[ Элли; 14:48 ]: тебе неприятно?
Вибрация, расходящаяся по ладоням от оповещения, пришедшего незамедлительно на телефон, заставляет Дину прийти в себя, действительно сфокусироваться на том, что перед ней происходит, и опустить на секунду взгляд вниз, к собственным коленям, чтобы проигнорировать чужое тёплое касание и прочесть ответ Элли. Темноволосая девушка слишком быстро пробегается глазами по двум высветившимся на экране словам, чтобы затем исподтишка бросить взгляд на Элли, которая ухмылялась одним уголком губ, прикрывая свободной ладонью нижнюю половину лица, чтобы казаться неприступной. Прозорливая рука с мозолистыми кончиками пальцев дразнится щекотливыми поглаживаниями по ноге, в один момент, который Дина почему-то выпускает из внимания, поднимаясь выше подола юбки, немного царапая внутреннюю сторону бедра. Это слишком. При таком беспощадном внимании темноволосая девушка не сможет пребывать в нормальном состоянии, ведь Элли так близка к месту, где Дина больше всего теперь нуждается в ней. И вся эта напущенная запретность только сильнее распыляет желание. Дина прикрывает глаза, только лишь хотя полностью абстрагироваться от разговоров других и сконцентрировать всё своё внимание на Элли и её уверенных попытках довести девушку до сумасшествия. У рыжеволосой это умело получается, при этом не выдавая себя перед остальными. Дина уже несколько раз думала о том, что их друзья давно могли обо всем сами догадаться благодаря их с Элли переглядываниям, постоянным нахождениям вместе и рядом друг с другом; но даже если они пришли к выводу самостоятельно, они сохраняли об этом тишину и давали им обеим столько времени, сколько может понадобиться. Элли не останавливается в собственных планах, продолжает мучительно медленно и плавно скользить по чужой ноге, укрытой в тонкий слой колготок, изредка впиваясь короткими ногтями в кожу. И Дине приходится прикрыть покрывшийся испариной ладонью рот, чтобы внезапно не издать посторонний звук, способный привлечь ненужное им сейчас внимание. Нет сомнений, что таким образом рыжеволосая девушка даёт безмолвно знать о том, как сильно ей нравится, в чем одета Дина, о том, что невыносимо рада разделять с ней поздний ланч и находиться настолько близко. Но это не делало ситуацию лучше, ведь единственный, кто сейчас изо всех сил пытается держать собственное тело под контролем — Дина, и у неё это плохо получается. Элли забирается слишком далеко, вызывая у старшей девушки неожиданный рефлекс — та содрогается из-за отнюдь не невинного прикосновения и чувствует, что из-за этого с её ноги пропало чужое тепло, а взгляды друзей теперь направлены строго на неё, загнанную словно в безвыходное положение, с широко распахнутыми глазами. — Дина, тебе плохо?— голос Джесси звучит обеспокоено, но после произошедшего сложно не покраснеть, поэтому девушка только слегка отрицательно машет головой, подпирая лоб ладонью. Она замечает, как Элли шумно втягивает носом воздух, а её плечи приподнимаются из-за того, как она беззвучно посмеивается. Исчезнувшее прикосновение теперь горело на коже, и всё, что хотелось Дине сейчас — провалиться сквозь землю из-за развившейся в ней слабости и со всей силы ударить Элли за то, что та только лишь получает удовольствие от того, как умело и терпеливо изводит её. Следующий такой раз случается практически сразу после предыдущего инцидента. Дина даже успевает подумать о том, что ей стоит взять в привычку неожиданные появления рыжеволосой девушки у общежития и её телефонные звонки с просьбами провести её в собственную комнату через запасной вход, чтобы воспользоваться возможностью и остаться с девушкой на ночь. Нет никакой надобности отказывать Элли в этом, потому что в ночное время из-за её близости и щекочущего шею дыхания снятся самые небывалые сны, что на утро забываются, стоит только взглянуть на полностью погруженное в умиротворение лицо. Элли буквально излучает атмосферу защищённости и комфорта, когда находится рядом, и это помогает настроиться на предстоящий день, чтобы провести его в прекрасном состоянии духа. Их совместные вечера обычно проходят в нескольких вариантах: первое, чем они обе занимаются, если встречаются в будний день — устраивают ранний ужин, который зачастую проводят в тишине, смотря в процессе какой-нибудь выбранный фильм, затем — некоторое время тратят на домашнее задание, постоянно отвлекая друг друга и себя от настоящей занятости, после — Элли обычно дремлет на чужой кровати, занимая всё её пространство, потому что знает привычку темноволосой девушки не засыпать ближе к вечернему времени суток. Дина старается не шуметь, когда понимает, что рыжеволосая засыпает, и сопровождаясь сопутствующими мыслями, с головой погружается в важные дела, связанные все так же с учёбой. Как только Элли открывает сонные глаза, старшая девушка с открытой улыбкой подбегает к ней на носочках, радостно ложась под бок и поднимая на неё карие глаза, словно задавая немой вопрос о том, достаточно ли она поспала. Элли прикрывает один глаз, вторым лениво прослеживая действия, выполняемые старшей девушкой, но уже выработанно оборачивая вокруг неё руку и прижимая ближе к себе. У Дины в комнатке уютно, так по-родному, что и спится здесь