─○●○─
Мейзекин скромно улыбнулась. Она с интересом и благоговением взирала сверху-вниз на молодого дворянина, что так кстати отдался во власть Богов Сна, даже не успев возразить её предложению остаться с ним. Когда его тело оказалось согрето и ослаблено особыми успокаивающими травами, которые дьяволица добавила в суп в качестве особых специй, а его измученный неведомыми ей страхами разум позволил себе слабину, он заснул чуть ли не сидя, так что Мейзекин было достаточно лишь лёгкого движения, чтобы его голова упала на её колени. Чувствуя его щёку своими стройными бёдрами, теперь играющими роль мягкой подушки, она не смогла удержать себя от того, чтобы не поддаться неподобающим их с ним статусам размышлениям. Много лет назад она сошлась в битве с его матерью и была ею жестоко убита, после чего словно бы в насмешку воскрешена в качестве того, за кем охотилась всю свою жизнь. Ненависть снедала Кроули с тех пор, подпитывала её, заставляя притворяться и улыбаться сквозь зубы, прятаться за маской спокойствия и покорности, и не проходило ни дня, чтобы разум не придумывал всё новые и новые способы, как бы свершить месть. Новые планы и картины жутких расправ заседали в голове, а старые совершенствовались и играли новыми красками, сплетаясь в гениальные схемы, и казалось, что сдерживать жажду убийства просто не было сил… Пока не стало известно, что её ужасающая госпожа беременна мальчиком. Вот она, та самая возможность отомстить и сделать это как можно больнее для своей мучительницы, и Мейзекин старалась изо всех сил. Она отравляла пищу Кайры настолько часто, что сама сбилась со счёта, но женщина и её ребёнок были будто бы бессмертны. Она наняла столько изобретательных и могущественных наемных убийц, что при помощи них можно было сокрушить небольшой пантеон враждебной мифологии или захватить пару-другую территорий других Столпов Ада, но Столас оказалась для них всех абсолютно недосягаема, словно бы сами тени хранили её, пожирая киллеров, как жалких блох. В конце концов, это случилось — княгиня Столас родила ребёнка. Она была невероятно сильно ослаблена тяжёлыми родами, чуть было не ставшими для неё и новорождённого Тэмозареллы фатальными, а дитя казалось таким маленьким, хрупким, беззащитным, что это был идеальный шанс, и больше такого бы не представилось, так что когда Кайра столь опрометчиво отдала своего долгожданного сына на руки бывшей хладнокровной убийце… Кроули ничего не сделала. Она просто застыла, словно бы скованная леденящим душу ужасом, которого никогда раньше не испытывала. Виной тому была не демоническая аура, которая у крохотного дьяволёнка была практически неощутимой, а чувство, до этого неведомое Мейзекин. Она побоялась навредить ему. Её руки приняли это маленькое тельце со всей осторожностью, на которую та только была способна, а глаза пристально смотрели на младенца с выражением неподдельной тревоги. Мысли о мести мгновенно растаяли, оставив лишь растерянность. — Госпожа, это… — Это мой сын, Мей, и твой новый господин. О нём теперь тебе придётся заботиться до самого конца жизни — его жизни, Мейзекин, а не твоей, потому что в противном случае я тебя и из Царства Мертвых достану, поняла? — А… Да, я поняла. И с тех пор она наблюдала за юным Тэмозареллой неустанно — не от страха за свою душу и от угрозы Кайры, а из-за необъяснимого даже для себя любопытства. Сотни раз они оставались наедине, и у Мейзекин появлялся шанс беспрепятственно и даже иногда безнаказанно оборвать его жизнь, но она их словно бы в упор не замечала, наоборот, стараясь обезопасить своего подопечного. Когда он только учился ходить, именно Кроули была той, кто преподал ему основной принцип, поставив крохотные ножки на свои ступни и страхуя его от падения, держа за миниатюрные ручки… И с какой завистью она смотрела за тем, как он, сделав несколько твердых шагов, плюхнулся в объятия своей матери. Когда Столас-младший изъявил желание научиться читать, а затем и писать, она удивилась его любопытству и развитости, ведь сделать это он решил куда раньше сверстников, но с осторожностью и грамотностью взялась за его обучение, получив в награду улыбку, согревающую изъеденную ненавистью душу, и заветные произнесенные по слогам слова благодарности. Для неё оказалось в новинку принимать ванную с маленьким мальчиком, которому было дело только до игры с мыльными пузырями и щипания шампуня в глазах, но очень скоро это превратилось в сакральный для неё же ритуал, которого она сама с нетерпением ждала от начала каждого дня и до вечера и которым наслаждалась, насколько могла. Первое написанное слово, первая полученная трамва, первое произнесённое заклинание, первый акт самостоятельного одевания — всё это отпечаталось в её памяти калёным железом, и былая злоба отошла на второй план — она всё ещё существовала, но теперь не горела, а тлела подобно чёрному угольку, само существование которого затмевалось чем-то более ярким, светлым и тёплым. Большую часть его жизни она была рядом с ним и не никак не могла дать название тому чувству, которое испытывала постоянно. Так было, пока не стали происходить значительные перемены. Тот момент, когда она узнала о помолвке её юного господина с какой-то раздражающей зазнайкой родом посредственной семьи бывших вассалов и прихлебателей ныне сверженных Вельзевулов, ознаменовался для неё всплеском кучи негативных эмоций, в процессе распознания которых она наконец поняла природу тех теплых эмоций, которые грели разум при взгляде на Тэмозареллу и при мыслях о нём. Она любила его, как мать бы любила своё дитя, как учитель любил бы своего ученика… И как женщина любила своего мужчину. Признаться в этом было непросто, да и сделала она это не сразу, продолжая прятать свою душевную борьбу за маской равнодушия, но Мейзекин всё же приняла простой факт: целиком и полностью она принадлежала ему. Если бы он послал волю своей семьи куда подальше, девушке не потребовалось бы и приказа, чтобы без малейшей жалости свернуть шею Роксен Аластор, потому что она знала, что он бы этого хотел. Если бы он пожелал стать главой клана, она без промедления бы убила Кайру, или без сожаления погибла, отчаянно пытаясь добыть ему корону. Но чаще всего она ловила себя на мысли, что страстно желает просто быть с ним рядом — Мейзекин было не комфортно просто находиться в другой комнате, и она с нетерпением ждала того сокровенного момента, когда он пожелает её также, как она желала его. Конечно, Тэмозарелла был ещё слишком мал, чтобы разделить с ним свои чувства в полной мере… Так девушка думала до того момента, пока не увидела, как мальчик заглядывает в трусики серебровласой девочке, которую принёс откуда-то, подобно облезлой дворняжке. Словами будет трудно описать всё то, что промелькнуло в голове у бывшей убийцы демонов, но она поняла одну вещь: ей больно видеть, когда её юный господин так близок с кем-то ещё. Злоба, с которой она когда-то люто ненавидела Кайру Столас, воспылала с новой силой и перебросилась на эту паршивку. Мейзекин нехотя предоставила той свою униформу за неимением альтернативы, через силу заставляла себя участвовать в подборе одежды и в душе надеялась, что злая госпожа хотя бы раз в жизни совершит что-то дельное и прогонит дворняжку по её наводке, но надежды оказались обмануты, ведь Кайра просто не сумела не поддаться воле собственного сына. А стоит ли её в этом винить, ведь девушка и сама не желала противиться желаниям