***
По истечении второй недели вынужденного домашнего заточения Хада уже почти готов перейти от стадии отрицания и гнева к смирению. — Хочешь, посмотрим кино? — предлагает в один из таких дней Тарик, оторвавшись от ноутбука. Джин, сидящий у окна с выражением откровенной скуки на лице, с подозрением бросает на него взгляд через плечо. — Мы будем вместе смотреть кино? — тонкая бровь изгибается вверх. — И что дальше? Будем лежать и обниматься, как в отвратительных гейских фильмах? — Да, — кивает невозмутимо, совершенно не задетый этой подколкой, отыскивает пульт и включает телевизор, принимаясь переключать каналы. — Могу шептать тебе на ухо какой-нибудь романтический бред. — Хада фыркает, но поднимается со своего места и присаживается рядом. — Ты умеешь быть романтиком? — скептично косится на шатена, откинувшегося на спинку дивана. — Само собой, — Тарик чуть щурится, в глубоких синих глазах пляшут смешливые искорки. Его голос становится бархатным и до неприличия сексуальным. — К примеру «Джин, ты такой милый, когда сопишь ночью мне в бок»… Хада спешно отгоняет воспоминания того вечера, когда заснул под боком качка на этом самом диване. — Я не сопел тебе в бок! — Конечно, это все ветер, — улыбается, отворачиваясь и переключая свое внимание на телевизор под возмущенное сопение сбоку.***
Как же сильно Тициан ошибался, считая идеалом красоты белокурых девушек. Темноволосые парни — это в два, в четыре раза лучше! Такая красота может свести с ума неподготовленного зрителя. Джин ловит себя на этой мысли, наблюдая за возней качка у плиты. Тарик за время проживания в этом доме уже окончательно освоился на его кухне и чувствовал себя как рыба в воде, и на замершего в дверном проеме Хаду внимания обращал не больше, чем на стоящий на столе подсвечник. Задумчивый взгляд единственного зрячего глаза ползет по фигуре шатена вверх-вниз. Волосы того собраны в аккуратный пучок, дабы не мешались и не лезли в еду, рукава рубашки закатаны до локтей, а поверх нее накинут забавный синий фартучек. Дива почти любуется, как ловко его телохранитель управляется с кухонной утварью и нарезает овощи; взгляд цепляется за сильные руки с широкими ладонями. Ох, эти руки… В несколько шагов Джин почти беззвучно оказывается за спиной шатена и заглядывает тому через плечо. — Что готовишь? — вкрадчиво любопытствует, заинтересованный. — Боже, Джин! — Тарик вздрагивает от неожиданности, услышав голос над ухом, и едва не роняет нож. Косится краем глаза на диву, но повернуться не решается. Тот стоит настолько близко, что есть риск уткнуться в него носом. — Пасту карбонара, — добавляет и делает небольшой шаг в сторону, принимаясь нарезать ветчину. Хада, сощурившись, следует за ним, все так же выглядывая из-за плеча. — Пахнет вкусно. — Спасибо, — шатен удивлен такой перемене настроения, потому что обычно Джин старается держаться на дистанции. А тут прилип как банный лист, едва ли в ухо не сопит. Тарик не выдерживает уже через две минуты, видя, что мужчина никуда отходить не собирается. — Ты что-то хотел? — Просто наблюдаю, — с той же невозмутимостью отзывается Джин, склоняя голову на бок. — Я тебе мешаю? Тарик осторожно косится на него через плечо. Общение с этим человеком все время напоминает ходьбу по минному полю. Одна ошибка, и ты ошибся. Никогда не знаешь, что взбредет тому в голову и как на это стоит реагировать. Сейчас, судя по всему, настроение у Хады было хорошим, но с чего вдруг такой… близкий интерес? — Есть немного, — поводит плечами, ощущая на себе внимательный взгляд. — Подай мне вон ту посудину, будь добр. — Ох, правда? Прости, — притворно удивляется, подает Тарику нужную посудину и неохотно делает шажок назад, давая ему доступ к плите. Какое-то время молча наблюдает, как шатен перекладывает спагетти из кастрюльки к ветчине, но безделье надоедает быстро. Взгляд цепляется за изгиб плеча и шеи, не прикрытый воротником домашней рубашки. Несколько волосков выбиваются из прически, упав поверх светлой кожи. Хада, не удержавшись, едва ощутимо прикасается, убирая их и с удовлетворением наблюдая за тем, как чужая кожа тут же покрывается мурашками. Тарик вздрагивает от этого касания, нервно сжимая в руке ручку посуды, после чего откладывает ее в сторону, немного убавляет газ и разворачивается, вопросительно и с недоумением глядя на диву. Джин, встретившись с ним взглядом, тут же убирает руки за спину и с самым невозмутимым видом перекатывается с пятки на носок и обратно. — У тебя такие волосы длинные. Не мешают, когда готовишь? — интересуется как бы невзначай, все так же улыбаясь и глядя сверху вниз на шатена, не торопясь отходить от него. — Нет, не мешают, — чуть щурится. — Но что-то мне подсказывает, что тебя и не волосы мои интересуют, — бормочет тише и осторожно чуть отодвигает диву, чтобы прошмыгнуть к холодильнику за пакетом сливок. — Может быть, — уклончиво соглашается Хада и со вздохом неохотно отодвигается. В конце концов, ужин — это святое. Хоть его сейчас совсем не он интересовал… Тарик никак не стал комментировать это заявление, решив спокойно закончить ужин. Но ощущение чужого взгляда между лопаток его не покидало. Когда с приготовлением еды было покончено, а грязная посуда убрана в посудомойку, шатен выключил плиту и отошел в сторонку, стягивая наконец фартук и вешая его на спинку стула. — Знаешь, качок… Шатен с трудом сдерживается, чтобы не закатить глаза. Потому что если Хада зовет его качком, то после этого обязательно последует какая-нибудь колкость или еще какая глупость. Он вопросительно глядит на диву, задумчиво подпирающего столешницу бедром. — Ты напоминаешь мне мальчика из стрипухи, — внезапно выдает тот и растягивает губы в довольной ухмылке. — Да ну? — телохранитель терпеливо вздыхает, набирая воду в чайник. — А ты, очевидно, хочешь приват. Джин выразительно пробегается по нему взглядом сверху вниз. — А может и хочу? Еще один вздох служит ему ответом. — К чему ты клонишь? — Я думаю, ты прекрасно догадываешься. — Джин, нет. Услышав отказ, Хада хмурится. Улыбка стекает с тонких губ, как вода с плоской крыши. Смотрит исподлобья, недовольно поджимая губы. — Почему? Тарик молча ставит чайник на подставку и включает, то ли подбирая подходящие слова, то ли вовсе не желая говорить на эту тему. Но Джин здесь, он никуда не уходит и все так же ждет ответа, от него почти ощутимо несет раздражением пополам с недовольством. — Послушай, — шатену все же приходится повернуться, он устало потирает переносицу пальцами, бросив взгляд на напряженно замершего певца. — Я нахожусь при исполнении. Моя первостепенная задача — это обеспечение твоей безопасности. А исполнение твоих… — замялся, подбирая слово. — Желаний не входит в список моих обязанностей. Если ты привык, что люди прыгают к тебе в койку только потому, что это ты, то вынужден тебя разочаровать. И