иначе, более крепче и лучше; её небольшая обитель стала ещё одним домиком для Элли, в котором её всегда примут с распростертыми руками и позволят прочувствовать то, чего в съемной квартире действительно не хватает — любвеобильной атмосферы. Навещать Дину получается не настолько часто, как хотелось бы, потому что порой после учёбы и дополнительных занятий времени остаётся совсем в обрез, и всё, на что хватает оставшихся вечерних часов — устало ввалиться в дом, плечом открыть дверь в свою комнату и рухнуть лицом на подушку, порой откладывая даже ужин. С Диной иначе: она сначала заботливо спрашивает, сыта ли рыжеволосая, устала ли после учебного дня, хочет ли отдохнуть, и только затем активными подбадриваниями сподвигает заниматься нужными делами. И уже привыкнув к более наглой натуре Элли, она, бывает, предлагает взамен на усердную работу поцелуи. Элли знает, что теперь в любой момент может поцеловать темноволосую девушку, заставляя ту смущенно улыбаться, но никогда не отказывается от предложенных вознаграждений. — Тебе он и правда нравится?— Дина проводит невесомо пальцами по контуру браслета, по сей день не веря, что такой спонтанный подарок мог действительно угодить девушке настолько, что увидеть её без него практически невозможно. Она смущенно улыбается, когда слышит над собой приглушённый смех; Элли приподнимает запястье на уровень собственных глаз, чтобы в который раз осмотреть украшение с разных сторон и понять, что оно теперь словно является частью её жизни. — Конечно. — Почему? — Его подарила ты,— насколько позволяет нынешнее положение, Элли пожимает плечами, словно для неё сказанное — это констатация обычного факта. Но темноволосая девушка из-за подобных слов чувствует прилив невероятной оживленности, будто в неё вдохнули дополнительную жизнь и позволили ощутить на своём теле процесс выходящей из спячки природы.— По твоим глазам было видно, что ты вместе с этим браслетом делишься частичкой себя. Я и не думала не носить его,— Элли звучит более чем серьезно, и из-за небольшой дремоты, в которую она успела погрузиться, как только прилегла на кровать, её голос звучит ниже обычного, подкрепляемый мягко ложащейся на слух хрипотцой. Дыхание девушки все ещё глубокое, размеренное, дающее понять, что она продолжает находиться в полусонном состоянии, держащаяся на грани только по причине разговора с Диной. — Мне нравится твой голос. Каждый раз, когда они остаются вдвоём, темноволосая девушка старается ничего не замалчивать и озвучивать даже самые неожиданно возникшие мысли, пусть и может собственной прямолинейностью ввести Элли в ступор. Ей необходимо говорить ей всё, чтобы быть убежденной, что рыжеволосая знает о каждой детали, что Дина обожает в ней. Иногда её открытость сопровождается прыткими прикосновениями, и Элли погружается в такую атмосферу, где не слышит ничего, только ощущает. В такие моменты старшая девушка дарит ей всезнающую улыбку, наблюдая за крайней чувствительностью к тактильному контакту. Сейчас же из-за вялости, сопровождающей закончившийся сон, Элли реагирует не настолько остро. — Если ты пытаешься флиртовать, то можешь не стараться. — Потому что у меня не получится тебя удивить? — Нет,— Элли забавно морщит нос, показывая однобокую улыбку, свидетельствующую только о том, что разговор заставляет её идти на откровения, которыми делиться не так уж и сложно, зная, что каждое её ощущение с точно такой же степенью присутствует у Дины.— Потому что тебе это и не надо делать. Я уже с тобой. У Дины нет выбора, она не может ответить более чувственными словами, не в силах просто промолчать, оставляя без внимания услышанное, поэтому всё, что ей остаётся сделать — только приподняться, чтобы молниеносно приблизиться к чужим губам и начать доказывать Элли действиями, что она безумно ценит её и её честность, каждое качество, которое она доверилась ей показать. Они сталкиваются носами, отчего рыжеволосая морщится на секунду, вызывая у Дины широкую улыбку своим приглушённым «ай, больно», но не задерживается на случившемся долго, начиная поцелуй. Это полностью отрезвляет Элли, приводя в чувство, и заставляет принять сидячее положение, спиной упираясь в прохладную поверхность спинки кровати. Она делает это аккуратно, настолько медленно, чтобы не разочаровать темноволосую девушку внезапно прервавшимся поцелуем, и только затем кладёт одну из ладоней на её щеку, ощущая под пальцами шелковистую кожу. Такой жест даёт Дине сигнал о том, что любое её последующее действие заранее одобрено, и она перекидывает ногу через чужое бедро, комфортно усаживаясь на рыжеволосую девушку, тут же шумно втягивающую носом воздух. Теперь Дина чуть возвышается над ней, из-за чего Элли приходится приподнять голову для удобства. Она рукой спускается к шее, затем давая себе полноценную волю и зарываясь ею в чёрные волосы, некоторыми прядями спадающие на лицо старшей девушки и немного щекоча лицо самой рыжеволосой. Дина терпеливо ожидает, что её отчитают за излишнюю раскрепощённость, за то, что она не может совладать с собственным желанием, но Элли продолжает отвечать на её голодные поцелуи, только лишь с особой осторожностью утихомиривая пыл их обеих, когда их языки встречаются — она