A Silver Lining

Воскресенье 23 октября 2016 День выдается облачным и ветреным, и Питер выбирает проехаться до Рокавэй, чтобы погулять потом по пляжу. За битый час пока он толкался, болтался, но так и не смешался с развеселым народцем в торговом комплексе, Питер все-таки смог купить черную парку и две пары спортивных штанов: черные и еще красные — цвет, идеально подходящий для супергероев, если верить Уэйду. Он устал, и страшно хочет пить и поскорее свалить из толпы, ноги сами ведут его по маленьким улочкам, дальше, дальше к заливу. «Amerika, Amerika», — орет в наушниках музыка о кошмаре торговых центров и глобализации, а в нос уже ударяет освобождающий запах океана… Как вдруг то ли боковым зрением, то ли паучьим чутьем он замечает — что-то не так. Маленькая сухенькая старушка в темных очках и с белой тростью переходит дорогу, а черный Джип несется прямо на нее на всей скорости. Питер действует почти рефлекторно — он прыгает вперед, и затем все происходит за считанные доли секунды: сквозь музыку он слышит скрежет тормозов, шин по асфальту, машину заносит в его сторону, старушка невредимой шагает на тротуар, а Питер, перекатившись через капот, кубарем летит ей под ноги. Джип с металлическим треском удара тормозит в ближайший столб. Питер вскакивает на ноги. Ну, по крайней мере, старушка цела, он сам тоже, и даже телефон с наушниками целы. «We’re all living in Amerika», — успевает проинформировать его Линдеманн перед выключением. — «Amerika ist wunderbar—» И единственный человек здесь, которому жизнь сейчас не кажется wunderbar, — это большой татуированный парень из разбитой машины; он направляется к ним, лицо красное от удара о сработавшую подушку, а из ноздри на футболку бегут кровяные капли… Из потока ругани с восточно-европейским акцентом Питер улавливает лишь то, что он хочет денег, прямо сейчас. Старушка наклоняет голову, прислушиваясь. Питер встает так, чтобы закрыть ее от верзилы. Ну вот, отлично, он сейчас без маски, без тех двух пачек денег из-под матраса — черт, и почему только он не подумал взять их с собой? — и у него снова, так сказать, социальная ситуация… Прямо как в младшей школе. Тогда он выходил из них или с порванной рубашкой, или с фингалом, или с разбитым телефоном — а то и со всем сразу… Как там ему советовали? Сначала объяснись словами. — Послушайте, мистер, мне очень жаль… наверное, мне не стоило так внезапно… Но и вы тоже не правы, здесь пешеходный переход, а вы нарушили скоростной режим. Поэтому давайте просто разойдемся, я уверен, что страховая вам возместит все убытки… Наверное, не надо было упоминать страховку, у парня ее явно нет, потому что он еще сильнее краснеет и начинает прямо орать: — В пизду твою страховую, уебок! Я вас урою сейчас! Ты или старая карга сейчас выкладываете мне десятку — или больше потратите на лечение! Ты понял, чмо? — водитель хватает Питера за грудки и начинает трясти, по телу разливается то ли дрожь паучьего предчувствия, то ли напряженное до предела желание врезать между глаз. — Тут ни камер, ни свидетелей!.. Я тебя сейчас так отму— И снова краем глаза Питер схватывает движение: старушка внезапно делает шаг вперед, неуловимо быстро взмахивает тростью и — — и нависающее над ним лицо верзилы вдруг сминается, как салфетка, рев переходит в жалобный тонкий вопль, он отпускает Питера и, прижав обе руки к промежности, медленно валится на землю. Питер зачарованно смотрит, как алые капли сочатся между толстых пальцев, бегут струйками по рукам и на серый асфальт, бесформенно расплываясь лужицей, и у него внезапно сводит челюсть, и хочется — почему-то первым делом хочется залезть в штаны и проверить свои, а потом как-то помочь и быстрее вызывать скорую, — страх уже уступает место то ли состраданию, то ли мужской солидарности. Питер пихает было руку в карман за телефоном, но его тут же