A Silver Lining

Жизнь — это история, рассказанная идиотом, полная шума и ярости, но лишенная всякого смысла. Уэйд Уилсон

10 августа 2016 года Когда сочиняешь историю, то, чтобы она звучала правдиво, надо спуститься глубже, к сути вещей, к самым истокам. Яркие моменты озаряют черную яму памяти, как фейерверки: дождь кроваво-красных пионов, взрывы паучьих хризантем, мириады искр в темноте. Надо вспомнить время, когда ракеты и римские свечи были просто антрацитовой пылью пороха, и пойти еще дальше вспять, когда порох был селитрой и птичьим пометом, нырнуть в прошлое так глубоко, как эта невыносимо громкая чайка ныряет в воду залива. Там и берет начало наша бесславная история. Ну. Небо над Шанхаем-III было цвета телеэкрана, настроенного на пустой канал, оно отсвечивало в воде — мутной жидкости, отравленной отходами многочисленных фабрик и глинистыми песками ленивой реки — придавая ей неуловимый мерзкий оттенок сгинувшей красоты. Всполохи неоновых цветов на маслянистой жиже были пятнами химикатов или, может, рассеянным отражением гигантской холо-рекламы NeoCore. Господин Кан, который смотрел на залив из своего офисного лофта, мог сказать наверняка, что это их многообещающий лозунг «Делая мир лучше» дробится на поверхности. В глубине же... господин Кан потер переносицу и еще раз взглянул на листы отчета, разбросанные по столу, как листочки отмирающих растений в ретро-саду — старая технология, защищенная от шпионских программ: нанесение красочного слоя на физический носитель, единственный экземпляр, несколько графиков и таблиц еще более скрытно заполнены рукописными рядами чисел. И эти цифры ничего хорошего не обещали. Дела у NeoCore шли не очень. Параметры объекта S01 быстро ухудшались после процедур третьей стадии, поэтому теперь с него пытались взять как можно больше хороших стволовых клеток перед инсинерацией, которую полагалось провести в течение двух дней, согласно протоколу. Объект T01 все еще находился на второй стадии первичных инъекций — и реагировал на них даже хуже, чем обычный не мутантный образец. Объект U06, женщина, которая показала наилучшие результаты за полугодие в целом, теперь через десять недель после оплодотворения in vivo (четыре голоса «за», три «против»), была подключена к системе жизнеобеспечения и уже плохо реагировала на вмешательства. Да она просто издыхала, словно над ними в насмешку! Пришлось даже удалить все имплантаты из-за отторжения и частичного некроза окружающих тканей. И, несмотря на предпринятые меры, вряд ли они смогут дотянуть ее еще пару месяцев, чтобы извлечь хоть сколько-то функциональный плод. А ведь он с самого начала говорил, что это большой риск. Но кто его слушает — уже не руководителя проекта, а просто одного из членов научного совета. Сам господин Кан был сторонником подсадки мутантных эмбрионов обычным объектам. И под его наблюдением а-U01 достиг неплохих результатов. Эта U-линия была, пожалуй, их лучшим образцом — превосходное исцеление, врожденная способность успешно переносить другие мутации, хорошая сила и выносливость. Но этот же геном был и наименее управляемым: даже in vitro, когда приходилось работать всего лишь с жалкой кучкой нуклеотидов, результаты клонирования или модификации получались нестабильными, с низкой вероятностью успеха. Возможно, это как-то связано с его особенностью, специфическим набором транспозонов... Но зато если удавалось превратить этот материал в живое существо — тогда могли случаться настоящие чудеса. Уровень энергии объектов в некоторые моменты становился невероятно высоким, настолько же выше среднего, как у атомной батарейки в сравнении с доисторической свечкой. Это было удивительно и опасно — ходили слухи, что восточноевропейская лаборатория, откуда происходил оригинальный образец, была полностью уничтожена в результате инцидента с одним из клонов объекта. Теперь, спустя столетия, уже невозможно было сказать наверняка, но слухи подкреплялись очевидным фактом: объекты почти не поддавались контролю — ни электрические импульсы, ни искусственные нейротрансмиттеры не работали… Ученым приходилось полностью блокировать нейронную активность и управлять одиночными импульсами. Даже новейшее поколение нейронных интерфейсов Octo-22 оказалось по существу бесполезным. Тем не менее, господин Кан был уверен, что, найдя ключ к этому сложному геному и эффективные способы его использования, он придет к величайшему успеху в истории науки. И тогда-то все увидят, кто из них — проницательный гений, а кто — беспринципные карьеристы. Он вздохнул и снова перелистал так называемые «документы». Он лично проверит состояние U06. До сих пор это был их лучший объект, почти послушный, с которым легко экспериментировать, — и вот теперь он лежал под аппаратами и гнил заживо. Надо срочно что-то делать. Сохранить то, что осталось, спасти, что возможно, из их трудов. Каждая ужасная история, подобная этой, нуждается в своем герое — и он был там, ей под стать — упоротый убойный ублюдок, возвышающийся, как гора, над грязными задворками этого конкретного будущего, которое пахло горелой человечиной и хлоркой… Он медленно пробирался вперед, отпугивая крыс размером с кошку от контейнеров с медицинскими отходами — ненужными эмбрионами, конечностями, матками, — подготовленными для инсинерации. «Эй, босс, прием», — бормочет он. «Я уже внутри. Там, где они сжигают за собой дерьмо. И знаешь, что? Тут воняет. Утечка газа, наверное. Очень неосмотрительно, очень. Одна маленькая искра, и они случайно подорвутся к ебеной матери. Вот такая незадача. Надеюсь, тебя не сильно это разозлит?» Его собеседник, внезапно, спокоен как скала — наверное потому, что некоторое время назад герой потерял свой кохлеарный имплант да еще и наступил на него нечаянно, ухо до сих пор неприятно саднит в месте, где были провода… Но, в любом случае, приятно вообразить, что целка Присциллка в кои-то веки не просто молчит с каменной мордой, а одобряет, может даже поддерживает героя мысленно — ха, мысленно, — приняв его геройскую сторону. «Жаль, что мы друг друга как обычно не слышим…» Наверно, и микрофон тоже не работает после купания в этой апокалиптической луже. Ну да ладно, герои ведь всегда одни, с этим не поспоришь... Хорошо хоть эта универсальная отмычка, которую ему как бы подарили, нормально работает — дверь послушно отъезжает в сторону. Пятьдесят. «Неважно. Увидимся через час». Он срывает микрофон, отбрасывает его и бежит по коридору в примерно правильном направлении. Он их всех положит, приказ или нет. Сорок. Он сделает то, что сам считает нужным. Как знать, может хитрый лис на это и рассчитывал. Ну, серьезно, неужели Нейт не подозревал, что некоторые вещи неизбежно тянут одна другую, как водка — пиво, Беа — Артур, взрывы — дурные воспоминания, или наоборот?.. Нет, он, конечно, не особо старался делать все по плану. Херовый подчиненный. Даже если переходить на неуставные отношения. Особенно если переходить на них. Двадцать. Ну вот, уже скоро. Может быть, удастся внедрить вирус в систему, как и было задумано. Может быть, нет. Десять. Во всяком случае, первая цель — клетки... Все они для этих мудаков всего лишь набор клеток... более или менее удачные эксперименты. Новые варианты биологического оружия. Ноль. Левое крыло здания NeoCore обрушивается. Взрывная волна впечатывает его в стену, а система пожаротушения начинает окроплять мелким дождиком, сирены надрываются, точно трубы судного дня, но двери остаются открытыми, и Уэйд еще раз благодарит Присциллу за этот миленький маленький девайс, за парочку безделок — как будто оставленных специально для него, без присмотра. Как знать. К сожалению, открытость всегда работает в обе стороны — так что приближающиеся охранники могут прекрасно его видеть в течение долгой секунды и даже успевают открыть стрельбу, пока его дымовые гранаты не добавляют немного дыма к уже занявшемуся огню… И знакомый ад вырывается на свободу. В глазах двоится. Как будто время-пространство свернулось, пожирая само себя. В