sent from the skies above

      Рассказывать правду трём сидящим напротив людям, сосредоточенно и подготовленно смотрящих не скрывающими интерес глазами, оказывается волнительно, как Дина и предполагала с самого начала. Элли держится чуть менее уверенно, показывая свою приобретшую крайнюю степень тревогу, сжимая ладонь темноволосой девушки в своей. Они зашли в привычный им всем кафетерий всего несколькими минутами ранее, первым делом находя взглядом друзей, затем — глаза друг друга, чтобы безмолвно подбодрить и сделать шаги навстречу нужному им столику.       Первой их замечает Нора, оборачиваясь через плечо в надежде уловить приход двух девушек, немного опаздывающих на их совместную встречу, и сталкиваясь с ними, приближающимися медленно и держащимися за руки. Она не прячет своё неожиданное восхищение, распахивая глаза и приоткрывая губы, растягивающиеся тут же в улыбке; Нора ждала этого, холила посетившую её однажды мысль, оказавшуюся правдивой, о том, что Элли давно пора отставить свою неуверенность и попробовать дать самой себе второй шанс на счастье. И вот она, снова выглядит так, будто вернулась в те злополучные шестнадцать, только теперь за пеленой переживания у неё действительно видна глубокая влюбленность, потому что она несколько раз поворачивает голову в сторону Дины, ища в её присутствии рядом успокоение.       Обе девушки присаживаются на противоположный диван, стараясь не ловить фокусировку на чужую реакцию на их появление; если чересчур зациклиться на том, как лица их друзей смогли измениться, тая в себе изумление, робость или неподдельную радость, то их более-менее спланированный ход событий с легкостью перестроится в неспособность спокойно сообщить о своих отношениях. Они встречаются с пониманием, необходимым моментом тишины, созданным благодаря их друзьям, немного ошарашенным, но заранее знающим то, какую новость осмеливаются огласить именно для них.       Для Дины это — первый раз, когда она так открыто заявляет кому-то о своей преданности рыжеволосой девушке, с гордостью хочет сообщить близким людям о том, что готова пожертвовать многим ради её компании, даже если встретит неодобрение в чужих взглядах. Для Элли это — первый раз, когда она чувствует действительную боязнь за то, что может что-то, что ей дороже каждого достигнутого пика, запросто испортить сразу после того, как друзья узнают о её любви к старшей девушке, на данную секунду собирающуюся с мыслями. Элли боится оступиться, но при этом хочет постоянно находиться поблизости, чтобы каждый знал, с кем ей посчастливилось быть.       — Мы давно хотели сказать,— Дина в последний раз смотрит на рыжеволосую девушку, перед тем как озвучить их главную совместную новость,— что состоим в отношениях. И скоро нам будет два месяца,— она застенчиво улыбается, чувствует, будто обнародует что-то прекрасное не перед теми, кто подарит им понимание и искренне порадуется, а перед людьми, которых видит впервые, что обусловлено не перестающим колотиться сердцем. Её хватка вокруг ладони Элли усиливается, словно в скором времени сможет повредить кости, потому что выдержать на себе три пары глаз — верх стойкости.       — Наконец-то!— Кэт восклицает, облегченно выдыхая, словно высказывает благодарность высшим силам. Она хитро смотрит на Дину, растягивая улыбку и давая девушке понять, что та не избежит вопросов, которые Кэт уже планирует задать, когда они останутся наедине.       — Я знал,— Джесси слегка ударяет ладонью по столу, обозначая таким образом свои догадки победными, и с прищуром смотрит на рыжеволосую девушку, словно пытаясь своим взглядом что-то телепатически передать ей.— Я всё это время знал, просто не осмеливался спрашивать. Нора подтвердит,— Джесси продолжает заглушать все ещё продолжающиеся, но уже тихие удивления Кэт, когда до него постепенно доходит смысл одного из услышанных предложений.— Стоп, два месяца?       — Да все мы об этом догадывались,— темнокожая девушка в шутку закатывает глаза от чужого плещущегося через края энтузиазма, который остаётся неподдельным, но все же вгоняет в краску двух девушек, сидящих напротив и не знающих, как правильно отреагировать на полученные эмоции. Но затем она смягчается, беря всю ответственность на себя, и, чуть наклоняясь вперёд и упираясь грудью в стол, по-родительски волнительно проговаривает.