A Silver Lining

Суббота 22 октября 2016 Эту ночь он спит, как неубитый — без мыслей и без снов — растворяется в пустоте, распадается на аминокислоты и с трудом еле собирается обратно к обеду. Которого у него, кстати, нет, потому что Мэй в командировке, благословенна будь ее новая работа. Да здравствует свобода женщин от домашнего рабства и присмотра за детьми! Особенно от присмотра, да. Они уже полгода копья ломали насчет неотвеченных вызовов и вовремя не прочитанных сообщений. Ну а как ответить, если рюкзак с цивильными шмотками за три квартала на крыше, а сам он приклеивает очередного дилера с героином, или пьяного с ножом, или парочку подростков-угонщиков… Несколько раз он выключал телефон или вытаскивал симку, типа, контакт отходит, связи не было, но от выноса мозга это все равно не спасало. Мэй даже отдавала ему свой старый айфон: он хорошо ловит, возьми его, Питер еле смог отказаться. И вдруг летом стало спокойнее. А пару дней назад Питер наткнулся снова на этот сайт в ее ноуте — adoptmekids.com. Этот разговор всплывал еще давно, в старой школе, когда они выбирали нынешнее кондо: сколько спален им надо, Мэй и Бен сидели перед ним ровно, как будто на экзамене перед учителем и смотрели на него, буклеты с квартирами разложены на столике, как билеты, и он с замиранием сердца и застывшим лицом отвечал, что ему все равно, ну, то есть, что он не против, пусть будет еще одна спальня... А в итоге не вышло сначала по деньгам, а потом случилось с бабушкой… И Бен… И они остались вдвоем. А в истории браузера было видно, что в начале октября Мэй смотрела девочек, любой регион, включая Африку и Азию, до семи лет, можно с медицинскими проблемами, не требующими специальных условий и квалификации опекуна. С последней странички Питеру улыбалась малышка из Гайаны с огромными глазами и красным бантиком в чернющих волосах… Он тогда быстро закрыл вкладку, вором прокрался в почту Мэй, проверил бронь — одиночный номер! — и с немного успокоенным сердцем стер следы своего пребывания в чужом ноутбуке. У них кондо всего с двумя спальнями. Питер шлепает на кухню босыми ногами, включает чайник и первым делом набирает ей в мессенджере «Привет! Как прошло выступление? Как конференция? Что-то интересное? Я сижу дома, ничего не спалил, не убился. Все отлично, как видишь». В общем, почти правда, а детали можно опустить. Отрезав по ломтю хлеба и сыра, он располагается в кресле, плюхнув на стол стопку журналов. А музыку можно взять… Мэй перезванивает. У них сейчас бранч. Она неплохо выступила, ей даже задали с полдюжины дельных вопросов. Но главным спикером был, конечно, доктор Октавиус. Да, она записала лекцию, выложит в облако, посмотри. Еще доктор Филлипс из Мичиганского Технологического прочитал интересный доклад, как они при помощи суперкомпьютеров разрабатывают антидоты к боевым отравляющим веществам, советскому novichok и прочим. Там ведь множество изомеров и нужны миллионы расчетов — программы справляются с этим на отлично и, главное, быстро. Почти так же быстро, как эти яды синтезируют оппоненты. — Круто, — соглашается Питер. — Круто, что правительство из одного кармана спонсирует такие сложные исследования, а из другого — корпорации типа Life, у которых летом произошла утечка наших боевых нейрохимических веществ, так что половина Сан-Франциско галлюцинировала и… Может, это и газетная утка, конечно. Но Нед с пеной у рта доказывал ему, что тут что-то нечисто и завязано с военными экспериментами. Нед тот еще сторонник теории заговоров. — Ну, это отдельный разговор, — вдруг обрывает его Мэй. — А ты поел? Вот как всегда, хмурится Питер, прихлебывая чай, если тебе пятнадцать, никто не