господина, какими бы эгоистичными те не были? И ненависть лишь только усилилась оттого, что мерзавка показала своё истинное лицо и обрушила неимоверную разрушительную силу, которой Кроули не могла ничего противопоставить. У неё душа в пятки ушла, когда повелитель столь бесстрашно выступил против сосуда Английского Дракона, и её сердце обуял целый букет чувств. Мей начала презирать себя за то, что своим бессилием заставила маленького ребёнка предстать перед чудовищным катаклизмом, восхитилась смелости и душевной силе Тэмозареллы, раздосадовалась в конечном итоге оттого, что не сумела избавиться как от одной соперницы, так и от второй, потому что по каким-то своим соображениям Столас не разорвал помолвку с Аластор, хотя не переваривал ту чуть ли не сильнее, чем сама служанка. «Я ему не нужна. Я уже ни от чего его не защищу.» — чувство собственной беспомощности и бесполезности резало сердце сильнее и больнее зазубренного штыка-пилы, оставляя очень глубокие рваные раны. Боль от этого ощущения на пару с еле сдерживаемым гневом она всецело спроецировала на Вайрелл при помощи одного лишь взгляда, когда они остались наедине с вымотанным битвой Столасом. Она прекрасно осознавала, что новое «приобретение» хозяина в лице Хакурьёку опасно для него самого, и без тени сомнения бы убила Люцифер, если бы не знание того, что этим она пойдёт против желаний своего возлюбленного, что было просто невыносимым, а потому затаила в себе злобу и отбросила личные потребности в угоду служения, но казалось, будто маленький синеглазый дьявол видит её насквозь. Она будет называть Вали «госпожой», если той всё же удастся занять в сердце Тэмозареллы достаточно места, чтобы стать его любовницей или даже женой, чему Мейзекин противилась всеми фибрами души, как пару дней назад, когда он прямым текстом приказал ей спрятать свою враждебность куда подальше. Она будет нянчить их с Люцифер детей в будущем, при этом борясь с желанием задушить маленьких ублюдков и улыбаясь сквозь зубы, и будет сколько угодно наблюдать за счастьем своего господина, которое тот будет испытывать с кем угодно, но только не с ней… Сегодня же Кроули злилась на саму себя потому, что считала себя виновницей ужасного гнева и последующей апатии повелителя. Она не знала, почему он попросил разузнать о какой-то там человеческой девочке из Японии, но результаты расследования вывели его из, казалось бы, несокрушимого душевного равновесия, пошатнуть которое оказались не в силах ни Небесный Дракон, ни Хозяйка Разложения в гневе, а потому она ещё раз всё перепроверила в течение этого дня… Сразу после того, как магией залатала сквозную рану посредине ладони, которую в сердцах сама же себе и нанесла столовым ножом. Таким посредственным инструментом, тем более не заточенным, было бы сложно пробить кожу демона её уровня, но она очень постаралась, ведь наполнила металл своей энергией. Тогда она плакала, но не от боли, а от обиды, что хозяин посмотрел на неё таким взглядом, и вознамерилась выяснить, кто же такая эта Хьёдо Мицуки, настолько ненавидимая юным господином. Мейзекин было по-настоящему больно через следящее заклинание наблюдать за тем, как её всегда рассудительный и спокойный хозяин убивает себя отчаянием, но собралась с силами для попытки поддержать его она только к вечеру, воспользовавшись ужином в качестве предлога. Она мысленно приготовилась к тому, что он станет её прогонять или даже атаковать, и твёрдо уверилась во что бы то ни стало поддержать Тэмозареллу в попытке вернуть ему прежнее лицо. Мей была готова сделать, что угодно, а потому даже не испугалась, когда чуть было не обратилась в пыль его заклинанием — она была готова обнять его, погладить по голове и без конца хвалить и лелеять, лишь бы прежний юный господин вернулся. Но к её разочарованию вышло так, что ему хватило сухой аргументации её восхищения его мужеством, так что обманутые ожидания она решила возместить таким образом, как помочь мальчику покрепче выспаться благодаря успокоительному, отдавшись на попечение своей горничной. Девушка испытывала чувство вины за свой эгоизм и требовательность по отношению к ребёнку, но вид его умиротворённого лица, тёплое дыхание, ощущение сердцебиения и мягких чёрных волос с лихвой покрывали все эмоциональные издержки. — Вы должны ненавидеть свою испорченную прислугу, милорд, ведь она позволяет себе с таким бесстыдным блаженством наслаждаться тем, как безмятежно лежит ваша голова на её коленях… Но прошу вас, позвольте мне побаловать себя ещё немного. — эти слова она сказала лишь из-за осознания факта, что он их не услышит и ничего не ответ — слишком сладким и небрежным был детский сон, чтобы прерваться от этого. — Спасибо. От наблюдения за его лицом Мейзекин будто бы впала в транс, из которого её вывел трепет в груди, когда рука Тэмозареллы ненароком упала ей на колено и стала просто пульсировать от ощущения чего-то мягкого и тёплого. Девушка закрыла себе рот рукой, чтобы не издать звука испуга, ведь казалось, что хозяин проснулся, но он всё так же мирно дремал, попутно будоража её нервы ленивым и бессознательным поглаживанием ножки, облачённой в шёлковый белоснежный чулок. «Какая же я дура!» — такими мыслями стала бичевать себя Кроули, что даже не заметила, как своё красное от смущения лицо приблизила к его на непозволительную дистанцию. И словно бы этого было мало, так мальчик заёрзал так, что в конечном итоге стал лежать на её коленях не щекой, а затылком, ещё больше искушая дьяволицу. И с этим искушением та не справилась, даже не попыталась ему воспротивиться, чтобы не коснуться его губ своими со всей нежностью, на которую только была способна. Этот долгий поцелуй нёс в себе греховную страсть и вожделение, которые грызли её разум с самого его рождения и до сего момента. Вкус его губ, сладкой слюны, ощущения мягкого и податливого языка, такое чувство, что начавшего отвечать её собственному со всем знанием дела — всё это затмило голос разума, так что Мейзекин полностью отдалась этому чувству. — Господи, что я творю… — корила она себя, но всё же не могла нарадоваться ощущению его чёрных волос между пальцев, когда гладила его по голове, снова поцеловав. Девушка и сама не поняла, как так вышло, но теперь Тэмозарелла лежал на кровати, как и должно было быть, не положи его голову Мейзекин себе на колени, а сама она обнаружила себя наполовину расстегнувшей пуговицы его рубашке. — Прекрати, Кроули, успокойся же наконец! — собственные слова не возымели совершенно никакого эффекта — и вот Мейзекин уже сидела на нём верхом, при этом сместив вес на собственные ноги, чтобы не раздавить хрупкое детское тело, и позволила своим рукам прощупывать торс господина, а сама вновь сцепила их губы в поцелуе уже более страстном, нежели нежном. Но одних губ ей было мало, так что она поцеловала его нос, щёку, мочку уха, подбородок, и спускалась ниже, одаривая жаром поцелуев шею, грудь, оба маленьких сосочка, живот, и наконец уткнулись носом в бугорок, выпирающий из брюк. Она желала его — так сильно, что руки сами стали расстёгивать ширинку, ремень и пуговицы. Мейзекин пришла в себя лишь только в тот момент, когда почувствовала сопротивление того самого «бугорка», словно бы не желавшего лишаться и трусов. Она тут же поняла, что натворила, и ужаснулась собственной безмерной похоти, чуть не заставившей её сделать непоправимое… Но ударивший в нос мужской запах выступил слишком сильным