sent from the skies above

      Джесси выбирает место на незаполненной парковке, останавливая машину, но не заглушая мотор; он отпускает руль, пытаясь потянуться к потолку обеими руками, насколько позволяет ему собственное положение, чтобы размять затёкшие мышцы после дороги. Скоро он попадёт домой, в привычную обстановку арендуемой квартиры, сможет принять душ и провести остаток дня в немного требуемой тишине, вечером преспокойно пешей прогулкой отправляясь на тренировку. На его лице ни капли намёка на недовольство от долгого нахождения за рулём, лишь сморщенный нос выдаёт плохо скрытую утомленность. Сидящая на переднем сидении Нора оборачивается, чтобы попрощаться с яркой улыбкой, сразу же делясь надеждой на то, чтобы в скором будущем устроить подобную поездку в более цивильное место.       Кэт тут же рассуждает о том, как было бы неплохо посетить иную страну вместе, но обрывает собственные мысли, напоминая себе вслух, что сейчас такая возможность мало кому будет свободно предоставлена из-за той же учёбы и материального положения. «Всё ещё впереди» — этими словами темнокожая девушка вселяет в Кэт веру, что их общение сможет продолжиться до того момента, когда каждый из них будет в силах обеспечить себя и воплотить в жизнь любую взбредшую в голову прихоть. Кэт никогда не признавалась, потому что не относится к людям, особо любящим проявлять ласку, но с этими людьми ей действительно хотелось бы поддерживать взаимосвязь даже после того, как закончатся их относительно беззаботные учебные времена.       — Я здесь останусь,— Элли вызывается неожиданно, сразу ловя на себя все возможные взгляды. Всезнающие выражения лиц были направлены на неё, ведь более чем очевидно желание рыжеволосой провести как можно больше минут в компании Дины.       — Кто бы сомневался,— Нора протягивает гласные каждого слова, будто бы пропевая их, с улыбкой на лице, потому что услышанное было очевидно для каждого, находящегося сейчас в автомобиле. Однажды Джесси уже поднимал в шутку этот вопрос, невзначай жалуясь, что скоро аренду ему придётся выплачивать самому, что сможет слегка обременить материальный бюджет, которым он распоряжается, потому что рыжеволосая практически не находится в их общей квартире, предпочитая оставаться в комнатке общежития, куда ей приходится проскальзывать через чёрный вход, оставаясь незамеченной важными людьми.       Кэт медлит, не спешит выходить на улицу, и напоследок обращается напрямую к парню, уже готовому попрощаться с друзьями, чтобы проехать в другом направлении. Девушка пропускает коротко стриженные волосы через собственные пальцы, настраивая последующий тон голоса на более непринужденный, чтобы никого собственным, нехарактерным действием не ввести в состояние неверия.       — Джесси, спасибо, что вывез на отдых.       — Ты благодаришь меня?— парень поворачивается назад, желая заглянуть Кэт в глаза и убедиться, что всё сказанное ей — хотя бы отчасти правда. И она возвращает ему взгляд с кроющейся в нем смешинкой, но не язвит, чем окончательно заставляет Джесси наконец улыбнуться.— Я отмечу этот день красным в календаре. Буду каждый год праздновать, как собственный день рождения.       Девушку всё же надолго не хватает, и она демонстративно выставляет средний палец в ответ на чужую иронию так, чтобы друг точно смог его увидеть через зеркало заднего вида, и вылезает из автомобиля, заметно щурясь от припекающих лучей. Воздух пахнет теперь цветущими деревьями сирени и травой, осеменяющей газон. На территории кампуса довольно уютно для обычного университета: и хотя многие студенты будут отсутствовать до сегодняшнего вечера, тратя выходные в семейных домах или на отдыхе, укрытые тенью деревьев газоны все ещё остаются в активном использовании, потому что то тут, то там можно заметить сидящих на расстеленных пледах людей, приглушенно беседующих о чем-то или подготавливающихся на свежем воздухе к предстоящим на неделе занятиям.       Дина и задумываться не хочет о том, что её ждёт завтра, какие новости её группе могут сообщить в предстоящие дни; а более того, желается потеряться во времени, чтобы забыть, какой сегодня день и месяц, чтобы намеренно не отсчитывать оставшиеся до экзаменов недели, которых было совсем немного для того, чтобы начать волноваться. Элли ловит её ладонь в воздухе, переплетая пальцы, и на время абсолютно все заботы становятся чем-то далёким и недостижимым.       — Кэт, как у тебя с рабочим графиком дела?— рыжеволосая девушка спрашивает неожиданно для Дины, поворачивая голову в сторону подруги и постепенно позволяя полуулыбке разрастаться; возможно, они обе уже что-то обсуждали, о чём сейчас предстоит узнать.       — Точно пока не могу сказать, но через две недели точно есть свободное место на вечер вторника.       — Отлично, запишешь туда меня.       — Вторая татуировка?— старшая девушка спрашивает с интересом. Элли действительно давно хотела сделать что-то ещё помимо большой цикады на своей руке, но отчего-то раздумывала приличные несколько месяцев. На заданный вопрос рыжеволосая кивает оживлённо, показывая нетерпение, но раскрывать отчасти продуманный эскиз совершенно не хочет, не делая даже малейшие намёки и оставляя это на потом в качестве сюрприза.       Уже в самой комнате Дина остаётся в тишине разбирать вещи и сортировать те, что обязательно нужно отправить на стирку в течение нескольких следующих дней; делает она это в одиночестве лишь потому, что Элли захотелось срочно принять душ, чтобы возродиться и заново стать уравновешенным, счастливым человеком — так, вроде, она сама и сказала, перекидывая полотенце через плечо. Совсем скоро за стеной слышится отчетливый поток воды, информирующий о том, что рыжеволосая девушка готовится настроить температуру на горячую, что заставит кожу распариться и чуть покраснеть.       Сталкиваться время от времени с тем, как взгляд сам по себе фокусируется на совершенно незначительной, ничем не примечательной точке пространства, пока мысли полностью очищаются — вполне привычно. Но сегодня Дина сталкивается с тем, как руки сами опускаются, переставая поддаваться действиям и голове, которую начинают полноценными картинками оккупировать воспоминания прошедшей ночи: Элли в них разгоряченная, с раскрытой нараспашку душой, вся её. Она не преследовала идею воспользоваться их общим опьянением, каким бы слабым оно не было; всё, что ей хотелось доказать — собственную готовность к тому, чтобы полноценно отдаться в чужое владение, чтобы возвести Дину к светлым небесам.       Темноволосая девушка присаживается на край кровати, машинально облизывая губы и тут же вспоминая, как это за неё делала Элли во мраке ночи. Дина поворачивает голову в сторону — дверь в ванную открыта — Элли никогда не запирается, предусматривая те варианты, где старшей девушке может что-то понадобиться в те долгие минуты, пока она занимает душ. И если Дина именно сейчас не воспользуется этой незначительной, но великой возможностью, она не позволит себе в дальнейшем так просто забыть о вероятном развитии событий.       Элли не выглядит слишком удивленной, когда слышит чужое присутствие в ванной комнате, она только приподнимает брови в неозвученный вопросе, давая понять, что действия старшей девушки для неё — небольшая неожиданность. Однако Дина наспех сглатывает, когда ощущает, как сухо становится в горле от одного вида на чужое тело. Она не может поверить, что когда-то месяцами ранее, когда листья с деревьев только-только осыпались жёлтым потоком на землю, покрывая её красочными пятнами, она позволяла себе заглядываться исподтишка на рыжеволосую девушку, убежденно предполагая, что её интерес вызван лишь легкой завистью. Дина ведь игнорировала то желание, что неожиданным ураганом мурашек прокатывалось по собственному позвоночнику, когда ей хотелось увидеть, что скрывается под одеждой Элли. И сейчас, стоя перед ней и в полной доступности, открытости и красоте видя её обнаженное тело, Дина неосознанно теряет дар речи и способность полноценно функционировать.       Прошедшей ночью она могла дотрагиваться до любого участка чужой кожи, но её нетерпение взяло вверх, оставляя возможность исследовать каждую чувствительную зону на следующий раз. Дина очень скучает; несмотря на то, что она провела долгие часы и целую ночь рядом с Элли, она продолжает безумно скучать, и ей всего мало. Поэтому она и решает попробовать исправить это, надеясь не нарушить чужое личное пространство своим появлением. Она скидывает с себя одежду, и думает о том, что ей всё ещё отчасти боязно появляться перед рыжеволосой полностью без одежды, ведь в окружении практически абсолютной темноты у Элли не было огромных шансов увидеть каждый изъян её тела, но теперь она сможет легко убедиться в чужой неидеальности.       