— Вы просто светитесь,— и перенимает точно такую же яркую улыбку, которая уже занимает место на лицах рядом сидящих с ней людей.       Дина решает умолчать часть истории, содержащую довольно интересный рассказ о том, что четыре зимних недели она всё же не берет в счёт их отношений, которые уже были обогащены событиями и слишком щепетильными эмоциями, что медленно подводили их обеих к тому самому дню, где Элли приняла решение шагнуть вперёд и вывести их на новую ступень отношений. Теперь они ходили по улицам, держась за руки и игнорируя редкие косые взгляды в их сторону, крепко обнимались при расставании, пока мимо проходили неизвестные люди; никто в такие моменты ни Дину, ни Элли не волновал, но однако посвящать в курс дела друзей оказалось настолько же сложно, как и признаваться собственной семье.       Элли с некоторым трепетом вспоминает личную историю, когда поделилась частичкой себя с Джоэлом; и смятение вызывает далеко не человек, чью ладонь она держала, когда вполголоса говорила ему о своей симпатии исключительно к девушкам, а то, как мужчина отозвался на услышанное признание, несколько дней после этого убеждая в том, чтобы Элли навсегда запомнила, как дорога ему, как ему важно её счастье, и не важно, в ком или в чём оно заключается. История Дины совсем иная, и рыжеволосой было злостно и больно слышать всё то, что однажды услышала она в свою сторону, потому что Дина заслужила лучшего.       Но сейчас, видя обрадованные лица перед собой, слыша приободряющие слова, всё практически встаёт на свои места. По крайней мере, на данный момент им ни о чем более не нужно задумываться, и улыбка сама рвётся наружу, хоть и все ещё смущенная, потому что вести себя открыто, не скрываясь за их спинами и глазами, будет некоторое время непривычно.       Дина вдруг задумывается о том, что всё это кажется практически невозможным, ведь ещё перед началом зимы никто и смог бы предположить, что уже совсем скоро жизнь создаст крутые повороты, которые ранее считались и вовсе иллюзионными. Ещё осенью, когда заморозки не успели обрушиться с рушащей силой на город, темноволосая девушка отчего-то думала, что у Кэт получится завоевать Элли, очаровать её так, как она умеет, как заложено у неё в характере; Элли думала наоборот — что ей нет смысла даже заглядываться на Дину, думать о ней или надеяться, что ей могут нравиться девушки. Рыжеволосая являлась свидетелем того, как Джесси утруждался и придумывал новые изощрения и поводы, чтобы позвать Дину куда-то для совместного подобия свидания.       А сейчас они вместе. Сидят рядом друг с другом, пока на них продолжают сыпаться тактичные вопросы и искренние поздравления. Нет обид, недомолвок, скрытности, претензий. Только всезнающие ухмылки, искрящиеся взгляды, не заканчивающиеся разговоры и все ещё крепкие дружеские отношения между ними пятью.       Апрель даёт возможность жить более полной жизнью: погода начинает радовать даже по утрам, просыпаться становиться в разы легче и приятнее, не считая чуть приметное копошение рядом, которое создаёт Элли, уже по привычке просыпающаяся позже темноволосой девушки и соглашающаяся сделать это только за объятия длиной в несколько минут. Что ещё помимо этого оказывается проще — после того, как они решились рассказать друзьям о себе, проведение ночей без лишних проблем можно было устраивать в квартире Элли, но только с учетом того, что за закрытыми дверями ничего более легких поцелуев между ними не будет, иначе возникший стыд перед Джесси не улетучится за короткое количество времени.       Они стараются выкраивать моменты в вечерние части дней, чтобы исследовать пешей прогулкой ещё неизведанные уголки города, держась за руки и непринужденно делясь друг с другом чем-то. Дина спокойна и сердечно благодарна друзьям за то, что те с пониманием относятся к такому их периоду жизни — когда они не могут насытиться, насладиться вдоволь мгновениями тёплых дней, позволяющих гулять допоздна и не мерзнуть больше от вечернего ветра. Она на самом деле была безумно радостна, всё никак не могла осознать реальность происходящего после проведённого с Элли февральского дня — тот словно до сих пор казался назревшей в голове фантазией, несмотря на то, что утро после него отличалось особой серостью и страхом.       