аргументом, чтобы так просто его проигнорировать и хотя бы не посмотреть на то, чего она так страстно желала, хотя бы одним глазком. С неуёмной дрожью в руках и сердце она оттянула чёрную хлопковую ткань — и в один момент столкнулась с тем, чего не видела довольно давно. Кроули уже давно не помогала Столасу мыться по его собственному желанию, и с тех пор штучка хозяина, бывшая в её памяти не больше мизинчика, превратилась с настоящее мужское достоинство — недостаточно большое и толстое, чтобы принадлежать мужчине лет двадцати, но недостаточно маленькое, чтобы поверить, что его обладатель — девятилетний ребёнок. «Я хочу его.» — это было единственной мыслью, которая вообще имелась в голове служанки при виде этой формы, размера, запаха. И Мейзекин продолжила то, что делала до этого: она отдалась животным инстинктам и удерживаемой взаперти почти десять лет любви и поцеловала самую верхушку, отчего член Тэмозареллы дрогнул, а на его лице выступило выражение сладкой муки. Затем она проникла кончиком языка под крайнюю плоть и стала оттягивать ту при помощи губ, в конце концов высвободив тёмно-красную головку, вид и вкус которой показался девушке произведением настоящего изобразительного искусства и кулинарным изыском. В нос ударил ещё более густой и сильный аромат, чем до этого, и исходил он от густой белой смегмы, собравшейся преимущественно под самими краями головки — было видно, что господин уже достиг того возраста, когда время от времени по ночам происходят непроизвольные семяизвержения (Мейзекин судила об этом ещё и по тому, что иногда на стираемых ею простынях обнаруживались ароматные пятна чего-то высохшего), так организм избавлялся от застоявшегося детородного материала, а сам Тэмозарелла не проявлял должной чуткости к этой части своего тела, ведь в противном случае Кроули не обнаружила бы сейчас этого густого подобия пенки. «Может, ему пока больно и неприятно оттягивать её, чтобы помыть самостоятельно? Мой бедный господин, я должна ему помочь…» — мысль, с которой демоница попыталась прояснить сей феномен, но на самом деле просто хотела использовать это суждение, чтобы заткнуть глотку собственной совести, пока занимала свою ротовую полость невероятно вкусным пенисом мальчика. Она действительно не могла удержать себя от того, чтобы сначала не слизать всю смегму, вычистив член чуть ли не до блеска, затем покрыть его по всей длине поцелуями, познакомить каждый миллиметр пульсирующей кожи с тёплым и влажным язычком, после чего наконец проглотить его весь. Пенис демона сначала доставал лишь до задних рядов зубов, но со временем, пока она двигала головой взад-вперёд с исступлённым лицом, куда сильнее окреп, так что Мейзекин ощутила, как он коснулся кончиком её нёба. Пока она делала ему неумелый и неуклюжий минет, помогая губам языком, девушка не отрывала взгляда от румяного лица своего возлюбленного, в душе очень беспокоясь, что подобное «обслуживание» заставит его проснуться, даже несмотря на действенность снотворного, но одна минута сменяла другую, а он всё также мирно спал, при этом изнывая от наверняка приятных и ранее неведомых ощущений. «Надеюсь, что вам сейчас снятся приятные сны, юный господин… Ох, вы стали ещё больше? Это значит, что скоро…» — и не успела она сообразить, как его бёдра оторвались от кровати в резком рывке, а по её рту и горлу разлилось горячая и терпкая жидкость, немного горьковатая, но от того не менее вкусная для самой Кроули — придерживая его в таком положении за мило дёргающие ягодицы своими руками, она с жадностью и нетерпением глотала столь драгоценное «белое золото», не забывая смаковать его в процессе. Здесь седовласая горничная сочла за странность два занятных факта: у мальчика была невероятная по её меркам выносливость, потому что кончил он только после где-то пятнадцати минут активного минета (и за это время у неё самой онемела челюсть), хотя она слышала, что «большая часть мужчин — те ещё скорострелы» (от Кайры и Фэй-Лонг); также того количества и густоты выпущенной спермы было, как она полагала, вполне достаточно, чтобы заставить забеременить даже чистокровную дьяволицу из высшего сословия с первого раза. Быть может, она себя накручивала, вот только мысли об уникальности Тэмозареллы как сексуального партнёра переросли в мысли о том, что она теперь хочет сама испытать удовольствие о того, как он оплодотворит её. Девушка осторожно подползла поближе к нему и вновь уселась на мальчика, теперь чувствуя ягодицами разгоряченный жезл, постепенно набирающий былую твёрдость после её потери из-за оргазма. Она наклонилась и вновь его поцеловала, попутно разминая пальцами небольшие яички брюнета, пока головка члена словно бы не поцеловалась с её копчиком. Кроули всей душой жаждала овладеть им со всей страстью и любовью… Но тут же в один миг осознала, что не может этого сделать. Она и так воспользовалась телом своего возлюбленного повелителя в качестве игрушки для удовлетворения собственной похоти, но то были лишь игры, детские шалости, дальше которых пролегала черта, пересечь которую она желала и не желала с одинаковой силой. Как легко сейчас будет сделать его своим… Но можно ли это будет считать правдой? Признает ли её сердце за проявление истинной любви факт того, что она просто его изнасилует, пока он будет спать, как убитый? Нет, потому что лишь сейчас, когда слёзы презрения к самой себе капали с её щёк на лицо ребёнка, она в полной мере поняла, насколько же ужасной и мерзкой является женщиной. Ей хватило дури воспользоваться его беспомощностью, чтобы получить кратковременное плотское удовлетворение, которое всё равно не заменит настоящего женского счастья, лежащего на поверхности: больше простого секса она хотела удостоиться от него одобрения, слов благодарности, влюбленного взгляда и близости, которую пожелает он. Мейзекин хотела, чтобы он по собственному желанию слился с ней в поцелуе, положил свою руку на её плечо и стал опускаться ниже, позволив себе касаться пышной груди и влажной киски, как ему больше понравится… «Но этому никогда не суждено сбыться, ведь не сможет настолько величественный и благородный мужчина, как он, снизойти до такой грязной падшей женщины, как я. Я… я просто бесстыдная похотливая дура, почему-то решившая, что от этого стану к нему ближе. Не стану, потому что он никогда в жизни не захочет знаться этим с той, кто чуть было насильно не похитила его девственность!» — она тщетно пыталась вытереть бесконтрольно идущие слёзы и шмыгала носом, зрение застилала пелена, и даже дышать стало трудно от ощущения кома в горле. — Прошу, простите меня, милорд, я… Я просто… Я так вас люблю. Если бы вы только знали… Но этому не бывать. Простите. — окончательно раздев и накрыв его тело одеялом, Мейзекин нежно поцеловала юношу в лоб и поспешила удалиться, всё так же не в силах сдержать нахлынувшие эмоции в узде. «Мей, я ведь уже не ребёнок…» — эхом отдались в разуме её слова, когда девушка, сумевшая дойти до своей комнаты и решившая запереться в ней, сползла по дверному полотну на пол. Она обхватила колени руками и уткнулась в них красным от слёз лицом. Эмоции разрывали Мейзекин на части словно бы в отместку за то, что она скрывала их за промёрзшим насквозь фасадом долгих десять лет. У неё болело сердце, и от этой рези просто не хотелось жить. Она ненавидела себя за слабость, за привязанность, за неспособность открыто рассказать об этой боли кому бы то ни