замедляется, поглаживает второй рукой чужую спину плавными, размеренными движениями. Перед Элли больше нет смысла тушеваться, оставлять место стеснению, особенно когда она сама заслуживает звание самого профессионального любителя подразнить; возможно, в этом и состоит задача рыжеволосой — дать Дине почувствовать себя настолько нуждающейся, что дыхание будет спирать, земля — уходить из-под ног, и всё, что ей останется сделать — бесстыдно упасть на колени и заглянуть в чужие глаза с просьбой. Скоро ситуация приобретёт именно такое направление, ведь Дина чувствует всем телом жар чужой кожи, но ей всё ещё мало; для неё Элли будто бы до сих пор слишком далеко. Она хочет влиться ей под кожу, стать с ней единым целым, но для чего хватает решительности — лишь взять ладони Элли в свои и уместить их на собственные ягодицы. Темноволосая девушка ликует внутри, не смущаясь собственного яро бьющегося сердца, когда их поцелуй прекращается из-за низкого стона, что Элли тут же пытается подавить. Внутри неё самой внезапно дают трещину оставшиеся самыми прочными дощечки плотины, которые держали за преградой запрятанное в глубине подсознания влечение. Элли невозможно не вожделеть, только один её сдержанный язык тела вводит в состояние восторга; она, возможно, и изо всех сил пытается сдерживаться, но даже так у неё не получается остановить возрастающую с каждым разом степень жажды у старшей девушки. — Боже, Дина,— рыжеволосая тут же перемещает руки на поясницу, закрывая глаза и пытаясь восстановить дыхание — знак того, что она находится на таком же опасном расстоянии от того момента, где её разум окончательно помутнеет. За прошедшие недели Элли стала вести себя менее аккуратно, её касания с каждый разом становятся всё крепче, желаннее, из-за чего можно без труда ощутить её дикую жажду, не утоляемую обычными тактильными прикосновениями. Но несмотря на это, она все ещё не перемещает свои ладони на какое-либо другое место, стараясь держать их только на талии, не поднимаясь выше и не опускаясь ниже, когда между ними вдруг устраиваются некие испытания на проверку прочности — марафон долгих и влажных поцелуев. Дина уже прибегала к запретным приемам, чтобы понять, каково это — прочувствовать на себе всю несдержанность рыжеволосой девушки и послужить не только причиной, но и спасением от её зародившегося нетерпения. Но Элли оказывается настолько стойкой, что даже в самые разгоряченные моменты специально остужает себя, прося старшую девушку быть чуть медленнее. И ведь ничего не остаётся, кроме как покорно послушать её, не говоря и возражения в ответ, потому что Элли может быть ещё неготовой к переходу на следующий уровень их отношений. — Не бойся прикасаться ко мне. Элли на просьбу, озвученную загнанным шепотом, реагирует чуть заметным кивком, сбитым дыханием и легким касанием кончика носа к щеке, но все же не меняет положение собственных рук. И это невыносимо — призвуки её выдохов, отдающиеся в голове настолько громким эхо, что Дине приходится хвататься за чужие плечи, чтобы сохранить равновесие и убедить себя в том, что она всё ещё существует, а не постепенно улетучивается в пространство нирваны, где вокруг белый шум и неспособность контролировать себя. Ночь наступает невыносимо медленно, так, что при каждом взгляде на часы секунды, словно застывшие, отказываются сменять одна другую, продвигая время вперед. Элли оказывается той, кто приводит Дину в порядок, пальцами обеих ладоней зачесывает её вороньего цвета волосы назад, затем — из-за собственной прихоти покидает нагретое место, находя чужую расческу и тратя несколько расслабляющих, мирных минут на то, чтобы прочесать локоны и попробовать собрать их в ослабленную косу. От получаемых ощущений можно было бы абстрагироваться от мира, освободить голову от мыслей, если бы сердце не грозилось выпрыгнуть из грудной клетки, ломая беспощадно кости. После малейшего взаимодействия с рыжеволосой девушкой Дина чувствует непреодолимые эмоции, доселе вовсе не знакомые ей, такие, даже подобие которых никто не мог подарить ей; с Элли очень комфортно: она даёт любое количество времени, чтобы выговориться, и внимательно слушает, никогда не начинает разговор с новостей, появившихся в собственной жизни, всегда интересуется самочувствием и настроением,— Дина от такого внимания расцветает буквально, словно получает вдоволь солнечный свет, который у неё забирали всё остальное время с избытком. Дина действительно меняет некоторые установки в своём поведении, пытается переконструировать те привычки, которые цеплялись к ней в предыдущих отношениях. Она хочет делать Элли ровно настолько же счастливой и обожаемой, насколько она позволяет делать таковой себя. Старшая девушка далеко не профан в романтических отношениях, если их рассматривать в качестве отдельного поля деятельности, но раньше было иначе: она давала полностью окунать себя во внимании, баловать и осыпать комплиментами,— а сейчас для неё все в новинку. И возможно, ей было бы и правда тяжело, если бы естество не рвалось бешено наружу; Дине не стоило задумываться и вспоминать о том, чтобы упомянуть, как красиво выглядит рыжеволосая, как неописуемо складно её стихотворения переливаются в музыку, как каждый её маленький успех делает саму Дину радостной,— это всё произносится с такой искренностью и душевностью, что возникает уверенность — вот то, чего стоило так долго ждать. Они вдвоём укутывают друг друга в мягкие пледы из обожания и теплоты, но иногда случаются и непредвиденные разногласия, не перерастающие в итоге в ссоры, но создающие шуточные сражения за последнее слово. — Элли, мне тесно. — Очень странные у тебя предъявления,— рыжеволосая цокает языком, строя гримасу сконфуженности, хотя Дина не может увидеть её лицо.