Дине было действительно страшно видеть имя сестры, намерения которой были совсем неизвестны, на экране телефона: она не знала, с какой целью была одарена сообщением от Талии спустя долгий месяц молчания и видения, будто она и вовсе не является членом своей семьи; не знала, какие ещё слова можно ожидать от неё, если всё самое отвратительное она успела высказать Дине в лицо за минуты разговора, состоявшегося в её комнате. И когда смысл полученных слов с энного раза достиг темноволосую девушку, она поняла, что не зря прочла их, будучи сидящей на кровати, иначе после узнанного её ноги и правда могли бы подкоситься.       Сначала Дина пытается обдумать ситуацию самостоятельно, не посвящая в происходящий переполох рыжеволосую девушку, которая практически сразу заметила вооружённым глазом, что она зачастую абстрагируется от действительности и погружается в собственные мысли. Элли не настаивает на том, чтобы узнать всю правду, понимающе ожидая столько времени, сколько понадобиться старшей девушке для решительности рассказать ей всё. Ведь Элли и сама знает, насколько тяжело бывает сообщать что-то человеку, даже если дороже него более никого нет; у неё самой ушли месяцы на то, чтобы дать Дине знать подробнее о своей жизни.       Доверие — то, к чему, пожалуй, нужно стремиться в каждых отношениях, включая и те, в которых при первом взгляде абсолютно каждая деталь не нуждается в поправке. И именно поэтому темноволосая девушка, несмотря на разыгравшуюся нервную систему, подающую далеко не приятные знаки телу и мыслям, решает не держать долго в тайне то, во что впутала себя же ещё зимой. По сей день Дина продолжает увереннее убеждать себя, что поступила правильно, пусть и столкнулась с неприятием; она скучает по своей семье, по телефонным звонкам в удобное всем вечернее время, по словам родителей о тоске по присутствию детей в родном доме, по тому, как из-за действительной скуки голоса родных сразу же кажутся мягче и ещё более бодрее, но она успела отвыкнуть от всего этого. Отвыкнуть, но не смириться.       Элли со всей внимательностью выслушивает её, не перебивая, давая высказать всё, что успело накопиться за счёт огорчения и непонимания. Она пробует сказать, надеясь, что не усугубит поникшее состояние старшей девушки, что не может даже поставить себя на место её матери, чтобы представить, как нужно цепляться за консервативные взгляды, чтобы оставить собственную частичку себя позади. Дина отвечает ей сломленным голосом, что точно так же не имеет ни малейшего понятия о том, как сильно верование во что-то могло заставить семье отвернуться от неё. Они не приходят к какому-либо решению, просто оставляют всё нетронутым, лишь находясь рядом и давай друг другу немного тишины для размышлений.       Что вынуждает Дину почувствовать себя менее подготовленной и устойчивой к какой бы то ни было перемене — совсем нежданное сообщение от отца, который решил связаться с дочерью в утреннее время, не отвлекая от учебы, написав мало о чём информирующее «позвони мне, когда будешь свободна, нужно поговорить». Всё, что испытала темноволосая девушка после прочтения, к которому готовилась несколько длительных часов, присутствуя на занятиях физически, но не морально — невероятной величины стресс, больше переливающийся в страх. Ведь Дина уже наперёд знала, о чем будет говорить её отец, что он хочет высказать именно ей, как хочет своим сильным голосом выговорить своё разочарование и отторжение.       Только хорошее не может длиться вечно. Дине даже и не стоило, наверное, привыкать к более-менее установившемуся спокойствию, в образовании которого очень сильно по сей день способствует рыжеволосая, значительно отвлекая её от назойливых мыслей, сосредоточенных на сугубо семейных проблемах. Мама на пару с Талией могли подумать, что разобрались в проблеме и устранили её самым естественным и приемлемым способом, не задумавшись о том, насколько могли ранить Дину и заставить её думать о том, какой она «отличающийся» от «нормального общества» индивидуум.       Ещё никогда до этого темноволосая девушка не задумывалась, действительно ли религия считается намного важнее, чем любовь и семейные взаимоотношения. Каждый сам выбирает, расставляет свои приоритеты, и, к сожалению, члены её семьи во главу собственных ценностей поставили первое, что не сыграло на руку Дине. Она не раз хотела аккуратно спросить Кэт про то, каково это, когда тебя без осуждения принимают те, кому ты готов доверить все свои секреты; когда тебя поддержат и скажут правду о том, что самое главное — это то, что ты счастлив и здоров, а не то, кого ты любишь и в ком находишь собственное утешение.       — Эй,— голос Элли практически граничит с шепотом, раздаётся где-то рядом с ухом, пока ощущение слегка горячей ладони присутствует на спине — её стараются успокоить размеренными, мягкими движениями, чтобы подготовить к предстоящему разговору, на который Дина всё же смогла осмелиться. От рыжеволосой призрачно пахнет дымом сигарет — она тоже переживает, пыталась заглушить своё волнение заранее, чтобы помочь Дине справиться,— все будет в порядке,— Элли затем прикладывает губы к чужому виску, будучи сидящей вплотную и чувствуя, как подрагивает тело рядом с ней. На неё не обращается взгляд карих глаз, не сыплется град волнительных слов, Дина просто смотрит перед собой, упираясь локтями в бёдра и явно продумывая наперёд первые слова, которые сможет сказать своему отцу.— Посмотри на меня,— и когда она ловит на себе чужие глаза, то как можно мягче утешает, сосредотачиваясь на собственном голосе и том, сколько уверенности добавить в него,— всё будет хорошо. Ты хочешь, чтобы я побыла с тобой, или лучше оставить тебя ненадолго?— после последнего варианта Дина пару раз кивает, будто бы отстраненно соглашаясь на то, что услышала краем уха.— Оставить?— Элли для подтверждения спрашивает снова, получая на этот раз тихое, но ещё не окончательно сломленное «да» в ответ.— Хорошо. Я схожу за кофе.       Дина безнадёжным взглядом прослеживает, как рыжеволосая выходит за дверь, не оборачиваясь, и тем самым даёт ей время ещё раз погрузиться в себя настолько глубоко, что теряется разграничение между реальностью и разумом; она в полном замешательстве, ведь на кону стоит её будущая взаимосвязь с самыми родными ей людьми, которые всё равно не смогут стать чужими, сколько бы гадостей не наговорили в её сторону. Дина их не простит, но и не сможет полностью жить без трёх людей, которые обычно вступались за неё, всегда были к ней милостивы.       Девушке интересно, каким образом отец узнал о провозглашённом табу секрете: было ли это неудачной случайностью или же преднамеренным разговором, к которому мама подготавливалась, чтобы не нанести особый моральный урон отцу; вспылил ли отец сразу, как заподозрил неладное, или же сосредоточенно выслушал, в итоге вынеся вердикт, не подлежащий обсуждению, о том, что жить в такой обстановке он не намерен. Столько споров, терзаний и бессмысленных мучений просто из-за того, что она нашла своё родное тепло и долгое успокоение в лице девушки.       Каким бы ни было первое слово, что она услышит сегодня от собственного отца, оно при любых обстоятельствах заставить сердце девушки сжаться в маленький комок, ведь между ними произойдёт самый серьезный разговор, который когда-либо вообще мог случиться. Ранее, только переступив порог подростковой жизни, отношения Дины с родителями стали конструироваться иначе, потому что чувство собственного взросления заставляло её держать более точную дистанцию между собой и родными.       Это в большей степени связано с тем, что у неё стали появляться свои тайны, раскрытие которых явно не обрадовало бы ни одного члена её семьи, и из-за этого Дина обдуманно стала учиться держать себя в зоне безопасности, где чем меньше знали родители, тем всем было спокойнее. Остальные же наивно думали, что юношеский максимализм так ярко повлиял на неё, образовав новое поведение, отличающееся большей молчаливостью и скрытностью; но на деле Дина просто знала, чему родители и сестра точно не могли бы быть рады из-за собственных убеждений и религиозного верования. Она по сей день не может до конца понять, почему решила удовлетворить интерес Талии и рассказать ей об Элли — может быть, она подумала, что они обе теперь достаточно взрослые, чтобы на каждую тему реагировать хоть и по-своему, но обдуманно. Но нет, к сожалению.       Первые гудки раздаются сигналом бедствия, гремя в голове отзвуком слышимого, но Дина подначивает себя думать о том, что рано или поздно этот разговор должен был состояться и, возможно, будет намного проще и лучше, если он произойдёт по телефону. Потому она не набралась бы храбрости смотреть с полные разочарования глаза своего отца, который всегда надеялся слышать от дочери только хорошие новости. Ещё один минус всего происходящего — то, что он узнал о такой наверняка шокирующей детали не напрямую от неё, а от вторых лиц, которые, во всяком случае, рассказали ему обо всём со своей точки зрения, со своими суждениями и предрассудками.       