было… И, в добавок к этому, Кроули люто ненавидела себя за то, что так и не сумела подавить возбуждение и греховные мысли, с которыми пыталась бороться изо всех сил. Всегда ли она была такой, или же это — следствие перерождения в демона, она не знала, но прямо сейчас жутко страдала от противоборства совести и чувства вины со страстью и похабностью. Дьяволы — дети Греха, в их природе заложена предрасположенность к эгоизму и эгоцентризму, и сейчас Мейзекин как никто иной ощущала это на своей шкуре, когда даже сквозь горькие слёзы ласкала свою грудь и киску. Тонкие аккуратные пальчики нежно и трепетно очерчивали розовый ореол, пока другие оказались в ловушке тесных сосущих стенок влагалища. — Хозяин, н-хах! — томно простонала она и раздвинула ножки в стороны будто бы с вызовом кому-то незримому, кто мог стоять прямо перед ней. Прямо сейчас горничная воображала, что перед ней стоит её мастер, каким он станет через восемь-десять лет — высоким, мускулистым и страстным, — и что он одним движением засовывает ей в рот изрядно похорошевший эрегированный член, толщины которого хватит, чтобы заставить её задыхаться, а длины — чтобы проникнуть глубоко в горло и заставить кончить одним лишь толчком, а в это же время в реальности она лишь с аппетитом посасывала средний и безымянный пальцы одной руки, пока второй продолжала играться с собой внизу. «Как бы сильно я не ненавидела эту часть себя… Но я мечтаю о нём большего всего на свете!»─○●○─
— Ещё раз. — бесстрастно огласил я, и с моих пальцев слетел сноп рубиновых молний, ударивших в лежавшие неподалёку останки огромного демонического медведя-армадилло. Потоки некротической энергии объяли чёрные кости, напитали их силой и подчинили моей воле, так что окружённый зловещей иссушающей аурой монстр встал в полный рост, нависнув над изрядно измотанной и уставшей Люцифер, на которой и места живого не осталось после двух предыдущих сражений с этим же самым зомби-титаном. — Да ты издеваешься?! — сорвалась она на крик, при этом еле успев увернуться от молниеносного удара огромной когтистой лапы, обрушившейся сверху. — Может, самую малость. — я улыбнулся и сделал характерный жест, указывающий на эту самую «малость», а про себя подумал, что мне совсем не весело, хоть и показывал обратное. Ещё бы, весёлого тут было мало! Месяц прошёл с тех пор, как Вали стала если не полноценным членом нашей семьи (для этого ей следовало на мне жениться или хотя бы позволить обратить себя в мою слугу при помощи Фигур Зла), то полноправным жителем нашего имения, наделённого всеми привилегиями и обязательствами, и в течение всего этого времени моё напряжение и разочарование в ней росло буквально день ото дня. Не стану скрывать, я боялся. Нет, не так. Я был в ужасе от реалий, во всей красе представших передо мной, потому что, судя по всему, все мои надежды в одночасье рухнули из-за одного простого факта: герои оригинальной истории в этой параллели — полное фуфло. Как бы мне не хотелось это отрицать, но Риас с её паком оловянных солдатиков-вьетконговцев, наделённых фишками поровну с недостатками, за неимением Иссэя или хотя бы иного Секирьютея, который бы смог функционально заменить Хьёдо, в моих глазах представляли собой скорее коробку со сломанными игрушками, польза от которых заключалась, пожалуй, только в доставлении веселья от процесса сжигания их посредством концентрации солнечных лучей при помощи лупы. Основную лепту в сражениях со всевозможными угрозами этому миру при нормальных обстоятельствах предстояло внести именно «Клубу Оккультных Исследований», каждый член которого по итогу смог достичь своего максимального боевого и личностного развития только лишь благодаря одному-единственному катализатору — Хьёдо Иссэю. Он побуждал их сражаться несмотря ни на что, и был их путеводной звездой, которая и сама могла спалить до тла кого-угодно, но в той реальности, в которой обитал я, всё это превращалось в труху, смести которую и навести порядок предстояло, как бы это ни было прискорбно, мне. Да-да, я знаю, этот парень слишком много на себя берёт, и это чистейшая правда — слишком много. Я буквально не должен обо всём этом беспокоиться, меня не должно всё это трогать от слова «совсем», потому что можно подумать, что и без меня сильных и мощных существ в этом мире мало? Нет, их не мало, но определённо недостаточно, потому что в противном случае и Хьёдо с компашкой были бы не нужны. Но они нужны. Даже очень. Смертельно очень. Вы представить не можете, насколько сильно мой собственный мозг и всё естество до последнего кванта противятся тому, чтобы взять на себя роль условного Главного Героя в данной истории — меня буквально ломает и выворачивает наизнанку, потому что я прекрасно понимаю, что всё совершённое этими ребятами мне будет не под силу. Оно не соответствует ни моей натуре, ни уровню силы, ни уму. Я не добрый, не смелый, не страстный, не сильный, не умный — я всего лишь человек в теле демона, которому неимоверно страшно. И именно потому, что мне страшно, я занимаюсь сим деянием — тренирую Вали Люцифер до семнадцатого пота, как Майто Гай — Рока Ли, или как Сайтама — самого себя, чтобы оградить ею себя, как барьером от этого жуткого настоящего и будущего. С тех пор, как осознал своё положение единственного, кто способен предотвратить тотальный Армагеддон, я каждый день вымуштровывал Вайрелл до потери пульса, попутно оттачивая и свои собственные навыки и некромантическое искусство. Она до сих пор не умела пользоваться всеми способностями Альбиона и не имела возможности сознательно облачиться в броню «Крушителя Баланса» из-за недостатка опыта и сил, а потому страдала от рук моих марионеток и заклинаний. И она будет страдать, пока я не удовлетворюсь её прогрессом — это примерно до тех пор, пока моя подопечная не встанет в одну весовую категорию хотя бы с Кромом Круахом (в идеале — припеваючи надаёт ему смачных оплеух). Я слишком много требую от десятилетней девочки? А Вселенная требует от меня несоизмеримо больше, но с учётом того, что у нас в запасе ещё восемь-десять лет, это всё — ещё, считай, по-божески! За этот срок я, если не стану ослаблять нажим и подберу правильную методу, смогу довести её до того уровня, когда просто буду иметь возможность хотя бы спокойно поспать, позволив себе забыть о тяготах свалившегося на меня знания и ответственности. Страдать всегда легче, когда ты делаешь это не один! Именно поэтому сегодня я устроил ей особую тренировку, заключающуюся в получении по лицу от оживлённого мною адского мишки, которого я когда-то «выпил» досуха. Став нежитью, этот костяной Потап оказался лишён одного из своих главных природных преимуществ — невероятно мощной регенерации, — но от этого его боевой потенциал и полезность пострадали не сильно, потому что взамен заживлению ран пришла абсолютная нечувствительность к ним, отсутствие боли и возможность сращивать сломанные кости и разорванные связки при помощи чистой демонической энергии, которой я его исправно снабжал посредством канала. Можно считать, что исцеляющий фактор никуда и не делся, ведь его функцию выполнял я. Кроме того, будучи ожившим трупом, он приобрел несравнимо больше, чем потерял, ведь пропитанные огромным количеством некротики и несколькими усиливающими заклинаниями кости стали куда прочнее, чем при жизни, так что даже энергетические «перья» Вали от них отскакивали, хотя раньше могли бы прошить насквозь, хоть особого