Падение вверх

Эти трое серьезно засели над своей непростой задачей. Пропаганда была тем, с чем Марайя и Ньюсекай сталкивались часто. Журналист проявил себя, как парень не просто структурный, разъяснив все функции, которые должно выполнить послание, но и кретивный, забросив большинство идей. Правда каждая его идея нуждалась в полировке ветеранши революции, которая хорошо чувствовала человека. Ратко же чувствовал себя не слишком умным. Такие вещи могли существовать в его голове на том же уровне, как у каждого космос в мыслях перед сном. Мы можем осознавать, что он большой и потрясающий, но, увы, не понимаем всех механизмов за его работой. Утро, все немного поели. — Марайя, ты же умеешь сворачивать шеи. Научи меня. — Ратко выступил вперёд, только платформа уехала. Ньюсекай присоединился. Учительница показала на подушке, обозначив линию челюсти и произвела резкое движение. Оба попробовали несколько раз. А потом друг на друге, но без самого поворота. Просто положение. Марайя корректировала. Крепкие шершавые руки Ратко, от того, чтобы просто свернуть Ньюсекаю шею, отделяло только одно движение. — Не страшно? — Спросил он не уничижающе мужество, а даже с капелькой понимания. — Ну, меня душили здесь два раза, и один раз это был ты. Но я не тот человек, который так просто цепляет психологические травмы. — Он смотрел спокойно, да и всё было сказано очень нейтрально. По смыслу это должен был быть вызов, но так даже не прикопаешься. — И тебе надо было об этом напомнить… Особенно при Марайе. Он его отпустил. — Я же извинился. — А я тебя простил. Ты же не виноват в том, что такой нестабильный. — Ньюсекай! — Сквозь зубы процедил Ратко. — Тебя же это вроде не обижало? Ты сам сказал мне… Ааа, ты не хочешь, чтобы Марайя знала? Ну, уже ничего не поделаешь. Извини. — Журналист неловко улыбнулся. — Так… вы не всегда ладили? — Марайя почесала затылок. — А кто сказал, что мы ладим? Мы только работаем вместе. Ратко кивнул в подтверждении словам соратника. Далее наступило время бойцов обмениваться опытом, а Ньюсекаю быть дилетантом. Марайя не пустила его на самотёк, а целенаправленно обучала. И, о чудо, его лень, которая сменилась трудолюбием, теперь перешла в полный энтузиазм. Дипломату бой давался непросто, крупная моторика далека от идеала. Но похвала его радовала, как ребенка, и потому, даже устав, он продолжал учиться. Ратко тоже взялся его наставлять. Так, как его самого учили. Нетерпеливо. — Да бей же от плеча! Что ты как девочка… — Он закатил глаза — Кхм! — Марайя сложила руки на груди. — А! Прости. Я не хотел обидеть, я… — Он не мог найти чего сказать. Совершенно потерялся. — Из 15 века. — Закончил за него Ньюсекай, улыбнувшись. — Из 15 века… — Тот согласился. Обмен опыта длился весь день. Однообразие и безысходность окружения теряли свой эффект, когда происходило так много всего. День за днём. Стемнело. Ньюсекай уложился раньше всех. Он всё ещё истощался быстрее Ратко, хоть тот ещё восстанавливался от ранений. Спали они на одной кровати вальтом, точнее, они так лежали. Один спал, другой нет, ибо параноидальный Ратко меньше всего хотел, чтобы на них напали. К новой знакомой он проникся, но всё ещё не терял бдительности. Мужчина сидел возле дыры и глядел вниз. Как глубоко это всё… Какие страдания там внизу… Кому это вообще всё было надо? Сильным мира сего? Это приносит им радость? Не секрет, что чужая боль может приносить радость, даже на себе Ратко это чувствовал. Марайя подсела рядом. — Грустишь как всегда? — А что ещё делать в этой дыре? — Тот протяжно выдохнул. — Да нет, ты не от этого. Я знаю эти глаза. — Марайя покачала головой. Взгляд тотальной тоски, проникавший, как грибница, во все уголки души человека. Даже в те моменты, когда выходило полностью абстрагироваться от обстоятельств, этот взгляд никуда не девался. — Так смотрят мои люди, для которых не было и шанса в диктатуре. Сначала пытаешься что-то изменить, а потом живёшь так 10, 15, 20 лет и сдаёшься. Хорошо, если есть для кого жить, а иначе только в депрессию и в петлю. — Взгляд того, кто сдался? Я ещё не сдался. — Он замотал