цепко хватает за локоть иссохшая ладошка. — Ни камер, ни свидетелей, уебок!.. Молодой человек, пойдемте отсюда побыстрее! И как-то слишком быстро и охотно для супергероя Питер подчиняется борзой бабушке. Они ныряют в ближайший проулок, затем в другой, третий — бабулька на удивление проворна для своего возраста и не только не запыхалась, но еще и умудряется пичкать Питера своей убеленной сединами мудростью: — И никогда не пытайся договариваться с этими уродами, мальчик мой, побереги слова. Ты ищешь компромисс, а они думают, что это слабость, и еще больше наглеют. А они любят слабых, да… Поэтому бей первым, быстро и сильно. И поделом ему!.. Погоди-ка, мне надо передохнуть. Питер подводит ее к скамеечке — кажется, они уже достаточно далеко ушли — старушка садится, аккуратно прислоняя белую трость, и достает айфон, включает его на ощупь. — Сири, позвони придурку! Питер украдкой рассматривает ее элегантный серый костюм, серьги с большими лунными камнями, серебряные кольца на узловатых бледных пальцах. А вот трость совсем обычная на вид, как у всех слепых, и не сказать, что с таким секретом. — Алло. Ну и где этот твой бар? Какие-какие ножки? Тебя вообще интересует что-то кроме промежду ног?.. Сходи уже купи себе… Да, я в порядке, иду. Ой, черта с два ты беспокоишься! Не упейся там!.. — она выключает телефон и поворачивает голову в сторону Питера: — Молодой человек… — Гарольд, — зачем-то выпаливает Питер. Вот черт. Ну ладно, это все равно одноразовая встреча. — Гарольд, красивое имя, как у Шекспира… Не будешь ли так любезен проводить меня в бар «Осьминожка»? Это должно быть недалеко. Питер быстро гуглит, берет старушку под локоть, и через десять минут они уже спускаются по каменным ступенькам к темной двери с розовой неоновой фигурой осьминога — он чем-то похож на логотип Гидры, но только этот розовый и с семью щупальцами вместо гидровских шести… Интересно, хоть один злодейский бренд-дизайнер учил в школе биологию, лениво думает Питер перед тем как шагнуть в полутемный бар. Внутри безлюдно, только сбоку от ближайшего столика сидит высокий патлатый блондин, длинные ноги вытянуты, руки в карманах, он хмурится от проникшего с улицы света, лицо вздрагивает. Не успевает захлопнуться дверь, как блондин уже возле них, обнимает старушку. — Привет, красотка!.. Потом, все потом, эй, официант, проводите леди к во-он тому столику, — рукой в перчатке он указывает на угол у дверей в кухню. Щеки у него дергаются. Когда старушку уводят, он смотрит на Питера в упор своими зелеными, или нет, скорее карими глазами, и лицо его искажается — гримасой ярости? Ну вот, не прошло и получаса — опять. Интересно, скольких незнакомцев Питер успеет разозлить до возвращения поскорее восвояси? Хорошо, что дверь недалеко. А после озкорповского паука его теперь хрен догонишь. Питер делает шаг назад. Агрессору советуют смотреть не в глаза, а в плечо, чтобы не злить еще сильнее. А может — может, это и не злость, а нервный тик: лицо подергивается как-то невероятно странно, как магнитом притягивая взгляд… что-то есть во всем этом… ненатуральное и неуловимое. — Ну? — Губы у незнакомца дрожат, а голос, напротив, такой уверенный. Питер никак не может определить, но интонация, тембр... — Что-то не так с лицом? Лицо. Питер смотрит в упор. Оно — — Оно как-то мерцает. — И вдруг паззл складывается, весь, ясный, как дважды два, как озарение, хотя Питер и не может поверить себе до конца. — Уэйд?! — Ну никогда эта херня не работала, как надо, ну что за ерунда, — блондин нажимает куда-то под воротник темно-синей куртки, и проекция исчезает — это и правда Уэйд! — Привет, счастливчик! Какие невероятные совпадения!.. Питер улыбается от уха до уха, пожимая жесткую ладонь, но затем вдруг замечает, что и настоящее лицо Уэйда выглядит по меньшей мере мрачно, а вторая рука все еще в кармане — на спусковом крючке крепкого засранца, не иначе. У него же паранойя или ПТСР. Вот черт. Черт, черт!.. — Уэйд, слушай, я знаю, это все выглядит подозрительно, но я — я не следил за тобой, правда… Это случайно вышло. Я ходил штаны покупать и встретил, вот, пожилую даму, она переходила дорогу, а потом была авария, и… — Что еще за авария? — Уэйд рывком распахивает дверь и хмуро осматривает улицу. На свету его искалеченное лицо выглядит еще хуже — осунувшееся, с кругами под глазами. — Ну, сначала аварии не было — я просто испугался, что ее может сбить машина, но в итоге не сбила… в общем, с ней все было хорошо и… в общем, все нормально, — сбивчиво заканчивает Питер. — Понятно, — Уэйд снова поворачивается к нему и усмехается, как будто и правда что-то понял из этих путанных объяснений. — Ну, никто не умер по крайней мере? Вроде люди были, хоть и вдалеке. Конечно же, кто-то вызвал скорую для этого амбала. Так что можно сказать… — Н-нет. Нет, никто. Уэйд долго смотрит ему в лицо, а затем вынимает руку из кармана и хлопает Питера по плечу. — Ну что, счастливчик, Эл нас сожрет, что мы ее бросили. Напротив, Эл вполне себе довольна и ловко разделывается с кебабом и картошкой фри. Рядом стоит бокал пива, а также большая чашка чего-то со взбитыми сливками. — Я заказала шоколад для молодого человека. Может быть, ему все еще немного не по себе… Как ты, Гарольд? — Н-ну… вообще-то Питер-Гарольд, двойное имя, знаете… и мне больше нравится, когда меня зовут Питером, по-простому, без понтов. Без понтов и почти без палева, ага. Уэйд косится на него и отодвигает стул, приглашая сесть. — Спасибо, — Питер берет чашку и полностью погружается в процесс поглощения еды, он снимает сливки чайной ложечкой и внимательно их рассматривает перед тем, как отправить в рот. — Эл, а что было-то? — интересуется Уэйд. — Питер-Гарольд что-то не особо вдается в детали… В «Популярной биохимии» была статья «Раз соврешь — не остановишься», там рассказывали, как мозг каждый раз переписывает нейронные связи, когда человек лжет, как с каждым разом врать получается все легче и легче, пока, наконец, такое поведение не становится физиологической привычкой… А с другой стороны, он всего лишь просто скрывает некоторые вещи, это вообще не так страшно и не влияет, не должно влиять. Питер отхлебывает шоколад и смотрит на редеющие сливочные пузырьки… — Это потому что он приличный молодой человек, в отличие от некоторых, Уэйд! Ничего не было. Мы переходили дорогу, а один мудак не вовремя затормозил и чуть не сбил Питера и скрылся! Ты даже, кажется, немного проехался на капоте?.. — она поворачивается в сторону Питера. Уэйд хохочет: — Пацан, ты удивительный! Дважды в одни выходные. Где ты набрался такой удачи? Питер пожимает плечами: — Мне досталась неправильная фея. — Что есть будешь? — Сэндвич. Спасибо. — Пару сэндвичей и три литровых бутылки воды! Лучше спортивной изотонической! — орет Уэйд. Эл протягивает бледную руку в пигментных пятнах и касается ладони Уэйда, затем поднимается выше, гладит по щеке, будто хочет разглядеть его своими пальцами. — Опять подстрелили? Или сам? Уэйд скалится пересохшими губами: — Но-но, никаких теперь самострелов. Так, фигня, — он поворачивается к Питеру. — Кстати, девчонка твоя, как ее, Нисса? Питер распрямляется: — Мелисса. Удалось узнать, где она? — Должна быть в порядке, — Уэйд задумчиво гладит Эл по ладони. — Она жива? Ты ее отыскал? — В новостях. Навести ее. Кажется, Уэйд больше не собирается ничего объяснять. С минуту Питер мучительно раздумывает, будет ли вежливо полезть в телефон прямо посреди типа беседы. Может, если в наушниках?.. Нет, нет, нехорошо. Питер извиняется, что перед едой должен вымыть руки, и пулей вылетает в туалет. Грязновато и запашок еще тот. Он брезгливо приваливается к стене туалетной кабинки и загугливает локальные новости «наркотики» и «торговля людьми» за сегодня. Вот оно, несколько сообщений из новостных лент и парочка видеосюжетов. Питер выбирает самый длинный с «Фокс-ньюз». «Полицейская операция в округе Саффолк, Нью-Йорк, закончилась сегодня ночью перестрелкой. Стражи порядка во время антинаркотического рейда накрыли банду торговцев людьми. Члены преступной группировки, занимающейся незаконным оборотом наркотиков, похитили и силой удерживали в подпольном борделе несколько женщин и детей. В ходе операции были спасены семь человек, самой младшей из жертв всего шесть лет. В настоящее время им оказывается необходимая медицинская и психологическая помощь…» Камера приближает и показывает большой загородный дом, пошарпанный и обляпанный — на видео не очень хорошо различимо: грязью или засохшей кровью — перед ним кучкуются полицейские и люди в штатском. «Также известно, что в ходе обыска было изъято пятьдесят галлонов наркотических смесей для вейпинга, так называемого смайла. Эта зараза наводнила Нью-йорк с две тысячи пятнадцатого, и только за этот год зафиксировано более пятиста случаев отравлений и почти сотня смертей. Так что можно сказать, что полиция спасла несколько десятков детей от тяжелых последствий. К сожалению, хотя законом и запрещено продавать электронные сигареты лицам младше восемнадцати, многие подростки…» Питер хмурит брови, спасли женщин и детей… Мелисса, значит она была там, с ними?.. И девочка шести лет в этом притоне… К горлу подкатывает тошнота. Он включает второй сюжет. О, этот с запрещенного сайта, know-news. Нед еще его обожает, там кто угодно выкладывает какие угодно видео, от снаффа до видеорецептов — разного, Питер даже посмотрел пару гайдов про взрывчатку, ну, на всякий случай, мало ли, из научного интереса. И вот этот жанр самодельных расследований… типа, цифровые вигиланты… Сюжет снят как будто из-за дерева и — сверху? С дерева?.. На переднем плане ветка, а закадровый мультяшный голос наложен явно позже. «Вот, ребятки, можем наблюдать то, о чем мы с вами говорили в предыдущих выпусках. В городе идет серьезный передел наркорынков. После крупных посадок в четырнадцатом и пятнадцатом годах, когда ДЕА ликвидировало сразу несколько крупных банд и арестовало полдюжины главарей, в том числе Эмилио Лоренца, известного как Дон Риголетто, Джона Фосвелла, Рэнди Черри и многих других… Город зачищен, злодеи посажены — казалось бы, что тут плохого? Но дело в том, что сразу после разгрома этих картелей — свято место пусто не бывает, — на Восточное побережье хлынули потоком синтетические соли, спайсы, разные виды курительных смесей и жидкостей, так называемый лед и синт-эйч на основе фентанила… То есть после успешной борьбы с наркотиками, о которой чинуши отчитались наверх и получили свои медальки, город свалился в эпидемию наркотиков, только уже других. Но помним ли мы хоть одно громкое дело по наркотрафику после пятнадцатого года? Нет! Полиция и ДЕА гоняются за негодяями и никак не могут их найти! Они работают неэффективно? Или же они были в доле? Сначала уничтожили конкурентов, а теперь раз в полмесяца вылавливают мелких пушеров на улицах Бронкса, не трогая звенья побольше? Но вот же, скажете вы, вот успешная операция, — вот посмотрите, видите, что там? — мешки несут, ага, медик вот курит, тут похоже не скорая нужна, а труповозка — сразу в морг… вон какой-то мешок как будто в нем половина человека… ну или очень маленький мафиози…» Питер присматривается к дрожащим кадрам… Кажется, у него скручивает живот. «Напомню, что это уже вторая перестрелка за последние дни. Первую в пригороде Милбрука полиция определила как криминальные разборки, в которых погибло шесть итальянских мобстеров. Здесь в Саффолке девять бандитов — из той же банды — погибли на месте, двое скончались по дороге в больницу и двенадцатый умер в больнице. Утверждают, что