы опять занять на ночь кресло, а затем победоносно улыбается, добившись своего и начиная подготавливать спальное место, Дина встаёт лицом к окну, некоторые секунды разглядывая город за ним. Она меняет одежду, ощущая, как на нагую кожу ложится хлопковая ткань, и глубоко вдыхает, стараясь почувствовать особенный запах чистоты, присущий Элли — её чистые вещи пахнут подобием лаванды, которая чувствуется, даже если попробовать притупить аромат духами.       Девушки одновременно разворачиваются друг к другу лицами, и Элли нескрываемо бросает взгляд на чужие бёдра, до конца не прикрытые тканью широких шорт. На них падает уличный свет, создавая видимость шелковистости и мягкости, но Элли заставляет себя посмотреть в карие глаза, направленные строго на неё.       — Элли?       — Да?       — Ляжешь со мной, пожалуйста?       Дом — это нечто особенное, почти мистическое, обнадеживающее; место, по которому возрастает тоска в течение каждого дня, что ты отсутствуешь там. Раньше, как и до сих пор, для Дины семья являлась домом, и хотя между ними сейчас обиды и недопонимания, она будет верить и надеяться на то, что однажды их отношения вернутся на круги своя. Но теперь у неё есть второй дом, который скрывается в лице Элли: с ней рядом так неописуемо привычно, будто если она обнимет тебя, то предотвратит каждую опасность. И для неё в этот момент очень важно ощутить это самое чувство полнейшей безопасности, пусть и собственное сердце сделает кульбит из-за такой отчаянной близости между их телами.       Темноволосая девушка откидывает одеяло в сторону, ложится в кровать первая и слегка похлопывает один раз по простыне, смотря ожидающе на Элли, что колеблется, стоя неподвижно. Она все же решается, и Дина немного отодвигается в сторону, позволяя им вдвоём уместиться в небольшом пространстве. Да, возможно, засыпать в таком положении окажется неудобно, но зато сны будут видеться по-весеннему цветущие, тёплые и завлекающие. Они не касаются друг друга даже случайно, но малое расстояние между ними — уже весомая причина для того, чтобы начать задыхаться.       — Я так сильно скучала,— Дина поправляет одеяло на чужих плечах, укрывая Элли полностью.       Она не стесняется показаться глупой и чересчур наивной, собираясь сказать то, что уже некоторое время находится в голове — это время нельзя сосчитать в уме, потому что Дина и сама не имеет ни малейшего представления, когда начался его отсчёт. Счётчик с момента, в который Элли начала привноситься в жизнь отнюдь не привычные краски, но более живописные, приятные душе, хотя и пугающие поначалу. Возможно, это началось ещё в августе, в секунду, когда темноволосая девушка необдуманно поддалась эмоциям и ввела себя в неприятное положение, будучи осмотренной хмурым взглядом, полным неодобрения; может быть, всё это берёт начало от той самой вечеринки в домике Норы, когда Элли вела себя отстранённо, избегая даже собственных друзей, и только перед своим уходом вызвала интерес, удивляя её мягким обращением.       Дина не помнит. Знает только, что рыжеволосая девушка не раз заставила её погружаться глубоко в себя и раздумывать, стоит ли верить порыву собственных нежданных чувств; это было так чуждо для неё — понять симпатию к Элли, часто засматриваясь на неё, жаждать встреч, слов, хотя бы призрачных прикосновений. Если бы кто-то однажды сказал, что Дина влюбится в девушку, она с нервозностью усмехнулась бы, разрешая дискомфорту прокрадываться внутрь себя. Но на самом деле, проведя столько суток в самых ужасных обстоятельствах, в действительно морозящих мыслях, она твёрдо осознаёт, что это стоило того — того, чтобы прямо сейчас умещаться вдвоём на небольшой постели, позволяя одеялу укрывать плечи, и открывать больше и больше с помощью откровений.       — Я правда рада, что мы встретились,— получается приглушенно, практически так же, какими звуки с улицы попадают в дом сквозь закрытые окна. Дина сжимает чужую ладонь своей, чтобы убедиться, что Элли реальна, и она никуда не денется, стоит на секунду прикрыть глаза.       — Извини, что нагрубила тебе тогда.       