Нейротоксин

      Дмитрий уткнулся лицом в чужую макушку. Горелов удивленно выдохнул и заметно расслабился: с ним и вправду даже шторм не страшен. Он надежней всех на свете, и от него Алексею совсем не хочется ничего скрывать.       — Я слышал о твоей истории. Знаю, что ты был убит горем и ненавистью, — Федотов взял Горелова за подбородок и погладил его большим пальцем.       — Когда я приехал в город, то сразу попал в плохую компанию. Тогда я впервые узнал о том, что такое наркотики, и какие деньги на них можно сделать, если действовать по определенным правилам, — Алексей закрыл глаза и продолжил: — Тогда и образовался картель. Не как в Мексике, с этими их грандиозными наркокартелями, но я и не думал, куда все это может привести. Нас изначально было пятеро — у каждого свой сектор, каждый устанавливает свои цены, но мне хотелось с каждым разом большего, я вкусил, что такое большие деньги, и что с ними можно сделать, — Горелов нахмурился. — А потом пошли угрозы. И я над ними смеялся, думал, кто посмеет перейти дорогу мне?       Дмитрий заинтересовано склонил голову, и Алексей замолчал. В его голову снова полез огонь, весь разум затмил едкий дым пожара, а в голове эхом раздался сильный кашель. Федотов переплелся с чужими пальцами, и Горелова отпустило. Он вздрогнул и уткнулся лицом в чужую грудь.       — Я был слишком самонадеянным. Я не думал о себе, и совсем забыл о том, что подвергаю опасности не себя, а свою семью. А когда я опомнился, то было уже слишком поздно.       — …И тогда мы с тобой познакомились, — продолжил Федотов. — Никогда я еще до этого не видел настолько злых людей. У тебя в глазах я видел такую ярость, которую бы никогда не смог прочувствовать на себе.       — Дима, они привязали маму, папу и брата к стульям, поставили их в середину дома, — Горелов вздрогнул и отвернулся. — А потом… облили весь фундамент бензином и подожгли.       Пламя охватило весь дом, он полыхал ярко, как будто второе солнце, а рядом с ним было невозможно стоять — настолько было жарко, сейчас вот-вот опалятся волосы!       — Я прибежал уже тогда, когда весь дом полыхал, — Алексей сильно сжал пальцами чужую одежду. — После такого разве не станешь самым жестоким зверем на планете? Никакое животное себя не ведет так, как я себя вел тогда. В то время у меня и появилось это фирменное убийство: я сжигал дотла. А обугленной костью чертил рядом черную молнию, и в городе пошел слушок о серийном маньяке по кличке… да я даже не помню, как меня прозвали.       — Пиромант, — напомнил Федотов.       — Да, точно, Пиромант. И тогда-то уже люди начали меня бояться, — Горелов отпрянул от Дмитрия и сел, свесив ноги с кровати. Дима приподнялся. — Я картелизировал все в одно крупное теневое предприятие. Меня все это время поддерживал Мадаминов — без него я бы вряд ли добился таких успехов. Мы снова разделили бизнес на секторы, где каждый был вправе устанавливать свои цены на товары, но при этом я контролировал каждый шаг дилеров. А потом обозвал всех своей «семьей». Для меня важно, чтобы была единая «семейная» иерархия. Знаешь, как у Коза Ностры в Италии. Они тоже бредят этими «семьями» в мафиях.       Горелов взял концы свитера пальцами и потянул их вверх, чтобы раздеться. В нем стало невыносимо жарко от приливших неприятных воспоминаний.       — Сколько человек ты убил? — спросил Федотов. Он резко взял Горелова за плечи и повалил его обратно на кровать.       — Я не знаю. Не считал. Но перебил всех, кто был причастен к поджогу родительского дома, — Алексей посмотрел в чужие глаза. — А потом я нашел тебя. Чтобы ты убил последнего ублюдка, к которому я не мог подобраться.       — И я его убил, — Дмитрий наклонился вперед, и парни потерлись носами.       — И тогда справедливость наконец была восстановлена? — тихо спросил Алексей и убрал ладони на чужие волосы. — Скажи.       — Я так не думаю. Слишком многое уже было совершено. А жизни не вернуть. О какой тогда справедливости может идти речь?       — Кровь за кровь, — прошептал Горелов.       — В человеческом мире нет справедливости. Есть лишь те, у кого имеются деньги и власть. И тот, у кого больше всего денег и власти, решает, что значит «справедливость». Некоторые за сворованную крошку хлеба сядут в тюрьму. А некоторые даже за унесенные десятки тысяч жизней никогда не будут наказаны.       Дима осторожно поцеловал Алексея в губы и оторвался через пару секунд. Горелов тепло улыбнулся и снова лег на подушку. Федотов стал гладить чужие щеки, и Алексей почувствовал, как Димина кожа пахнет весенним морозом.       — А что у тебя с матерью? — Горелов притянул Диму к себе и моргнул. — Вы поругались перед ее смертью?       — Нет. Наверно, проблема в том, что мы никогда с ней не мирились. Мы не разговаривали толком, и даже когда я повзрослел, у нас были жутко натянутые отношения, — Дмитрий присел и также принялся снимать с себя черный свитер.       Горелову вдруг открылась восхитительная и достаточно смущающая картина: Дмитрий оголил свое туловище. Алексей приоткрыл рот и тут же спрятал глаза, отворачиваясь в сторону.       Надо же! И вправду как античная статуя из Греции! Никогда бы не подумал, что за этим свитером скрывается настолько красивый рельеф — почти идеальный!       Сравнив чужое тело со своим, Алексей даже слегка приуныл. Ради такого, наверно, и стоит заниматься спортом. Атлетическое телосложение еще никого не делало хуже, в случае с Димой, оно его слишком хорошо дополняет: широкие плечи, кожа натянута на мышцы и… ой! Горелов и сам не заметил, как нагло пялится!       Дмитрий вскинул брови и тихо усмехнулся, отчего Алексей стал совсем красный.       — П-погоди, а почему так вышло, что вы не общались? — Горелов лег на подушку и закрыл лицо руками. — Ты был на нее обижен?       — Нет, — Федотов лег напротив и вздохнул: — Она не научила меня правильно выражать свои эмоции. Потому что сама не умела. У нас просто было не принято разговаривать друг с другом, поэтому мы и молчали обо всем до самой смерти. А теперь меня это мучает, как страшный сон.       Алексей убрал руки с лица и тяжело выдохнул. Погодите-ка… Дима начал мне открываться! Он наконец рассказывает о том, что лежит у него на душе!       — Ты ходил к ней на могилу? — спросил Горелов.       — Зачем? Меня даже на похоронах не было. Я все оплатил, а сам… не пришел. Я так, издалека смотрел.       — Зря, — Алексей взял Диму за руку. — Ты должен сходить на кладбище.       — Нет, — Федотов зарылся в одеяло и сильно нахмурился. — Зачем мне туда ходить? Я не…       — Я пойду с тобой, — Горелов накрыл чужую руку своей. — Если ты боишься идти один.       Дмитрий впервые за последнее время нервничал, теперь у него на лице можно было четко прочесть негодование и даже страх. Насколько же глубоко Дима ранен подобным отношением единственного родного человека рядом?       Насколько я знаю, отца у него нет, братьев и сестер тоже, что, получается, он всю жизнь был сам по себе? И как он еще не докатился до самого дна? Как он еще не стал Питерским люмпеном¹? Как смог стать такой человек, пусть и убийцей, пусть и в будущем главой криминальной группировки, но все-таки вежливым и даже добрым, может, не слишком умным (но Дима хотя бы старается им быть), однако рациональным и справедливым! Действительно справедливым.       Горелов прильнул головой к чужой шее. Может быть, Диме просто все это время не хватало обычного человеческого тепла? Такого тепла, которое бы не только согрело его израненную душу, но и дало бы понять раз и навсегда, что ему не придется идти в этом мире одному. Как только они сблизились, не было в его глазах ни печали, ни сомнений. Будто теперь Федотов точно уверен в завтрашнем дне.       Потому что рядом появился Горелов? Хотелось бы в это верить. Потому что Алексей готов ломать с Димой любые преграды. Потому что любит.       И даже дурацкие мысли теперь не заполняют его голову. Только приятные размышления о будущем и настоящем заменяют разом все тревоги. Как же хочется верить, что Диме со мной также хорошо, как мне с ним!       — Я подумаю, но не обещаю, — фыркнул Федотов.       — Я знаю, как это трудно. Но тебе правда станет легче, если ты хотя бы единожды придешь на чужую могилу, расчистишь ее от травы и мха, — Горелов зевнул. — А как она ушла?       — Туберкулез, — Дмитрий закрыл глаза и навалился на Алексея сверху. Горелов раскрыл глаза и слегка покашлял — ну и вес, черт возьми, как теперь вздохнуть-то полной грудью?! Он ему сейчас ребра пополам сломает!       Алексей вылез из-под Федотова и с трудом перевел дух. Он забрал волосы назад и поинтересовался:       — Ты о ней заботился?       — Конечно, что за вопрос! — Федотов обхватил рукой чужое тело и снова прижал парня к себе, из-за этого Горелов слегка побледнел. — Я ей деньги приносил, а ей все не нравилось. Не нравилось, потому что она догадывалась о том, откуда у меня взялось в короткий срок столько денег.       — Она за тебя переживала, — подметил Алексей. — Ей явно не хотелось, чтобы ты связывался с чем-то опасным.       — С чего бы ей так печься обо мне?       — Не забывай о том, что она твоя мать, Дим. Ты у нее единственный был. Как бы все не отнекивались, кровное родство имеет просто огромное значение. Мама есть мама, и она точно никогда не хотела для тебя чего-то плохого.       Парни замолчали и просто прижались друг к другу. Алексей поцеловал Федотова в лоб и почувствовал, как горячее дыхание переместилось на его оголенную искусанную шею. Сперва прошло пару минут, прежде чем Дима продолжил говорить:       — Я постоянно думаю о том, что бы сделала мама в ситуации, в которой я оказался. Знаешь, я словно хочу предугадать то, чего она бы ждала от меня.       — Ты всерьез думаешь, что твоя мама бы хотела, чтобы ты мыслил также, как она сама? — Горелов зевнул и прижался щекой к чужой ладони. — Родители всегда хотят того, чтобы их дети не заблудились в этой непростой жизни. И твоя мама наверняка этого хотела больше всего на свете. Просто не смогла об этом сказать. Потому что она не умела говорить о том, что ее тревожит.       — А у тебя в семье было по-другому? — прошептал Дима.       — Да. Мы были дружными. Пока не переехали в Россию по моей вине. И тогда начались вечные скандалы, ругань всякая… И на психологическом уровне я, наверно, остался в возрасте шестнадцати лет. Подростком в пубертате.       — Ты мне таким нравишься, — в очередной раз ответил Федотов и поцеловал Алексея в нос.       Они болтали обо всем подряд до глубокого вечера, а когда у парней стали слипаться глаза, даже так Дима продолжал о чем-то рассказывать, пока Алексей не заснул прямо у Федотова на груди.       Утреннее время сегодня было темным и совсем недружелюбным: за окном тарабанил дождь, а небо стало серым-серым, и от солнца в городе остался лишь тусклый сумрачный свет, который с трудом пробивался сквозь черные густые тучи. Немного приглядевшись, Горелов даже заметил дымку. В такую погоду не хочется даже глаза открывать, а вставать и куда-то идти на улицу…       Нет, нужно. Им просто необходимо навестить Андрея и Савелия. Интересно, как там сейчас Андрей? Он все еще под эффектом яда? И если нет, то какой он, снова агрессивный? А вдруг Савелий снова нашел с ним общий язык?       — Уже проснулся? — Федотов стал тянуть одеяло на себя, и Горелов из-за этого ударил его по руке. От неожиданности Дмитрий кашлянул.       — Нет. Отвали, — нахмурился Алексей и зарылся в одеяло с головой. Он поджал к себе ноги и приготовился снова уснуть.       Дима тихо усмехнулся и забрался ладонями под плед. Он осторожно переплелся пальцами одной из рук Горелова и вытащил ее из-под одеяла. Алексей не сопротивлялся и даже сжимал Федотова в ответ.       Дмитрий нежно коснулся своими губами до тыльной стороны чужой ладони, и Алексей сильно покраснел. Дима стал медленно пробираться дорожкой поцелуев по всему предплечью и вскоре добрался до локтя. Горелов поджал губы и медленно повернулся к Федотову, пока тот продолжил подниматься поцелуями к плечу. Алексей тихо хихикнул.       — Дурак, щекотно, — Горелов посмотрел на Диму и закрыл правый глаз: Дмитрий перебрался с плеча на щеку, а затем чмокнул Алексея в губы.       — Доброе утро, у нас на сегодня просто бешеные планы, ты еще не забыл? — Дмитрий крепко обнял Алексея за живот.       — Какие еще бешеные планы? — хмыкнул Горелов и потянулся, задирая свои руки вверх. — Мф… мы же хотели навестить Андрея и все.       А еще мне никак не дает покоя Мадаминов! Мы ведь ему так и не рассказали истинные намерения! Он все еще думает, что мы по-свински поступили с Андреем… черт! Мы обязательно должны будем ему об этом рассказать! Иначе в его глазах это выглядит просто ужасно, сравнимо с предательством!       — Я опять вижу, что ты задумался о чем-то не очень хорошем, — Дима взял Алексея за подбородок и притянул его к себе. — Расслабься хотя бы сейчас.       Ирис Федотова отражал в себе безграничное тепло. Горелов улыбнулся ему и лег напротив, начиная перебирать пальцами чужие волосы.       — Я все никак не успокоюсь. Мы ведь так и не сказали Саше наши настоящие мотивы. Он ведь думает, что мы просто… используем Андрея.       — Если бы он действительно так сильно об этом переживал, он бы уже накинулся на нас с вопросами, — Дима стянул с себя одеяло и посмотрел в окно. — А он… решил просто уйти и поговорить через неделю. Значит через неделю и скажем обо всем.       — Думаешь, он меня простит?       — Тебя прощать не за что. В его случае по крайней мере точно, — Федотов поцеловал Алексея в лоб. — Все будет в порядке.       Хотелось в это верить, да только интуиция говорит, что все будет не так хорошо, как хочется. Но когда смотришь в эти голубые глаза… все тревоги рассеиваются, как пушистые семена одуванчиков.       — Так… что за планы? — переспросил Горелов.       — Сначала к ребятам, а потом… мы так и не погуляли, — Дима развел широкими плечами. — Погуляем?       — Ну… в такую погоду? — томно протянул Алексей. — Ты хоть представляешь, как там сейчас сыро, скользко и неприятно!       — А мне кажется, там вполне хорошо.       Он такой странный! И от этого, кажется, я только сильнее привязываюсь к нему.       Как вообще вышло, что он мне понравился? Не как хороший друг, товарищ… а именно понравился. По-настоящему: когда сердце стучит сильнее, когда щекочет желудок, когда появляется желание коснуться или просто заглянуть в глаза. Тоже после комы? Или предпосылки были раньше? Но почему именно Дима?       И тут проблема не в том, что он мужчина. Все-таки он очень хороший мужчина: при деньгах, власти и… то есть нет, немного не то. Он все-таки прекрасный мужчина: сильный, харизматичный и… да что ж такое! Снова не то.       Он такой, какой он есть. И этого достаточно. Да, с изъянами, да, он иногда меня бесит, иногда может тупить, но он… просто тот, кого я полюбил.       Ни за что. Любовь ведь приходит не из-за красоты, не из-за денег и власти, не из-за ума и всего-всего остального. Она просто есть. И иногда так сильно может ударить в голову, что это даже раздражает.       — И что там хорошего? Туман, ветер, лед под ногами, — Горелов отрицательно мотнул головой. — Только когда стихнет дождь.       — А тебе что нравится? — спросил Дмитрий.       — Солнце. Сухая гроза, ну или с теплым дождем. Обязательно в конце мая или летом. Небо с огромными пушистыми облаками… — Горелов мечтательно поднял взгляд. — Лето. Просто люблю лето.       — Летом жарко. Зимой лучше.       — Зимой холодно!       Мы даже в этом разные. О какой совместимости может идти речь?       Дмитрий улыбнулся и осторожно поцеловал Горелова в губы. Алексей обхватил чужую шею руками и наклонил голову.       Любовь — это не когда вы похожи. И даже не когда вы друг друга дополняете. В первую очередь любовь — это понимание. Когда вы поняли друг друга, до счастья останется совсем немного: просто быть рядом.       — Тогда сходим погулять, когда станет потеплее, — прошептал Дима.       — …А летом будем выходить гулять в самые прохладные деньки, — улыбнулся Горелов.       Парни уткнулись лбами и одновременно закрыли глаза. Теперь важно, чтобы все эти расследования закончились. И тогда можно будет делать все, что захочется.