уходит с кухни, не дожидаясь ни когда закипит чайник, ни когда Джин, потерявший дар речи от такой отповеди, соизволит ему ответить. Проводив качка крайне помрачневшим взглядом, Хада скрипит зубами и торопливо следует за мужчиной. Да как он смеет! Ему не только отказали, но еще и посмели упрекнуть в… В том, чего нет и не было! За кого этот качок его принимает?! — Я не тащу к себе в койку кого попало! — восклицает в спину шатену. — И при чем тут исполнение моих желаний? Телохранитель со вздохом останавливается на полпути и оборачивается — как он и предполагал, Джин, не получивший свое, так и пышет негодованием. — А что же это по-твоему? — внимательно смотрит. — Сначала ты говоришь, как сильно ненавидишь мое присутствие, а теперь вдруг не отлипаешь от меня. К чему эта внезапная смена настроения? — Разве я не могу взять и поменять свое мнение? Или ты хочешь сказать, что я недостаточно хорош для тебя? — Хада складывает руки на груди, хмурится. — Не ты ли говорил, что я тебе нравлюсь? — зрячий глаз, неприкрытый светлой челкой щурится до узкой полоски, полыхающей негодованием. — Или я тебя не так понял и ты не по… Не по мужчинам? Тарик тяжело выдыхает. Да уж, на такой серьезный разговор ни с того, ни с сего он точно не рассчитывал. Проведя ладонью по лицу, будто стирая невидимую паутину, он поднимает взгляд на выжидательно уставившегося на него диву. — Нет, Джин, — старается говорить спокойно и размеренно, — ты все, как ты выразился, правильно понял. Но дело совсем не в этом. Я знаю, к чему все это обычно ведет. Стандартный сценарий — затащить в постель, а потом упрекнуть в непрофессионализме и домогательстве. Вот только ты, — палец указал в сторону мужчины, — поиграешься и забудешь, а я, вероятнее всего, лишусь из-за твоей прихоти работы. — Что? — тонкие брови ползут вверх в неприкрытом удивлении. — Но я не… — К тому же, — перебивает, — я не любитель служебных романов. Даже если это будет на один раз. Хада молчит. Молчит и сверлит шатена взглядом, ощущая неприятное колющее чувство в груди. Не ожидал он, совсем не ожидал, что этот отказ так его заденет. — Проблема только в служебном романе? — хмуро уточняет. — Пожалуй, это будет самым верным определением, — тихо отвечает, замечает по глазам Джина, что того это действительно задело и торопливо добавляет, чтобы хоть как-то смягчить ситуацию. — Послушай, ты хорош собой, и ты сам прекрасно это знаешь. Просто… это совсем неподходящее время и обстоятельства, понимаешь? Джин не понимал. Вернее, ему были ясны опасения Тарика насчет работы и прочего, но… Да черт возьми, кто хоть раз в жизни не заводил рабочий роман?? Никому это никогда не мешало, просто люди старались не афишировать свои отношения и не сосаться на виду, а что до остального, то кому какое дело, кто с кем спит? Для самого Хады подобный роман тоже грозился вылиться крайне неприятными последствиями со стороны треклятых журналистов, которые то и дело норовили сунуть нос в его личную жизнь. Однако это ведь не значит… Не значит же… — Я тебя понял, — Джин бросает на мужчину еще более мрачный взгляд, поджав губы, после чего молча проходит мимо него в сторону своего кабинета. Тарик лишь глубоко вздохнул, проводив его взглядом.***
Следующие два дня Джин старался сократить до минимума встречи с качком и практически с ним не пересекался, что уж говорить об общении. Когда выходил из своего кабинета и сталкивался с ним в коридоре, то тут же молча разворачивался и уходил обратно, а на кухню выползал вообще к ночи, когда Тарик уже поужинал, либо заказывал себе еду отдельно. Ближе к позднему вечеру вторых суток молчаливого бойкота тишину в доме нарушил звонок в дверь. Однако в этот раз — не доставка еды. Полностью проигнорировав расположившегося в гостиной шатена, Джин демонстративно прошагал к двери и впустил молодого парня на вид едва ли старше тридцати, весьма приятной наружности. Единственное, что Хада соизволил сказать вопросительно глядящему телохранителю — «это ко мне», а на вполне закономерный вопрос, что это за молодой человек Тарик получил стервозное «не твое дело» после чего дива удалился с этим парнем в свой кабинет. Честно говоря, при взгляде на это чудо, пришедшее в джинсах в облипку, шатен довольно быстро сделал для себя не самые приятные выводы. — Да он там совсем охренел что ли? — возмущается мужчина, глядя на запертую изнутри дверь кабинета, за которой скрылся Джин с его «другом». Вместе со злостью на него накатывает еще одно неприятное и грызущее изнутри чувство, которое Тарик старательно пытается гнать прочь. В конце концов не его это дело, с кем там эта звезда кувыркается. Джина же мало волновало, что там мог подумать о нем его телохранитель, хотя чужой взгляд, которым тот его одарил, заставив позлорадствовать. Ничем таким с этим пареньком Хада заниматься разумеется не стал, вот только Тарику знать об этом было вовсе не обязательно. Юноша в самом деле оказался просто хорошим другом, с которым Джин посидел, поболтал о всяком, пожаловался на одного несговорчивого упрямца, который ему отказал. Выпили. Потом ещё. В конце концов когда время перевалило за полночь, парень засобирался домой. Джину, которого от выпивки развезло, было ужасно лень подниматься с дивана, на котором он развалился, поэтому мужчина лишь махнул рукой на прощание. Услышав скрипнувшую дверь кабинета, Тарик отрывает взгляд он ноутбука и бросает взгляд в сторону гостиной, которую было видно через дверной проем с кухни. Завидев того юношу, поднимается с места с максимально отстраненным видом, чтобы проводить его из дома. После этого возвращается и следует в кабинет к Хаде, которого застает распластавшимся на диванчике, а запах алкоголя можно почувствовать аж на расстоянии. — Надеюсь, ты нормально «отдохнул», — Тарик окидывает кабинет хмурым взглядом, после чего останавливается на Джине, который возлегает с сигаретой в длинных пальцах и ждет, когда мир перед глазами прекратит покачиваться. — Какого черта ты делаешь? Джин медленно фокусирует взгляд на качке, не спешит отвечать на вопрос. Дернув бровью, неторопливо затягивается и выпускает струйку дыма в его сторону. — О да, отдохнул просто прекрасно, — демонстративно потянувшись всем телом, прикрывает глаза на мгновение, после чего снова косится на Тарика из-под ресниц. — Какого черта тебе здесь нужно? — Ой, да так, знаешь, всего-то приглядываю за твоей капризной задницей, пока ты напиваешься в хлам со своим «другом». Тебе настолько сложно было поставить меня в известность о том, что ты кого-то ждёшь? Совсем на себя наплевать? — Забыл. В чем проблема? — меланхолично тянет дива, закидывая ногу на ногу и покачивая ею, снова глубоко затягиваясь. Отмечает, что Тарик выглядит нервным и недовольным, и Джину, на удивление, это приносит какое-то мрачное удовлетворение. — Проблема в том, что ты