В глазах Элли появляются слишком приметные в сумраке оттенки сожаления, и Дина спешит убедить её, что ничего ужасного не произошло, ведь ей на самом деле уже давно не обидно, она вполне заслужила небольшое пренебрежение к себе:       — Ты чего?— она придвигается чуть ближе, и Элли убирает подложенную под собственную голову ладонь, чтобы создать для старшей девушки чуть больше свободного места.— Это нормальная реакция на то, что я натворила.       Элли набирает полные легкие согревающегося комнатного воздуха, собираясь наконец признаться в совершенной ошибке, которой не может по сей день найти объяснение. Возможно, во всём просто виновато её расположение духа в тот летний вечер, которое подвело не на шутку, заставив старшую девушку потеряться в излишнем испуге.       — Ты выглядела такой взволнованной, а я всё равно решила слишком резко себя повести.       — Элли, всё хорошо.       Ощутив призрачное прикосновение к щеке, сейчас пылающей от накатившего внезапно жара, Дина прикрыла глаза, полностью окунаясь в тёплое ощущение чужой ладони, большой палец которой нежно вырисовывал круги на её коже. Этого движения оказалось достаточно, чтобы почувствовать слабость, такое желанное ощущение нужности, обожания, которые темноволосая девушка постоянно отвергала, получая от других. Но Элли не хочется отталкивать, к ней хочется прижаться настолько близко, чтобы не хватало воздуха, чтобы веснушки на её лице казались звёздами на чистом небе, чтобы её дыхание оказалось единственным кислородом, которым можно дышать.       — Такая красивая,— Элли еле слышно произносит, оглядывая лицо напротив, но более не шевелясь. Она с искренностью возвращает почти идентичную фразу, услышанную от старшей девушки в новогоднюю ночь. Они обе словно прекратили дышать, боясь испортить появившийся неожиданно момент. И прикрытое только наполовину шторой окно пропускало сквозь себя лунный свет, так прекрасно лёгший на чужую оливковую кожу, покрытую родинками и украшенную в некоторых местах маленькими шрамами.       Чёрные завивающиеся локоны волос, распластанные по чужой подушке, казались Элли слишком притягательными, чтобы не прикоснуться к ним, не вдохнуть их запах, который, она надеялась, сможет остаться на мягкой поверхности после сегодняшней ночи. Чувства, разрастающиеся в сердце Дины ни капли не сбивали с толку: здесь она ощущала комфорт, гостеприимность и то тепло, которого не найдёшь в комнате, где живёшь совсем один. Одежда Элли, свободно смотревшаяся на её теле, только сильнее прививала ощущение близости. Элли всем своим естеством излучает настолько необычный свет, что Дина находит мысль растаять под ним самой желанной.

«Мысли о том, что тебе вполне возможно могут нравиться девушки, отвратительны, понятно?»

      К чёрту Талию и её ничем необоснованное мнение. Это её личные проблемы, которые смогут пятном остаться на совести и собственном здравомыслии, когда наступит подходящее время. Дина на протяжении всей жизни находила в старшей сестре утешение, если вздорила с родителями по пустякам, тогда кажущимся непереносимыми катастрофами, просила у неё совета в период самых первых отношений из-за неопытности и желание многое сделать правильно и казаться более привыкшей к таким вещам, с восхищением наблюдала за развитием её жизни и иногда мечтала стать такой же, как она — целеустремленной, приземлённой, перспективной.       Ничего не меняло позицию Дины, даже их со временем начинающее разрастаться расстояние между друг другом — не только физическое, но и ментальное. Проходя определенную стадию взросления характер Дины изрядно изменился, но и это не способствовало тому, чтобы продолжать находить в старшей сестре те черты, которыми она сама хотела бы обладать. Теперь же Дина совсем не понимает, как могла не замечать настолько осуждающую натуру Талии, которая может порицать не только незнакомых ей людей, но и родную сестру, решившую доверить ей свой секрет первой.       Большим пальцем проведя вверх, Дина не запланировано остановилась на участке прямо над чужой ладонью, на запястье, где отчетливо прослеживается сердцебиение — у Элли и быстро вздымается грудь, и чуть подрагивают руки, что темноволосая девушка спешит сослать на чуть пониженную комнатную температуру, несмотря на то, что им под пеленой одеяла уже становится жарко из-за взглядов, посылаемых друг другу.       — У тебя так сердце быстро бьется,— весь сегодняшний вечер состоит из спокойных разговоров, пониженных голосов, освежая в памяти Дины времена, когда она ещё совсем не понимала, почему ей так сильно хочется смотреть на рыжеволосую девушку и улыбаться каждый раз, когда она просто предстаёт перед ней. Более сложно оказалось принять то, что Элли — первая девушка, которая понравилась ей именно как потенциальный партнёр в отношениях. На самом деле, сейчас Дина сильно сомневается в том, сможет ли ей кто-то когда-то понравиться хотя бы настолько, как Элли, уже не говоря о том, что никто не сможет понравиться сильнее.       — Не стоило, наверное, кофе пить перед сном,— Элли усмехается.       — Ты уверена, что это из-за него?       — Нет.       — Элли?       — М?       Только сейчас, в эту самую застывшую во времени секунду, когда в невообразимой близости к ней находится тепло чужого тела, которое вызывает мурашки по её собственному из-за обычного, невесомого прикосновения в районе колен, Дина заставляет шестеренки в голове шевелиться: Элли и каждое её движение, любое действие, даже свойственная и такая подходящая ей замкнутость всегда являлись для неё чем-то необычным. Всегда вынуждали засматриваться. Всегда притягивали.       Дина понимает, что всё это время Элли нравилась ей не просто как человек, не как друг, к которому можно обратиться в любой момент времени, что постоянное желание быть рядом не было причиной того, насколько рыжеволосая девушка была добра к ней. Всё происходило потому, что она просто хотела знать её, иметь возможность переживать с ней все радости и проблемы, быть для неё тем спасательным кругом, за который возьмёшься — и взойдёшь на поверхность,       — Я очень сильно хочу тебя поцеловать.       Она рискует всем, что у неё сейчас есть, что осталось, и прослеживает глазами путь от насыщенно-зелёных зрачков по изгибу ровного носа, благословленного беспорядочными веснушками, до приоткрывающихся медленно губ. Элли шумно вбирает в себя воздух, явно обнаруживая, как чужой взгляд падает на определенную часть её лица, и к щекам незамедлительно приливает краска; Элли уверена, что её розовеющее лицо видно даже в темноте, потому что карие глаза темноволосой девушки похожи на две притягивающие к себе внимание звезды, выделяющиеся среди остальных на фоне серого неба, приносящие в комнату такой свет, что невозможно спастись, даже если прикрыться ладонями и спрятаться в безопасное место.       Прохладная рука Дины вмиг согревается, буквально чувствует облизывание языков пламени, когда дотрагивается до чужой кожи, находя место под одеялом на предплечье. Она больше всего страшится, что Элли отпрянет от прикосновения, словно от кипятка, не запланировано попавшего на чувствительное место, но она только вздрагивает, а затем чуть ёрзает, будто бы пытаясь придвинуться ближе, чтобы свести Дину с ума ещё больше.       Но это невозможно. Темноволосая девушка столько дней, наполненных возможностями, столько ночей, которые из спокойных превращались в дико смутные, вызывающих на следующий день недосып и жуткое желание снова оказаться в ночном времени суток, прокручивала перед глазами, словно пленку со старыми фильмами, все варианты собственных действий, которые она давно могла бы совершить, не будь настолько неуверенной и боязливой. Если бы не её сомнительность, пробирающаяся под рёбра бесполезной ниточкой и приживающаяся там на некоторое время, она бы наплевала на все принципы и правила морали, забыла бы о том, как может отреагировать её собственная семья.       Дина никогда не шла против воли своих родителей, с самого малого возраста считала старшую сестру примером для подражания, и наверное, именно поэтому они все думали, что Дина вырастет их подобием — божьим ребёнком, старающимся жить по писанным законам, которые нарушить — значит предать самого себя. Но волнение ещё пуще проскальзывает внутрь, ведь сейчас Элли прямо перед ней, близко так, как никогда прежде. И Дина готова поклясться, что чувствует её горячее дыхание на собственных губах.       