лаборатории слишком много света, и датчики сходят с ума. Девчонка на столе как будто окутана коконом из уплотнившегося воздуха, ее тело вибрирует, и — Уэйд миллион раз видел, как заживают раны, свои собственные, но сейчас все не так, ее тело парит в пузыре серебристого света, — и в следующий миг уже ни ран, ни ожогов, а покалеченная нога не просто срастается — она в один миг меняется на совершенно здоровую. Невыносимое сияние ослепляет, он закрывает глаза, голова кружится. Где-то сбоку Нейт читает ему лекцию по квантовой механике, называет какие-то цифры, уровни энергии, чего-то еще… Нейт в сущности такой же солдат, он ни хера не разбирается в науке, и все эти умные мысли точно взяты из какой-то высоколобой книги, или это слова доктора Траск, слишком сложные, бесполезные. Бессмысленные. Но что-то Уэйд, кажется, понимает. «Значит, именно так Элли… воскресает… каждый раз?» Глаза слезятся от света. Сейчас пройдет. На мгновение Нейт превращается в человека, сжимая плечо Уэйда своей живой рукой. «Мы думаем, что она была одной из первых мутантов с такими возможностями. Это…. Уэйд, это совершенно новый уровень. Ее организм перемещается во времени. Вся энергия разряжается в момент смерти, искажая реальность, возвращая ее назад, когда она была жива. Если Нина может выбирать между возможностями настоящего, то Элеонор и ее клоны...» Наверное, тогда он и решил все для себя. Потому что одного раза, уверен Уэйд, одного раза достаточно. Один раз — это уже слишком много. Очередной взрыв, кажется, происходит прямо в голове. Видение двоится, как отражение в темной воде, дробится и колеблется. Последние судороги умирающего мозга. Первые нейронные связи возрождающегося сознания. А затем чернота озаряется огнем выстрелов, сокрушительной мигренью и предэпилептическими образами телесных ужасов… гниющая плоть и вспоротые утробы — зияющие, истекающие кровью в жгучую боль в голове и во всем теле. Снова, и снова, и снова: выстрелы, крики, лихорадочные судороги жизни, и все это проклятое место вспыхивает пламенем. Сломанные решетки, открытые ворота, догорающий ад позади и — если бы знать это тогда! — вечность такого же ада впереди. А потом приходишь в себя на холодном берегу моря в северном полушарии, голодный, грязный, оборванный, с почти целыми конечностями и мозгами в полном беспорядке, половина памяти стерта или половина жизни не случилась — и слушаешь мерзкие громкие крики чаек, пытаясь вспомнить, что мы делали этим летом… Две тысячи шестнадцатого года, если дата на чужом телефоне правильная. Шестнадцатый. Шестнадцать. Ну, поздравляю малыш, тебе уже почти все можно... А уж мне-то сколько теперь можно!.. Шестнадцатый. Ну, конечно! Теракт, король умер, да здравствует король!.. Вы пиздили кошелек из сумочки рыдающей сиротки-Ваканды. И довольно успешно — на сто миллионов, если удачно загнать, вибраниума. Сейчас была самая движуха, в Анголе, а, может быть, уже на борту «Титании», или все еще на пути к аэропорту в Конго... А ты сейчас здесь. Пальцы левой ноги тонут в теплом песке пляжа, ржавые от соленого сырого ветра сосны мельтешат в глазах, крики чаек разрывают голову. Телепортатор на поясе неприятно щелкает всякий раз при попытке активации… Но ведь Нейт же все равно придет и заберет тебя, хотя бы ради... ради того, чтобы выбить из тебя все дерьмо? Ради того, чтобы в сотый раз рассказать, как ты снова его подвел? А если?.. Долгая прогулка по берегу не приносит ни спокойствия, ни ясности. Все, что у тебя есть, — это ты сам и недостоверные сигналы твоих испорченных нейронов. Что ж, для таких случаев, есть этот особый номер — номер «что-то снова пошло не так», номер «пожалуйста, верните эту голову, вознаграждение 50 тыс.