головой. — Нет, здесь нет. Здесь твоя среда, тебе тут хорошо… — Я вообще тебя не понимаю, Марайя. — Когда ты занят, то сосредоточен, страстен даже, критическая обстановка тебя оживляет. А когда отдыхаешь, когда в покое, сразу в апатию, наверное, думаешь, для чего вообще ты это делаешь. Вот выберешься и куда? Обратно домой. Тебя же тоже… никто не ждёт? — Тц… — Ратко сморщился и горько посмотрел вперёд. Она попала в точку, читала, как открытую книгу. — Никто. — Посмотри на Ньюсекая. Он же тоже один. А как глаза горят. Фильм хочет снять. А ты? Ты же хочешь открыть мастерскую? Ратко так тяжело открыться, но его собеседница была безопасной тихой гаванью, такой похожей на него. Тогда можно? Один раз? — Да уже сколько лет хочу… Я себе, матери столько наобещал и ничего не выполнил… А потом у неё появился этот, не важно, он её обеспечивает, а я совершенно руки опустил что-то пытаться. Так, чтобы не голодать, грузы таскаю. Я уже себе не верю. Мне вроде и не так много лет, а я будто состарился. — Неправда. У тебя большой потенциал. Мир всех ломает, а особенно таких принципиально справедливых людей, как мы. — М-да… Мир любит таких скользких и эгоистичных, как Ньюсекай. И глаза у него не горят, они такие, потому что он не в себе. -…Что между вами произошло? — Он мне прямо сказал, что сожрал бы меня, если бы я был бы слабее него. — И сожрал? — А? — Ты был при смерти же, он тебя вылечил. — Это другое. Я уже ему нужен стал, чтобы спастись. Он хотел забрать оружие у беззащитной девушки, назвал меня эгоистом после того, как я спас его жизнь! — А ты почему его душил? — Разозлился, он мне наговорил целую тираду и это после того, как я его спас! — Ясно… Он странноватый человек. Но я вижу, он действительно хочет помочь. Ратко, я понимаю. Я тоже болезненно реагирую на несправедливость. Знаешь… В революции, как и в моей голове, были «мы» и «они». Мы с одним хорошим человеком ещё с утра пили чай в школе, где я преподавала, пока он ждал когда его дочка придет с дополнительных занятий, а уже вечером он стрелял в меня на стороне диктатуры. Потом он узнал меня, просил прощения, просил не выходить, не рисковать, но не уволился, потому что ему ещё надо было кормить свою семью, ему хотелось стабильного будущего для них… Ратко и Марайя были так морально похожи, от чего ощущали сильную связь. Когда журналист вываливал ему тяжёлую правду, это всё было очень в штыки, но учительница могла, видимо, это действительно ее призвание. Мужчина не знал, как ему выразить своё сопереживание, кроме как кивком. — Так что, Ратко… Ньюсекай твой хоть и странный, но не глупый, не злой. Попытайся с ним поладить. Хотя бы ради плана. Я очень хочу, чтобы у вас всё получилось. Она улыбнулась и он… ответил ей тем же. Завтра. До перемещения оставалось почти ничего. — Парни, — Марайя подошла к их кровати, — я не люблю эту книгу, но Яншу говорил, что каждый может извлечь из неё для себя то, в чём он нуждается. Пусть она сослужит вам службу. — Она положила Библию рядом с ними. — Может тогда и крюк отдашь? — Усмехнулся Ньюсекай. — Ну уж нет, я тоже может поищу вторую такую вещь, чтобы подниматься. Я верю в ваше дело. — Спасибо. — Ратко кивнул. — Сейчас газ пустят. Иди ложись, ни то упадёшь и головой об пол ударишься. — Добавил Ньюсекай. — Спасибо, ребят. — Марайя вернулась на свою кровать. Пустили газ. О том, что происходило, пока они спали, можно было только догадываться. — Доброе утро, пророк Ратко. — Ньюсекай сидел на полу и рвал новые тряпки. — Уже таки и пророк? — А кто ещё? Мы всё по твоему моральному коду сделали. Посмотри на этаж. Обрадуйся. 