Элли не та, кто должен разрешить все проблемы в их отношениях. Это Дина обязана доказать, прежде всего, самой себе, что нужно следовать своим желаниям, потаённым мечтаниям, которые она уже не раз видела во сне, когда под пальцами находились отдающие рыжиной волосы, а под губами находилась чуть покрасневшая от солнечного света кожа, которая покрывалась мурашками каждый раз, как Дина без колебаний прикасалась к жизненно необходимому ей теплу. Сейчас абсолютно всё в её руках, и это волнительно, как ничто другое в её жизни. Решения, которые ей приходилось самостоятельно принимать до этого дня, не сравнятся ни на йоту с тем, какая дилемма протестует в ней прямо в этот момент.       И нет, выбор не состоит в том, чтобы отступить и отказаться от слов, произнесённых шепотом мгновения назад. Дина находится меж двух полыхающих источников, которые охватывают её и парализуют тело: она разрывается между тем, стоит ли ей прямо сейчас решиться на отважный шаг и выбить из рыжеволосой девушки весь воздух, что смог накопиться у неё в легких, или же поступить более разумно и спросить у неё слабо, практически неслышно, хочет ли она того же. Лишь пятая часть собственной жажды просит её последовать по последнему пути; услышать от Элли её особенным, сильным голосом о том, что она тоже ждёт, так же сильно хочет, окажется верхом феерии. Дина сможет потерять сознание от этого — от того, как сердцебиение возрастёт до невообразимо недосягаемой точки.       Она на пробу двигается ладонью по чужой коже вверх, жалея только о том, что одеяло мешает ей проследить глазами собственные движения, и ощущает, как Элли кладёт одну из своих рук ей на талию, сжимая в некрепкий кулак её ночную футболку. Рыжеволосая прикрывает глаза, и Дина опасается, что сейчас окажется моментом, когда её попросят вежливо уйти, прекратить невозможную пытку, но Элли только заново расслабляет свою ладонь, цепляясь за талию пальцами и незаметно впиваясь ими в кожу.       Дина мечтает, чтобы на ней не было этой чертовой футболки, чтобы ярче почувствовать на себе чужие, слегка огрубевшие из-за игры на гитаре кончики пальцев, что щекочут ей не кожу, а терпение. Она старается сосредоточиться на собственных движениях, чтобы моментально не потерять голову, не упустить понапрасну накопленные капли выдержки, и ведёт ладонью все выше и выше. По плечу, доходя до изгиба шеи, и затем ложится на щеку, совсем невесомо задевая большим пальцем губы. И даже так чувство губ Элли, оставшееся на коже, посылает электрические заряды по всему телу; рыжеволосая открывает глаза, и Дина может по одному получаемому в темноте взгляду сказать, что она тоже почувствовала это — неописуемое ощущение напряженности, но такой приятной, притягивающей и вожделеющей.       Из-за Элли Дина видит, как перед глазами встречаются луна и солнце, создавая такой коллапс, который никогда не выдержал бы мир. И она набирается смелости так долго, накапливая её до самых краев, чтобы в один миг разом разлить её и отпустить себя, позволить себе поступить хотя бы раз так, как желается. Дина замечает, что между ними совсем ничтожное расстояние, когда соприкасаются кончики носов, и несмотря на всё это, тот у Элли отдаёт прохладой, из-за чего улыбка сама порывается на лицо.       Но Элли не улыбается ей в ответ, а только продолжает смотреть похожими на изумрудный океан глазами, облизывая губы. Именно это служит последней каплей для Дины, и она прислоняется своими губами к чужим, позволяя векам опуститься. Она не смеет шевелиться, лишь в невинном поцелуе прикладывает губы к тем, что горячее её, но так идеально подходящие под собственные.       Рука Элли поднимается выше, останавливаясь под рёбрами, и рыжеволосая оказывается первой, кто размыкает губы, чтобы начать двигаться, чтобы наконец узнать, правдивы ли были её догадки о том, что Дина на вкус слаще, чем самый спелый фрукт. И Дина отзывается более отчаянным действием, бесстыдно проводя языком по её нижней губе, зазывая, кружа голову, создавая ощущение, будто они обе сейчас упадут куда-то вниз, держа друг друга в объятиях.       