Элли стоит под струями горячей воды, позволяя потоку освежать её и вводить в состояние полнейшего успокоения; это подсказывают её в дальнейшем прикрытые глаза, которые распахиваются, стоит ей услышать звук отодвигающейся шторы, из-за которой появляется её личная причина радости. На лице образовывается слабая полуулыбка, которую рыжеволосая и не пытается скрыть, беря от ситуации все достоинства и оглядывая Дину с ног до головы, но немного протестуя, когда та перекидывает ногу через бортик ванны.       — Хэй, ты чего?       Старшая девушка ловко пристраивается сзади, аккуратно снимая с волос резинку и пытаясь откинуть её в сторону так, чтобы та приземлилась ровно на тумбочку возле раковины. Дина чувствует, как кончики собственных волос находят свободу и щекочут поясницу, пока не попадают под поток непривычно распаривающей воды. Она повторяет уже сотни раз выполненный жест, окольцовывая Элли позади и прижимаясь щекой к её мокрой спине. Рыжеволосая чуть откидывает голову назад, обмякая и выпуская из лёгких даже дополнительный запас воздуха, когда ощущение прикасающейся к ней чужой груди омывает её молниеносными разрядами электричества.       И если бы этот самый проходящий сквозь тело ток вошёл в прямое взаимодействие с водой, Элли не смогла бы выжить; и всё благодаря темноволосой девушке и её тесному присутствию, никоим образом не вселяющим расслабление. Из-за её прикосновений напрягается каждая мышца, и когда она проходится несколькими целомудренными поцелуями по плечу, оставляя самый насыщенный и сводящий с ума в изгибе шеи, то даже жар льющейся струями воды, заставляющей зеркало покрыться пеленой, не помогает предотвратить дрожь.       — Я хочу тебя,— у Дины эти слова звучат не вызывающе, не раскрепощённо и завлекающе, а откровенно и чувственно, потому что в её шепоте есть оставшийся намёк не на обычную прихоть, а на желание заново почувствовать друг друга настолько близко, что дыхание будет делиться на двоих, снабжая сердца кровью, чтобы те продолжали биться. Она подкрепляет собственное признание ещё более отчаянными касаниями, немного впиваясь короткими ногтями в кожу на чужом животе и вырывая из губ Элли шумный выдох. Для неё прошлая ночь — малость.       — Да?       Дина знает, что неуверенность рыжеволосой девушки одними словами не прогонишь, не выведешь из её головы, но она будет до победного конца стараться делать всё, что в её силах, чтобы дать Элли понять собственное достоинство. Она незаметно для самой себя заставила Дину пасть под своими таинственными чарами и с каждым днём всё глубже и сильнее узнавать новые подсознательные мысли и желания, которые ранее девушку не беспокоили. Дина такой новизне никогда не противилась, лишь пыталась понять, что так отчаянно просит её собственное сердце, яро загораясь при одном виде Элли.       Сегодняшнее утро знаменовалось не только прекрасным настроением и подходящей погодой, но и заново ощутимыми неловкими прикосновениями к коже Элли. Дина словно бы очутилась в кажущимся далеким прошлом, робко улыбаясь, глядя на чужое сонное лицо, и придвигаясь неловко, но так охотно. За их палаткой уже просыпалась жизнь: были слышны немногочисленные голоса, спокойные и уравновешенные, ещё не отошедшие от ночного времяпрепровождения, а они и не хотели обратно вливаться в повседневную рутину.       Слышать от Элли комплименты всегда приравнивается к быстрому смущению и пунцовым щекам, но слышать её копошение позади себя и проговоренное хриплым из-за утреннего пробуждения голосом «как же тебе идёт моя одежда», пока её ладонь нежно проводит вверх по бедру, чтобы лечь на талию — это что-то, что оказалось для старшей девушки необыкновенным, хотя и уже настолько привычным. У Дины за счёт нахождения у костра и относительно быстрого купания в озёрной воде кожа и волосы пропахли смесью собственного запаха и природы, но и здесь Элли находила несравнимый аромат, вдыхая его, словно ей посчастливилось почуять сахарную вату.       Её рубашка действительно была самой прекрасной заменой любому мягкому одеялу, пропитавшей запах их ночной близости и подтвержденной любви. Седьмое небо — ничто по сравнению с тем, как себя ощущала Дина, услышав в ответ на своё признание ровно такие же укоренённые в подсознании слова; как она ощутила первое прикосновение тёплого языка между собственных ног. После времени, проведённого вместе в ограниченном пространстве, старшая девушка будто бы на мгновения потеряла сознание, чувствуя обрушившееся на себя тело Элли, покрытое испариной и источающее ощущения усталости, вызванной бурным, давно преследуемым удовлетворением.       