89. Хух! Пронесло. Самое страшное пронесло. Но всё ещё не выше 30. Чтобы такая удача была, это сколько попыток надо сделать… А если всё регулируется человеком, то и не видать ему такой радости. Ратко уже с утра пораньше успел разозлиться на какого-то абстрактного наблюдателя. Чёртов гад, смотрящий на их маленькие жизни, маленькие шаги вперёд, назад, на страдания, метания, которые совершенно ничего не гарантируют. Идея Ньюсекая о смысле дыры может быть совершенно неверной. Солидарность? А может тут производят самых уничтоженных, простившихся с рассудком людей? А события подстраивают, чтобы доводить до самой грани, которая бы значила либо смерть, либо неизбежное безумство. Стало тяжело дышать. Стены давили на мозг, замыкая его, сжимая в компактной коробке. — Вставай. Я тебя так рано разбудил не чтобы ты лежал. Давай полечу. — Сокамерник смочил часть тряпок. Звук его голоса, шум от воды. Ратко был ему благодарен за отвлечение. Так тревожно, пока ничего не делаешь, но почему-то начать что-то делать при этом тоже не просто. Странно. Разведчик сел и снял уже порядком убитую рубашку. Соратник развернул его рану на руке. Ткань ещё прилипала, так что отдирать ее надо было очень нежно, чтобы не содрать корку. Он хорошо справлялся, Ратко почти ничего не чувствовал. Он вспомнил слова Марайи и решил прислушаться. — Спасибо. Ты хороший медик. — Да пожалуйста… — Произнес сокамерник, будто это ничего, но в лице сильно переменился. Он был не блаженно-спокоен, а рад, даже счастлив. Похоже так счастлив, что дёрнул руку. — Ай, бл…! Больше не буду тебя хвалить… Ну и его прежнее состояние вернулось. — Тогда я буду нас саботировать. — Я шучу. Слушай, мне всегда было интересно почему ты такой спокойный. Ты таким родился? — Нет, у меня нет никаких синдромов. — Видимо, этот вопрос он слышал не редко. — Я этому научился. — О как… Странно, но Ньюсекай не так хотел открываться и инициировать дружбу, как сначала. Или просто тема была неудачной? — Как тебе Марайя? — Тогда спросил Ратко. — Потрясающая. — Что, понравилась тебе? — Не мой профиль. То есть… — Он быстро поправился. — Мне нравятся женщины. Не только мужчины. То есть, мне не нравятся мужчины. Не души меня. — Так вот ты какого обо мне мнения… Справедливо. Я же из 15 века. — Ратко вздохнул и больше не пытался поддержать беседу. Видимо, он потерял момент, Ньюсекай теперь после всего, что было, не хочет записываться в его друзья. Они молча собрались и отправились наверх. Перед Ратко возник лысый мужчина с сухими мышцами и такой же, как у него, балкой от кровати, выставленной перед собой. Взрослый, бледный, в очках на резинке. — Мирные. Положите оружие. Мы поднимаемся, чтобы записать информацию на каждом этаже. — Заученный текст. — Администрация? — Робко спросил второй на 88. — Разве мы так на нее похожи? — Хорошая импровизация, Ратко. Ньюсекай как раз долез. Выглядели они бывалыми выжившими после катастрофы. Кожа у обоих на телах натянулась, как на барабане, плотно прилегая к мышцам. Угловатость в лицах, глаза запали. Волосы отросшие, появилась щетина. На одежде плохо въевшиеся пятна крови. Очень административно. — Я Ньюсекай, это Ратко. Сейчас напишу для вас информацию, и мы ее обсудим. Окей? — Дипломат достал кусок стекла. — А камера зачем? — Недоверчиво спросил мужчина в очках. — Потому что я пишу фильм. Я журналист. — Подозрительно как-то. А если вы администрация под прикрытием? — Тот всё ещё грозил палкой. — Тогда… это вообще ничего не меняет. — Ньюсекай пожал плечами и начал вырезать ту же надписью которая была уже на 54 и 89 этажах. «Каждые 30 дней вы перемещаетесь на другой этаж. Ешьте одну порцию. Относитесь хорошо к людям сверху и снизу. Если правила будут нарушены, вас ждет бесконечные страдание.» — И откуда вы знаете, что дыра так работает? — Лысый сложил руки на груди. — Потому что мы администрация. — Ньюсекай закатил глаза. — Из опыта, очевидно же. — А последнее просто придумали? С чего вообще вы взяли, что это правила? — У вас есть контраргументы? — Тц… Если нельзя сказать наверняка, что чего-то нет, это не значит, что оно есть! Вы что, для каких-то дебилов это писали? — У нас будет весь день, чтобы вас переубедить, остыньте. — Дипломат чуть заметно вздохнул. — Зря вы это затеяли, щенки. Сидели бы у себя. Так только личное пространство забираете! — Лысый лёг и отвернулся к стене. Ньюсекай не спешил приводить ему аргументы, видимо, из-за того, что тот нагрубил. Даже у такого терпеливого человека было какое-то достоинство. День шел ровно, он познакомился с другим парнем, потренировался немного, пока лысый опять не