ведешь себя как избалованный подросток, который думает… одним местом, наплевав на всех и на собственную безопасность тоже, — Тарик очень старается не повышать голос, хотя на самом деле ему хочется хорошенько встряхнуть Хаду за плечи. — Ничего ведь не случилось! — Ничего не случилось? Ну да, действительно, ты ведь знаешь этого парня не каких-то пару часов, чтобы спокойно притащить его в дом и заниматься тут с ним непонятно чем. — Ты охуел? — обманчиво мягким тоном интересуется Джин, наклонив голову чуть на бок и смерив качка долгим взглядом. Выпустив дым в потолок, немного меняет положение и выпрямляется, отчего ткань халата слегка сползает с его плеча, но мужчина не обращает сейчас на это никакого внимания. — Заниматься непонятно чем? За кого ты меня принимаешь вообще? Тарик прикусывает язык, понимая, что, кажется, перегнул немного палку. С другой стороны, а что еще он мог подумать при виде такого друга? Особенно в свете последних событий. — Ты сам говорил мне, — упрекающе-возмущенный взгляд, — чтобы я не напивался в одиночку. А когда я позвал друга, чтобы не пить одному, ты обвиняешь меня… черт пойми в чем, — голос срывается, и Джин замолкает, стиснув ладонью обивку кресла. — Я не… — Не хочу сейчас с тобой разговаривать. — Джин… Хада кивает на дверь и отворачивается, не собираясь выслушивать никаких оправданий. Шатен, тихо вздохнув, молча покидает кабинет, оставляя диву одного.***
Тарика нет весь следующий день с самого утра. Похоже качок куда-то уехал, оставив его наконец одного. Джин дико волнуется, обзванивает морги, звонит его напарникам и знакомым, плачет, страдает, кричит «Тарик, милый, где ты?!» Ага. Его нет весь день, а Джин лениво валяется на диване и смотрит фильм, наконец наслаждаясь одиночеством и покоем. Правда какое-то чувство внутри не дает покоя и скребется острыми коготками, заставляя раз за разом прокручивать в голове вчерашнее. Поэтому, когда входная дверь наконец открывается, он настороженно поднимает глаза в сторону входа. Пересекается взглядом с вернувшимся Тариком. Словно в кино на несколько мгновений повисает тишина, пока оба мужчины пялятся друг на друга. Пока шатен, не проронив ни слова, не шагает мимо к лестнице, скрывшись из виду. Хлопает дверь спальни. Джин выдыхает, опустив взгляд на свои руки. И о чем им теперь говорить после вчерашнего? С чего вообще начинать разговор? Где ты был? Нет, не пойдет, Хада ему не мамочка, чтобы следить за перемещениями. Обвинить в том, что Тарик вчера перегнул палку? Тоже такое себе. Мужчина зябко передёргивает плечами и вздыхает, снова покосившись в сторону лестницы. Остается вариант либо явиться к телохранителю прямо в спальню и навязать разговор — Джин не был уверен, что тот выйдет адекватным, — либо дождаться, когда тот сам спустится. Если после вчерашнего он вообще захочет с ним, Джином, разговаривать кроме как по работе. Хада со стоном откидывается на спинку дивана и накрывает лицо рукой. Поглощенный своими размышлениями, дива не сразу слышит раздавшиеся шаги — Тарик спускается по лестнице, уже переодевшийся и с волосами, собранными в свободный хвост. Джин из своего наблюдательного пункта видит, как тот направляется в сторону кухни. Наверняка опять будет готовить ужин. Посидев немного, взвесив все за и против, мужчина все же поднимается со своего места. Помявшись немного и все еще не зная, стоит ли вообще это делать, направляется следом за шатеном. Встает, прислонившись боком к дверному проему, и молча наблюдает за чужой возней на кухне, подбирая слова, которые почему-то при виде телохранителя разбежались в разные стороны, будто стайка пугливых пташек. Тарик замечает его сразу да так и замирает с контейнером с едой в руках, полувопросительно глядя на певца. — Здравствуй, — решается все же подать голос, не зная, чего ожидать от вспыльчивой звезды. — Кажется, мы вчера разошлись на не очень приятной ноте… — Есть немного, — тихо отзывается Хада, отводя глаза и испытывая острое желание закурить прямо сейчас, чтобы хоть чем-то занять руки. Но вместо этого он скрещивает их на груди и медленно выдыхает в сторону. — Пожалуй, я немного перебрал. — Есть немного, — слабая улыбка трогает губы шатена, когда он повторяет чужие слова. Опускает взгляд на контейнер в своих руках, молчит недолго. Набирает в легкие побольше воздуха. — Слушай, — мельком смотрит на Джина. — Ты не подумай, я совсем ничего такого не имел в виду и вовсе не хотел обвинять тебя в каких-то неприличных вещах, — Хада изгибает недоверчиво бровь, и Тарик продолжает. — Прости, если задел тебя этим. Мне важно знать имена тех людей, которых ты приводишь домой. Это ради твоей же безопасности, пока мы не разберемся с этим делом, понимаешь? Твоя беспечность может стоить тебе жизни. О том, что именно изначально он подумал о приведенном «друге» и их досуге, шатен решает умолчать. Потому что очень сильно это попахивало непонятно откуда взявшейся ревностью. — Ладно, возможно я был не прав, что не поставил тебя в известность насчет моего гостя, — неохотно соглашается Джин, дернув плечом. В какой-то степени он действительно хотел позлить качка и своего добился. Но запоздалая мысль, чем такое поведение могло обернуться на самом деле, окатывает его будто ледяной водой, заставив поежиться. — И вообще, я что, похож на того, кто будет заниматься такими вещами с кем попало? Тарик молча окидывает его выразительным взглядом. — Эй! — Я уже извинился за это, — хмыкает шатен, доставая еду из контейнера и выкладывая ее на тарелку, чтобы отправить в микроволновку. — Надеюсь, наш конфликт на этом исчерпан? — Хада кивает и разворачивается, собираясь уходить, но Тарик останавлвиает его взмахом руки. — Погоди минутку, я кое-что забыл. Под чужой недоуменно-вопросительный взгляд телохранитель на пару минут пропадает с кухни и возвращается с небольшим пакетом, который протягивает мужчине. — Я тут позволил себе зайти в аптеку, припоминая, что у тебя беда даже со средствами первой необходимости. Так что можешь смело выкинуть всё старье и заменить новым. — Оу, — Джин совсем не ожидал такого знака внимания со стороны качка. Кто-то впервые по своей воле решил о нем позаботиться — он сам и позабыть уже успел, что в его аптечке мышь повесилась, а этот парень... Просто удивительно. — Спасибо, — немного скомкано благодарит, заглядывая внутрь. — Там обезболивающее, таблетки от головной боли, простое успокоительное и зелёный чай, — наблюдает, как Хада шуршит пакетом. — Прям все и сразу. Какой ты удобный, оказывается, — отзывается с тихим смешком. Где-то между ребрами приятно теплеет. — Хочешь пересадить меня с виски на зеленый чай? — тихо фыркает, вытащив упаковку чая и придирчиво ее рассматривая. — Ага. И с называния меня удобным, — шатен усаживается за стол неподалеку с разогретой едой и приступает к ужину. — А каким мне тебя