— Ты видела размер своей кровати? — И? Я же не предполагала, что однажды буду с кем-то спать на ней. — Если бы она не была настолько маленькой, мы могли бы не просто спать,— Элли замечает со вздохом, скрывая в голосе насмешку: она ведь знает, насколько между ними бывают напряженные игры, и принимает в них активное участие, порой перенимая на себя ответственность за первый шаг, чтобы раззадорить темноволосую девушку. — Элли! — Спи,— она утыкается носом в чужие волосы, не успевая опустить веки, когда Дина издаёт печальный возглас, позволяя представить, как надулись её губы от недовольства. — Уже не хочу. — А что ты хочешь? — Целоваться,— темноволосая девушка разворачивается к Элли лицом, в темноте разглядывая её черты, и затем получает невесомый чмок в губы, который тут же прекращается.— И все? — Да. — Почему ты так любишь дразнить? — Ты точно обо мне говоришь? Подкрепляя собственный встречный вопрос, Элли большим пальцем дотягивается до тонкой резинки чужого нижнего белья, оттягивая его в сторону, чтобы затем с приглушённым хлопком вернуть на прежнее место, как бы открыто выражая свою неприступность и то, что Дина оказывается намного большим любителем проверки её выдержки. Темноволосая девушка обделяет вниманием возникшие на спине мурашки, собираясь с мыслями и вздыхая из-за того, что и в этот раз Элли оказалась слишком невозмутимой, чтобы сдаться и позволить Дине победить себя. Она прочищает горло, стараясь звучать сухо: — Все нормальные люди спят в нижнем белье. Элли посмеивается с чужой попытки доказать свою невиновность и невинность. — Мне сказать «спасибо» за то, что ты вообще одетая? — Именно,— Дина несильно пихается локтем в чужие ребра, отчего рыжеволосая тихим голосом сначала протестует, а потом снова придвигается ближе, дыша в затылок и крепче сжимая девушку в своих руках. Они вдвоём практически не шевелятся на протяжении всей ночи, потому что одно малейшее движение — и есть большая вероятность проснуться, падая с кровати. Период идиллии перешагивает порог февраля, прыткими шагами подкрадываясь к его середине, который принесёт с собой не только чувство уже постепенно расцветающей весны, но и единственный праздник этого последнего месяца зимы. Дина на самом деле прилагает усилия, чтобы не зацикливаться на утекающим сквозь пальцы, словно песок, дне влюблённых. Ранее для неё середина февраля никоим образом не обозначалась чем-то особенным, долгожданным, сказочным, когда запах продающихся вокруг цветов и мелькающих воздушных шаров абсолютно ничем не приманивал. Во всех предыдущих отношениях девушка твёрдо обозначала, что не видит смысла в этом устоявшемся празднике, не требует в этот день особого внимания к себе, но теперь всё иначе, и Дина сначала удивляется собственным изменениям во мнении. Она с интересом спрашивает, будет ли Элли свободна в вечернее время, не уточняя, с какой целью задаёт очевидный вопрос. И когда получает неоднозначный ответ, в котором с ней даже не делятся причинами занятости и количеством возникших дел, она заметно расстраивается, пытаясь не показать через собственные сообщения, что её хоть каким-нибудь образом задело такое нежеланное развитие событий. Тогда она понимает, что зря уже развила в голове с помощью фантазии и высоких ожиданий картины их возможного времяпрепровождения, тихого и по-домашнему атмосферного, потому что эти сцены, словно упавшие с полок картины в стеклянных рамах, разбились о твёрдую поверхность пола. Но Дина в тот же момент настраивает себя на что-то успокаивающее, раздумывая, что в этот самый день может возникнуть не откладываемая срочность по учебному плану, которая поможет ей отвлечься от мыслей и погрузиться в работу до самой ночи, чтобы и позабыть о том, какой вообще идёт день по календарю. С любовью девушки делать большинство заданий заранее, чтобы выкроить для себя больше отдыха, к четырнадцатому февраля она остаётся без какой-либо лишней волокиты, из-за чего после закончившихся к обеденному времени занятий Дина вышагивает в общежитие, не перебивая Кэт, когда та начинает рассказывать о своих планах на сегодняшний день — работа до вечера, затем — отдых в компании одной из её новых знакомых. Упоминание имени неизвестной ранее девушки даже не подначивает темноволосую девушку расспросить о подробностях, да и Кэт слишком быстро меняет направление разговора, что не позволяет задуматься надолго о чем-то одном. В общежитии двери некоторых комнат украшены атрибутами к соответствующему празднику, не сложно догадаться, что делают это, в основном, девушки, которые наверняка смогут провести сегодня в компании своих партнеров; Дина чуть злиться на саму себя за то, что превращает сущий пустяк в своего рода катастрофу, мешающую