будет с тобой обсуждать по-настоящему серьезные вещи, а только что ел да как спал. — Ем! — он откусывает позавчерашний хлеб. — Доел ростбиф? — Мм… — мычит Питер. — Ты, наверное, ложишься там в пять и сейчас только встал, а?.. Ну вот, о чем он говорил! — Ну, засиделся немного… Подпишешь мне книжку у лауреата? — Не знаю, Питер. Вечером коктейль — попробую к нему подступиться. Но ты смотри, не сильно расслабляйся. Комнату прибери. — Ну, да, да. Приберу. Питер лезет в холодильник и точно — на нижней полке в контейнере огромный кусище мяса, тетя говорила ему в четверг, а он и забыл. Мэй, вот, про него не забывает, как-то успела приготовить перед отъездом. — Мэй, — говорит он после паузы. — Ты не переживай, я нормально. Я все сделаю. Ты самая лучшая тетя на свете! — Подлиза! — говорит Мэй, но чувствуется, что она улыбается. — Самая умная и самая классная! — добавляет Питер. Он не знает, что еще можно сказать. Что любит ее. Чтобы она берегла себя. Что только они одни друг у друга и остались. — Ох, Питер! Ты точно пятницу не прогулял? — со смехом интересуется она. Врать ему, к счастью, не приходится. — Добрый день, доктор Филлипс, — говорит Мэй куда-то в сторону. — Ну давай, мой хороший, потом созвонимся. Пока. И Мэй кладет трубку. В животе пронзительно щемит — от голода, наверное. Он на полную врубает музыку, и комнату окатывает волна звука, вытесняя, кажется, вообще все — и дневной шум за окном, и вакуум пустой квартиры, и вообще мысли. С трудом распилив ростбиф на куски, Питер, сам в кресле, ноги на столе, жует недосоленное мясо, запивая чаем и перелистывая нежирной левой рукой библиотечную «Chemistry today». Половина статей интересные, но попадаются и такие, что он сам бы мог подобное сочинить. Да, чтобы обеспечить себе поступление — теперь Питер мечтает о Калифорнийском технологическом, к черту Старка и МИТ! — неплохо бы опубликоваться где-то. Но с чем? С теми же полимерами, на которые он в мае, спасибо миссис Джейкобсон, оформил патент? Собственный патент, представляете, да еще ему и выплатили двадцать тысяч! Это у него тогда искусственная паутина не получилась, а сейчас какая-то фирма производит герметик на основе его формулы. Всегда бы так ошибаться! И они с Мэй пошли вместе в банк, а потом внесли последний платеж за квартиру, Питер настоял, чтобы именно из его денег. А вечером отметили в китайском ресторанчике, и уже когда пришло время идти домой, Мэй вдруг посмотрела на него так долго, положив руки ему на плечи, и сказала, что Бен гордился бы им и его родители тоже… Питер добавляет еще громкости. Или надо поучаствовать в студенческом конкурсе проектов… Только, опять-таки, с чем? Снова биология? А еще раньше он роботов выставлял и все такое, а теперь и кружок бросил, да и вообще к черту эти новые технологии. Где он, кстати? В квартире уже так грязно, аж ходить неприятно босиком. Питер лезет в приложение. Ну точно — застрял под кроватью, придурок! Подавился носком или грязной салфеткой. И все они такие же ненадежные!.. Человек всегда будет лучше любого робота или костюма. Если, конечно, этот человек не облажается так же эпично, как Питер вчера. Он дожевывает остатки еды и стряхивает крошки на пол. Наливает еще кружку чаю. Пить приходится, как лошадь, из-за этой чертовой паутины. Надо будет нормальные шутеры поскорей перебрать и, наконец, наладить. И надо думать, как отыскать Мелиссу. Интересно, что сейчас поделывает этот так называемый Уэйд? Ищет ее, как и говорил, или тратит нежданный джек-пот? Очередной посторонний, от которого Питеру ни горячо, ни холодно. И на которого, вот уж точно, нельзя положиться — как и на остальных, впрочем. Старку он теперь ни