эффекта это и не приносило уже тогда. Попытки серебровласки одолеть его путём поражения в жизненно важные точки тоже не увенчивались успехом: даже если удавалось пробить черепную коробку — из неё не вытекали мозги, армадилло нельзя было ослепить ударом в пустые глазницы, ведь у нас с ним было единое зрительное поле, так что спрятаться в слепых зонах не получалось за банальным неимением таковых, а попытка уничтожить сердце или нечто вроде ядра натыкалась на преграду в лице простого факта — этого тоже не имелось, как глаз или мозга. Из-за того, что данный спарринг проходил под моим чутким контролем в пределах родового гнезда, мне не было необходимости создавать в туши мертвеца узел контроля, в роли которого как раз бы послужило своего рода ядро, являющееся одновременно мозгом и сердцем (соответственно, уязвимейшим местом) — зомби был марионеткой во всех отношениях, и единственным способом его одолеть представлялась атака на меня. Но этого не происходило, ведь сама Вали даже без разъяснений понимала, что цель у этого безнадёжного сражения была научиться превозмогать противника, сколь бы сильным и неуязвимым тот ни казался. Это было не сражение умов, в котором предстояло перехитрить врага, и в таком бы случае она без устали давила бы именно на меня, заставив уйти в оборону, а противостояние, где мерились мускулами. И она превозмогала. Первая попытка далась ей с большим трудом, но она задавила армадилло постоянным уполовиниванием его общей силы — я не стал его слишком активно поддерживать ради интереса, так что спустя пару минут Вайрелл просто нашинковала мишку, когда его кости стали достаточно хрупкими из-за недостатка изначально заложенной мною магии Смерти. Я тут же восстановил его, потому что своей главной цели — дать ей толчок к овладению большей частью своего начального потенциала, — не достиг, но теперь уже наложил на него несколько баффов, повысивших опасность её противника чуть ли не в двое. Вали была недовольна, ведь посчитала, что с испытанием в полной мере справилась, но всё же приняла новый вызов — и тут же поплатилась за то, что отнеслась ко всему слишком легкомысленно и недооценила мой настрой. Перво-наперво, стоило видеть её глаза, когда попытка открыть счёт <Делений> в новом раунде увенчалась провалом — она просто не сумела коснуться оживший костяк, потому что я применил на зомби заклинание <Астрала> в его дистанционной форме, которую разработал буквально неделю назад. Да, я тоже учился и совершенствовал себя со старательностью и требовательностью, чуть ли не превосходящими те, с которыми истязал Вайрелл, потому что, как в народе говорят, «на Бога (в данном случае — на Люцифера) надейся, а сам не плошай». Тратить все свои силы и терпение на Хакурьёку мне показалось очень плохой идеей, ведь случиться могло всё, что только угодно — от её смерти до предательства, — так что я решил последовать примеру Сато-сана и подготовить себе надёжный «зонтик» на случай слишком сильной грозы. В рамках своего преисполнения этой жизнью и созерцания великого фрактального подобия этого замечательного всеединства, я несколько улучшил уже имеющиеся свои заклинания и разработал парочку новых, но всё же вернёмся к гвоздю программы — к Вали, которая во втором раунде поначалу вообще растерялась от незнания, что делать с врагом, которого нельзя коснуться. Магия или энергетические атаки «Божественного Разделения» не работали, так что перед ней остро встал вопрос дальнейших действий, а мне было очень интересно, как она с этим справиться. И здесь она смогла меня удивить и даже обрадовать. Спустя полчаса побегушек, Люци всё-таки выявила главную особенность бестелесных существ, кроющуюся в необходимости тех приобретать материальную форму для собственной атаки — обычная логика, которой моя подопечная и воспользовалась, когда при увороте от очередного удара обрушила на медведя град небольших световых кинжалов. Те впились в кости зомби на манер заноз — не глубоко и не летально, но весьма крепко, после чего засияли ярче обычного и исторгли громогласное драконье «<Деление>!», а я ощутил, как марионетка заметно потеряла в силе и энергетическом наполнении. Удивительно! Если память мне не изменяет, то Вали из оригинальной ветки после получения благословения Офис мог создавать некоторое количество фей-виверн, которые обладали всеми способностями Альбиона, что значительно склоняло чашу весов в его пользу. Не похоже, чтобы Уроборос хоть как-то контактировал с моей подругой, так что могу лишь догадаться, что данную технику она разработала сама и только что, как Хьёдо когда-то изобрёл <Разрыв Одежды> и <Пайлингуал> на основе демонической магии и силы Красного Императора драконов, только Вайрелл создала из «перьев» своих световых крыльев своеобразные «передатчики» и «якоря», и те перекачивали силу армадилло в неё. Действительно гениально. Смотря на то, с какой скоростью она придумала нечто подобное в качестве контраргумента на мою нечестную игру, я невольно начинаю сомневаться в справедливости суждения Альбиона о дефективности и слабости своего носителя. Может, оригинальный Вали в этом возрасте тоже был посредственным, но затем раскрылся? Хорошо, если так — дела легче пойдут. Я не сдержался и похлопал, чем отвлёк Люцифер, и она отхватила бритвенными когтями по правому плечу. Хах, хоть у тебя и вышло нечто интересное, но всё же отвлекаться не стоит. Меня порадовало и то, что Вали, по всей видимости, была прекрасно осведомлена о слабой стороне своего артефакта — <Деление> не только урезало силу противника на половину, но и отдавало часть уничтожаемого объёма Хакурьёку; в обычных условиях это было хорошим преимуществом, но если перебрать и попытаться забрать слишком много, это могло перегрузить крылья и привести их в негодность. Каждый из «шипов», вонзившихся в тушу армадилло, мог одинарно поделить его силу, но сделай они это все разом — и серебровласку определённо бы перемкнуло от переизбытка поглощаемой энергии. Из-за этого только два-три лезвий озарились светом <Деления>, а остальные бездействовали. Через десять секунд техника вновь сработала, но засветилось куда больше «перьев», и зомби и полу-дьяволица встали на один уровень. Второй раунд закончился вымученной победой Вали, ведь одолеть противника, условно равного ей по силе, было куда проще, нежели того, кто смог бы с лёгкостью её раздавить, но всё же требовало усилий. И вот, начался третий тур. Да, она меня поразила, даже обрадовала своей изобретательностью… Но не этого я от неё хотел. Моей целью было не совершенствовать одну из уже имеющихся способностей, а открыть доступ к другим при помощи стрессовой ситуации. Я не собирался избивать её до смерти, но не отказался бы сильно покалечить ради прогресса. На этот раз я усилил армадилло, как только мог, при этом учёл причины предыдущих поражений, чтобы противопоставить Люцифер самого сильного противника, с которым она могла столкнуться, не прибегая к тяжёлой артиллерии в лице Кайры. Вайрелл потребовалось очень сильно получить по лицу, чтобы взыгравшая в ней спесь и гордыня от сопутствующей удачи развеялись, потому что вновь поймать свою марионетку на трюк с контратакой я не позволил. Более того, само время и излюбленный ею стиль сражаться на близких дистанциях играли против неё, и Вайрелл прекрасно убедилась в этом, когда вместо молниеносного рывка в сторону нежити упала на колено и стала харкать кровью. Таковы были симптомы