Темноволосой девушке приходится шумно выдохнуть через нос, теряясь в ощущениях, когда их языки неожиданно сталкиваются друг с другом, и Элли сильнее впивается пальцами в её кожу, наверняка чувствуя под ней кипящую кровь. Никто не заставлял Дину чувствовать себя так невесомо при одном лишь взгляде, ещё никогда и никому не удавалось разбудить в ней невыносимой желание. Если её сейчас спросить, есть ли разница в том, чтобы целовать девушку или парня, она ответит категоричным «всё время разница была лишь в том, делаешь ли ты это с Элли или же с каким-то другим человеком», потому что Элли — её единственное желание.       Соприкосновение их губ не похоже на бушующие в шторм волны, больше — на утихомиренную гавань, наконец обзавёдшуюся той самой гармонией и правильным для себя состоянием после невыносимых месяцев, наполненных проливными дождями и сносившими с ног ветрами. Она уже была настолько близка с Элли, но никогда не переступала черту, безмолвно образовавшуюся между ними из-за различных проблем, но сейчас, когда их носы ещё изредка задевают друг друга во время поцелуя, когда вокруг ничего не существует, чтобы им помешать наконец насладиться друг другом, Дина понимает, насколько сильно хотела этого. Насколько полноценно она теперь себя ощущает с Элли, которая с таким же рвением отвечает ей на поцелуй и внезапно ухватывает между зубами нижнюю губу, оттягивая её в свою сторону на миллиметры.       Этого хватает, чтобы судорожно выдохнуть через рот, опаляя чужое лицо раскалённым воздухом и получая в ответ короткий поцелуй в губы, перерастающий в глубокий, медленный и долгий. Элли аккуратна настолько, что Дина чувствует себя на грани потери сознания; она старается исследовать все слабости темноволосой девушки, найти тот угол поцелуя, который точно заставит ту поджать пальцы на ногах и почувствовать вырывающихся из коконов бабочек в животе.       Дина прилагает немыслимое количество усилий, чтобы не испортить момент собственными слезами, порывающимися наружу от того, как много вокруг неё Элли, как она буквально обволакивает своей близостью и заставляет почувствовать себя в безопасности и самом прекрасном комфорте, который только может существовать. Рыжеволосая создаёт в комнате атмосферу отречения от действительного мира, в котором ещё множество непредсказуемых дней, но из-за неё можно попробовать жить настоящим моментом, тем, как они до сих пор продолжают целоваться, пока за окном успокаивается ночная жизнь.       Одна только мысль о том, что завтра они смогут проснуться вместе в одной кровати, пусть даже и без возможности приготовить завтрак, суетясь по кухне, из-за предстоящего учебного дня, порождает по всему телу волны нетерпения, накаты высоких разрядов, и Дина от этого не сдерживается, издаёт мягкий звук, который Элли проглатывает своими губами и лишь заставляет её снова произвести его, приподнимаясь на локте и чуть нависая сверху. Она убирает руку с её талии, чтобы направить безмолвно руками к своей шее, за которую Дина охотно хватается, а затем заново переживает острые ощущения из-за снова появившейся под рёбрами ладони.       Прядь чужих волос начинает щекотать ей щеку, и Дина разрывает поцелуй, слегка надавливая губами на чужие, чтобы тихо посмеяться и наконец сделать то, что так давно хотела — заправить прядку за ухо, проводя после этого неотрывно ладонью по скуле, цепляясь пальцами за подбородок и притягивая к себе. Элли льнет к ней, наклоняется, чтобы снова начать целовать, и старшая девушка готова поклясться, что ещё ни одни другие губы так идеально не подходили под её собственные. Рыжеволосая в этот раз отрывается сама, прижимаясь своим лбом к чужому, и через приоткрытый рот её дыхание особенно загнанное, тёплое, желаемое.       В призрачном свете, гуляющем по комнате, Дина замечает, как к губам Элли немного прилила краска, они чуть распухли, и знать, что это произошло из-за их поцелуя — вводящее в эйфорию чувство.       Дина не знает, справится ли, но готова невероятно постараться, чтобы показать рыжеволосой девушке, как должны ощущаться правильные чувства, как они воплощаются в реальность и какое на самом деле имеют очертание.