за что не позвонит. Да, Питер, конечно, высказался тогда в том смысле, что пусть засунет свой костюм себе в жопу… Тоже мне, воспитатель нашелся — подай, принеси, нахер пойди, не слишком ли много условий за технологичный кусок тряпки… Но ведь Питер, когда спрашивал про Мелиссу, он ведь даже не за себя просил, а один фиг — иди в полицию, иди нахрен, сынок. Он со злостью отбрасывает в угол журнал. Придется искать ее в одиночку. Сегодня, наверное, в интернете, а завтра снова на улицах. Опять болтаться по стремным районам, опять разговаривать с гребанными торчками… Из всей этой наркотической херни хорошего вышло только то, что принц Гарри все-таки как следует перепугался и, наконец, завязал с вечеринками — хотя бы на время. Питер и сам, если честно, ужасно перетрусил, когда они вытащили тело в серебряном платье из лужи блевоты, уложили на бок, кто-то стал щупать пульс, кто-то побежал за аптечкой, спорили — звонить ее маме или в скорую. Гарри бесился и искал, кто принес наркоту, Гвен оттирала влажной салфеткой лицо и волосы, а Питер набрал службу спасения: срочно, Пятая авеню, девушка без сознания, наркотики, сколько лет?.. Какой у нее класс, выпускной? Семнадцать, Луиза Бланк. И тут же народ как-то быстро поскучнел и рассосался, и в итоге только они втроем да швейцар смотрели, как Луизу уносят на носилках санитары. Сейчас, вроде бы, ей стало лучше. Гарри еще раз навещал ее вчера в больнице. Питер набирает ему сообщение и получает «Я у Гвен. Перезвоню». Гвен ведь умничка. Могла бы, наверное, повлиять на него, чтобы меньше пил-гулял и лучше учился... В начале той вечеринки он случайно набрел на них в библиотеке: Гвен сидела на огромном темном столе, длинные ноги в чулках закинуты Гарри за спину, и они — — Питер, кажется, подлетает на потолок за миллисекунду до звонка в дверь. Чашка летит на пол, музыка по-прежнему орет, но звук звонка как будто выпиливает ему внутренности. «А ты хочешь, чтобы в один прекрасный день они показались у тебя на пороге и вырезали всю твою семью?» — вспоминает Питер. Только не это! Только не сюда, не домой!.. Он крадется по потолку в коридор, прислушиваясь среди всей этой какофонии — слышен ли звук затворов, переговоры, шаги?.. За дверью — ничего. Там тоже кто-то притаился и ждет — ждет, когда Питер заглянет в глазок, чтобы выпустить пулю, ждет, когда он приоткроет дверь, чтобы ворваться в квартиру. — Питер? — раздается из-за двери девичий голос. Питер плюхается на пол, как мешок с тряпьем. Это соседка! А он совсем уже сбрендил со своими шпионскими играми. Он распахивает дверь: — Привет, Лаура! Она стоит в коротком халатике и домашних тапках, пухленькая и невысокая, ростом почти как Питер, хотя ей уже целых двадцать или даже еще больше. — Пит, ты не мог бы сделать звук потише, я укладываю мелкую, а у тебя тут… — Ой, прости пожалуйста! Прости, я не подумал, сейчас все выключу!.. — Питер кидается на кухню и вырубает колонки. — Хочешь чаю?.. — зачем-то предлагает он, возвращаясь в коридор. — Да нет, мне Беллу не с кем оставить, я пойду! — Лаура переминается с ноги на ногу, у нее такой лак на ногах, фиолетовый, и так все прокрашено, даже малюсенькие овалы ногтей на мизинчиках и зачем-то веревочный красный браслет на правой щиколотке. Она рассеянно рассматривает квартиру, и Питер ругает себя, что не закрыл двери ни в гостиную, ни к себе в комнату, где срач еще тот. — Можешь совсем не выключать, просто убавить. Это что за группа? Иностранная? — Немецкая. Старая очень. — А ты знаешь немецкий? Круто! Ты такой умный, Питер! Питер пожимает плечами. Ну и что в таких ситуациях принято говорить? Честно признаваться, что ты дурак? В тишине раздается