заговорил. — Ну что вы, собираетесь меня убеждать? — Он повернулся. — Ну если вы так просите… — Ньюсекай повернулся. — Ничего я не прошу! Это вам нужно, не мне! — Как скажете. И его снова игнорировали. — Так что, щенки, уже разочаровались в своих тупых идеалах? — Опять нагрубил. — Н… — Начал дипломат. Перед ним стал Ратко и сурово посмотрел на взрослого мужчину. — Слушай, старик. — Мессия догадался, что тому просто нужно внимание и раз он так ценен для них, то может сливать дерьмо своего страдания. Ну уж нет. — Это тебе нужен этот разговор. Мы без твоего вклада как-то проживём. А ты будешь страдать, а потом просто сдохнешь. Это важная миссия, которую мы несём и очень ценная информация. Это ТЕБЕ тут больно и одиноко, это ТЫ хочешь нас слушать, получать надежду и смысл. И ты сделаешь это с уважением, понял меня? — Когда Ратко нёс справедливость или отстаивал достоинство, он был лучшей версией себя, как считал сам. И Ньюсекай, видимо, тоже, потому что, как показывало периферическое зрение, он смотрел на него одобрительно и показывал палец вверх. — Тц, да я просто проверял, если у вас яйца. — Лысый сел, что было уже куда уважительное, чем когда он лежал. — Сначала вопрос. Почему количество этажей не написали? — Не знаем точно. 300? — 333. — Ого, вы там были? А что внизу? Гора трупов? — Тоже дыра. Ничего не видно, сколько там вглубь не знаю. — Ого. Спасибо. Тогда я добавлю. — Ньюсекай дописал первой строчкой. «Есть 333 этажа». — Ну вот, вы принесли нам пользу. — Да ничего это не меняет. Последнее ваше не работает. Я в первый свой день оказался там, на 330. И за что? Я ещё ничего не сделал! — Раз вы ещё в здравом рассудке, это не бесконечное страдание. — Да я и не уверен по поводу своего рассудка! Слушайте, просто признайте, что придумали это. — Хорошо. Признаём. Вы не глупый. Но всё же есть логика. Если правила будут соблюдены, страдания в принципе в мире будет меньше. — И на кого такое сработает? — Во-первых, у надписи есть кредит доверия в виде приведённых фактов. Если бы вы появились здесь впервые и увидели такую, то доверились бы. Ни у кого нет никаких точных знаний о том зачем это и какие причины для распределения. Но та информация, которую мы даём, не врёт. Лысый долго думал и наконец придумал. — Хрень это всё бесполезная. Ньюсекай глубоко вдохнул. — Но всё равно стоит попытаться. Если напишете на своём следующем этаже тоже самое, принесёте что-то хорошее. — Нет смысла. Нет надежды. Не хочу. Всё хуйня! — Тот отмахнулся. Такого ответа ещё не было. Не контраргумент, который можно было развенчать, не недоверие. Просто тупой выплеск. — Так вы говорите… Что очень несчастны и ни в чём теперь нет смысла? — Наконец-то понял! — Тогда прыгайте. — А? — Тот будто бы проснулся. На него пристально смотрели светло-светло-серые глаза с суженными зрачками. — Вы страдаете. Вы не видите смысла в том, чтобы что-то делать. Прыгайте. Зачем вы переводите еду? Платформа сейчас где-то на 200-м, люди вас съедят с благодарностью. — Что ты несёшь? — На лице смесь непонимания, раздражения и маленькая доля страха. — Это что ты несёшь?! — Громко, но не крик. Не агрессивно, скорее, как-то возмущённо. Его зрачки, без шуток, задрожали. — Я несу весть вместе с Ратко. Я вернусь домой с футажом для своего фильма, который создаст прецедент! Я живу, я делаю вещи. А вы уже итак умерли! — Он сделал пару шагов навстречу. — Эй, парень! Разве вы не должны были нести мир и любовь? Ты подталкиваешь меня к суициду! Дипломат подался ещё вперёд. Мышцы напряжены, глаза горят, перевозбуждение граничило с манией. У руке бита с гвоздями. — Потому что это разумно. Умрите. — Ньюсекай! — Тяжёлая рука на плече. Он обернулся. — Что? — Ты блять чего это? Ньюсекаю прилетела пощёчина, которая его остудила. — За что? — Он источал чистое негодование. — Ты человека тут убить хотел, конченый ты придурок! А он ничего не сделал, он просто чувствует себя хуево после пережитого! — Ратко отбросил его биту и крепко взял за предплечье. — Не хотел я никого убивать. Ты пригрозил, я пригрозил. — Ага, ну конечно! Я видел, как ты