называть? — вынимает пакетик с заваркой и засыпает его в чайничек, следом заливая кипятком. — Ну… — Тарик делает вид, что призадумался, подперев голову свободной рукой. — К примеру, можно попробовать по имени, — губы трогает легкая улыбка. — Ох, я не могу так сразу, мы еще не настолько близки с тобой, — бросает на шатена шутливо-кокетливый взгляд из-под ресниц, едва сдерживая смешок, после чего тянется за кружкой, чтобы налить себе этого чая. После чего возвращается за стол, расположившись напротив шатена, и подносит чашку к носу, задумчиво принюхиваясь. Тарик косится на Хаду, уж слишком очаровательного сейчас, и невольно улыбается еще шире. — По-моему, для этого-то мы уже достаточно близки, — явно намекает на тот вечер, когда они впервые поцеловались. — Это... кгхм, — кашлянув в сторонку, встречается с шатеном взглядом. —Скажем так, это было разведкой местности, — добавляет невозмутимо и утыкается носом в чашку. Телохранитель на это лишь качает головой, но решает никак не комментировать, лишь взгляд на Джина бросает долгий и внимательный. — А чай, на удивление, вполне неплохой, знаешь, — добавляет тот спустя пару минут, поднимаясь из-за стола и последним глотком допивая остатки чая. После этого короткого разговора ему в самом деле становится немного полегче, и теперь с чистой совестью Хада может идти отдыхать. Проходя мимо Тарика, он мимолетно касается ладонью его спины. — Доброй ночи... Тарик. Шатен аж жевать на это перестает, ощутив узкую ладонь между лопаток. С трудом скрывая довольную улыбку, провожает диву взглядом и едва успевает пожелать и тому спокойной ночи. Оказывается, Джин вполне способен быть милым и приятным.***
Похоже кухня стала для Тарика едва ли не самым частым местом пребывания, потому что когда под вечер два дня спустя Джин в поисках своего телохранителя спускается вниз, то обнаруживает того именно там за готовкой ужина. «Из него получился бы образцовый хозяин и семьянин» — думается диве, пока он разглядывает шатена, прислонившись к дверному проему. И когда Тарик его наконец замечает, уголки губ слегка ползут вверх в намеке на улыбку. — Что готовишь на этот раз? — любопытствует, скользнув беглым взглядом по плите и наклонив голову на бок. — Грибной суп, — мужчина демонстрирует пакетик со свежими грибами. — Любишь грибы? — Не очень, — морщит нос Хада. Неловко скребет ногтями щеку и чуть хмурится, явно мнется перед чем-то, пока все же не озвучивает свою просьбу. — Слушай... Не хочешь выпить со мной? Напомню, к слову, что ты сам предложил это, дабы я не надирался в дрова в одиночку. — А что за повод? — удивленно приподнимает брови, вытирая руки о полотенце. — Да ничего такого особенно... — пожимает плечами с максимально отстраненным лицом, глядя куда-то в сторону. Тарику кажется, что на мгновение в его единственном зрячем глазу мелькает нотка грусти. А может быть это просто свет так падает на лицо певца. — Надо же как-то отметить то, что я стал на год ближе к смерти. — На год ближе к..? А, оу... — Тарик теряется на мгновение, озадаченно уставившись на Джина. Обычно тусовки богатеньких звезд проходят с вселенским размахом по поводу и без, поэтому услышать от Хады, что у того сегодня день рождения, и празднует он его практически в одиночку было очень странно. — А почему не позвал никого? Это же все-таки твой день… — День как день, — качает головой, морщась. — Не считаю, что из него нужно делать что-то особенное. Треш позвонил еще утром, а Зед со своим сейчас в командировке и прилетит только на следующей неделе. — Ну… В таком случае — с днем рождения, — шатен мягко улыбается мужчине. — А во-вторых, мог бы сказать заранее, я бы хоть, ну... Не знаю, подарок тебе сделал, — чуть хмурясь, потирает ладонью затылок. — Хотя я мало представляю, что можно подарить человеку, у кого все есть... — добавляет чуть тише. — Господи, брось, — лениво отмахивается. — Мне ничего не нужно. Обычно я не отмечаю этот день, поэтому и говорить не собирался, — спокойно пожимает плечами. — Но потом подумал, что если опять надерусь один, то ты снова пристанешь ко мне с очередной нотацией на тему алкоголизма, а мне в этом плане продюсера хватает с головой, — кривится при упоминании Треша и вздыхает, поднимая глаза на шатена. — Не думаю, что от одного стакана тебе станет плохо, так что буду ждать тебя в гостиной, как закончишь тут, — и добавляет, шагнув в сторону зала. — И захвати стаканы! Тарик кивает вслед и провожает диву задумчивым взглядом, прикидывая в голове, насколько вообще хорошей может быть идея соглашаться с ним пить. Но от одного стакана ведь и правда ничего не случится, верно? Закончив с ужином, шатен достает высокие стаканы, захватив к ним пакет сока и льда, и со своей добычей возвращается к Джину в гостиную, который уже вольготно расположился на диванчике. От него не укрылось, как Хада облегченно выдохнул при виде него. — Ну как, справился со своим супом? — смешливо интересуется певец. Тянется к бутылке виски, ловко ее распечатывает и разливает янтарного цвета жидкость по стаканам. Тарику разбавляет соком и льдом, дабы был не такой высокий градус, сам же привык пить этот напиток чистым. — Сомневаешься во мне? — подхватывает шатен, усаживаясь рядом. — Ничуть, — Тарик ловит на себе лукавый взгляд и хмыкает. Хочет поинтересоваться у мужчины, ужинал ли тот, но решает промолчать — быть надоедливым и снова читать нотации в этот вечер ему не хочется. Ненадолго между ними повисает тишина. Хада задумчиво крутит стакан в своих длинных пальцах, наблюдая, как жидкость такого же цвета, как и его глаз, переливается при свете лампы от одного стеклянного края к другому. — Что ж, — соскальзывает взглядом со стакана на шатена. — За меня? — За тебя. С днем рождения, Джин. Тихий звон стекла еще какое-то время висит в воздухе после того, как стаканы встречаются друг с другом. Тарик колеблется всего несколько секунд, но все же отпивает немного — крепкий алкоголь тут же обжигает горло. — Почему ты не отмечаешь этот день? — телохранитель первым нарушает повисшее в комнате молчание, откидывается на спинку дивана. Джин какое-то время молчит. Водит подушечкой пальца вдоль кромки стакана, опустив взгляд, то ли слова подбирает, то ли просто задумался. Тарик его не торопит и не настаивает. — Есть… много причин. Мне правда не хотелось бы говорить о них сегодня, — негромко отвечает, дернув плечом. — Понимаю тебя, — вздыхает и отводит глаза. — На самом деле я тоже редко отмечаю такие праздники. — Почему же? — А разве я похож на того, кто любит гулянки? — усмехается уголком губ. Хада поворачивается к нему в пол-оборота и окидывает внимательным взглядом, надолго останавливаясь на глазах. Будто в душу заглядывает своими, — зрячим и незрячим — отчего Тарику на мгновение не по себе становится, и он спешит спрятаться, отгородиться от собеседника спасительным