отравления негативной энергией средней тяжести, воздействие которой на себе Люцифер испытывала постоянно: с самой первой минуты, как только вдохнула воздух, пропитанный столь плотной демонической энергией, преобразованной <Короной Мортис> в тлетворные миазмы, Вали была обречена — сама суть моей некромантии иссушала её и ослабляла, пусть и не такими ударными рывками, как это делала она при помощи силы Исчезающего Дракона, но сей процесс был непрерывен и необратим, а главное — незаметен вплоть до момента, способного стать переломным. — Тц, проклятье… Ты мне за это ещё ответишь, Тэмозарелла, дай только доберусь… — негодующе прошипела она, а у самой даже глаза не могли сконцентрироваться на одной точке, видимо, из-за жуткого головокружения. Полагаю, после окончания этой тренировки меня ждёт не слабый разнос, возможно даже буду бит, но если мы добьёмся желаемого результата, то я готов ради этого немного пострадать. Вали очень смелая и упорная, этого не признать я не могу, потому что сам на её месте уже бы сдался на милость победителя — тем более, что всё это было как бы понарошку, нет смысла так сильно упорствовать, если ставкой в сражении не стоит жизнь, но поди ж ты, сдаваться и упускать хотя бы призрачный шанс на победу эта маленькая драконесса не собиралась. Она через силу встала на ноги и сорвалась с места со всей присущей ей скоростью и проворством, что послужило мне знаком продолжить спарринг и использовать против неё самое сильное оружие в арсенале армадилло: тот раскрыл пасть и стал собирать в ней пропитывающую его чёрную магию, чтобы выстрелить лучом негативной энергии. Это была крайне ослабленная версия той самой атаки, которой адский гризли хотел испарить раненную Вали, а вместе с ней и Торас-Моргул — её силы было недостаточно, чтобы нанести ощутимый вред убранству внутреннего двора особняка, экранированному защитными печатями, но достаточно, дабы подпалить девчонку, чтобы даже её крылья от этого не защитили. Люци это поняла, а потому резко отклонила траекторию своей атаки, пропустив луч мимо себя, но всё же оказалась слишком близко, чтобы сопутствующий поток тлетворных частиц обдал её с ног до головы на манер радиации. Стоит ли говорить, что её атакующий манёвр захлебнулся, а сама она получила звериным кулаком в живот, потеряв львиную долю былой скорости, маневренности и реакции из-за ужасной усталости? Медведь отбросил её ударом в сторону, так что тело Вайрелл поскакало по земле, как камушек гальки — по водной глади, и в итоге она затормозила об одну из колонн, слегка ту деформировав, и обмякла. Когда поднявшаяся пыль улеглась, я увидел, как её тело дрожит в тщетной попытке встать на ноги, но преодолеть гравитацию у неё всё же не получилось. Это фол. — Хорошо сегодня потрудились, тренировка окончена. — посчитав, что на сегодняшний день хватит экшена, я создал под армадилло печать врат, которые поглотили его и отправили в моё карманное измерение для длительного хранения. — Подожди, я ещё н-не!.. — Вали силилась показать мне, что всё ещё боеспособна, но у неё даже язык заплетался, о чём тут ещё говорить? — Вали, на сегодня хватит. Чем пытаться махать кулаками, когда даже стоять не можешь, тебе лучше отдохнуть, а мне предстоит выкачать из тебя изрядное количество собственной демонической силы, иначе последствия могут оказаться… — Нахер последствия, займёшься ими позже! Призови громилу обратно, я с ним ещё не закончила! — в процессе своей тирады она всё же отлипла от колонны и теперь стояла дрожащими ногами на земле, при этом держась за монумент и не позволяя себе рухнуть навзничь. — А он с тобой закончил. У меня не было желания и времени, чтобы спорить с ней, ведь чем дольше некрочастицы находились в её организме, тем сильнее они его портили, и тем труднее их потом будет из неё вырезать, так что я просто метнул в Люцифер простеньким парализующий заклинанием, которое должно было послужить в качестве успокоительного и наркоза… Но каково же было моё удивление, когда Вали прокричала: «<Отражение! >» — и вспышка лазурного пламени вгрызлась в светло-голубой энергетический барьер и отрикошетила от него. — Не понял… — Ха-ха! Видишь?! Я ещё-гах!.. — было начала она злорадствовать, но среагировать на повторное применение тех же чар не сумела, а потому рухнула наземь, при этом уставившись на меня очень злобным взглядом двух янтарных глаз. — Фы… ва вэфо вафлатифь… — профыркала беловласка, ведь даже губы и язык под действием <Паралича> размягчались и немели. Я же подошёл к совершенно беспомощной Хакурьёку и простёр над ней руки, одновременно развеивая анестезию и запуская процесс выкачивания собственной тлетворной маны при помощи <Поглощения Жизни> совместно с исцеляющими чарами, чтобы она не истекла кровью. — Ты сейчас применила другую способность Белого Императора драконов помимо <Деления>? Откуда ты узнала, как?.. — но не успел я толком задать вопрос, чтобы утолить своё любопытство, как получил удар кулаком в висок. Силы этой атаки едва ли хватало, чтоб меня пошатнуть, не то что хоть как-то навредить, но эффект был достигнут неожиданностью… Впрочем, ничего по-настоящему неожиданного тут не было — реакция моей подопечной вполне предсказуема, просто мною овладела эйфория от только что увиденного. — Ауч… больно. — я постарался, чтобы фальши в этих словах было как можно меньше, потому что не хотелось ещё раз или другой получать затрещину от жутко озлобленной на меня девочки. Это не сработало, потому что от второго удара пришлось уворачиваться и чуть отодвинуться назад от всё ещё не способной самостоятельно ходить или даже ползать Вайрелл, но явно жаждущей вцепиться пальцами мне в кадык. — Это тебе за сегодня, дурак! Да что на тебя нашло вообще?! Ни с того, ни с сего натравил на меня такого монстра и!.. — Но ты же сама согласилась поучаствовать в тренировке, могла просто отказаться, разве нет? — за свой вполне рациональный вопрос я получил очередной удар, но теперь уже в грудину. Ну, как «удар»? Она просто коснулась костяшками кулака моей груди — не сильно и не резко, а просто в качестве, видимо, попытки самоудовлетвориться за неимением возможности приложить реальные усилия. — Разве я могла, когда ты так загорелся идеей меня зачем-то тренировать? — с этими словами гнев в её глазах сошёл на нет, уступив усталости и смущению. — Тем более, моя гордость не позволила бы мне просто отступить, пока ты не признаешь мою силу. Вот оно что. М-да, действительно дракон, не устаю себе это подтверждать. — Да, прости за это, я слишком увлёкся своими исследованиями. Ты действительно хорошо постаралась. Такое неординарное использование «перьев» своих крыльев, да и этот щит… Как тебе удалось его использовать? — Ах, это? Ну, когда твой зомби запустил меня в полёт, от удара я будто бы провалилась куда-то в другое место, тёмное, сырое и холодное. Я блуждала по нему, а затем встретилась с мужчиной в на вид очень дорогой и немного нелепой одежде с такими ботфортами и прочим из восемнадцатого-девятнадцатого века. Он назвался Генрихом фон Краэсом и одним из Белых Императоров драконов прошлого поколения, а потом сказал, что хочет мне немного помочь. — Он рассказал тебе, как пользоваться <Отражением>? — Угу, показал и пояснил, как я смогу это повторить. Всё дело в чувствах… Подожди, а ты откуда знаешь об этой технике? Я же раньше не… — Когда ты озверела и приняла облик «Джаггернаут-Драйв», то несколько раз использовала эту