Есть на свете чёрная от нездешних цветов пустошь…
Едва дверь захлопывается, Лейфтан скидывает с себя маску. Лиа буквально впечатывает в стену, перехватывая руки за запястья. — Что. Ты. Творишь? — он всё ещё удерживает самообладание, но выдержка кончается, и за спокойствием проглядывает бушующая бездна. — Демонёнок злится, что ему помешали поиграть с белокрылой самочкой? — а нунда, словно в противовес, безмятежна. Безмятежна спокойствием сумасшедшего. Под густыми ресницами всё никак не тают дымка кладбищенских огней. Лейфтан тоже не отводит пылающих скверной глаз. — Моя кошечка ревнует? — ухмылка у него чувственная, тёмная. Клыков, впрочем, не обнажает — помнит, что Лиада слишком легко срывается в бой. И что яд, для него сделанный, она так и носит с собой. Как и он не забыл, какие из демонических проклятий легко убьют даже подобную ей.…Ходит молва, что пустошь эта — мёртвая. Коснёшься чёрного лепестка — рухнешь замертво и станешь кормом для прекрасных цветов…
Лиада открыто скалится ему в лицо и обвивает ногу Лейфтана гибким хвостом. Едва заметно, нежно даже. Хвост у неё даже в человеческом обличье сильный — сломать кость хватит. — Просто я смутно припоминаю, как кто-то страстно клялся этой кошечке, что она одна-единственная, прямо вся такая для него уникальная-распрекрасная, никому не отдаст и никто ему больше не нужен, — едко, язвительно. В ней говорят всего лишь уязвлённая гордость и побитое самолюбие, не больше.…Коснёшься тонкого стебелька — никогда уже не вернёшься, в тумане вечность блуждать будешь…
Между ними растёт, ширится напряжение. Ярость натыкается на обиду, обида — на раздражение, раздражение — на усталость, а усталость тонет в ревности, и всё это бурлит, закипает бурей отвратительных эмоций — на грани взрыва. Кто из них в итоге подаётся вперёд первым? Лейфтан ли отпускает тонкие запястья, до хруста сжимая шею? Или Лиада вгрызается ему в шею, пытаясь добраться до жизненно важных артерий, порвать, почувствовать на клыках его кровь?…Вдохнёшь невесомую хмарь, что бледной голубой дымкой над пустошью стелется — вернётся домой одно лишь бездушное тело…
Всё их существование — противоречия и порывы, пляска на острие мизерикорды, зависшем над непроглядной бездной, и показной свет, скрывающий за собой чудовищ. Ненависть и ярость. И пусть во все времена был популярен союз ангела и демона, и у него, и у неё на губах горчит кровь партнёра, дающая причину и повод. Любовь/ненависть? О нет. Любить как ненавидеть и ненавидеть как любить. Две излишне похожие противоположности. И когда они сталкиваются, смешиваются, так тесно переплетаясь друг с другом… Происходит взрыв оттенков пламенного тумана и урагана.…Есть средь тех цветов и хмари узкая тропка. И если вступишь на неё, косыми лучами лунными залитую…
Они рывком отшатываются друг от друга. У Лиады на шее тёмно-алые следы его пальцев наливаются синим, а у Лейфтана из разорванной шеи хлещет кровь. — На вкус как помои, — полунасмешливо хрипит Лиа, слизывая с губ багровые капли. — А у тебя на шею удивительно удобно ложатся пальцы, — благодаря демонической регенерации рана медленно зарастает, Лейфтан обменивается с нундой оскалами и протягивает ей наколдованный лёд. — И выглядят это всё омерзительно, — констатирует девушка, кидая Лейфтану платок со своими инициалами. — Можешь не возвращать, на нём всё равно останутся твои следы. — Буду хранить его как зеницу ока, моя госпожа, — опускается перед ней на одно колено и запечатлевает на её ладони аккуратный поцелуй. Лиада почти мирно улыбается и укладывает другую ладонь ему на голову, зарываясь пальцами в мягкие пряди. Глаза у Лейфтана сейчас словно весенняя трава, ничем не напоминающая ни холодный блеск изумрудов маски, не ядовитую зелень Скверны демона. — Я тебя люблю, знаешь? — всё ещё стоит на одном колене, словно рыцаря изображает или делает предложение. — Не смей повторить это кому-либо другому или посмотреть не на меня, — хмыкает и отдаёт приказ. И уже смущённо отводя глаза: — Ты слышишь это в первый и последний раз. Я тебя тоже……Не знает никто, что найдёшь там и что — потеряешь.