стеклом. — Не сказал бы, — качает головой Джин и отпивает немного виски. — Ты скорее похож на семейного человека, которому привычнее создавать уют в доме, чем проводить время на тусовках. — Зато ты выглядишь именно так. Полагаю, на самом деле все наоборот, верно? — Хада кивает после легкой заминки. Шатен скользит взглядом от тонких пальцев, сжимающих стакан, вверх к его лицу. — Шуму и людям больше предпочтёшь... одиночество? Наверняка тебе толпы на выступлениях за глаза хватает. — Люблю выступать, но ненавижу толпу, — уголок губ нервно дергается. — Все эти взгляды, сотни глаз, которые смотрят на тебя, но у большинства в голове не восторг от музыки, а одни мерзкие и похабные желания. Тарик фыркает. — Я лично слышал парочку «хочу от него детей», когда был на твоем выступлении. Джин едва не давится смешком и закидывает одну руку за спинку дивана, поднимая взгляд к потолку. — Я мог бы подрочить для таких в баночку, но... — делает выразительный жест рукой вверх-вниз. — Нет. — Боже, Джин, — шатен морщится и слышит тихий смех, качает головой с укоризненным взглядом. — Иногда фанатизм и дикость людей переходят все границы. — Если бы не этот фанатизм и дикость, мне не пришлось бы сейчас прятаться дома и бояться сделать лишний шаг куда-то. — Так, стоп, — Джин вздрагивает, когда его плеча касается крепкая ладонь. — Хотя бы в этот день постарайся не думать об этих вещах. Мы поймаем этого урода, и он ответит за все свои поступки. — Я думаю об этом постоянно, потому что от этого может зависеть моя жизнь, — косится на Тарика и встречается с его ободряющей теплой улыбкой. Тихий вздох слетает с губ. — Очень… сложно думать о чем-то другом, особенно, когда не понимаешь, чего от тебя хотят, — пожимает плечами и, глотнув ещё виски, прикрывает ненадолго глаза, медленно выдыхая, ощущая как алкоголь постепенно согревает внутренности и приятно туманит голову. — Не стоит, Джин. Не сегодня. Хада снова кивает и вздыхает едва различимо, прячет под этим вздохом что-то неуловимо тоскливое и горькое. Его взгляд цепляется за чужой опустевший стакан. — Еще? — предлагает осторожно, помня слова Тарика о том, что на службе тот не употребляет. — Ох, я… — шатен колеблется, чуть хмурит брови, прислушиваясь к ощущениям. Пьяным он себя не чувствует, но ощущение легкости успевает поселиться в голове, слегка окрасив скулы в розоватый. Джин уже почти готов услышать отказ, но его собеседник не перестает его удивлять, внезапно соглашаясь. Окинув его взглядом, мужчина подливает тому немного виски, заодно плеснув и себе. — Что ж, предлагаю выпить за то, чтобы это расследование быстрее закончилось, — поднимает стакан телохранитель. — Самое актуальное пожелание, пожалуй, — отзывается Джин с тихим смешком и отпивает. На какое-то время между ними снова повисает тишина, вот только в этот раз не напряжённая или давящая, больше спокойная. Уютная. Было что-то такое в том, чтобы сидеть вот так и просто молчать, не думать ни о чем тревожном или серьезном. Краем глаза Хада замечает, что Тарик взгляда с него не сводит. Усмехается, чуть наклоняя голову на бок и разглядывая его в ответ. — Любуешься? — щурится, покручивая стакан в пальцах. Тарик, понимая, что его поймали с поличным, отводит глаза и пространственно улыбается, глядя куда-то перед собой. — Тобой невозможно не любоваться, — отвечает спокойно, пожимая плечами и откидываясь на спинку дивана. Стакан в широких ладонях кажется совсем крошечным, будто игрушечным, и Джин ненадолго замирает взглядом на этих руках. — Тебе наверняка часто приходилось слышать комплименты в свой адрес относительно внешности, так что и мои слова не станут для тебя чем-то новым. — Всегда приятно слышать комплименты, — возражает негромко и подпирает голову свободной рукой, чуть наклоняет голову, отчего выбеленная челка слегка падает на лицо, прикрывая шрам и затянутый молочной поволокой глаз. Встречается взглядом с шатеном, когда тот поворачивается к нему. — Что, тоже любуешься? — не упускает возможности подколоть его Тарик, на что Хада пожимает плечами. — Тоже любуюсь. Чего греха таить — смотреть на Тарика было приятно. Его внешность притягивала и завораживала, и чем больше Джин на него смотрел, тем сильнее было желание прикоснуться. Протянув руку, касается прядки волос, лежащей на чужом плече, которая тут же каштановой змейкой обвивается вокруг пальца. — Ты их вообще стрижешь? — Уже много лет как нет, — шатен наблюдает за этим жестом, не препятствуя. — Впервые вижу мужчину с такими длинными волосами, чтобы при этом они еще и шли ему. — Лучше тебе не знать, сколько времени на них уходит, — смеется негромко, подмечая, как дива передергивает плечами, немного отстраняется, тянется к пачке сигарет и неспешно прикуривает, придерживая сигарету в длинных пальцах. Дым на мгновение стекает с тонких губ, делая его похожим на какое-то сказочное существо. Цепляется взглядом за маленькое пятнышко под левым глазом. — У тебя милая родинка, — слетает с губ прежде, чем Тарик успевает поймать свои слова и запихать обратно. Джин, едва не поперхнувшись дымом, косится на него удивленно. Ему привычно хочется съязвить что-нибудь в духе «это обмен любезностями или группа поддержки?», но колкость так и остаюется невысказанной. Сморгнув, машинально касается своей щеки в том месте, где была родинка. В груди вспыхивает чувство, похожее на смущение, и Хада чуть отводит глаза. — Ладно, такой комплимент в свой адрес я слышу впервые, — хмыкает, выпуская струйку дыма в сторонку. — Зачастую выслушиваю что-нибудь насчёт своих ног, задницы и — иногда — лица, на этом все обычно заканчивается. — Как независимый эксперт, — Тарик допивает остатки виски и ставит стакан на столик, снова поворачиваясь к мужчине, — могу заявить, что в тебе гораздо больше, чем красивые ноги, задница и лицо. — Душа еще, наверное? — Возможно, — щурится смешливо. — До той минуты, пока ты не открываешь рот. — Поверь, мой рот еще не такое может, — копирует его прищур, снова затягивается и красиво, очень чувственно выдыхает. Снова ловит телохранителя на том, что тот практически неотрывно и с каким-то восторгом на него пялится, — неужели уже настолько пьян?.. — и удовлетворенно ухмыляется, довольный произведенным эффектом. — Поверю на слово. Голову приятно ведёт от выпитого, по телу растекается расслабленность. Сигарета заканчивается как-то слишком быстро, и он тушит ее в стоящей на столике пепельнице, затем тянется всем телом, блаженно выдыхая. Остатки алкоголя из своего стакана допивает одним глотком и поворачивается к шатену. Расстояние между ними — чуть меньше вытянутой руки, сократить его оказалось очень легко. Хада подсаживается поближе, не сводя с мужчины взгляда, ладонь осторожно и вкрадчиво скользит по широкому сильному плечу. Замечает краем глаза, как чуть вздрагивают чужие пальцы, и замирает на