Она видит сейчас тело Элли во всей красе, со всеми достоинствами в виде подтянутых мышц и расположенных хаотично шрамов, которые кто-то иной вполне мог бы счесть за недостатки, но для Дины желанна история каждого рубца, который даже не виден при тщательном рассмотрении. Старшая девушка понимает, что Элли не смогла бы рассказать ей каждое событие своей жизни за такой короткий промежуток времени, что они знают друг друга, даже если бы ей очень хотелось. Но одно «но» её успокаивает и заставляет поверить, что впереди ещё множество часов, дней и недель, которые можно потратить на откровенные разговоры — возможно, в ходе их отношений будут возникать моменты, когда определенный день из прошлого будет невзначай возобновляться в памяти, чтобы им можно было с лёгкостью поделиться.       У самой Дины не так много следов от собственного непослушания, и самый заметный из них — растянувшийся тонкой линией шрам с правой стороны нижней части живота, боль от получения которого уже притупилась в воспоминаниях. Элли проводит большим пальцем именно по нему, когда разворачивается к девушке лицом, заставляя посмотреть в свои глаза и заблудиться в них, словно в бесконечной чаще леса. Жар в самом низу живота образует собой призрачный узелок, скручивающийся туже с каждым мгновением, с увеличивающимся нетерпением и тем, насколько голоднее становится взгляд напротив.       Рыжеволосая чуть склоняется, протираясь носом о чужой, оставляя на губах эфемерное прикосновение, а в собственных мыслях решая, что ей стоит сделать, чтобы принести её девушке удовольствие. Ей хотелось бы прижать её спиной к укрытой плиткой стене, опуститься перед ней на колени, показывая полное повиновение, горячее желание отказаться от собственного наслаждения, только чтобы Дине было хорошо. Но каждая чёртова мысль ветром сдувается в голове, каждый атом тела застывает без движения, сердце сдаёт, отказываясь снабжать кровью сосуды, когда покрытая несколькими родинками рука, оттенок которой невероятно красиво контрастировал с её кожей, касается груди.       Дине всё ещё непривычно знакомиться с чужим телом, Элли — будто бы её собственное отражение, но дотрагиваться до её особо сокровенных участков — словно что-то новое, необычное, но такое желанное, потому что рыжеволосая девушка следит внимательно, пристально за её движениями, но не осуждает, а лишь ждёт того, чем её могут наградить. Элли шумно и быстро дышит, отчего грудная клетка вздымается более очевидно, но это не мешает старшей девушке с особенным нетерпением слегка сжать пальцы, чтобы доказать правильность своих действий полученным в ответ дрожащим выдохом через приоткрытые губы. К ним Дина припадает жарко, практически остервенело, чтобы запечатлеть внутри себя эту ропотную отдачу, пока зеркало за шторой и стены комнаты начинают покрываться конденсатом.       Свободной рукой она целенаправленно движется вниз, чтобы попробовать сделать Элли приятно, а затем почувствовать её умелые прикосновения на себе, теряя рассудок; и даже жаркие капли воды уже не кажутся горячее температуры, до которой нагревается кожа, когда перед глазами меркнет реальность, отдавая место белым бликам, отстранённо похожим на падающие в небе звёзды.       Позднее Элли непринужденно делится своим решением о том, что использует одну из написанных в течение последних нескольких месяцев песен в качестве номера для итогового выступления в институте, пока выуживает из рюкзака оставшуюся чистую одежду. Она снимает с себя впитавшее влагу полотенце, снова представая нагой чужому взгляду, зачарованно прикованному к её телосложению. Темноволосая девушка продолжает бесцеремонно обводить её фигуру глазами, на секунду задумываясь о том, как судьба благополучно улыбнулась ей после затяжной непогоды, давая возможность на долгое время узнать благодаря Элли, что такое солнце.       — Ты ещё не думала, чем займёшься на каникулах?       — Ничего необычного,— Элли непринужденно пожимает плечами,— сразу после экзаменов в Джексон, наверное.       — Я просто уже некоторое время хочу предложить кое-что,— старшая девушка размышляет ещё с секунду-другую, решая, озвучивать ли ей следующий вопрос и подходящее ли время она для этого выбрала. Но Элли не даст ей закончить начатый разговор так просто.