$», единственный, денный и нощный — можно не помнить лицо матери или как Несса выглядела, когда ты по-ублюдски слился за своим ебучим лотерейным билетом в Weapon X, но уже больше десятилетия, контрольный в голову или нет, этот номер всегда с тобой, нужно только зажмуриться и не следить за руками. Во Фриско сейчас ночь, поэтому номер отвечает сипло, будто только десять минут назад задремал после бессонной недели: «Да?..» Что-то с ним не то, обычно незнакомые звонки он как только не приветствует, но только не этим хмурым «да», которое же можно использовать в качестве голосовой подписи и сотворить что-то ужасное с его убогой официальной жизнью полубезработного java-программиста и вечно пустой кредиткой. — Пизда!.. — емко обрисовываешь свою ситуацию. И тут же торопишься прояснить: — Привет, кибер-ковбой! Ну, как оно?.. — Уэйд? — номер недоверчиво охеревает, как будто ему поступил спам-звонок из рая с предложением… какой там нынче стандартный пакет?.. Нердам, наверное, полагается безлимитный интернет, нескончаемый ящик пива и две мало-мальски симпатичные гурии, которые, вау, наконец-то, дают бесплатно. — Уэйд! Чувак, я думал, что ты уже того, все. Всегда приятно, что друзья верят в тебя. — Нет, я еще не совсем все. Хотя давно уже того… Трубка молчит, ожидая то ли трехсот слов в минуту, то ли объяснений. Пауза затягивается. Все-таки одно дело поржать, что ты псих. И совсем другое — доказать это окончательно и бесповоротно. Даже не другим, себе. Звенящая тишина в белом кабинете, дрожащий голос, скажите, доктор, это точный диагноз, мы же ничего такого не замечали, правда, Уэйд?.. Ай, да кого он тут водит за нос. Лучше сразу в лоб. Разрывную. — Слушай, Джеки, а что случилось? Молчание на том конце линии становится совсем скептическим, затем интересуется: — А что ты помнишь? Будущее… Две тысячи сто тридцатый год… Мутантов. Иногда сны бывают такими яркими за секунду до разрывной, как будто мозг пытается вылить всю свою энергию и фантазию в эти образы — за мгновение до того, как булькнет и рассыплется каплями кровавой жижки… Лучше начать издалека. С прошлого. С того, что не очень помнится… — Ну… Африка? День-ночь, день-ночь, мы идем по Африке… Спешили на «Титанию», так?.. И что-то пошло не так, ну в смысле, совсем не так, и еще до всего этого… А сегодня правда десятое августа две тысячи шестнадцатого, да? — Пизда!.. — взрывается номер в ярости. — Тебя там совсем ебнуло этим взрывом?.. И ты, конечно, не помнишь, где груз?.. — Не очень хорошо помню. — Честность — вежливость королей. — А каким именно взрывом?.. Их было, блядь, слишком много, даже для разрывной. Даже если все это приснилось тебе за секунду полета пули вокруг гранаты, летящей в твой череп… Трубка опять напряженно молчит, и ты просишь ее тихо, тем самым своим редким запасным голосом, которому, кажется, тяжело отказать: — Уиз?.. Поколебавшись, Уиззл начинает говорить, с паузами — или это его секретный сигнал теряется на пути, застревая на северокорейских серверах, или в Уганде, или в Иране, как не проглоченный ком в горле: — Шестого августа днем на выезде из Браззавиля ваш джип подорвался. В мясо. Воронка пятьдесят ярдов... Из команды все… В общем, в живых никого. Даже кусков более-менее целых не осталось, обгоревшие ошметки органики, там уже ни ДНК, ничего… И ты там тоже был в эпицентре. На связь не вышел… — трубка замолкает, а через секунду технично переключается на деловой тон: — А ты сейчас где? Координаты странные... — Сраные. Я с трупа мобилу снял… — Хочется уткнуться носом в теплое плечо и поплакать, пусть даже это будет сутулое плечо Джеки в кошачьей шерсти и недельной перхоти. — Уиз, я, кажется, где-то в Латверии. И я ни хера не помню… Точнее, помню что-то странное… — Латверия? Какого хера?.. Вы были в Конго! Ты был в Конго неделю назад!.. Я могу миллион на это поставить!.. У тебя точно не глюки?.. Ты уже не понимаешь, что из твоей жизни реальность. — Мне надо поговорить об этом, доктор. Сегодня же. Мелочь на такси с тебя. Веселая ночь — с меня. — Блядь, Уэйд, вокруг тебя перманентная анальная аномалия, — Уиз внезапно смеется. — Вечная жопа, ты хочешь сказать? — Сам ты вечная жопа!.. Я уже поминки успел оплатить. С тебя три штуки, они залог не возвращают. — Почему с меня?.. Я же