мгновение. Но его не оттолкнули, не отсели подальше - в какой-то степени это хороший знак. Он сам смутно понимал, что творит и зачем, но руки сами тянутся потрогать, прикоснуться, погладить. Пальцы медленно продолжают свой путь вверх по плечу, подушечки едва ощутимо трогают полоску светлой кожи над воротником рубашки. Мягко убирает длинную прядь волос с чужого лица, заправляет ее за ухо, наблюдая, как от его касаний по коже мужчины разбегаются мурашки. — И как ты только с ними управляешься… — Привык, — коротко отзывается Тарик, перехватывая его руку. Джин вздрагивает, напрягается, бросает на него настороженный взгляд, но мужчина всего лишь отнимает его ладонь от лица и опускает вниз, укладывает поверх своей. Контраст между ними слишком заметен: рука Хады узкая, с длинными тонкими пальцами, изящная, увешанная серебристыми кольцами; ладони Тарика в свою очередь широкие и сильные, слегка шероховатые наощупь. Своей одной тот запросто может перехватить обе руки Джина, и еще останется место. Он почти ощущает на коже чужое дыхание, когда поднимает голову и встречается с глазами перед собой — бездонная синева ночного неба, присыпанная алмазной крошкой далеких звезд. Взгляд поневоле ползет чуть ниже и останавливается на губах. То ли в нем говорит ударивший в голову алкоголь, то ли что-то еще, но желание прикоснуться к ним становится совсем нестерпимым. Джин подается чуть ближе, но его рот накрывает чужая ладонь. — Нет, — Тарик качает головой и отводит глаза. — Нет. — Почему? — Хада мягко оттягивает руку от своего лица и пытается снова поймать его взгляд, снова чувствуя на языке неприятную горечь отказа. — Я уже озвучивал свою причину, Джин, — со вздохом шатен поднимает на него глаза, но решимости в нем заметно меньше, чем в прошлый раз. По нему видно, что сдерживает его чувство долга. Мягко выпутывает ладонь и касается щеки Хады, большим пальцем проводит вдоль родинки под глазом. — Никто не узнает, если это тебя беспокоит. — Меня беспокоит то, что ты делаешь это скорее всего для того, чтобы избавиться от меня, — губы Тарика трогает грустная улыбка, и он почти отстраняется, но Джин накрывает его ладонь своей и чуть хмурится. — Если бы я хотел от тебя избавиться таким способом, то сделал бы это еще в первые дни нашего знакомства, — голос серьезен, как и выражение глаз. — Думаешь, я стал бы терпеть тебя столько времени? — Кто знает, что там в твоей светлой голове? — Хада подается чуть ближе, почти вплотную, заставляя шатена едва ли не вжаться в спинку дивана. — Брось, Тарик… Если оба не против, то что им мешает? — вкрадчиво шепчет, убирая прядь волос с его лба, видит, что тот уже почти готов сдаться. — Одинокий мужчина, у которого никого нет, так ещё и весьма хорош собой... Так почему нет? Никто не узнает, если мы будем держать язык за зубами, верно? Это будет наш с тобой маленький секрет. — Мне кажется, в прошлой жизни ты точно был змеем-искусителем, — шумно выдыхает, когда узкая ладонь касается его груди. Джин тихо-тихо смеется и почти слышит, как с треском ломается последняя преграда, и когда чужие крепкие руки опускаются на его талию, притягивая ближе, он мысленно ликует. Остается только податься немного вперед. Губы мягко накрывают другие, подцепляя верхнюю, пальцы живой проворно зарываются в шелк волос, с наслаждением сминают длинные пряди. Сердце заходится то ли от волнения, то ли ещё отчего-то, переполошенное, колотится о клетку из ребер так громко, что, казалось, слышно на всю комнату, и он почему-то ощущает себя совсем юным мальчишкой, что тайком сбежал на свое первое свидание с понравившейся девушкой. И волнительно, и боязно, и удивительно, и руки дрожат, и внутри все распирает от многообразия чувств, захлёстывает волнами, того гляди вот-вот потопит с головой. От Тарика терпко пахнет виски, одеколоном и чем-то еще, чему Джин не может дать названия. Целоваться с ним не похожее на поцелуи с женщинами; его губы горячие и твердые, с уверенностью и даже жадностью целующие в ответ. Хада сбивчиво выдыхает в эти губы, чувствуя, как ведет голову и мысли начинают путаться, а вместо них только жар, нестерпимый жар растекается от груди по всему телу. Задыхаясь, он прижимается плотнее, стискивает дрожащими пальцами длинные пряди — ему страсть как нравится их трогать — от переполнявшего чувства, не в силах оторваться от чужого горячего рта, опьяненный. Все становится неважным, кроме близости человека рядом. Его жар, его дыхание, громко стучащее сердце и горячие губы, от которых нельзя оторваться нельзя. И он пьет их в поцелуе, как какое-то зелье, жадно, мелкими глубокими глотками, пока не перехватывает дыхание. Только тогда на долю мига отрывается, чтобы поймать хотя бы крупицу воздуха, придерживая затылок шатена — ловит и снова припадает к чужим губам, теряя счет времени. Джин вздрагивает, когда чужая ладонь соскальзывает под полы халата, касается бархатной кожи напрямую и тянется чуть выше, отчего тонкая ткань слегка сползает с плеча. Сильнее прихватывает губами губы и отстраняется, лбом утыкается в лоб, переводя дыхание, поднимает на Тарика слегка расфокусированный взгляд. Тот вздыхает, крепко жмурится на короткое мгновение, медленно проводит по губам, собирая тепло чужого рта и остатки горячего сбивчивого дыхания. Смотрит на кончики пальцев с непередаваемой глубокой задумчивостью, после чего поднимает взгляд на Хаду. Светящийся взгляд, окаймленные розовым губы, легкий румянец на точеных скулах. — Чему ты улыбаешься? — тихим низким шепотом, от которого мурашки стройным рядом бегут вдоль позвонков. — Теперь тебя выгонят из рая за то, что поддался на провокации змея-искусителя. Тарик закатывает глаза, шумно выдыхает и подхватывает стройное худое тело на руки. — Ну и ладно. Мне все равно там не нравилось, — перехватывает бедра мужчины поудобнее, поднимается с дивана, заставляя обхватить себя ногами и направляется в сторону его спальни. — Быстро же ты сдался, — Джин смеется тихо-тихо, почти беззвучно, утыкаясь губами куда-то в теплое местечко под ухом, проводит ладонью вдоль каскада чужих волос, купая пальцы в их бархате. — Если ты продолжишь в том же духе, то мы никуда не дойдем, — ворчливо чуть встряхивает свою ношу. До спальни добираются с трудом. Джин все не может заставить себя отлипнуть от чужой шеи, а Тарик старается его не уронить и не ударить, пока наконец не опускает на постель. Выпрямляется, окидывая диву взглядом — тот будто специально вытягивается, гибкий и грациозный, тянется так, что видно проступающие под одеждой полукружья ребер, и смотрит из-под ресниц так, что от этого тяжелеет дыхание. — Вот же ж провокатор, — цыкает шатен, устраиваясь у него между ног и нависая сверху. Губы прижимаются к манящей ямке под ухом. Смуглую кожу тут же обдает ворохом горячих мурашек, колкой острой волной пробежавшихся вдоль