На улице холод, в сердце тепло

Нагито, словно собака на поводке, за своим хозяином идет, хвостом виляя. За каждым шагом следует отдача затянувшимся ошейником — снова больная фантазия разыгралась, так успокаивает себя он, когда обнаруживает на шее только давнишние шрамы. Ступает бойко, пытаясь идти наряду с Хаджиме. И снова не получается. Комаэда, вновь не взирая на просьбы Хинаты не перегружаться («— Такое ощущение, что я бездельничаю...»), протирает шкафы деревянные до блеска, беря на себя обязанности трудолюбивой горничной. Видя свое отражение в идеально промытом пространстве, отворачивается стремительно и переходит к следующей полке. Мерзко. И все равно он делает недостаточно. Нагито пробегает марафон каждый день в пять часов, тая в сердце надежду успеть за последними кусамоти в местном магазинчике. Хаджиме ведь их так любит, правда? Не успевает. Вновь и вновь посылает куда только возможно собственные болезни, которые не дают ему и мгновение жизни прожить без нужды вдохнуть чуть больше воздуха, чем остальным. Комаэда пальцами перебирает прядки кофейного цвета, когда Хината невзначай шепчет на ухо «просто расслабиться хотя бы в выходные». Поджимает потрескавшиеся губы и умело игнорирует каплю пота, скатывавшуюся по шее. Он не может исполнить даже самую элементарную просьбу. Нагито в угол забивается в нарастающем плаче, когда огонь начинает по-малому разрастаться и, наверное, уже и сожрал бы его с волчьей жадностью, но снова Хаджиме, как принц на белом коне, приходит в самый последний момент. Отличает Хинату от героя только то, что в арсенале у него не меч, искрящийся в лучах солнца, а огнетушитель. И снова он ничего не смог сделать. : ; Хаджиме ножом орудует умело, под нос напевает сердцу родную мелодию и глаза на мгновение прикрывает лишь, когда уже чувствует у запястья знакомое жжение. За весь свой опыт (не побоится сказать — не слишком уж и маленький!) так и не научился обращаться с подгорающими блюдами. А Нагито оказывается рядом как всегда и с наполненными беспокойством глазами тут же перевязывает ладонь бинтом новым. А он не может и слов благодарности выдавить. И чувствует в горле нарастающую тошноту от своей же гордости. Хината последний отчет дописывает в спешке, через каждую написанную строчку на часы настенные оглядываясь. Он и рад бы сбежать по лестнице в этот же момент, да что тут греха таить, была б его воля — он и половины бумаги не дописав стоял бы уже у подъезда родного, но под настойчивым взглядом босса и шевельнуться не в силах. У двери топчется на месте, мнет края пиджака и ногти грызет, поддаваясь давней привычке, с которой, казалось бы, уже расстался. И всхлип старательно прячет в воротнике, ведь если бы это была та любовь, про которую пишут в книгах и снимают сериалы, то никакой начальник даже в боссы первого уровня не годится. Ночью кажется, что ради Нагито он готов и радугу с неба достать — а в реальности... Он ни на что не годен. Сгнил, как и слива в саду. Хаджиме на сумку собранную пару дней назад смотрит тоскливо и вздыхает отчаянно. Глаза прикрывает на секунду и проклинает командировку, которая начнется в самый неподходящий момент — завтра. День Рождения Нагито. Вновь проклинает начальника — знал ведь черт, как для Хинаты это важно, и все равно из всех работников отправил именно его. А вслед проклинает и себя, так и не сумевшему предупредить о своем недолгом отъезде в этот день, когда Комаэда смотрел на него так счастливо. Хината губы привкусом вина обжигает после очередной ссоры с Нагито. Знал ведь, что как всегда будет — оба подуются, а на ночь следующую будут вместе в постеле лежать и мечтать о счастливом будущем, но его будто кто-то подталкивал из дома уйти — не хотел, чтобы перед глазами лицо другого всплывало, а теперь оно только в чертах получше в опьяневших мыслях маячит. На плечи опускаются холодные руки, шею обволакивает теплый хлопок — шарф, наверное. Ледяные губы прикасаются ко лбу, носу, рукам — а после и в объятия заключают. Комаэда прибежал в двадцатиградусный мороз в своем дурацком плаще, который теперь висит на Хинате. Выводит его из бара под руку, поспешно доставая из кошелька своего монеты и бросая бармену. Хаджиме отмахивается лишь на упреки Нагито о том, что на работу нельзя тратить дни и ночи напролет — спать ведь, как-никак, жизненно-необходимо, пока он не подходит в упор, выключая компьютер с несохраненными данными за два часа работы. В голове стучит настойчивое «надо было сохраняться», но он, как всегда, все стрелки переводит на Комаэду, говоря ему что-то противное и мерзкое, совсем недостойное его. Нагито только улыбается печально, ноутбук забирает и Хинату, бьющегося в судорогах, в постель бережно укладывает. На утро Хаджиме обнаруживает у себя на столе файлы рядом с успевшим подостыть кофе. Будто в забвении прочитывает информацию на листках — все то же, что он писал вчера, но определенно в лучшую сторону переделанное и распечатанное. : ; Чем их любовь больше разрастается, тем тяжелее становится. Она может занимать слишком много времени (что, безусловно, и раздражает, и воодушевляет — зависит от настроения) и даже вторгаться временами в личное пространство, в котором хотелось бы разбираться самим. Но пока Нагито чувствует в своей ледяной ладони другую — теплую, а Хаджиме видит восторженные глаза Комаэды, смотрящие на подарок, уготовленный к Новому году — все хорошо.