умерший! Поминки, ебать-копать, похоже, ты и вправду ему задолжал. Только кого он собирался на них звать, интересно?.. Престарелую Алтею? Кто бы пришел? Кому вообще не посрать?.. — А качественнее надо было помирать!.. — глумится трубка. — И еще сорок миллионов за проебанный груз. Наши доли. — Да найду я этот ебаный груз!.. Может быть. Удача в последнее время и правда будто повернулась жопой, и было-то немного, а тут и вовсе как спустило все в черную дыру, в бездонную какую-то яму… — Смотри, там одних накладных расходов почти на лям… — Джеки, ты такой мелочный, когда злишься… — Сколько раз я просил не называть меня так, Феликс Фокер? — Кто-кто? — Красивое имя, не хуже твоего любимого Уилсона. Кажется, шуршание клавиш слышно даже через тысячу миль, или это помехи на линии. Голос уже весь подобрался, ожил, бубнит по-деловому, с каждым таким разом стадия его охеревания от Уэйда сокращается еще на пять минут. Через полвека Уиз будет отвечать на его звонки с того света с бодростью диспетчера девять-один-один… Если сам, конечно, к тому времени не окажется на том свете. Тогда Уэйд будет просто забегать иногда на чай без звонка. — Короче, Феликс, в Хассенштадте заберешь свой дипфейк диппаспорт с дикфейсом… В смысле, морду менять не буду, у тебя же холо-проектора нет, проебал его тоже, да?.. Проектор… проектор… Мычишь чего-то в трубку. Холо-проектора и правда нет… Ну а, может, и не проебал, может, дома оставил!.. Нафига нужна приличная морда в Африке? Там чем хуже — тем лучше. Там можно быть, наконец, собой. Аниото. Вахокохоко. Монстром изнутри и снаружи… — Хассенштадт, дом на Липовой аллее, Линденштрассе, Цвай-унд-цванцих, бис, пароль, что ты за книгой от профессора Миллера. В такие моменты, выслушивая инструкции от Уиззла, ощущешь себя гребанным Бондом. — А я погранконтроль с этим паспортом нормально пройду?.. — А ты не выебывайся!.. Ну, можно справку добавить про стимулятор… А про морду наврешь чего-нибудь. Что ты был профсоюзным активистом на заводе Кока-Кола в Колумбии, и злые капиталисты в отместку тебя уронили в чан с кислотой... — Уиз, это уже было у конкурирующей фирмы! — Что? — рассеянно спрашивает он, уже погружаясь в паспорта, визы, билеты, страховки. — Чан с кислотой. У DC. — Ну, у Пепси, так у Пепси, — соглашается Уиз. — Та-ак. И ближайшая деревня в десяти милях, Незердорф, она будет слева, если смотреть на море. Есть у них в этой дыре Убер?.. Есть, ну надо же. Везунчик Фокер! Такси на центральной площади через три часа. Давай, двигай, рейс в час двадцать ночи по местному, пересадки — Мадрид, Нью-Йорк. — Джееки… Когда ты такой, я весь теку! О, это был точно смешок в ответ, а не треск помех. — Давай-давай, тикай уже оттуда, мудила!.. И, смотри, хвоста не привези. Отбой. Ты закидываешь телефон в море и начинаешь долгую прогулку по берегу. Одинокий пляж, память крошится, как замок из песка, ужасы умирающего дня тянутся следом темной тенью, но главное — не оглядывайся, нельзя оглядываться, и, может быть, в этот раз получится все исправить. Вечернее солнце заливает глаза, и за сомкнутыми веками можно увидеть, вообразить, как световые пятна на сетчатке образуют фигуру младенца — умирающего и воскресающего, маленькой девочки, угрюмого подростка, женщины, которая умирает и возвращается вновь. Помнит ли она тоже эти моменты? Получится ли?.. Сможешь?.. Солнце светит в слепые глаза, а тени позади становятся длиннее и глубже. Я тогда на берегу и нашел этот кусок янтаря — правда, милый, с паучком и вообще?.. Конечно, настоящий, подделки стоят в пять раз дешевле! Ну и ты только посмотри, как он сияет, и тепленький. Не из штанов достал, а сам камень теплый — настоящий, значит!.. Да правда, ну!.. Да и что такое вообще эта твоя правда? Думаешь, это статистика или научные цифры? То, что запечатлеют линзы, поймает микрофон? А вот и нет!.. Правда — она всегда где-то сбоку, в другой реальности, во взгляде фотографа, в намерении, в глубине сна — то, что заставляет вещи двигаться, меняет миры. Уж я-то знаю, поверь.