позвоночника и осевших тягучим жаром внизу. Шумно вдохнув запах волос, Тарик ведет губами вниз, помечая шею длинным теплым следом легких поцелуев от виска вниз до самых ключиц, под дрожащим горлом, к изгибу плеча и снова вверх, мимо пульсирующей жилки, до серебристых мерцающих прядок, прилипших к коже. Хада вздрагивает всем телом, тихо охнув и закусив краешек губ, ладонью зарывается в чужие волосы, комкает длинные прядки у корней. Голову запрокидывает немного назад, наматывает пряди на руку, слегка тянет, невольно притягивая его голову ближе к себе. — Только… без следов… — хрипло выдыхает Джин, шкрябнув длинными ногтями кожу чуть пониже затылка мужчины. — Я помню… — шепчет тот в шею, не отнимая губ от теплой кожи, опаляя ее влажным горячим дыханием. Беспокойные пальцы зарываются в его волосы, притягивают ближе, и он послушно тянется, оставляя поцелуй за поцелуем, пока не становится мало, чудовищно мало этих осторожных нежностей. Тарик теснее припадает губами к бархатной коже, ведет лбом от изгиба шеи к подбородку, вынуждая Хаду сильнее запрокинуть голову, и крепко прижимается губами чуть выше горла. Джина встряхивает, будто разрядом тока, сорвав с губ хриплый и неожиданно громкий стон, знойным жаром окатывает с головы по всему телу, заставив стиснуть дрожащими пальцами чужое плечо. Шатен отрывается от него на мгновение, окидывает темными-темными мутными глазами, удовлетворенно ухмыляется уголком губ и снова припадает к красивой шее, рассыпав целый ворох поцелуев, влажных и настойчивых, вспыхнувших на горле и неровно бьющейся жилке. Еще пару дней назад Тарик выслушивал о себе не самые приятные вещи, а сейчас стервозный Хада буквально тает под его прикосновениями. Это будоражит и пьянит похлеще выпитого виски, невидимым крюком цепляет под ребра и тянет, тянет навстречу с небывалой силой. Рука шатена опускается вниз, медленно развязывает пояс халата и скользит под ткань, с наслаждением оглаживая горячее тело, которое податливо выгибается навстречу касаниям. Широкие ладони обхватывают узкую талию в кольцо из пальцев: ещё чуть-чуть и можно будет их сомкнуть, настолько она тонкая. Его взгляд ощущается едва ли не физически, практически касается смуглой кожи, обжигая ее; Джин помнит, как качок смотрел на него, с каким трепетом эти сильные и одновременно самые нежные ладони касались его в тот раз. Сейчас же происходящее в разы лучше его фантазий. Выпрямившись, Тарик через голову стягивает с себя мешающую рубашку и не глядя откидывает куда-то в сторону, чтобы тут же вернуться к распростертому под ним соблазнительному телу. Подтягивает его к себе поближе за бедра, ведет ладонями от талии вверх до груди и плеч, распахивая ткань халата. Припадает губами к бусинке соска, ловит языком и вбирает в рот, слегка посасывая, вслушиваясь в сбивающееся дыхание Хады. А у того где-то под ребрами все заходится волнительной сладкой дрожью, той самой, очень похожей на волнение перед выходом на сцену. Вот только поблизости ни сцены, ни публики, не считая одного единственного зрителя. И зритель этот мог заменить ему сотни других. Широкие горячие ладони скользят по телу, и Джин плавится под чуткими и нежными ласками, покусывая губы, слегка прогибается в пояснице, с шумом втягивая воздух. В черепной коробке практически не остается ни одной связной мысли, вытесненных алкоголем и чужой близостью. Он не знает, куда деть руки, то зарываясь ими в волосы, потягивая и сминая пряди, то опуская их на плечи, машинально поглаживая и чуть задевая ногтями, то цепляясь за простыню под собой, когда прикосновения и поцелуи становятся слишком, слишком приятными. — Приподнимись немного, — обдает кожу горячечным шепотом. Джин бросает на него мутноватый взгляд из-под ресниц и послушно приподнимается; под спину тут же уверенно скользят чужие ладони, пощекотав лопатки, подкладывают под поясницу подушку, чтобы было удобнее. Тарик склоняется к нему, утягивая в очередной поцелуй, одновременно с этим стягивая с дивы белье и отправляя куда-то к остальной одежде. Отрывается от нещадно зацелованных губ и отрывисто выдыхает от острого восторга, скользнув руками по ногам — какие длинные, какие стройные и сильные эти ноги, и сколько желаний они вызывают, таких, что вслух не скажешь. Ладони восхищённо ведут по невероятной длине, обжигая и лаская чувствительные места под коленями, на внутренней стороне бедер, у узких лодыжек и изящных ступней. — Нижний ящик, — сбивчиво отзывается Хада, кивнув в сторону прикроватной тумбочки. Понятливо кивнув, шатен ненадолго отрывается от этого манящего тела, чтобы дотянуться до нужного ящика. Выуживает оттуда флакончик со смазкой и пачку презервативов, бросая на постель, после чего снова возвращается к партнеру. Шею обжигает очередным крепким поцелуем — Джин вздрагивает, запрокидывает голову с долгим томным вздохом и сжимает чужие плечи. Слышит, как тихо щелкает крышечка тюбика, а затем влажные пальцы опускаются между ягодиц, послав волну мурашек вдоль позвоночника. Дива невольно напрягается, затаив дыхание, закусывает до боли краешек рта, и это не укрывается от Тарика. — Расслабься, — покрывает тот его шею успокаивающими поцелуями, отвлекая, пока пальцы чутко и трепетно скользят в ложбинке, распределяя смазку и массируя колечко мышц, отыскивая путь в чужое тело, доверчиво раскинутое под ним на постели. Свободная ладонь скользит по колену вверх до бедра, приласкав выступающую косточку, и мягко обхватывает напряженный член, срывая с закушенных губ Хады хриплый стон. Джин вздрагивает, выдыхает сбивчиво и чуть приподнимается навстречу руке, неторопливо обласкивающей твердую плоть. Шатен снова опускается к его груди, не обделяя лаской соски, рассыпая дорожку поцелуев от одного к другому. Он плавит его в этих ласках, расслабляет, замыкает на них, осторожно касаясь пальцами между ягодиц, поглаживая, потирая. Надавливает одним и медленно проникает внутрь. С губ Хады слетает шумный прерывистый вздох, он стискивает его бока коленями, ногтями впивается в удобно подставленное плечо. — Ш-ш-ш, — Тарик приподнимается и прижимается губами к теплому местечку под ухом, ловит хриплый стон и на вздохе глубже проталкивает палец в узкое неподатливое тело, принимаясь неторопливо и аккуратно двигаться, максимально осторожно подготавливая своего партнера. Жадно хватанув губами жаркий застойный воздух, Джин мелко облизывает губы и косится на шатена из-под ресниц, дышит шумно и часто, ощущая, как возбуждение волнами прокатывается по дрожащему телу. Не сдерживает тихого стона, когда уже два пальца толкаются в узкое жаркое нутро, хватается за плечи мужчины и слегка выгибается. Волосы разметались по подушке белоснежным ореолом, на скулах полыхает ярким пятном румянец, а с закушенных губ слетают вздохи пополам с более громкими стонами под осторожные движения бедрами