смотрел. — Перевозбудился, да. Потому что об меня систематически вытирают ноги, я второй месяц терплю. Они сохраняли неразрывный зрительный контакт. — Кто вытирает? Я что-ли? Если бы я тебя не припугивал, неизвестно чего бы ты натворил со своей больной головой! — Ты не припугивал, а самоутверждался за счёт того, что я слабее. Ты завидовал, что в обычной жизни я успешнее, что здесь я спокойнее и умнее. Ты несчастный, нереализованный человек, который ноет о том, как развращает людей власть, а как только сам получил немного, начал ею злоупотреблять. Из-за твоих проблем с гневом мы сейчас выглядим как непоследовательные идиоты! Сразу всё выдал журналист. Ратко уже дошел до точки кипения, но, зацепившись за слова о том, как они выглядели, он осмотрелся по сторонам. Доверие, авторитет, всё поломано, восстановлению не подлежит. Ратко всеми силами себя сдерживал, чтобы не подтвердить слова про нестабильность. Он начал очень сдавленно. — Всё, что тебе нужно делать сейчас, чтобы я тебе не въебал, это заткнуться и делать всё именно так, как я сказал. В твоей бесчеловечной системе ценностей твоего больного мозга не рождается ничего хорошего. Понял? Делай всё, я как я сказал и бойся. Или я не знаю, что с тобой сделаю. — Ратко смотрел на него сверху вниз, расправив грудь и плечи. Ньюсекай опустил глаза. Так то. Его губы зашевелились, но звука никакого. — Что ты сказал? — Со злобой и претензией спросил более сильный мужчина. — Пошел нахуй. Красная вспышка. Жжение, отвратительное жжение разлилось по лицу. Мессию ударили в нос. Ньюсекай просто замахнулся, именно так, как его учили, от плеча, и врезал ему так быстро, что это было тяжело уловить глазу. Ратко бы среагировал, если бы ожидал, но в том то и дело, что он совершенно не ожидал. У всех был предел. Даже у самых терпеливых. Ратко сорвался следом за ним. Он схватил ненавистного соратника за шею обеими руками и крепко сцепил хватку. В первый раз Ньюсекай терпеливо ждал, пока тот отпустит, если что, смирившись со своей судьбой, не видя смысла в сопротивлении. Сейчас он тоже на какое-то время растерялся, начал кашлять. Глаза прослезилась, он принялся бить Ратко по рукам, но это не помогало. Мёртвая хватка и одна лишь мысль, написанная на лице:"Как же я тебя ненавижу.» Заложник сложил руки в молящемся жесте. Нападавший был сбит с толку. Ньюсекай продел руки в таком положении внутрь его рук, давя на локти, расставив их, затем схватил его за лицо, надавил на глаза и как ударил об свою голову. Тот отпустил. Это зашло слишком далеко. Ньюсекай в итоге упал назад. Он перевернулся на бок, привстал на локте. Его лицо было месивом. Красное и мокрое. От повышенного давления в голове глаза не переставали дрожать. Сосуды в них лопнули. Он кашлял и с болезненным звуком пропускал воздух в свои лёгкие. — Я знал, что ты меня убъешь… Я знал… — Ньюсекай… — Ратко настигло осознание того, что он натворил. Леденящее чувство страха к самому себе. Вина. Раскаяние. Он опустился на корточки. — Я не думал… — Ага, ну конечно! Я видел, как ты смотрел! — Слово в слово повторил пострадавший от его рук, будто бы ждал этого момента. Его голос вышел неожиданно низким и хриплым. А выражение, которое он осознанно сделал, в каком-то подобии улыбки и оскала, делало его вид ещё более ужасающим. Оно не выглядело как боль, как страх, как поражение, оно его маскировало. Оно было вообще нечеловеческим. Ньюсекай схватил биту с пола и выставил перед собой, вскочил. — Отошёл! — Впервые скомандовал он. И Ратко послушал. — Вы больные что-ли? — Лысый сидел в шоке. Ему никто не ответил. Не имеющие больше сил терпеть друг друга соратники просто разошлись. Каждый в свою сторону помещения. Ньюсекай спокойно умылся, отказавшись от помощи от того второго парня, потому что, а чем вообще тут помочь? Ратко сидел возле стены и даже не промыл кровь с распухшего носа. Он просто позволял ей капать на пол, дыша через рот. Воздух густой. Атмосфера хуже не придумаешь. Оба весь этот день ничего друг другу не сказали, а после даже и часу не поспали. Стресс сначала спадал, но возвращался новыми волнами и снова зашкаливал.