способность и доставила нам немало хлопот. Я посчитал, что ты и в спокойном состоянии можешь её изучить, если правильно приложить усили… — и тут моя челюсть встретилась с её кулаком. Очередной удар, но куда более болезненный и сильный, так что это место у меня очень нехило свело. — Ты за этим меня истязал?! Чтобы научить способностям Исчезающего Дракона?! А сказать нормальным языком не судьба была? — Справедливо. — потёр я ушибленную челюсть. А удар у неё поставлен прекрасно. — Не рассчитал. Я подумал, что легче будет спровоцировать тебя на прогресс, поместив в стрессовую ситуацию, а если бы не получилось — осведомил бы о своих целях, и мы бы испробовали другую методу. — Идиот. — прошипела она. — Нет, ты просто больной мудак! Изверг! Теперь она уже осыпала меня пощёчинами, не сопротивлялся которым я по той лишь причине, что признавал свою вину. Похоже, я действительно как-то через чур перемудрил с её натаскиванием, что не уделил внимания одному простому факту: сражаться куда проще, если знаешь, за что. Рассказывать всей правды касаемо моей истинной сущности и открывать все перипетии возможного будущего я ей, конечно, не стану, потому что тогда она просто не поверит и посчитает меня психом, но немного мотивации в любом случае не помешает. — Ладно-ладно, признаю, был не прав, извиняюсь. — Думаешь, я тебя так легко прошу?! Ты ещё не знаешь, какой я бываю в гневе! — к этому моменту я закончил с лечением, но подпитывать её не стал ради собственного блага. В таком положении Вали не сумеет даже ползать, не то что ходить, так что я решил взять её на руки, чем так же надеялся смутить и успокоить — и получилось. — Э?.. Т-ты что делаешь?! — Ну, это же по моей вине ты сейчас так слаба, так что решил хоть таким образом загладить вину. — несмотря на всю свою силу и гордость, Вайрелл всё же была девочкой, её сердце было легко пошатнуть подобным финтом, особенно когда его проворачивал тот, кого она любит. — Дурак. — вся её злость сошла на нет, оставив лишь смущение, потому что одна моя рука касалась её плеча, а другая — бедра. Не знаю, как ей, но мне начинает нравиться такая близость, она такая мягкая. — А как насчёт неё? По-моему, её сейчас… — Совсем забыл. — проследив, куда кивнула Вали, я увидел Мейзекин, кружащую в смертельном танце с двумя костлявыми призраками, облаченными в серые балахоны и вооружённые одноручными рунными клинками. Хотя, вернее будет сказать, что сражалась она именно против самих мечей, в то время как фантомы были лишь нематериальными проекциями душ, которыми проклятая сталь была одержима. Весьма занятно, как по мне. По началу мне казалось, что Мей как-то слишком помрачнела — с виду так и не скажешь, но чувствовалась она холоднее, чем обычно. Вероятно, это было реакцией на мою просьбу не выказывать враждебность по отношению к Люцифер так явно, как того желала моя служанка, но после случая месяц назад, когда меня перемкнуло от осознания краха своих планов касаемо Хьёдо и Гремори, она как-то даже оживилась. Я не перестал замечать недобрые взгляды в сторону Вайрелл и даже Роксен, но Мей заметно оживилась, стала более деятельной. Я даже знаю, отчего это, но об этом потом. Что более важно: она часто наблюдала за нашими с Вали тренировками, но одним днём попросилась поучаствовать, если это мне не помешает. Не знаю, зачем ей это понадобилось (может, решила размять кости?), но я согласился. В принципе, поддерживать одновременно нежить, которую я контролирую мануально и направляю против Люци, и мертвецов, помогающих Мейзекин отточить её навыки фехтования и действующих в автономном режиме, труда не составило, но качество в случае Кроули страдало очень сильно в угоду моему желанию сделать основную ставку на Хакурьёку — не направляемые мною лично скелеты-воины были банально слишком медлительными, немощными и тупыми, чтобы предоставить моей горничной хоть какое-то испытание. Не помогли делу и могильные стражи — древние усопшие воители, захороненные с почестями в фамильных склепах под Торас-Моргулом и другими более-менее крупными городами наших земель. Ещё со времён, когда Великая Война между тремя расами Библейской мифологии даже не началась, эти воины составляли гвардию старшего поколения нашей семьи, — моего деда, прадеда и их родственников, — и принадлежали к средним сословиям, но их бытие элитными бойцами Стигии ставило их в глазах Столасов чуть ли не на уровень низкопоставленных Столпов Ада. Сейчас большая их часть лежит в гробницах, но в любой момент Кайра может воззвать к ним, чтобы те снова встали во главе наших не-мертвых легионов — благо, что настолько высокоуровневые мертвецы обладали большей степенью интеллекта и воли, чем рядовые зомби, и могли при необходимости служить в качестве силовых узлов и командиров полевых ставок. Я же одолжил несколько таких, чтобы иметь возможность призвать их против представляющих мне угрозу персонажей, которые могли нарисоваться уже сейчас, и мог бы положиться на них. Этому способствовала так называемая «Логос Некротика» — теория, на которой, как объяснила мне мать, уже когда я «пробудился», строятся основы воскрешающего аспекта не только нашей родовой способности, но и всей современной некромантии. Суть в том, что каждое существо при жизни имеет определённую ценность, определяемую силой души, воли, навыками и достижениями, и после смерти эта самая цена отпечатывается на сущности, в последствии очень сильно влияя на то, кем возродится индивид при воздействии на него некротических сверхъестественных материй. От желания, обрядов и вкладываемой силы некроманта тоже многое зависит, но в подавляющем большинстве случаев создать из обычных крестьян, рабов или, как в нынешних реалиях, рабочих и офисного планктона нечто большее, нежели безмозглых зомби для грязной работы, не получится, а вот из обученных воинов, благородных рыцарей или легендарных героев вполне могли получатся не менее устрашающие умертвия. Так же и сейчас: демоны-рыцари, похороненные с заколдованным оружием и фамильными артефактами, при помощи определённых манипуляций восставали тяжеловооруженными Рыцарями Смерти, сравнимыми с героями древних войн, способными сокрушать горы и легендарных чудовищ… Впрочем, мои надежды не оправдались, потому что противопоставил я их слишком сильному противнику, которого те не потянули. Один могильный страж был в бою равен сотням, если не тысячам обычных человеческих зомби, и брось я их против, скажем, среднеуровневых ангелов, дьяволов или вампиров, они, если бы даже не одолели крылатых или клыкастых, то составили бы им достойную конкуренцию. Но когда десяток таких окружил Мейзекин, я убедился, что не зря ей доверили работу не только моего опекуна, но и телохранителя. Стражи могил были сильными и опытными мастерами сражения — это можно было понять хотя бы количеству вложенной магии и мощной ауре, иными бы они и не получились, но посмотрев на то, с какой грацией, отточенностью и лёгкостью, даже будучи в невыгодном положении, Мей разложила их, будто детей, я понял, что это тоже не то. Мне было непонятно, чего она ещё хочет добиться, ведь, казалось бы, уже находится на вершине мастерства, но всё же решил подключить более серьёзные ресурсы, чтобы даже у неё возникли проблемы, переступив которые Мей сможет поднять свой уровень. Это был вызов, ответить на который мне помогли «Бледные Близнецы» — парные проклятые клинки, в которых заключены души древних рыцарей, некогда