детский плач, и Лаура спохватывается: — Ну все, я побегу. Может, потом как-нибудь — чай. Можно у меня! Питер кивает и молча закрывает дверь. Стоять колко. Он поднимает правую ногу и выковыривает из ступни крохотный кусочек стекла, едва прорезавший кожу. Блин, куски кружки теперь по всей кухне. Надо отправить этого придурка убираться. Питер идет в комнату и, растянувшись на пузе, шарит под кроватью — ну конечно, вот он, застрял в дальнем углу между коробкой со старыми платами и чемоданом. — Иди сюда, урод, — Питер дергает его за тонкую лапку, но робот поджимает ее. — Ну как тебя достать-то? — он хватается за ручку чемодана и отодвигает его в сторону, а потом и вовсе достает из-под кровати. Робби, радостно пискнув, выкатывается из своей тюрьмы и деловито направляется к зарядке. — Тряпку принеси сначала! — командует Питер, затем повторяет медленнее, как дебилу: — Тряпку. Влажную. Для уборки. Робот ползет на кухню. В отличие от улучшенного варианта, который так и валяется недоделанный в шкафу, этот Mark III еще использует для передвижения колесики, а его восемь лапок-манипуляторов недостаточно умелые, чтобы… — В раковину не упади, как в прошлый раз! — орет Питер вслед и получает в ответ писк — наверное, аналог механического «Fuck you», эх, так он и не запилил разговорный интерфейс с обучением, вечно времени нет. Он смотрит на старый запыленный чемодан, который будто бы до сих пор пахнет пожаром. Они так все вместе и не открывали его с тех пор, как Бен и Мэй вернулись от бабушки. Сначала Питер болел — все, включая его самого, думали, что простудился, — потом дядя с тетей утрясали юридические дела с участком, пенсией и хосписом, потом он почти не появлялся дома, проверяя новоприобретенные способности, а потом Бен… Робби пищит, протягивая ему сочащуюся тряпку. Питер, вздохнув, отжимает ее в чахлый кактус на полке — отчаянную и, кажется, последнюю попытку Мэй навести домашний уют и хороший фэн-шуй в его комнате — и аккуратно протирает сначала красно-золотую спинку робота, а затем чемодан. — На, — он возвращает тряпку роботу. — Отнести, откуда взял. Сначала пропылесосить, а затем сделать влажную уборку кухни, коридора и гостиной. Почистить плинтус и ковер. Понял? Там зарядишься, если надо. Дверь моей комнаты закрой. Робби мигает голубыми глазками-лампочками и послушно ползет выполнять поручения. Когда Питер остается один, он садится на пол и не спеша отщелкивает застежки. Ну. Чемодан Уэйда был набит деньгами, а чемодан Питера — он вдыхает и открывает его. Чемодан Питера набит прошлым, как мансарда приземистого дома в стиле кейп-код. Скрипучие ступени лестницы, желтоватая побелка оконных рам, блеклые поля вокруг и вечно пустая, пустая дорога… Неудивительно, что Мэй и Бен забыли про него, он весь полон семейной историей Паркеров — то есть войной и еще раз войной. Золотое шитье мундира, цветные штрих-коды орденских планок. Вот это медали прадеда — за Оверлорд во Второй Мировой, эти — деда за Rolling Thunder во Вьетнаме. Питеру кажется, что он помнит, как перебирал их в детстве, сидя на коленях дедушки, в честь которого он и получил первое имя. И дед, и прадед окончили службу в звании майора, хотя майор Бенджамин Паркер, вероятно, достиг бы большего, если бы его Мартин «Мародер» не был сбит в августе сорок четвертого над Берлином. Питер медленно рассматривает стопки старых писем и выцветших фотографий. А вот это же — ох! — пальцы касаются задубевшей от времени кожи, это же тот самый летный шлем, самый настоящий, это про него бабушка Мардж говорила, что маленький Дик никогда с ним не расставался, даже спал в нем. Питеру кажется, что, может, он даже пахнет непослушными