потерь со стороны полицейских нет, что, в общем, странно при такой интенсивности стрельбы, вот мы видим, как тут трупы чуть ли кусками выносят… Мне почему-то кажется, что стражи порядка и сегодня прибыли на место уже после того, как все произошло, а перестрелка была разборкой старых криминальных структур с новыми… Ну, посмотрим, как события будут развиваться дальше. Берегите себя и близких, не курите всякую химию, — ничего лучше старого доброго, кхм-кхм, а лучше вообще не курите, будьте здоровыми — и смотрите здоровые новости. С вами был Эйби. Поддержать нас можно переводом на криптокошелек…» «Вот, ребятки, можем наблюдать то, о чем мы с вами говорили в предыдущих выпусках. В городе идет серьезный передел наркорынков...» Питер ставит на паузу и смотрит перед собой, не видя ни исцарапанных стен, ни сероватого кафеля. Голову разрывают мысли о шестилетней девочке в подпольном борделе, и то, что Луиза чуть не умерла от отравления смайлом, и эта гора трупов… К шести еще двенадцать… Что бы там ни произошло и позавчера, и сегодня ночью — это был не его выбор. И хорошо, что не его. Уэйд не расскажет. А Питер, пожалуй, не будет расспрашивать. Он уже собирается с силами на третье видео, как вдруг звенит паучье чутье — и он едва не получает незапертой дверью в лоб. В тесное пространство сначала впирается восьмимесячный пивной живот, обтянутый голубой рубашкой, а затем и весь усатый мужик с красной рожей. Ошарашенный не меньше, чем Питер, он сходу начинает орать: — Бля, да вы хоть когда-нибудь расстаетесь со своими долбанными гаджетами? Охренели уже совсем с этими сэлфи инстаграмами!.. Посрать без лайка не могут!.. Питер наблюдает за собой словно сверху, как он прикроет дверь, уберет телефон в карман, отвернется к унитазу и быстрым движением выстрелит паутиной на сиденье. С такими габаритами только задом в кабинку заходить, мужик точно не заметит. «Пожалуйста, проходите», он просочится наружу, улыбнется себе в зеркало над раковиной и, не дожидаясь пока мужик зайдет и сядет, вылетит в коридор, на секунду задержавшись, чтобы еще немного паутины брызнуть на язычок замка. И захлопнет дверь. «Ты главное не застрянь тут, дядя. А то чего доброго похудеешь». Нет. Нет. Нет, не надо так, даже если хочется. Питер на секунду прикрывает глаза, потом устало смотрит на злого мужика в дверях, убирает телефон в карман: «Проходите». Он выскальзывает из кабинки, мельком замечая в зеркале, как жалко и потерянно выглядит. Мерзко. До чего же все мерзко. Хочется стряхнуть с себя этот мир, как грязную и тесную хитиновую шкурку, и выйти вон. Он ежится и направляется к столику. Перед Уэйдом и Эл уже стоит тарелка с сэндвичами и несколько бутылок воды. Так, а руки-то он как раз и не вымыл. Во внезапно наступившей тишине Питер садится. — Неважно выглядишь, — комментирует Уэйд. — Тут аптека неподалеку. — У меня есть средство от живота, — предлагает заботливо Эл и добавляет обвиняюще в сторону Уэйда: — А все потому, что в твоем Парке Паркинсона кормят дерьмом! Пареная брокколи и мясное пюре!.. Только от этого раньше срока кони двинешь. — Я в порядке, — прекращает домыслы Питер, наливает себе стакан воды и выпивает залпом. Мерзкий желчный привкус во рту просто невыносим, живот крутит. Он откусывает бутер и запивает какао. Уэйд собирается было что-то сказать, но передумывает, допивает воду прямо из бутылки, морщится и запихивает в рот целый сэндвич. — А фнаеф, Эф, ефли тебе этот Дементный Домишко совсем никак — возвращайся, а? У меня же теперь целый дом, как раньше! Два этажа. Куча лестниц, подвал, чердак — тебе понравится! — Старая песня, — качает головой Эл. — Думаешь, я куплюсь?.. — она пригубливает пиво. — Да нет, мне почти нравится. Коронарный Корпус вполне приличное место, чтобы прилично доживать свои остаточки… К тому же, разве ты не оплатил его на пять лет