***

      — Я удивлен тому, как быстро он справился с действием нейротоксина. Это уму непостижимо… — Мельник осторожно вставил иглу под кожу Андрея, и тут гневно посмотрел химику в глаза. — Ну-ну, надо! Потерпи!       Горелов подошел к Чернышеву и попытался заглянуть ему в глаза. Он будто еще сильнее похудел. На вид оставаться сильным и при этом совсем худым практически невозможно, но у Андрея это получалось лучше, чем у кого-то другого. Русые волосы вечно налезали на лоб, как он ни укладывал прическу, по щекам маленькими крупицами пятен, как от рыжей краски, выделялись веснушки. А глаза Чернышева больше напоминали не лед в Антарктиде, а что-то… более легкое. Что-то такое же светлое, как стеклянные мозаики в церквях, через которые пробивается луч солнца. Как-то особенно хорошо и спокойно он выглядит сейчас.       — Андрей, можно с тобой поговорить? — осторожно спросил Алексей.       — Он даже со мной не разговаривает, — ввязался Савелий. — Он потрясен или обижен. Я не знаю…       Чернышев отвернулся и слегка нахмурил брови. Что, неужели правда обиделся?       — Тебя никто не спрашивал, — огрызнулся Андрей. — Так что заткнись и лечись!       — Это вот так ты теперь со мной будешь разговаривать! — вздохнул Савелий. Он шикнул и отвернулся от брата.       — Ты все еще трус, — буркнул Андрей. — Настоящий трус! Ты даже выстрелить в меня не смог!       — Наверно потому что ты для меня все еще многое значишь, нет? — Савелий зарылся сильнее в одеяло и лег обратно на подушку.       Горелов с Федотовым тихонько переглянулись, и Алексей решил взяться за это дело самостоятельно.       — Можете выйти все из комнаты? — попросил Алексей. — Я поговорю с ними.       — Я не стану с ним разговаривать, — Андрей, наверно, имел в виду Савелия, но в ответ от Горелова получил небольшой подзатыльник. Чернышев почти зашипел и прищурился.       — Ну, попытаться стоит, — улыбнулся Мельник и взял Федотова за плечо. — Поэтому пойдем отсюда.       Горелов посмотрел на Савелия, затем перевел недовольный взгляд на Андрея и сложил руки на груди. Он стал медленно расхаживать вдоль комнаты, убрав руки на спину.       — И с тобой я разговаривать не буду, — фыркнул теперь на Алексея Андрей.       — А ты не разговаривай, просто послушай, — съязвил Горелов и подошел к Чернышеву. — Давай мы с тобой по порядку будем разбирать все, что тебя сейчас так сильно бесит.       — Я уже слышал все, о чем вы говорили с Сашей. Мне больше ничего не нужно объяснять, — Андрей закрыл глаза, чтобы не смотреть на Горелова.       — Я хотел бы еще кое-что прояснить, — Алексей сел напротив Чернышева и взял его за руку. — Дай мне шанс.       — Вы оба с Сашей относитесь ко мне… Как к животному, — Андрей поджал губы и стал тереть свои виски. — Никто обо мне не заботился. Из меня делали лишь угодный для вас инструмент.       — Послушай, Андрей, я знаю, что я виноват. Я сейчас хочу тебе помочь, — Горелов сжал его руку.       — Чем ты мне теперь поможешь? Ты видел, кем я был все это время? Я был не собой! Я был… чертовой игрушкой, — Чернышев снова закрыл глаза. — Игрушкой, которой пользовались тогда, когда вам было удобно.       — Андрей, не я сделал тебя таким. И не Савелий. И если ты не простишь меня, я тебя пойму, но не отворачивайся хотя бы от родного брата. Он всегда переживал о тебе.       — Я не верю. Мы слишком долго не виделись.       — Потому что ты ушел, ничего не сказав, — всхлипнул Савелий. На него мгновенно обернулись Андрей с Алексеем. — И я тебя столько искал! А ты даже не удосужился поздороваться при первой нашей встрече за столько лет.       Чернышев скосил брови к носу и опустил взгляд на капельницу. Он промычал и с досадой ударил кулаком по кровати. Неужели чувствует укусы стыда?       — Я… — Андрей оскалился и ударил меня по руке, чтобы я убрал ее. — Да все не так! Я ушел не по своей воле!       — Тогда почему ты ненавидишь меня? — прошептал Савелий. — Что я сделал тебе плохого? Я все это время надеялся и верил, что ты придешь и наконец расскажешь, что с тобой происходило, а ты… просто забыл! И никогда не вспоминал!       — Да нет же, нет! — Андрей вздрогнул и зарычал. — Я не мог вернуться! Не мог! Ты не сможешь меня понять!       — Почему не смогу?! Неужели я, по-твоему, не могу понять тебя? Да даже если история окажется каким-то нереальным фэнтези, я все равно готов простить тебя за то, что тебя все это время не было рядом!       