ей нормально функционировать. У них с Элли будет ещё множество моментов, чтобы провести время вместе, и причиной этому не обязательно должны быть праздники или значимые события. Но одиночество сегодняшнего дня точно сможет поглотить темноволосую девушку, если она без дела будет сидеть в собственной комнате, находя только единственное занятие — бесконечное количество раз отмерять ту шагами. Дина обрушивается на кровать от безвыходности после того, как совершает звонок сначала Норе, которая веселым голосом сообщает о своём первом свидании с парнем, что оказался в общем потоке на её лекционных занятиях, где они разговорились, сев рядом друг с другом, а затем Джесси, что тоже ссылается на совместные сборы с друзьями из футбольной команды, которых объединяет дружное одиночество. Темноволосая девушка теряется, просто присаживаясь за письменный стол, чтобы задуматься ещё раз, чем ей можно заняться сейчас, когда абсолютно все её близкие люди заняты. Только мыслям не удаётся забрести далеко из-за внезапно стука в дверь, который от неожиданности заставляет Дину встрепенуться. Девушка в дополнительный раз сожалеет, что ни на одной двери в общежитии нет глазка, с помощью которого можно идентифицировать пришедшего и решить, стоит ли вообще приветствовать его в своей комнате, но такими удобствами здесь никто не удостаивается пользоваться, поэтому Дина шаркает ногами по полу в направлении звука. Она не надеется на чудо, но оно случается, точнее — стоит прямо за дверью с самодовольным выражением лица и гитарой за спиной. — С Днём Святого Валентина,— у Элли в руках источающий тонкий, освежающий аромат букет, в котором собрано несколько видов цветов, затмевающие яркими цветами один другой. Старшая девушка ошарашено смотрит в зелёные глаза, становясь каменной статуей, которую Элли приходится со смешком привести в сознание, выставив руку чуть вперёд и буквально всучивая ей букет. — Спасибо. — Я войду? — А, да-да,— Дина усмехается с собственной реакции, отступая в сторону и пропуская внутрь причину своего теперь уже хорошего настроения,— извини,— она чуть склоняет голову над цветами, вдыхая их запах и прикрывая от блаженства глаза. Возможно, она просто успела заснуть от скуки, и всё, что сейчас происходит — всего лишь сновидение. — Ничего страшного,— Элли ярко улыбается, удовлетворённая полученными в ответ на своё появление эмоциями, и как только закрывает входную дверь, расставляет руки в стороны, вплотную приближаясь к старшей девушке.— Иди сюда. От рыжеволосой пахнет так располагающе, дурманяще, что попасть в её объятия — добровольно ступить на просторное поле, полное душистых пионов, на которые упадёшь намеренно спиной и будешь пойман их мягкими и большими бутонами, раскрывающимися от количества солнечного света, распростертого в таком невероятном пространстве. Элли трется кончиком носа о шею, Дина, в свою очередь, тянется к ней, вставая на носочки, и возникающая на недолгое время тишина между ними чувствуется по-особенному желанно; это не то молчание, что вызывает нервозность, не то кромешное затишье, возникающее среди людей, которым нечего друг другу сказать. Это — своего рода излечивающая терапия, прокладываемое к предстоящему начало. Дина расслабляет собственные руки, окружившие чужую талию, чтобы отодвинуться на незначительное расстояние и взглянуть на уверенное лицо напротив, находящееся так близко, что сдержаться невозможно от того, чтобы не коснуться тёплыми губами покрытой веснушками щеки. — Обманула меня, значит? — Всего лишь хотела сделать сюрприз. — Ты с гитарой,— Дина вслух констатирует факт, приподнимая вверх бровь, словно давая понять, что удивлена этому точно так же, как и приходу самой девушки сюда в тот момент, когда она была уже на стадии отчаяния. — Помнишь, когда мы впервые гуляли вместе осенью? Я ещё стояла тут под окном и говорила, что пришла петь серенады. Сегодня на самом деле буду. — Элли. — М? — Ты хочешь, чтобы я плакала? — Я просто написала песню, ты же знаешь, что я не могу не показать её тебе. Элли аккуратно свешивает с одного плеча гитару, с другого — нагруженный чем-то рюкзак, с которым она практически никогда не расстаётся, бесшумно ставит тот на поверхность стола, взглядом очерчивая комнату в оценивающем прищуре, и только затем, замалчивая собственные планы, расстегивает молнию, погружаясь рукой внутрь. Она выуживает оттуда небольшую коробочку, содержимое которой Дине становится понятным только после того, как она подходит ближе и, не встречая сопротивления, читает написанные на ней слова — ароматические свечи. Сердце от этого ухает куда-то вниз, обрываясь с последних петель терпения, потому что в голове немедленно начинают образовываться картины их совместного времяпрепровождения в приглушенном свете, в наиболее интимной обстановке, которую только можно представить. Дина не знает, откуда Элли находит в себе сдержанности и сил, ведь она сама уже некоторое время замечает за собой, как бесстыдно засматривается на её руки, юркий язык, облизывающий губы — всё это заставляет Дину думать о том, чтобы сесть к рыжеволосой девушке на колени и наконец сказать, что она дозволена делать с ней всё, что ей будет угодно. Элли кидает на неё нечитаемый