мальчишечьими кудрями — детством отца, про которое тот так и не успел Питеру рассказать. В отличие от Бена, отец фанатично любил их семейное прошлое. Шлем пахнет старой кожей и пожарищем, и слежался так, что, наверное, его уже не расправишь, и Питер не решается его надеть. А это школьный альбом бабушки Энн, открытки, приглашения на свадьбу и поздравления от подруг, младенческие браслетики с буквами-бусинами «Бен» и «Дик». А вот эту фотографию Питер помнит — бабушка и дедушка в гостиной у стола, если закрыть глаза — то он вспомнит как наяву и белизну накрахмаленной скатерти, и тонкий кобальтовый фарфор, букетики сухой лаванды, фотопортреты, глядящие со стен — всех-всех, мамы, папы, бабушки Энн и деда Питера, бабушки Мардж, маленького дяди Бена… Весь огромный старый дом с каминами в комнатах и скрипучими половицами. Как легко некоторые вещи могут сломаться и исчезнуть. Питер аккуратно складывает все в чемодан в том же порядке и запихивает его поглубже под кровать. Надо будет спросить у Мэй потом, что с этим делать. В пятницу папин день рождения — может, как раз найдется подходящий момент до поездки или после. Они обычно ездят на кладбище один раз в год, как раз в октябре, все-таки триста миль в один конец. Да, и для бабушки надо чего-то купить, хотя она сейчас и его уже с трудом узнает. Питер, говорит она, уставясь на него невидящим взглядом, Питер, зачем же ты оставил меня одну с этими, ведь обещал и в горе, и в радости… А иногда называет его Диком. Ладно, это все дело прошлое. Питер набирает Гарри — снова нет ответа. Уже смеркается. Он ползет в ванную почистить зубы — первое и, пожалуй, последнее дело за день. И больше он никому ничего сегодня не должен, ни себе, ни другим — баста, выгорел, устал. Выходной. Ах ты ж!.. Вчера он так и помылся в костюме, только тапки и маску снял, а затем оставил его отмокать в ванной, заткнув слив пробкой. За ночь вода вытекла, и его супергеройский прикид прилип ко дну коркой, как мерзкий коричневый лишайник. Чем же его отмыть? В прошлый раз Питер использовал детергент собственного изобретения, который отлично растворил все: грязь, кровь, ткань и частично — покрытие ванной, хорошо, что не сам металл. Вот и материал для очередного патента… А Мэй тогда настолько разозлилась, что вычла за ремонт из его карманных денег… Питер лезет в сеть, и почему-то ему предлагают запросы про вывести кровь с матрасов, простыней — не иначе как про все эти ежемесячные девчачьи дела, ужас какой, он даже зачем-то стирает историю поиска, хотя и так заходит в интернет исключительно через TOR. Приходится пробовать, что есть на полке. Мисс Макбет, черт дери! Старый солдат знал, о чем говорил. Кровь ни хрена не отходит. После получаса тщетных попыток Питер запаковывает костюм в четыре черных пакета, и его героический наряд со свистом летит в мусоропровод. Все, теперь не погеройствуешь, как он и обещал. Надо завтра съездить купить чего-то на смену. Он звонит Неду. Тот просто невероятно, неожиданно краток, хотя обычно не дурак поболтать, особенно за чужой счет, когда Питер первый его набирает. Нет, он не может завтра никуда. Домашние дела, за мелкими следить, Питер, извини. Дела, тоже мне, — знает Питер эти дела, небось, с ЭмДжей куда-то намылились, в галерею или на концерт, только теперь без него!.. А может, и нет. Кто их разберет, эти отношения. Питер зачем-то заглядывает на фэйсбук. ♥Элизабет-Милашка-Тумс♥ уже несколько недель как убрала фамилию Тумс и удалила все «Милашки» и символы из профиля. Теперь она просто Лиз. Грустная далекая Лиз, с растрепанным котенком вместо аватара, у которой отец в тюрьме на двадцать лет. Даже фотки закрыла от всех, включая