— Ты не хотела бы поехать ко мне домой?       Рыжеволосая так и застывает в моменте, пока время вокруг неё неумолимо тянется вперёд; она приходит в себя секундами позже, когда ступни слегка замерзают, вынуждая её поторопиться и полностью скрыть тело под тканью одежды. Она присоединяется к Дине, присаживаясь рядом с ней и, потупив взгляд в пол, приходит самостоятельно к выводу, что ей будет неловко и страшно появляться на глазах тех, кто Дину никак принимать не хочет; она помнит, как ей приходилось наблюдать слёзы, формирующуюся в движениях панику, дрожащие плечи и молчаливость, с которыми справляться Дине было чересчур тяжело, и которые просто-напросто вызывали в Элли желание грубо высказать людям, что обязаны были одобрить её настоящее «я», какими глупыми они на самом деле являются. Но рыжеволосой будет не менее волнительно знакомиться с отцом старшей девушки, который хоть и был искренне счастлив за них, но дал ясно понять, что родительский разговор никто не отменял.       — Я не уверена, что это хорошая идея,— она потирает шею рукой, выражая неуверенность.       — Элли, всё будет хорошо. Я не буду заставлять, если ты и правда не горишь желанием, но мне бы очень хотелось познакомить тебя с папой,— она не настаивает, выплескивая давление на чужие плечи, а просто даёт знать свои желания, подкреплённые более чем справедливым обожанием к двум людям, играющим в её жизни действительно важные роли.       Несмотря на то, что Дина уже продолжительное время остаётся благословленной счастьем, играющим на гитаре и любящим ленивый отдых в пределах одной комнаты, мысли о том, что её жизнь могла сложиться иначе, не перестают догонять её временами и погружать в размышления. Петля, по которой она решила пойти, могла раздвоиться и повлечь Дину в совершенно иное направление, где её ждало бы куда более тяжелое испытание. Если бы ей пришлось врать, играть роль послушной, невинной девушки, мечтающей о мужчине, что может ворваться в жизнь без предупреждения и сделать её счастливой, только чтобы оставаться для своих родных всё той же Диной, она была бы сейчас откровенно несчастна.       Что может быть хуже избегания самого себя и своих желаний? Что может быть хуже лжи, в которую со временем можно поверить самому из-за того, насколько правдоподобно ты пытаешься преподнести её остальным? Её спасло относительное бездумье, слишком сильная радость от того, что рядом находится мечта, воплощённая в человека, иначе было бы невозможно избежать ада, того подземного пекла, в котором любовь потеряла бы свой смысл. Для неё любовь заключается в единственном имени, что крутится в голове днями и ночами.       Иногда становится страшно ещё и из-за того, насколько темноволосая девушка успела привязаться к Элли; настолько, что не сможет отпустить, если та захочет уйти.       Элли в голову вмиг приходит довольно заманчивый вариант, складывающийся постепенно в наилучшую мозаику; самым непревзойденным достоинством в студенческой жизни для рыжеволосой всегда была та деталь, что до ставшего родным города ей не нужно брать билет на самолёт — выручает всегда Джесси, с которым они вместе на легковом автомобиле преспокойно добираются до Джексона в кратчайший срок. Путь их всегда наполнен шутками, необходимой тишиной в те моменты, когда усталость пробирает до мозга костей, неуклюжими попытками перекусить прямо по дороге, не останавливаясь в неположенных местах, и стараниями Джесси попасть в правильные ноты, когда он подпевает особенно обожаемым песням. Так почему бы не превратить следующее такое маленькое путешествие во что-то более запоминающееся?       — У меня есть встречное предложение. Как ты смотришь на то, чтобы вместе поехать ко мне, провести там месяц-полтора, а потом столько же провести у тебя?       — Серьёзно?       — Так проще, в Джексоне можно будет купить билеты и прямо оттуда полететь к тебе. Так что?..       — Мне нравится такой план.       Дина неоднократно слышала множество рассуждений о том, что в этом мире слишком обесценены слова любви: три ранее сокровенных слова теперь вошли в повседневный лексикон каждого человека, который может озвучить их даже первому встречному или же наотмашь соврать кому-то близкому с их помощью. Возможно, это действительно так, человек сам вправе выбрать то, как ему распоряжаться данным признанием — сохранять его только для тех, кто сможет искренне ответить тебе тем же теплом, или безразлично раскидываться в сторону самых бессмысленных вещей.       