Прикосновение

Узкие витражные окна тянулись до самого потолка и отбрасывали разноцветные огни на деревянный пол; тусклый свет свечей неярко освещал мужчину, сидящего перед инструментом в полумраке. Его пальцы легко забегали по клавишам, а ноги стали легко нажимать на педали; орга́н запел, полилась мрачная музыка, присущая церковным концертам. Мужчина играл с закрытыми глазами, чувствуя, где и какая клавиша находится; играл он по памяти, без нот, но несмотря на это получалось безукоризненно. Он давно не садился за орган, давно не отдавался этому миру музыки и очень соскучился по этой атмосфере. Черные монашеские одежды создавали вид строгости и отрешенности, их недорогой материал говорил о добровольном отречении от мирских сует; повергающий в шок шрам на левой стороне лица, скрывающийся за воротничком-стойкой, красноречиво повествовал о тяжёлом прошлом. Одно его отличало от его собратьев, которые всегда коротко стриглись: длинные, даже чересчур, темно-русые волосы, вьющиеся до самой поясницы. Мужчина всегда их сплетал, но сейчас они водопадом струились по широким плечам и сильной спине. Священнослужитель явственно чувствовал, что за ним пристально наблюдают уже долгое время, и все же настойчиво игнорировал этот взгляд, не сводящийся с него с самого вечера вплоть до глубокой ночи. Закончилась одна песнь, за нею и другая, но наблюдатель, похоже, уходить не собирался. Он сидел на втором ряду скамей, наслаждаясь прекрасной музыкой, а, может быть, и ее исполнителем, и периодически потягивался, зевал, ожидая, когда же на него, наконец, обратят внимание. К глубокой ночи Дарен все же устал игнорировать этого негодника-черта, со вздохом поднялся и сжал в руке покоящийся на груди массивный крест. Звонким эхом в тишине храма раздался его низкий голос:  — Божий дом для демонов не место. Тебе следует уйти. Нечистый, кажется, ожил, раскрыл небольшие крылышки, подобные летучей мыши, и подскочил, притопнув каблучками. Надо сказать, в среде демонов он действительно выглядел и был опасным, но для человека облик его казался странным и даже вульгарным, особенно для мужчины. Светло-русые волосы ниспадали на полуобнаженную грудь, сильные плечи, перчатки по локоть, перетянутые вервью, смотрелись даже элегантно, меж высокими сапогами выше колена и совсем уж короткими шортами виднелся открытый участок кожи. Повсюду были заклёпки да ремешки, шипы да серебристые вышивки. На плечах покоилась угольная шифоновая накидка с меховой отделкой.  — Но Бог любит всех, почему же мне нельзя здесь быть? — раздался его голос в ответ.  — Нельзя, ибо ты демон, — произнес Дарен и приподнял подбородок, показывая, что он не отступится.  — Я им родился, а права на искупление мне никто не давал; почему же? Люди тоже грешными рождаются, — несколько шагов демона вперёд сопровождались глухим стуком толстых низких каблучков. В его глазах живо промелькнули нотки хитрости и заигрывания. — Я, пожалуй, хотел бы отмолить свои грехи прямо сейчас.  — Соблазнения бесполезны, я честен с Богом, — махнул рукой священнослужитель и присел за стол, распахивая толстый том пыльной книги.  — Так ли уж? — демон прошествовал к столу, склонился над ним и рассмеялся. — Бог, быть может, и не знает, что за тайные желания живут в твоей душе, а вот мне все известно. Богу ли знать тонкую человеческую душу? Вуд его проигнорировал, делая вид, что чрезмерно увлечен чтением старой книги, тогда демон проявил настойчивость и накрыл его ладонь своей, только вот священник руку отпихнул, бросив на него взгляд из-под густых ресниц.  — Чего ломаешься, словно девственная барышня? — вздохнул демон, присаживаясь на стол и отодвигая скучную по его мнению книгу. — Никто ведь не узнает. Будь честен с собой, тебе же нравится мой облик, правда? Я принимаю тот облик, что нравится человеку; странно, но это почти самый безобидный из всех, что я когда-либо принимал. Люди такие грязные и распутные. Большинство из них сдавалось в первые же минуты, некоторые держались чуть дольше, но никто не упирался, те же девственные барышни и то быстро соглашались. Будешь отвергать себя?  — Я ведь сказал, что Божий дом — не место для демонов. Ты очерняешь святое место своей греховностью.  — Даже под крылышком у своего Отца ты не скроешься от себя же и собственных желаний. Ты можешь бежать от себя, только вот к чему? Задай сам себе этот вопрос. Но Дарен был непоколебим. Казалось бы, стоило сразу сдаться, ведь он человек непробивной, но в этом демоне проснулся неподдельный охотничий азарт, да и неумение проигрывать делало свое дело. С тех пор для священнослужителя сон был блаженным временем, когда ему выпадала чудесная возможность расстаться с Николасом — так звали демона — и со своими бурлящими внутри фантазиями на несколько часов, ибо снов он, хвала небесам, не видел, только кошмары. Бывало, на службе, когда все скамьи на первых рядах переполнены угрюмыми женщинами в скромных платках и мужчинами в преклонном возрасте, где-то там, чуть поодаль, сидит демон. Иногда поднимается, чтобы обратить на себя внимание, забирается на выступы под массивными иконами, в общем, творит все, что взбредёт в голову, ведь никто его не видит. И тогда священнослужитель изо всех старается сосредоточиться, утыкается носом в отскакивающие от зубов строки псалмов да молитв, нервно перебирая в руках алые четки. Никаких насильственных действий демон не совершал, как это могло ожидаться, нет, наоборот, терпеливо ждал согласия. Однажды только в качестве не совсем забавной шутки после душа спрятал одежду Дарена (а, если быть точнее, выбросил в окно, прямо в снег), а ведь душевая находилась в отдельном домике. Под рукой запасной одежды не было, и пришлось выбегать на мороз босыми ногами, завернутым в одно только полотенце. Николас предложил его «согреть» весьма необычным способом, но Дарен лишь бросил на него неописуемый взгляд, а на следующий день слег с тяжёлой простудой. Кажется, демон чувствовал тяготящую вину из-за этого случая, ибо всю неделю он таскал теплый чай в его скромную комнату с однотонными стенами с местами потрескавшейся краской и немногословным интерьером, состоящим из деревянного креста над изголовьем кровати, шелестящего от сквозняка папоротника и низкого платяного шкафа со скрипящей дверцой; все это время сидел рядом и сменял влажный лоскут ткани на лбу. Когда Дарен, мучаемый высокой температурой, беспокойно засыпал, Ник втайне держал его за руку. Кажется, тогда лёд и тронулся. Так вот забавно выходит — каким бы жарким ни было твое пламя, как бы ты ни хотел осветить его светом чью-то темную ночь и добраться до глубин его души, все равно даже самое ледяное сердце запросто растопит простое человеческое тепло и забота. К Дарену за все это время никто не пришел. Словно отшельник в этой далёкой от цивилизации церкви, он в совершенном одиночестве, кажется, и провел всю жизнь. Иногда по вечерам Дарен садился за орга́н и начинал играть, тогда Ник, уже чуть смелее, подсаживался ближе и слушал. С каждой проведенной вместе неделей его тело становилось все более одетым — холодно, как никак, да и к чему этот наряд, когда этот священнослужитель имеет несгибаемую силу воли и не поддается соблазнениям? Конечно, Николас был поражен: впервые его не возжелали, а ведь надежд было много. Ещё в начале своих попыток добиться расположения к себе определенной части тела священнослужителя, он искренне был уверен в том, что не пройдет и двух-трёх дней, как он сдастся. Он не понимал, что это вовсе не он проверяет на терпение, а его. За тем и прошел суровый январь; Дарен растопил огонь в камине в своем домишке у старой церкви, уселся на холодный деревянный пол, греясь, а рядом и демон примостился, обвивая руками его плечо. Повсюду стояли свечи, ведь в эту комнату электричество проведено не было. День был напряжённым — то крещение, то венчание, то рыдающая в три ручья старушка, пытающаяся доказать, что ее сын одержим дьяволом, поэтому вечер в объятиях друг друга у камина был как нельзя кстати.  — Мне ещё никогда не было так тепло, — честно признался Николас.  — Да, хорошо горит, — заметил непонятливый Дарен, вдохновенно глядя на тлеющие бревнышки.  — На душе, — поправился демон, усмехаясь и прижимаясь чуть сильнее.  — Снова за свое? — вздохнул священнослужитель, но все же, несмотря на тон, не оттолкнул Николаса.  — Ни в коем случае. Оба на мгновение замолчали.  — Знаешь, я все ещё не могу понять… Спустя столькие годы осознания того, что же тебе всё-таки нравится, почему ты отвергаешь самого себя?  — Это плохо и неправильно.  — Так сказал Бог или сами люди? Дарен замолчал, всерьез задумавшись над ответом, которого найти, увы, так и не смог. Больше эту тему они не поднимали, продолжили говорить о том, о сем, смеялись над вычитанными давным-давно поутру в газете анекдотами, а ближе к ночи оба прильнули друг к другу и улеглись на пол, где Дарен ещё вечером постелил тонкий сыроватый матрас, перьевые подушки и пуховое одеяло с разноцветными заплатками где-нигде. В комнате в эту пору спать было равносильно тому, что и на улице.  — А тебя в Преисподней не ждут? — шутя спросил Дарен, накрывая их обоих одеялом.  — Меня нигде уже не ждут, — ответил демон и прикрыл глаза.  — Я всегда жду тебя, — тихо произнес священнослужитель, крепко держа его за руку. – Веришь?  — Верю… — Николас распахнул глаза и поглядел на Дарена. Свет от пламени очерчивал изгибы его тела, описывал каждую черту красивого лица. А что такое красота? Красота — это ведь не прямой нос и не привлекательная улыбка, это нечто гораздо более глубокое. Красота — это блеск ясных глаз, лёгкое, почти незаметное вздрагивание от прикосновения к волосам. По-настоящему красивы те люди, что любят и сами любимы. Тогда друг другу открывается то, что доселе было никому не доступно: ощущение родного дыхания, почти синхронное сердцебиение, теплые взоры и спутанные речи. И медленно они приблизились друг к другу, так, будто впереди целая вечность, существующая только для них одних. Чужое дыхание на собственных губах, неловкие движения и неожиданный порыв привели их сердца и тела друг к другу, сплелись их языки, забродили руки.  — Делай все, что вздумается, — прошептал Николас, цепляясь за сильные плечи Дарена, нависшего сверху.  — Боюсь, тогда тебе придется несладко, — богослужитель воли себе не давал, только позволил себе надкусить кожу шеи, которая за долгое пребывание в церкви стала пахнуть ритуальными свечами и сырой древесиной.  — Говорю же: что угодно, — демон выгнулся в спине и незаметно для них обоих принял свою прежнюю форму, пытаясь убедить Вуда быть честным с собой и своими желаниями. — Уверяю, что согласен на все.  — Так ли? Спустя несколько махинаций Ник вдруг понял, что фантазии Дарена куда более интересные, чем он предполагал. Конечно, все оказалось немного запутанным — в прямом смысле этого слова, мужчина чем-то умудрился связать ему руки за спиной. Не успел сидящий на коленях Ник произнести ни одного забавного замечания по этому поводу, как вдруг почувствовал, что плечи что-то больно, но несмотря на это приятно обжигает. Тающий воск свечи.  — Дарен, — судорожно выдохнул демон.  — Господин, — поправил его священнослужитель.  — Господин, — эхом повторил Николас, — этот раб вверяет Вам свою волю.