друзей, — Питер как-то и не подумал их сохранять, это было бы совсем крипово, а теперь у него ничего не осталось, ни одной ее фото, никак даже и не посмотреть на нее... Он кликает «написать сообщение», тупит десять минут перед пустым экраном, начинает неуверенно печатать, стирает и закрывает вкладку. Внезапно приходит сообщение от Гарри: «Был вчера в больнице. Все хорошо». «Перезвонишь?» — просит Питер. Гарри звучит уверенно и нахально, это у них семейное: чем больше говна жизнь накидывает Озборнам — тем шире должна быть улыбка. И Питер, пожалуй, не может не согласиться. — Привет, ботаник! Зубришь? — А ты знаешь, почему я ботаник? — Питер не дожидается ответа. — Потому что общаюсь с овощем! Интеллект кабачка! Ты тесты решил, гений? — Завтра сделаю, — хитрый Гарри соскакивает с темы. — Знаешь, ее уже выписывают на следующей неделе. Обошлось, и вроде бы без последствий, я там гепато-что-то покупал, тысячи на три, но это все потом восстановится!.. Печень восстанавливается! Ну и в школу только после Дня ветеранов. В голосе и правда звучит облегчение. Питер тоже рад, поэтому не прессует насчет домашних заданий, а просто рассказывает то, что выучил вчера об алканах вместо урока истории. Гарри слушает, иногда переспрашивает что-то, бродит по особняку то за блокнотом, то за ручкой, то за сэндвичем, в некоторых особенно просторных комнатах его голос отдается далеким эхом и почти теряется. А у него теперь даже собаки нет, почему-то вспоминает Питер их прошлогоднюю поездку к ветеринару, когда Гарри в первый и единственный раз рыдал у него на плече — из-за кривозубой и злобной чихуа. Мама Гарри принесла ее в дом, когда ему было шесть; этот ублюдок выгнал ее год спустя, а до собачки никому не было дела, она так и осталась грызть ножки ореховых табуретов и метить шерстяные иранские ковры к негодованию старшего Озборна. И Гарри, чистоплюй Гарри, который делал себе, блин, маникюр, и которому водитель частенько привозил в школу специальную еду из ресторана в обеденный перерыв, если в школьной столовке была пролетарская тошниловка, — он спал с этим лысым трясущимся существом на одной подушке, не боясь провонять псиной… — Хочешь, вместе сделаем пару экзаменационных вариантов? — предлагает Питер. — Можно, — соглашается Гарри. — На следующей неделе. На следующей неделе модельное агентство устраивает показ где-то в соседних штатах, еще бы принц оказался не свободен. — Ну, давай тогда, — вдруг торопится он. — До понедельника. Старший Озборн все еще в командировке. Гарри, может, ждет кого-то в гости. Подушка-то теперь свободна. — Гарри… — начинает Питер. — Да ладно, я, может, просто хочу сделать твою химию поскорее. Успехов, профессор!.. А кстати, ты с ней помирился?.. — Направил бы ты свое либидо в правильное русло, плейбой! — Зависть, — поучительно произносит Гарри, — это плохое чувство. А хочешь приходи — мы с Гвен собирались фильм посмотреть, не знаю только, дома или в кино. Ты бы и решил… — Не, — честно отказывается Питер. — Я всю ночь херней прострадал, уже вырубаюсь. Привет Гвен. Питеру никогда не хотелось завести собаку. Да и чем бы она могла помочь. Вечером начинается мелкий осенний дождь, и Питер сидит на подоконнике в наушниках, немного читает химический справочник и вполуха слушает. Erst wenn die Wolken schlafengehn Kann man uns am Himmel sehn. Wir haben Angst und sind allein. Gott weiß ich will kein Engel sein. Он ложится глубоко за полночь, и темнота дышит дождем, хвоей и порохом, листвой и мокрыми корнями, и еле ощутимым мускусным запахом — сильного и дикого зверя, залегшего в лесу, зверя с человеческим лицом, и Питер засыпает, так и не разобравшись — охотник он или дичь.