Для неё эта фраза продолжает оставаться чересчур личной, чтобы при любой возможности произносить её. Она с естественной искренностью в детстве кричала эти слова родителям, тихо говорила их старшей сестре, словно делилась секретом, и они давались так легко и непринужденно, будто бы обычное приветствие или благодарность. Дина думала, что сказать эти слова именно для Элли будет сложной задачей, потому что страшно в ответ получить тишину, взгляд, полный замешательства, скованные движения и ступор; но когда это задушенное «я тебя люблю» машинально сорвалось с губ, оставаясь в глубине ночи отблеском каждой эмоции, старшая девушка поняла, что теперь полностью оказалась открытой перед Элли.       Она дала прочесть себя, как открытую книгу, пройтись взглядом между строк и поразмыслить о чем-то. Больше всего Дине не хочется, чтобы рыжеволосая девушка смела задумываться о том, как не достойна всего этого; возможно, она считает, что не заслужила переживать то, что сейчас происходит в её жизни, но она даже не подозревает, что сделала для Дины, какую роль обозначила в её судьбе. Своим появлением она не только заставила сердце быстрее работать, но и жизнь поменяться до неузнаваемости.       На этот раз сессионный период даётся Дине намного легче — её постоянные посещения и активная работа на занятиях дают преимущество в виде нескольких автоматов, оставляя всего два экзамена для действительной сдачи. С этим она справится без излишних усилий, которые не позволили бы ей так быстро избавиться от переутомления. Но сейчас, позволяя тёплому воздуху просачиваться сквозь тонкую, местами прозрачную ткань одежды, девушка направляется к уже знакомому зданию, заранее зная, что внутри собралось множество людей в качестве зрителей, среди которых ни одного знакомого лица.       Дина становится наблюдателем итогового концерта только лишь во второй раз, но впечатления от зимнего выступления у неё всё ещё живут под кожей, готовые стаей мурашек вырваться наружу и напомнить о себе и о том чувстве, которое заполонило девушку в тот сквозящий вечер декабря. Для Элли хотелось выглядеть элегантно, чтобы она посмотрела и осталась хотя бы под ничтожно маленьким впечатлением; ей тогда было обидно, что рыжеволосая пыталась отдалиться, надуманно оставляла её вне зоны собственной жизни, но в тот период их старательной связи Дина ещё не имела возможности знать все переживания, однажды поразившие Элли. Если бы она действительно знала, то отставила бы в сторону собственное эгоистичное желание продолжать общение.       Несмотря на то, что старшей девушке уже выпадало счастье лично послушать особенную игру Элли, дополняемую нужными словами, сочиненными в правильной последовательности ей же, Дине всё ещё необыкновенно трепетно слушать созданное ей произведение, будучи в огромном зале, наполненном людьми. Но даже так рыжеволосой удаётся создать для неё точно такую атмосферу, будто никого вокруг просто-напросто не существует, и песня, что воспроизводится талантливыми руками и губами, демонстрируется ей впервые.       Дине волнительно лишь за своё сердце, которое готово вот-вот остановиться в феерии, но никак не за Элли, что с максимальной точностью сможет показать себя как одного из лучших на факультете музыкантов. Одно в жизни рыжеволосой сложилось действительно правильно — её нашедшее реальность желание учиться именно на музыкальном направлении, не притупляя свои умения посредством тех предметов, которые она могла бы изучать, находясь на совсем неподходящей собственной натуре кафедре. Здесь Элли может быть собой и восполнять всё то вдохновение, которое приходит к ней регулярно, практически никогда не оставляя её наедине с собой.       Рыжеволосая делилась, что для неё муза кроется не только в людях, но и в событиях, крошечных деталях, на которые многие не в силах обращать внимание из-за того, что те уже вошли в привычную видимость. Но Элли также упоминала, насколько важно ей отразить в песнях те чувства, которые настигают её в момент написания, ведь если она не сможет этого сделать, то оставшиеся доли этих эмоций останутся внутри неё пеплом, так и не нашедшим воздух, по которому можно было бы вознестись к полному облегчению. Поэтому каждое её выступление, желание или соглашение сыграть в более уединённой обстановке — предвкушение, что нельзя унять ни временем, ни мыслями.       