вперед-назад, отчего член прижимается к чужой ладони, трется о нее, пачкая смазкой. Тарик проникает пальцами чуть дальше, медленно и неторопливо входя до упора, касаясь кончиками стенок и нежно раздвигая их; вытаскивает наполовину, толкается обратно настойчивее, продвинувшись почти до ладони, надавливая на простату и заставляя Хаду каждый раз содрогаться от наслаждения, что вызывало довольную ухмылку. Движения то ускоряются, то замедляются до невозможности, он не торопится, неторопливо и бережно подготавливая партнера, заботясь о том, чтобы ощущения были лишь самые приятные. Вскоре уже и два пальца двигаются внутри свободно, и Тарик ненадолго добавляет третий, чтобы убедиться, что этого достаточно. Убирает ладонь и приподнимается. — Джин, — зовет тихо, заглядывая в лицо. Тот поднимает на него долгий знойный взгляд, в котором пляшут все черти омута. Шатен ласково оглаживает его щеку, убирая со лба влажные серебристые прядки, целует в уголок губ. — Обхвати меня покрепче. Джин коротко косится вниз, гулко сглатывает и обхватывает его бедра ногами, скрещивает лодыжки за поясницей, теснее прижимаясь к горячему телу, пока Тарик надрывает зубами пакетик с презервативом и раскатывает резинку по своему члену. Кадык неровно дергается от шумного глотка при виде ладони, которой шатен обхватывает себя, приласкав и продемонстрировав целиком, и на мгновение на лице дивы отражается суетливое смятение — «да в меня... это не поместится...», но стоит встретиться с ним взглядом, как мысль эта тут же где-то теряется. Он тонет в этой сапфировой бездне, полной невысказанной, невыраженной ласковой тьмы, что плещется там через край и грозится затопить его с головой. Тарик подхватывает себя рукой, прижимается между ягодиц горячей головкой, притирается, дразня нежные места, и делает осторожное движение бедрами, медленно и неторопливо проникая в жаркое тело, умопомрачительно узкое, обжимающее его крепко и сильно. Хада крупно вздрагивает, выгибается в пояснице. С закушенных губ срывается отрывистый стон, возбуждение прокатывается по телу жаркой волной, оседая внизу живота. — Вдохни, — горячечный шепот обжигает ухо. Джин послушно втягивает воздух, металлической рукой сминая простыню, а второй хватаясь за плечо шатена, на выдохе срывается на еще один стон, когда Тарик настойчивее толкается внутрь, проникая чуть глубже. — Вот так… — горячие ладони покрепче перехватывают бедра, огладив от ягодиц и вверх до поясницы. Шатен выскальзывает из него до половины и возвращается обратно более уверенным толчком, погружаясь почти целиком, но двигаться в нем не спешит, покачивая бедрами и потираясь внутри. Окидывает взглядом распластавшегося на постели мужчину, задыхаясь от восторга — Хада был сейчас невероятно красивый, раскрасневшийся, с растрепанными волосами и закушенными губами, места себе под ним не находящий. Он склоняется ниже, ловит его губы и утягивает в горячий глубокий поцелуй, требовательно толкается языком в глубину жаркого рта, с наслаждением выглаживает гибкое грациозное тело ладонями, задавая неторопливый темп и постепенно наращивая его. Джин приглушенно стонет в поцелуй, цепляется за его плечи и спину, оставляя на них быстро темнеющие полосы. Тарик отрывается от губ, давая тому вдохнуть воздуха, вместо этого приникает к щедро выставленной шее, соскальзывает на жадно прихватывает тонкую кожу губами. Хада, хрипло охнув, чуть дергается, ощущая, как кожу под ключицей болезненно обжигает. «Без следов!..» — отчаянно вспыхивает в сознании, но он может лишь со стоном обхватить ладонью чужой затылок, притягивая голову шатена ближе к себе. Сильные руки, крепкое горячее тело, прижимающее его к постели и не дающее воли, жаркие губы, от поцелуев которых плавится кожа, и сильные ритмичные движения, срывающие с губ громкие стоны... Этот большой мальчик определенно знает, как свести его с ума. Все сливается в сплошной шум, накрывающий с головой и оглушающий: громкие и несдержанные стоны, сиплое дыхание, скрип постели, шорохи ткани, стук сердца и влажные липкие звуки проникновения и единения двух тел. Руки беспокойно мнут и сжимают простыню под ними до жалобного треска ткани, Джин порывитсто выгибается навстречу, вцепившись в него мертвой хваткой, прижимаясь теснее, а с губ слетает обрывистое «не останавливайся». Тарик внимает просьбе, перехватив ладонью член мужчины, подстегивая его возбуждение и помогая тому достигнуть пика, делает несколько быстрых движений вдоль напряженной плоти, пока не чувствует на своих пальцах обжигающую влагу. Шатен делает еще пару резких толчков, вымучивая Хаду до предела и доводя себя до разрядки, кончает с низким стоном, плавно замедляясь и склоняясь над все ещё дрожащим телом. Джин без сил откидывается назад, грудь, покрытая бисеринками пота, тяжело и часто вздымается от сорванного дыхания, разметавшиеся по простыне волосы влажными прядками прилипают к вискам и лбу, а скулы полыхают ярким румянцем. Он приоткрывает глаза, пытаясь сфокусировать взгляд на мужчине перед собой, облизывая нещадно зацелованные и припухшие губы. Тарик прислоняется лбом к его плечу на пару долгих мгновений, медленно выходит, рукой придерживая презерватив, стягивая с себя использованную резинку и завязывая в узел. Скользит взглядом по утомленному, но все равно прекрасному лицу дивы, едва заметно улыбается и молча опускается рядом на кровать, пытаясь придти в себя после горячего секса. Ни думать, ни шевелиться не хочется, напряжение постепенно уходит из тела, оставив после себя долгожданную приятную расслабленность вместе с опустевшей головой — почти как при алкогольном опьянении, только в разы, в разы лучше. Джин чуть поворачивает голову, скользнув взглядом по мужчине рядом с собой, который собрался вставать с постели. — Если ты сейчас уйдешь... — хрипло шепчет сорванным после стонов голосом. — Я очень, очень расстроюсь. Тарик приподнимает бровь и тихо хмыкает, но послушно укладывается рядом, наблюдая, как дива тянется до тумбочки и закуривает прямо в постели. Тишина, повисшая в спальне, ощущается непривычно после всех тех громких звуков. Хада выдыхает дым в сторону тонкой струйкой: — Пойди ко мне. Вопросительно покосившись на мужчину, шатен пододвигается поближе, и Джин, докурив и затушив сигарету, тут же укладывает голову ему на грудь, прильнув всем телом. Для верности еще и руку перекидывает через него, обнимая, выдыхая умиротворенно, вслушиваясь в чужое сердцебиение под щекой. Тарик, стараясь не тревожить диву, осторожно подтягивает сбившееся одеяло и накрывает их обоих, мягко опускает ладонь на плечо, поглаживая. — Не хотелось бы портить момент, — тихо подает голос телохранитель, ласково перебирая белоснежные пряди и ощущая щекотное дыхание на груди, — но утром у тебя встреча с твоим продюсером. — Нахуй продюсера. Тарик тихо смеется и прикрывает глаза.