взгляд, приподнимая уголок губ в двусмысленной ухмылке, и невыносимо медленно открывает упаковку, чтобы пропустить в помещение первые ноты приятного запаха — медовое обилие, подкрепляемое присутствие в нём цветочного аромата. Дина и представить не может, в какую атмосферу окунётся её небольшая комнатка, когда рыжеволосая расставит каждую маленькую свечу по её периметру, заглушая искусственный свет и позволяя одним лишь горящим фитилям создавать освещение и в дополнение к этому задавать направление будущему настроению. Дина не уверена, что сегодняшний день закончится спокойно. У неё будто временами случается жуткое обострение. Она чувствует себя маленьким и чересчур избалованным ребёнком, который после исполнения одного желания сразу же загадывает второе, ожидая его скорого исполнения. И в случае Дины её изначальной жаждой было почувствовать губы Элли своими, понять, насколько они подходят друг другу; а сейчас, когда они воруют друг у друга поцелуи при любой открывающейся возможности, старшая девушка без зазрения совести переключается на более раскрепощенные мысли, надеясь, что Элли сможет прочитать их. Потому что вслух Дина не сможет попросить, жутко покраснеет и спрячет лицо в собственных ладонях из-за стыда, накрывающего с головой. — Чем занималась?— Элли будто бы чувствует приближающееся нетерпение старшей девушки, постепенно поджигая с помощью зажигалки фитили миниатюрных свечей и расставляя их в аккуратном, презентабельном порядке на полочки и другие ровные поверхности, убеждаясь, что они никаким образом не смогут упасть оттуда. Дина бросает взгляд на письменный стол со стоящим на ним открытым ноутбуком, который до сих пор отображал открытые вкладки для реферата, что девушка только-только собиралась писать, начиная собирать информацию и полезные источники. — Ничем интересным,— она пожимает плечами, мысленно даже не отчитывая себя за то, что работу придётся отложить. К ней приехала Элли, продумала ходы и пути подхода, чтобы удивить и устроить приятный вечер для них двоих, что заслуживает восхищения и невероятной дозы внимания, которые только можно собрать в сегодняшнем дне.— Тебе что, Кэт помогла пройти сюда? — Естественно. — И как это она не проговорилась мне обо всем? — Потому что я рассказала ей только перед приездом,— Элли бросает взгляд на телефонный циферблат, мысленно быстро отсчитывая время и смотря прямо в глаза темноволосой девушке,— то есть минут пятнадцать назад. Странно, но между ними всего несколько недель таких активных, желанных взаимодействий, они должны ещё только-только привыкать друг к другу и к тому, что перешли грань, у которой стояли в сомнениях некоторое время. Но Дина ощущает, словно они находятся вместе уже долгие года, зная наизусть привычки, предпочтения и слабости. И Элли знает, насколько темноволосая девушка уязвима перед подобиями свиданий: она не любит ходить в дорогие места, где каждый сантиметр пышет роскошью и изяществом, где приглушённые разговоры других людей за столами, в центре которых всегда стоит вкусное шампанское, Дине бы уютную обстановку, долгие объятия и домашний сеанс кинофильма. И Элли приложит все усилия, чтобы воплотить всё это в жизнь. Они ужинают принесенной рыжеволосой, ещё не успевшей остыть едой, сидя на кровати в удобных позах и попутно смотря выбранную киноленту, посмеиваясь от малочисленных забавных сцен, отвлекаясь зачастую от происходящего на экране и переговариваясь о том, как умело Элли смогла провести темноволосую девушку и заранее расписать весь распорядок дня для них двоих; Элли рассказывает о том, как обратилась с просьбой к их общим друзьям, уговаривая их на ложь в случае, если Дине захочется провести время с ними, но Кэт и Джесси действительно оказались занятыми, поэтому им и не пришлось придумывать ситуацию, о которой можно было бы соврать; Нора, в свою очередь, правдоподобно убедила старшую девушку о предстоящем свидании, за что заслуживает отдельный разговор о том, как так искусно смогла пресечь желание Дины вместе посетить какое-нибудь место. Элли затем сдерживает своё обещание, играет на гитаре, во время пения отрывая взгляд от собственных пальцев, ходящих по струнам, и исподтишка посматривая на темноволосую девушку, зачарованно улыбающуюся и покачивающуюся из стороны в сторону под ритм мелодии, в которую вслушиваться — значит дополнять наложенные на неё слова дополнительным, ещё более глубоким смыслом. Для Элли видеть, как Дина наслаждается таким обычным вещам — сущее счастье, ради её улыбки, смеха или глубокого взгляда создаётся непреодолимое желание выкладывать все свои силы. Дина же наблюдает за рыжеволосой девушкой, не веря происходящему; между ними месяц, открывший возможность взглянуть друг на друга совсем по-другому, привыкнуть к мысли, что они вместе, несмотря на то, какие проблемы все ещё остаются поблизости. Элли бесспорно самый лучший человек, которого она когда-либо встречала, собравший в себе столько не имеющих границ черт, которые можно исследовать до потери сознания и все равно продолжать удивляться её необычайности. — Научишь играть?— Дина не тянет с вопросом, который появляется в голове, стоит ей закончить свою искренность о том, как талантлива рыжеволосая, и получив взамен тронутую полуулыбку.