Сегодня Элли одета иначе, не так, как полгода назад, когда на её плечах необыкновенно комфортно сидела футболка, чуть помятая на рукавах, а ноги были обхвачены жесткой тканью чёрных штанов; сегодня она хватается руками за выдавшуюся возможность, чтобы ввести темноволосую девушку в ещё большую ностальгию: волосы полностью убраны назад, прядями соединяясь в низком пучке, плотно завязанном резинкой, выглаженная белая рубашка, заправленная в чёрные классические брюки, невероятно сидела на её фигуре, не обтягивая, но и не оказываясь подобием мешковатой одежды,— Дина завороженно следит за ней, пока уголки губ приподнимаются вверх, знаменуя её довольство, сливающееся с неверием, что у неё есть полное право быть постоянной поддержкой для Элли, быть причиной её улыбки.       Впереди у Элли ещё три года обучения, которые автоматически можно приравнять к шести подобным концертам, и темноволосая девушка будет, без сомнений, посещать каждый из них, продолжая дивиться чужой способности пробуждать ошеломляющее количество эмоций в душе и мурашек — на коже; да, подобные мероприятия устраиваются не зря — преподаватели хотят дать возможность собственным студентам выразить свои переживания, мысли, страсть к чему-то или кому-либо, горечь через сочиненную сердцем музыку, но... Элли отличается, и это невозможно оспорить. Когда она выходит на сцену, атмосфера изрядно меняется на немного таинственную, один вид девушки заставляет задаться вопросом «что же она позволит людям услышать?».       Дина смотрит на рыжеволосую с неумолимой гордостью, зная, что каждый взгляд в этом зале направлен на неё в ожидании, и спонтанная мысль о том, что Элли только ей может открыться ещё более сильнее, поражает голову, когда через настроенный микрофон от стен торжественного помещения расходится первый звук гитары. У неё нет помыслов заворожить любого, кто услышит её игру, так, как умели сирены по преданиям заманить каждого, кто услышит их пение; Элли лишь хочется поделиться своими волнениями, счастьем, страхом, одиночеством,— эмоциями, которые в тот или иной промежуток времени составляли ей компанию на повседневной основе. Она просто показывает, что музыка — одна из самых дорогих для неё вещей.       Сегодня толпы людей ещё больше, поэтому многие сразу же после завершения концерта выходят на улицу, чтобы встретить там выступающих, являющихся им ребёнком, другом, братом или сестрой, и высказать поздравления. Дина просит друзей остаться внутри, прослеживая взглядом каждого, кто выходит из-за занавеса, ведущего за кулисы; в этот момент её мысли заняты лишь тем, чтобы скорее увидеть искрящиеся от полученных ощущений на сцене глаза рыжеволосой девушки и рассмотреть её поближе, оставляя на щеках множество следов от нанесённого на губы блеска.       Элли появляется на горизонте всё ещё одетая в костюм, только непослушная прядь волос, которую бесполезно заправлять за ухо, выбилась из её прически. Старшая девушка первой замечает её, первая и направляется ей навстречу, сразу привлекая чужое внимание и видя направленную в её сторону улыбку, полную спокойствия и чистой, неподдельной радости. Когда остаётся всего пару шагов, чтобы приблизиться к Элли окончательно, Дина чуть ускоряется, с небольшого разбега попадая в её объятия.       — Малыш,— она аккуратно прикасается губами к чужим, затем кладя голову на тёплое плечо, убеждаясь в том, что рыжеволосая не слишком перенапрягалась во время выступления. От неё веет не только ароматом хорошо подобранного парфюма, но и частичкой переживания, отражающегося в испарине по линии роста волос. Дина не заботится о том, что своими объятиями может смять ткань хрустящей рубашки, оставив на ней сломы, она лишь хочет дать Элли подтверждение в том, что вечер прошёл необъяснимо вероятно.       — Как я справилась?— она приглушенно проговаривает в самое ухо, смотря вдаль и отчетливо видя приближающихся к ней друзей, осторожно проходящих сквозь толпу людей. Пока что у них обеих продолжают оставаться несколько быстротечных мгновений, чтобы побыть в компании лишь друг друга.       — Лучше всех.       Элли дотрагивается ладонью до поясницы уверенно и совсем без стеснения, однако её прикосновения, были ли они неловкими ранее или же крепкими теперь, всё ещё продолжают посылать по телу девушки волны трепещущего ощущения тепла и мягкости. И это всё, что ей нужно.