Но теперь нет никакого смысла сбрасывать звонок, слепо откладывая проблемы на позднее время, когда станет в разы страшнее. Она должна сделать это, даже если страшно почти до потери сознания, даже если её грубо заткнут при условии, что ей всегда есть, что сказать.       — Дина,— девушка не может найти смелости, чтобы произнести банальные слова приветствия и сказать, как тяжело ей было всё это время, пока сестра с матерью держали её на расстоянии от себя и до последнего момента сохраняли под секретным замком то, чем сумела разочаровать их Дина. Она с самого детства знает, что голос отца всегда звучит ровно, статно, что может показаться грубым для того, кто мало с ним знаком, но сейчас эти самые присущие его манере речи черты играют плохую шутку, заставляя вздрогнуть, будто после произнесённого имени он перейдёт сразу к делу и на корню отрежет любую возможность дочери поддерживать связь со своей семьей.— Спасибо, что позвонила.       Её отец — человек холодного ума, сдержанности и строгости. Не то чтобы она росла, откладывая в воспоминаниях его серьезный образ и напряженные черты лица, но с самого детства он был авторитетом в их семье, тем, на ком она держалась. Он своеобразным методом проявлял свою любовь, но ясно давал понять, что его холодность никоим образом не влияет на отношение к собственным детям; отец любил точно так же, как и мама, просто не позволял себе зачастую проявлять нежность, предпочитая больше безобидные шутки.       Он показывал, что является другом своих детей, что с ним так же, как и в дружественной компании, может быть комфортно, весело и доверительно. И если мама брала в привычку делать замечания более повышенным тоном голоса, брать обещания за что-то, то отец следовал другим принципам, разрешая практически всё, но в разумных количествах. Именно поэтому, возможно, Дине сейчас стыднее всего за свою скрытность, за то, что ему приходится теперь переживать настолько мрачное событие. Дина не знает, что именно послужило их с матерью разводу, но она лишь надеется, что они не пересекли черту разговора о воспитании, выясняя, в какой момент совершили что-то неправильное.       Потому что никто из них не виноват. И она не виновата тоже. Однако накапливающаяся постепенно и предательски обида говорит об обратном, и Дина делает глубокий вдох, получающийся судорожным, таким же слабым, какой она сейчас себя чувствует, находясь наедине с отцом, лицо которого не имеет возможности рассмотреть, чтобы понять степень его гнева.       — Извини меня,— получается тихо, боязно, потому что даже если через телефонный звонок ей не смогут нанести телесный ущерб, то запросто заставят словами почувствовать себя словно на смертном одре. Дина приносит извинения за всё, чем однажды могла расстроить, заставить усомниться в себе, разочароваться, чтобы на неё ни за что более не держали зла или обиды, ведь это может быть последний раз, когда ей предоставляется возможность пообщаться с отцом.— Прости, пожалуйста,— она сдерживается от слёз, которые так и заполоняют глаза беспросветной пеленой, но не может поддать голос контролю, когда тот на последних словах ломается. Сейчас Дина думает, что сделала правильный выбор, попросив Элли уйти, потому что позволить ей видеть себя в таком состоянии равняется тому, чтобы заставить её волноваться вместе с ней.       Молчание убивает. Неясно, дают ли ей несколько мгновений, чтобы собраться духом и немного успокоиться, или же дарят возможность подготовиться к уже вот-вот предстоящей сути разговора. Девушка вдыхает полной грудью, поднимает глаза к высокому потолку, надеясь, что это поможет ей почувствовать хотя бы ничтожно маленькое облегчение, но следом за ней вздыхает уже отец, и Дина может представить его нынешнее положение — он наверняка сейчас трёт пальцами переносицу, закрыв глаза, чтобы избавиться от дурных слов, которые может сказать.       — За что? Дина...       Она перебивает его, зная, насколько некрасиво поступает, не давая сказать и слова.       — За то, что не оправдала ваших ожиданий, что заставила вас пройти через всё, что произошло. Я должна была рассказать, но боялась. Прости меня. Я не хочу, чтобы и ты от меня отказался.       — Стой,— отчетливо слышимый из динамика голос относительно смягчается, даже скрывает в себе долю робости, ступора, будто вовсе не такое отец хотел услышать в оправдание.— Послушай.       — Я пойму, если ты сейчас захочешь прекратить со мной общение, но дай мне время, чтобы объясниться.       — Дина,— звучит, как некая твёрдая просьба к сохранению молчания. И девушка подчиняется, замолкая на столько времени, сколько нужно её отцу, чтобы наконец расставить все точки над i. Ей невыносимо, до дрожания жутко, ведь следующие слова окажутся последним громом над головой, чтобы оставит небо навсегда затемнённым и тучным.— Дочка, выслушай меня. Попробуй успокоиться, пока я скажу тебе вот что — я так понимаю, тебе о разводе уже успел кто-то рассказать. Это было сугубо моё решение, и в любой другой ситуации мы с твоей матерью могли бы разрешить конфликт другим способом, но я был не то чтобы просто огорчён, я был глубоко разочарован тем, что услышал от женщины, с которой у нас двое детей.       — Но она всё верно говорит...       — То, что у неё хватило наглости сказать — верх моего понимания. И я не собираюсь продолжать жить с человеком, который даже если и был моей супругой на протяжении тридцати лет, то смог разрушить мое к нему уважение за какой-то жалкий час.       — Папа, я не понимаю,— Дина проводит ладонью по своим штанам, убирая с её внутренней стороны испарину, и растерянно оглядывает комнату, не понимая и не веря всему тому, что слышит.       — Я на твоей стороне, дочка. Мне всё равно, что ты делаешь, с кем и как, пока это не вредит твоему здоровью, и пока ты действительно счастлива — это все, что важно для меня. Твоя мать может и дальше думать всякую чушь и свою точку зрения переносить в голову Талии, которая тоже сумела меня поставить в ступор, но я поддержу тебя в любой ситуации.       Если бы рядом с Диной сейчас находился кто-нибудь, она без стеснения попросила бы ущипнуть себя, чтобы проверить, не вызывающее ли это заблуждение сновидение, пусть её просьба и прозвучала бы глупо. Девушка без малейшего понятия, как ей стоит ответить, останавливает взгляд прямо перед собой, часто моргая и тем самым смахивая с ресниц успевшую зацепиться за них влагу. Отец чувствует заторможенность Дины, всё же воспринимая её немое поведение с забавной стороны, беззлобно посмеиваясь так, как может только он — по-домашнему и искренне.       — Ты не шутишь?       — Как я могу шутить в такой серьезный момент? Конечно, нет. Дина, я скажу ещё раз — пока ты радуешься, радуюсь и я. Если эта девочка — и правда твой человек, будьте вместе, вам ничего и никто не должен мешать.       Дина не раз думала, что Элли смогла бы понравиться её семье, не будь из-за этого недопониманий; ведь Элли такая солнечная и необыкновенная, что на неё сразу же посмотришь, не находя силы оторвать взгляд. А если попробовать расположить её к себе, найти с ней общий язык и привлечь её внимание, то она раскрывается с особенной, новой стороны. Элли сдержанна, воспитана, и темноволосой девушке действительно хотелось бы представить её своим родным, но она утеряла на это надежду слишком давно, чтобы по сей день продолжать задумываться, как прошло бы такое знакомство.       Но теперь этот луч предвкушения и веры снова загорелся, пусть и слегка, но Дина заново может ощущать его, ведь слова отца сняли с её плеч тонны переживаний. И возможно, однажды она сможет представить ему Элли с улыбкой на лице и без единой растерянности, ожидания того, что их отвергнут.       — Мы уже...— Дина застенчиво начинает, чтобы оповестить о том, чем ей хочется поделиться, будучи прерванной слегка заинтересованным вопросом.       — Начали отношения?       — Да.       — Это же отлично! Только сделай мне одолжение и передай — как её имя?— что нам нужно будет серьезно поговорить с глазу на глаз.       — Пап, она испугается тебя,— девушка перенимает ранее услышанный смешок, сразу же воображая испуганное лицо рыжеволосой, которой будет слишком сложно взаимодействовать с её отцом, который первым делом решит устроить разговор, полный наставлений и скрытых угроз о том, что Дину при любых обстоятельствах нужно уважать и лелеять, иначе дело закончится плохо.       — Ничего не хочу слышать. Я должен наставить её, как правильно обращаться с моей дочерью. Кстати, я переехал к бабушке с дедушкой на время, потом начну снимать квартиру, поэтому летом приезжай сюда, ко мне в гости.       — Обязательно.       Май подступает следом так, будто без спроса врывается в прикрытую дверь с намерением ужаснуть каждого. Но стоит признать, что его появление положительно сказывается не только на окружающей обстановке, которая начинает безостановочно зеленеть, цвести и источать запахи травы, кошением которой уже занимаются в дневное время, но и на обдумываемые планы, с каждым днём приобретающие новые, более крутые повороты. По случаю успевшей за зиму стать непривычной теплоты, Дина первое время чувствует себя отчасти некомфортно в легкой одежде из более тонкой, дышащей ткани. Элли же до последнего момента не соглашалась отрекаться от постоянного ношения рубашек или толстовок, пока однажды последний месяц весны не удивил аномально жаркой температурой.       Погода стояла невыносимо душная, настолько, что перед глазами находился раскалённый воздух, мешающий спокойно дышать. Именно по этой причине Дина и Элли занимают столик в обдаваемом прохладным воздухом кафе, придя самыми первыми на десяток минут раньше. Они могли бы занять заманчивое местечко на прилегающей террасе, если бы палящее солнце не вынуждало так сильно изматываться и изнывать от жаркой температуры. Они сдерживаются от заказа, дожидаясь остальных, что приходят чуть позднее — сначала с недовольным лицом появляется Нора, жалующаяся на то, как собственные пушистые волосы притягивают своим темным цветом ещё больше тепла, затем — Кэт, откидывающая назад голову в наслаждении, стоит небольшой прохладце начать остужать её нагревшуюся кожу.       Джесси почти сдерживает своё слово, появляясь в дверях заведения все же позже указанного времени; он предупреждал, что сможет опоздать, но не потрудился оповестить, что его отсутствие может затянуться на час. Однако на лице парня отражается самодовольство — явный признак того, что успело произойти что-то очень удовлетворительное для него, чем он не сможет не поделиться. Джесси вальяжно проходит по полупустому заведению, доходя до столика и останавливаясь рядом с ним, чтобы в ту же секунду высунуть руки из карманов шорт и положить их с глухим стуком на стеклянную поверхность.       — Готовьте вещи,— он начинает расслабленно, пока его улыбка начинает заметно расширяться, полностью преобразовывая эмоции на лице в по-детски восторженные,— через несколько дней едем к озеру,— и его радость можно понять, ведь май действительно предоставляет объемный выбор развлечений, возможностей и отдыха, что стоит только разобраться вовремя с учебой — и ты можешь разъезжать по городу до самой ночи, наслаждаясь тёплым воздухом, направленным в лицо. Джесси все ещё не собирается занимать место рядом с друзьями, стоя над ними и с ожиданием смотря на каждую девушку, остающуюся неприступной.       — И тебе привет,— Кэт обыкновенно отвечает, осматривая парня с ног до головы, чтобы немного поубавить его пыл от сделанного объявления, под которое ещё нужно суметь подстроиться из-за разной занятости каждого. Девушка не старается погасить энтузиазм друга, не преследует попытку разрушить его план, но всё же даёт понять, что от такого короткого заявления ни одна деталь не становится ясной, и Джесси нужно более подробно рассказать о своих намерениях.       — Мы просто едем отдыхать,— парень пожимает плечами, будто сказанное им — возможно не самая очевидная вещь. Но Джесси не теряется и решает в ответ пойти в наступление, складывая руки на груди.— Что-то я не слышу ваших девчачьих визгов о том, как вы рады,— Нора, услышав это, выдаёт смешок, пока что сохраняя молчание и давая парню полностью выговорить собственное спонтанно появившееся неодобрение.— Идите вы. Ради вас четверых я стараюсь, пытаюсь обрадовать, а вы,— он махает рукой, присаживаясь рядом с Элли на сводный стул и чуть скатываясь по нему спиной, чтобы показать таким образом пропавшее из его глаз воодушевление.       — Ради нас или ради выпивки?— подкалывает Кэт, давай Норе ещё один повод для сдержанного смеха, но Джесси не успевает так же колко ей ответить, когда после обдуманной мысли из начинающийся диалог прерывает рыжеволосая девушка, совсем безобидно и с правдивым непониманием спрашивая:       — Зачем нам вообще туда ехать?       — На носу пятница,— поверхностно отвечают ей, чтобы дать лишь одно умозаключение — по способному быть разгаданным замыслу, Джесси хочет провести за пределами города более одного дня, чтобы смочь действительно достаточно выпить и дать алкоголю выветриться для того, чтобы потом без проблем выдвинуться обратно к городской жизни.       — И?       — Лично я хочу хорошенько расслабиться, ну, и напиться перед сессией.       — Перед смертью не надышишься?— не унимается Кэт, стараясь заново раззадорить парня, уже успевшего относительно остыть после её предыдущих шуточных слов. Джесси копирует точный оскал девушки, сидящей по ту сторону столика, чем создаёт между ними атмосферу ложного непринятия, на самом деле прекрасно зная, насколько Кэт любит подобное и насколько часто не упускает возможности зацепиться за какую-нибудь деталь, чтобы постоянно дразниться.       — Так вы за или?..       — За, конечно,— Дина отвечает за каждого, даже не нуждаясь в подтверждении своей уверенности, потому что как бы сейчас не складывалось настроение задирать Джесси ради его забавной реакции, они все, на самом деле, и правда хотят на время отречься от будничной суматохи, и уикенд за пределами города будет отличной возможностью сделать это. Кэт зарекалась совсем недавно, что хотела бы после череды экзаменов пригласить всех съездить в небольшое путешествие в другой штат, но передышка у неё случится своевременно, пусть и не вдалеке от их нынешнего местонахождения.       — Вот и отлично. Только не думайте, что нас будет всего пятеро.       — Джесси, боже, только не говори, что там будут твои футболисты,— Нора от полученной досады роняет голову на руки, безнадежным взглядом одаривая друга в надежде, что тот сознается в не смешной шутке.       — Какие-то претензии?       — Они все — будто выходцы из зоопарка,— и что-то есть в воспоминаниях темнокожей девушки неприятное о приятелях Джесси, раз она настолько категорично относится к ним, немного расстраиваясь тому, что компанию им будут составлять именно они.       — Все?— парень приподнимает бровь, словно бросая Норе вызов, чтобы та обосновала свою точку зрения более подробно; но подруга лишь несколько секунд смотрит в сторону Джесси, потом снова закатывая глаза, чтобы не превращать их разговор во что-то, где итог может понравиться далеко не всем.       — Хорошо, практически все.       На этом любое недовольство оканчивается, и Джесси начинает постепенно ставить всех в курс дела, оповещая приблизительный распорядок пятницы, упоминая место, которое он приметил с помощью знакомых, рассказывая, что оно обычно не заполнено людьми, и дорога до него занимает не малым несколько часов; они тут же договариваются, что впятером поедут в одной машине, а Джесси обещает попросить других взять с собой больше палаток, в которых всем будет удобно провести ночь.       Элли первое время отнекивается самыми изощренными способами, утверждая, что будет чувствовать себя не в своей тарелке в окружении неизвестных ей людей, которые, к тому же, создают неизмеримое количество шума, насыщенного гоготания и весьма не лестных шуток. И старшая девушка предпринимает множество попыток в ответ на нежелание Элли, чтобы уговорить её поехать за город и немного развеяться вместе, ведь с момента образования их дружеской компании они никуда не выезжали впятером, чтобы просто на лоне природы найти иную атмосферу и отдаться ей.       Конечно, в сопровождении других, ранее не знакомых им людей будет чуточку сложнее, а особенно трудно будет рыжеволосой девушке, по натуре являющейся замкнутой и молчаливой личностью, но Дина не опускает рук, потому что желание оказаться с ней где-то в живописном месте оказывается неизмеримым. Она говорит ласково, что в любой момент они вдвоём смогут пройтись по лесной местности, осмотреть округу, если вдруг Элли станет действительно неуютно в громкой компании, что вызывает на её лице легкую улыбку — Элли, возможно, тут же представила, как умиротворенно им будет на просторах озёрной местности. Но она всё же даёт точный ответ лишь на следующий день, соглашаясь на поездку и радуя этим Дину.       И пока что старшей девушке остаётся только терпеливо ждать окончание учебной недели, чтобы провести некоторое время с близкими ей друзьями, завести новые знакомства, ощутить на себе всю лёгкость и прелесть жизни, пока позади к ней будет прижиматься Элли, окольцовывая руками и устраивая подбородок на её плече. Темноволосая девушка предчувствует, что проведёт распланированные дни незабываемо, точь-в-точь так, как ей всегда хотелось.