служивших моему деду, Родаймесу Столасу. При жизни братья Ванхейсты, Рейме и Дрейвен, заслужили себе репутацию слаженного дуэта сильнейших мечников во всей Преисподней и служили весомым аргументом для наших противников не пытаться в открытую нам противостоять, но любая история рано или поздно подходит к концу, и эти мастера меча — не исключение. Они оба погибли в одной из множества кровопролитных битв той войны от рук одного из генералов падших ангелов, Армароса, но мой дед словно бы предсказал их поражение, а потому незадолго до этого воспользовался сложным связующим заклинанием, навеки приковав сущность и разум к их клинкам-близнецам. Оттого и появилось их название, что в момент смерти тела братьев обратились серым пеплом и покрыли пропитанную кровью закалённую сталь, и с тех пор мечи служат нам в качестве фамильной реликвии с уникальным свойством — когда обладающий силой <Короны Мортис> хочет воззвать к их служению, ему необходимо вложить в них достаточное количество своей демонической энергии, чтобы орудия словно ожили и обратились против врага. Проклятые мечи парили в воздухе сами по себе и обрушивали на противника всю вековую ярость своих владельцев с присущим им смертоносным мастерством. Сдержать натиск такого вихря клинков было практически невозможно, и для Мейзекин это стало действительно знаковым противостоянием — она сражалась против слаженного дуэта призраков-убийц без возможности хоть что-то им сделать, ведь фигуры в балахонах были нематериальными, и атаки на них никак не влияли — она просто била воздух, пытаясь при этом не быть порубленной на кусочки или заколотой, как свинья. Ситуация сложилась примерно как с Вали, но если у той была возможность одолеть армадилло путём нанесения хоть какого-то урона, то для Мей дуэль с Ванхейстами сулила неотвратимое поражение — если не от полученных ран, которые та время от времени получала, то от усталости, ведь «Бледные Близнецы» могли фехтовать до конца вечности и испускали огромное количество иссушающей ауры нежити, а «Фрагарах» Кроули направлялся руками хоть и сильными, но не всесильными. Однако, отчаяния в глазах девушки я не увидел — вместо него был задорный огонёк, со временем разразившийся пожаром боевой страсти. Беспрецедентное зрелище — видеть, как она с такой искренностью улыбается, полностью игнорируя боль и пот и отдавшись сражению, хотя я уверен, что она осознавала тщетность борьбы — видимо, она просто получала удовольствие. И это было взаимным. Из-за того, что в данный момент я был хозяином братьев-фантомов, ведь именно моя некромантия даровала им искру новой не-жизни, мы были связаны подобием нити, через которую меня обдало странным коктейлем радости, предвкушения и извращённого удовлетворения. Ванхейсты столкнулись с оппонентом, у которого были не иллюзорные шансы убить их в поединке, если бы те были ещё живы, так что они с большим энтузиазмом влились в танец клинков, то и дело оповещая меня о переживаемых эмоциях, нежити не свойственных. Но, как я и сказал, итог был очевиден, однако заставил себя подождать: «Бледные Близнецы» методично, шаг за шагом наносили удар за ударом, и вся дуэль казалась партией в шахматы, в которой ни один из игроков не хотел уступать, но время взяло своё — Мейзекин вполне успешно долгое время себя исцеляла и восполнила выносливость, но в какой-то момент её мана просто иссякла, а частицы чёрной магии подточили её в достаточной мере, чтобы порядком ослабить, как было с Вали, так что тактика обескровливания Ванхейстов наконец возымела действие, и теперь Кроули ушла в глухую оборону, вся израненная. Хех, пожалуй, подмечу собственную испорченность, потому что, как по мне, она смотрелась очень сексуально, будучи с ног до головы в порезах, шрамах, грязи, поту и в разорванной во множестве мест одежде горничной. Я помню, что в прошлой жизни часто рукоблудил на подобные пикантные моменты, как лёгкий БДСМ, латекс и подчинение, но никогда бы не подумал, что так возбужусь, увидев это в живую… Хотя, кого я, собственно, пытаюсь обмануть? Итак, я отозвал полтергейстов, которые уже готовились воспользоваться подвернувшейся возможностью обезглавить Мейзекин синхронным ударом клинков, до этого поставив её на колени, и проклятые мечи упали на землю, словно бы всегда были лишь обыкновенным холодным оружием. Сама же она посмотрела на меня с удивлением и непониманием, а во взгляде я читал благодарность от сознания того, что именно моё желание позволило ей сохранить голову на плечах. — Милорд… — На сегодня всё, Мейзекин. Я потратил достаточное количество магической силы, предоставляя вам двоим возможность сразиться с достойными противниками, так что устал не меньше вашего. Я могу просить тебя подать нам обед после того, как приведёшь себя в порядок? — Как будет угодно, господин. На самом деле, этот месяц действительно ознаменовался для нас всех кучей открытий. Вали и Мейзекин узнали для себя нечто новое, а я… Я убедился, насколько возрастает могущество заурядного демона, когда тот сливается с «Королём» — Фигурой Зла, подаренной мне матерью, ведь до этой процедуры у меня бы банально не хватило сил, чтобы пользоваться некромантией в таких объёмах. На практике слияние ознаменовало собой настолько сильный рост силы, что по собственным ощущениям я-прошлый меня-нынешнего не смог бы даже поцарапать, но за это пришлось заплатить серьёзную цену — из-за нахлынувшей первобытной энергии, с которой буквально можно было гнуть горы, моё тело начало разрушаться. Благо мне хватило ума, чтобы попросить Кайру провести слияние под её чутким руководством и присмотром, так что когда мы с фигуркой стали единым целым, я свалился с ног, но агонизировал уже на руках у мамы. Это определённо было лучше, чем заживо гнить на холодном полу в полном одиночестве. Я потерял объективное чувство времени, так что был объят ужасной болью и страданиями в течение, по ощущениям, несколько дней. Когда меня отпустило, Кайра сказала, что она боролась за мою жизнь при помощи магии четыре с половиной часа, пока маленькое и хрупкое тельце не адаптировалось под мощь, с которой ему было ещё слишком рано контактировать. Думаю, не нужно пояснять, насколько бывает страшно видеть, как твоя кожа покрывается струпьями, истекает гноем, набухает, иссыхает, отваливается вместе с конечностями, а затем отрастает — и всё по новой, а каждую клеточку пронзает раскалёнными добела иглами? Неимоверная боль и страх смерти — вот всё, что тогда царило в моём раз за разом атакуемом инсультами мозгу… Но я выжил, и более того — стал куда могущественней, чем до этого. Хах, чувство эйфории и одновременной ясности заменили собой агонию и ужас с такой поразительной быстротой, что мне даже стало не по себе. Это ненормально… Хотя, чего, собственно, удивляюсь? Я сам по себе ненормален, я — явление, чуждое этому миру от слова «совсем»… И от этого становилось только веселее. Нет, ну правда, судя по лицу мамы, мой психопатический смех от чувства собственной аномальности испугал её куда больше, чем зрелище умирающего ребёнка на руках. Видимо, я рано или поздно стану угрозой куда большей, чем Ризевим или Мелвазоа, и героям этой Вселенной придётся сражаться уже против меня… Но меня это не смущает. Если и буду стараться предотвращать катаклизмы и противостоять чрезмерным опасностям, то не из большой любви к этому миру, а только лишь ради самого себя. Я всё же демон, так чего ещё от меня можно ожидать?