— Только что-нибудь простое. — Давай. Элли перемещается ближе к девушке, располагает музыкальный инструмент на чужих коленях в правильном положении, беря в свою руку более маленькую ладонь, чтобы следом задать пальцам нужное положение. Элли наставляет, будучи похожей на начинающего преподавателя, обладающего незаменимым опытом, а затем смеётся, когда темноволосая девушка меняется в лице, воспроизводя на гитаре странный звук, заметно отличающийся от ожидаемого. Элли инструктирует, и не думает раздражаться, когда у Дины происходит череда неудач; так они проводят ту часть времени, которая необходима для того, чтобы старшая девушка воспроизвела в конечном итоге медленную версию изученной мелодии. Элли улыбается так, словно гордость переполняет её; но не за себя, как за хорошего наставника, а за Дину, что справилась и подхватила всю выданную ей информацию и попыталась воспроизвести услышанную мелодию, медленно, но верно переставляя пальцы на струнах. Пусть показанные ноты не отличались крайней сложностью и для самой рыжеволосой девушки были первыми в жизни, которые она сама когда-то выучила, но видеть детскую радость Дины для неё — это словно самой окунуться в давние воспоминания и во второй раз ощутить на себе довольствие за проделанные успехи, значащиеся маленьким шагом к чему-то большему. — Хорошо,— Элли проводит ладонью по спине, вызывая у старшей девушки улыбку.— Осталось нарастить мозоли и можешь поступать на музыкальное. Дина ещё раз осматривает гитару беглым взглядом, вспоминая первый снежный день ушедшей осени, когда у начинающего замерзать озера рыжеволосая впервые спела ей, раскрыла себя с другой стороны, вверила хоть и малую, но значительную часть собственной жизни, будто бы Дина для неё уже тогда была таким другом, от которого нет надобности что-то скрывать. И темноволосая девушка уверена, что не будь у Элли оставшихся после каждого проишествия травм, не будь она той, кто по сей день пытается забыть определённые дни собственного прошлого, она рассказала бы ей всё, каждую историю до единой. — Тебе с самого детства нравилась музыка или Джоэл привил тебе эту любовь? — Я же была неусидчивой,— начинает рыжеволосая, заметно расслабляясь после того, как опирается спиной о спинку кровати,— раздражённой вечно, и Джоэл поразмыслил и пришёл к выводу, что меня нужно немного поменять. Не кардинально — нет, он не хотел подстраивать меня под себя,— он просто думал дать мне правильное направление, чтобы я немного успокоилась. Ничего лучше, чем уроки по игре на гитаре, он не придумал,— она пожимает плечами, но не хмурится, будучи теперь благодарной ему за назревшую идею.— Я уже говорила, что учил меня он сам, и я знатно заставила его первое время вскипать. Дина вместе с осенним днём, проведённым вместе с Элли в парке, где между ними атмосфера каждое мгновение меняла давление и накал, сменяясь со смущённости на откровения, вспоминает часть услышанной истории, в которой рыжеволосая упоминала о ценности особенной гитары, что используется ею по назначению только в домашних условиях и не является постоянным атрибутом в её учебе, той, которую она и сегодня принесла с собой. — Почему тебе дорога эта гитара?— Дине волнительно, что ей позволяют видеть настолько дорогой предмет, значащий для Элли что-то действительно незаменимое. — С гравировкой цикады? — Да,— девушка кивает, беря руку Элли в свою и проводя пальцами по такому же рисунку, вытатуированному на коже. В ответ на прикосновение рыжеволосая вздыхает, опуская взгляд и стараясь быстро найти нужные слова — сейчас ей нечего бояться, незачем скрывать, потому что говорить Дине правду, раскрывать определенные этапы своей жизни — словно напоминать самой себе о том, что те мгновения уже не получится избежать, с ними стоит просто смириться и отпустить. — Когда я жила в детском доме, лет в десять пришла женщина, которой разрешили со мной поговорить. Она представилась некой Марлин, и прямо в лоб сказала, что знала мою мать. Она не сказала, откуда они были знакомы и как долго, но причину, по которой решила найти меня только спустя десять лет, назвала — она после смерти матери жила в совершенно другом штате, да и страшно ей было искать меня. Марлин объяснила, что не могла взять меня из-за проблем разного рода, но передала мне небольшой записной блокнот, посоветовала прочесть его тогда, когда мне никто не будет мешать. Я послушала её, открыла перед сном в тот же день, а там много записей таким ровным почерком, было написано в самом начале «принадлежит Анне». Анна, как потом оказалось, и есть моя мать, она много о чем писала, начиная просто от планов на день и заканчивая небольшими стихотворениями. Она даже вела записи о своей беременности, выкладывала на бумагу своё волнение из-за этого. Там была страница с выписанными в столбцы именами, несколько были обведены в круги, некоторые — зачеркнуты так, что даже не разберёшь, какое имя там было написано. «Элли» тоже было выделено, но я не знаю, почему и кто решил оставить мне именно это имя, потому что сама мама умерла сразу после того, как родила меня. И в общем-то, на одной из подобных страничек по углам были нарисованы цикады, и я решила, что это будет для меня знаком, неким напоминанием о том, что она все-таки была в моей жизни, пусть и какие-то часы. Напоминание о том, что...