Горелов встал на ноги и убрал ладони в карманы. Он тихо покашлял и промолвил:       — Не будь идиотом, Андрей, — Алексей повернул к нему голову и моргнул. — Многие люди готовы отдать все ради того, чтобы встретиться с родными. Они готовы пересекать границы стран, преодолевать тысячи километров, и все это только ради того, чтобы увидеться. А вы… — Горелов сжал руки в кулаки. — Вы как два знакомых, которые что-то не поделили между собой!       Чернышев нервно сглотнул и сжал пальцами простыню. Он немного задумался, и Алексей подошел к Савелию. Горелов напоследок сказал:       — Запомните раз и навсегда. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на ссоры. Когда вы захотите извиниться лет через пять-десять, может быть уже слишком поздно. Сделайте это сейчас и не мучайте себя вечным ожиданием. В первую очередь это касается тебя, Андрей. Твой младший брат сделал первый шаг, почему ты не можешь пойти ему навстречу?       Андрей подвигал пальцами на руке с воткнутой в нее иглой, взглянул на Савелия и дернулся. Ощущение, будто он хотел подорваться с места и кинуться к брату, но что-то все еще не давало ему этого сделать.       А Савелий ждал. Он вытер скопившиеся на третьем веке слезы и затаил дыхание. Счет шел на секунды. Но Чернышев так и не смог подавить в себе непонятные чувства гордости и мнимой обиды. Обижаться здесь полное право имеет только Савелий, но никак не Андрей!       — Поговорите наконец друг с другом о том, что вас разрывало так долго. Андрей, он твой младший брат, и ты должен быть для него примером, — Алексей нахмурился.       — Я никому ничего не должен. Родственников не выбирают!       — Вот именно. Андрей, разве он виноват в том, что ты убежал несколько лет назад из дома? Разве он виноват в том, что из родных людей у него остался только ты один? — гневно прошипел Алексей. — Да если бы я был на твоем месте, я бы всеми силами пытался удержать младшего брата возле себя, лишь он больше никогда не подвергал себя опасности! А ты чуть не убил его на дуэли, относишься к нему, как к скоту, так еще и обвиняешь во всех своих грехах! Тебе должно быть стыдно за то, что ты так подводишь Савелия!       — Хорошо, мне стыдно! Мне стыдно за то, что я просто ужасный старший брат! Я всегда клялся оберегать его, но не сдержал слово и сбежал, как поганая крыса! — Чернышев зарычал и с вызовом посмотрел в глаза Алексея. — Это ты хотел от меня услышать?! Теперь ты доволен?!       Горелов отрицательно мотнул головой и спокойно пояснил:       — Ты не должен говорить об этом мне. Скажи это Савелию. И тогда вам обоим станет легче. Просто попробуй.       Алексей поджал губы и медленно вышел из комнаты. Савелий сидел на диване, пока Андрей в полусогнутом положении обдумывал все сказанное Гореловым.       Два Чернышевых — у Савелия ведь тоже фамилия Чернышев — вновь переглянулись, и Андрей резко выдернул капельницу из вены. Он закрыл рану спиртовой салфеткой, оставленной на тумбе, согнул руку и быстро подобрался к Савелию, смотря на него сверху вниз.       — Савелий, — Андрей сел на край дивана и, пробежавшись глазами по всему лицу напротив, продолжил: — Я… не хочу для тебя той же судьбы, что сейчас есть у меня, — он зажмурился, — поэтому я никогда не подпущу тебя близко ко всей этой преступной брехне, которая не стоит ни здоровья, ни денег.       Савелий приобнял Андрея здоровой рукой и уткнулся лицом в его плечо.       — Я скучал.       Андрей осторожно обнял брата в ответ и расслабился. Они сидели почти неподвижно, даже дышать боялись, и объятия эти нельзя было назвать по-братски крепкими, но самое главное, что они были настоящими.       Алексей облегчено выдохнул и посмотрел на Мельника и Федотова.       — Все в порядке. Я думаю, Андрей многое переосмыслил. Теперь осталось дождаться, пока он позволит мне с ним поговорить.       — Думаешь, Андрей сейчас искренний? — поинтересовался Александр.       — Как никогда. Я все еще не знаю его историю, — Горелов покачал головой. — Но что-то мне кажется, что ему слишком сильно промыли мозги. Иначе не объяснить, откуда у него столько необъяснимой ненависти к брату, которого на самом деле он сильно любит.       — Я бы не был в этом так уверен.       — Если бы ты сейчас увидел, как Андрей на него смотрит, у тебя бы не возникло никаких сомнений.       Что-то здесь нечисто. Вдруг на самом деле Андрей все-таки как-то связан с Шерманом, но не напрямую? И если это так, то кто им мог управлять? Неужели Мадаминов?