— Элли выдерживает паузу, что заставляет Дину подумать о том, как девушка сдерживает собственные эмоции, не желая казаться слабой из-за произошедшего или задетой сложившимися обстоятельствами,— она лишилась жизни из-за меня. — Элли. Почему ты винишь себя? — Как я могу не делать этого? Только представь, ты молода, у тебя впереди столько нового, и ты вдруг умираешь ради беспомощного человека, которого ни разу в жизни не видела, а только вынашивала девять месяцев. — Но она ждала тебя. Ты была ей нужна. Записи в дневнике говорят об этом, Марлин дала тебе знать об этом,— Дина щекой прижимается к чужому предплечью, вполголоса пытаясь дать Элли понять, что она заслуживает собственную жизнь, в которой существовали десятки препятствий, окупившихся теперешним положением дел. — Конечно, ни эта гравировка, ни тату не сделают ситуацию проще, но... — Но так ты чувствуешь себя немного легче. — Да. — А шрамы?— темноволосая девушка кивает в сторону пальцев, хранящих на себе зажившие рубцы, не способные быть замеченными не вооружённым глазом. — А это уже совсем другая история. — Не хочешь рассказывать? — Не уверена, что хочу вспоминать,— только теперь Элли уже сводит брови к переносице, машинально начиная перебирать пальцы и вглядываться в затянувшиеся линии шрамов на тонкой коже, которые до сих пор позволяли произошедшему являться перед собой четкой картинкой.— В приюте меня приметили как предмет для насмешек, когда мне было где-то двенадцать. Я тогда и начала больше бунтовать, показывать характер, мне просто не хотелось молчать или бездействовать, если было что высказать или сделать. И со мной в комнате жила Эбби, она была такой, что многие и слово боялись сказать в её сторону — постоянно хмурая, смотрела так, чтобы ты не мог выдержать её взгляда. Однажды я просто проснулась в плохом настроении, начала собираться на занятия, она мне сказала тогда, что мне вообще нет смысла учиться, потому что я все равно остаюсь на дне класса, нет толка находиться в приюте, потому что я только раздражаю всех, что меня уже никто не заберёт. Сейчас я понимаю, что она это говорила в какой-то степени из-за своих страхов, но тогда я просто разозлилась, мне никогда не было обидно из-за таких слов, но настроение сыграло своё, и я ударила её. Просто била кулаками, пока она не упала на пол. И она хотела все это остановить, поэтому получилось так, что она перехватила мои пальцы зубами и оставила на них вот это,— Элли поднимает вверх руку с пострадавшими пальцами, грустно усмехаясь.— На самом деле, я сейчас больше злюсь на себя, чем на неё. — Ты просто защищалась. Не от физической боли, а от моральной, а это очень важно, понимаешь?— Дина сцеловывает полученную когда-то боль с фаланг двух пальцев, прикасаясь в ним целомудренно губами, и наблюдая, как улыбка рыжеволосой перерастает из виноватой в благодарную.— Останешься на ночь? — Ты говорила, что тебе тесно со мной,— Элли тут же меняется в настроении, подначивая темноволосую девушку выдвинутым фактом. И Дина закатывает на это глаза, поджимая губы. — Да или нет? — Да, но и у меня есть для тебя вопрос. Старшая девушка смотрит с ожиданием, уже не зная, что ей предстоит еще услышать после такого прекрасно прошедшего вечера, что останется в её памяти одним из ярких воспоминаний. Ей с самого начала ничего от Элли не нужно было, только лишь почаще видеть её, чтобы находить в её глазах отражение солнца и силы, помогающие переходить изо дня в день, но Элли решила пойти другой дорогой и полностью избаловать девушку, что выслушивает её, понимает, мягко целует и, даже не осознавая этого, одним своим существованием и нахождением в её жизни делает всё проще. — Ты будешь моей девушкой? У Дины не появляется видимое неверие на лице, не трясутся руки, и даже сердце будто замедляется, принуждая все вокруг так же тяготиться во времени, создавая видимость того, что мир сужается до них двоих, находящихся на доступном расстоянии друг от друга. Она не задумывалась о том, чтобы официально начать отношения, когда между ними с самого начала образовалась безмятежность и понимание. Это было вовсе не обязательно, её ни на йоту не задело бы совсем иное развитие событий, самое важное — оставаться рядом с Элли и быть ей поддержкой, быть для неё той, кто радуется её счастью больше, чем своему. Разве существуют варианты ответа? — Да. И в этот момент они словно снова впервые целуются, ладонями держась друг за друга, пока за окном начинающая сгущаться ночь, поздняя жизнь, а в этой комнатке — совсем иная вселенная, образованная из-за того безумия, что Элли позволяет Дине испытывать, когда они вместе. Они вдвоём теряются друг в друге, прерывая поцелуи только для того, чтобы посмотреть в глаза, улыбнуться, убедиться, что реальность может преподносить неописуемо красивые сюрпризы; по этой причине темноволосая девушка и не улавливает слухом исходящую от собственного телефона вибрацию, оповещающую о новом сообщении. В любом случае, она слишком занята, чтобы отвлекаться на то, что можно проверить с утра.[ Талиа; 23:04 ]: родители разводятся. надеюсь, мне не нужно уточнять, из-за кого и из-за чего.