вперед, лишь бы избавить себя от перспективы выгребать из-под меня говно и лечить пролежни? — Ну… — Уэйд вертит в воздухе рукой. — Мы можем в зачет уплаченного спереть у них телек, велотренажер и того маразматичного дедка, по которому ты сохнешь?.. Или мокнешь? Господи, я даже думать не хочу, есть ли секс после ста, зачем я это вообразил… — Хотя знаешь, я иногда скучаю по Сан-Франциско и нашей хибаре, — Эл сейчас будто бы обращается сама к себе. — Я бы даже съездила. Не в сам город — в парк, к секвойям. Смешно, ведь пока жила в Калифорнии, ни разу не выбралась, думала, всегда будет время… И вот сейчас понимаю, что секвойи останутся, время останется, а я — нет… Уэйд спешно глотает второй бутерброд — цельным куском, как удав, аж слезы на глаза, и отхлебывает из другой бутылки. — А давай съездим на твое дохреллионлетие. Декабрь двадцать первое? — Двадцать третье. Мальчик мой, да ты почти в своем уме. — Горе-то какое, — соглашается Уэйд и протягивает Эл конверт. — Держи, красотка. Мелочь на такси и щепотка прошлогоднего снежка, чистейшего, как вчера с неба. Дышите глубже, но знайте меру. А, и никаких откинуться в ближайшие полгода! Мы на мели, а могилки в приятных местах дороже, чем кондо на Манхэттене, хотя такие же тесные. Уиз, правда, кажется, уже что-то прикупил на кладбище в Сан-Фране… Или собирался?.. Но мне оно там нахер не сдалось на Западном берегу… — Уэйд, когда я помру, мне будет уже без разницы! — Эл проскальзывает рукой в конверт, нащупывает там что-то, затем подносит бледные пальцы к губам на секунду, кивает и аккуратно убирает сверток в свою сумочку. — Оставь в городском морге. Как-нибудь закопают. — А мне есть разница! Я хочу землю и настоящий камень, а не эту кашу в башке. Можно даже надпись сделать, какая ты была горячая штучка, и что это не я — гнобил, любил, убил… Место — это всегда хорошо. Надежно. В жизни всегда должно быть место! — Уэйд взахлеб выпивает последнюю бутылку и сгребает последний бутерброд. — Ну что, валим? Чего-то тухло тут, ни ножек, ни твоей британской разведки, ни сексапильных агентов в костюмах… Уэйд берет Эл под руку, и они медленно идут по пляжу, Питер послушно плетется в хвосте. После затхлого бара дышится легко. И то ли от еды, то ли от последних лучей солнца по телу, от живота к конечностям, вдруг разливается приятное тепло. Ужасы, в которые он мысленно было вернулся, — отпускают, уходят как плохой сон. С девушками все в порядке. С ним все в порядке. Жизнь — вот она, жизнь, небо, и солнышко, и волны шумят, — продолжается. Темные тучи на горизонте будто обрамлены золотой каймой. Вода смята осенним ветром. На берегу нет никого кроме них и чаек, больших серых и мелких черноголовых, — они кружатся над прибоем, качаются пробкой в волнах, кричат протяжно и грустно. Питер силой воли останавливает себя от воображаемой игры, как он растворяется Уэйд проглатывает зевок. — Опять сны? — Да задолбался уже! Ебанная субботняя программа, как по расписанию. То вампиры, то оборотни, то Кардашьяны. То терминатор этот неебический, с десятью именами, я уж почти поверил, что он на самом деле... А еще тут снилась такая бабища… Шейла? Шобла? Жуткая — я чуть не насрал в пижаму. Шучу, шучу, не в пижаму, я по-прежнему голым сплю… Как думаешь, если на серебряной пульке начертить пентаграмму и… ну, гипотетически!.. меня же отпустит? А проба? Я выше девятисотой не нашел… И откуда вообще берутся эти сны — теменной участок или височный? Может, если мелкашка… — И забудешь все нахрен вместе с девчонкой? А я тебе говорила, мудак!.. — Да иди ты, пизда старая!.. В воздухе повисает молчание. Питер замирает, глядя, как Эл перехватывает свою белую тросточку. Черт. Черт, если они подерутся… — От пизды старой слышу!.. — внезапно звонко ругается она. И Уэйд вдруг гогочет и, отсмеявшись, выдыхает: — Бля… Ну что, уже и помечтать нельзя?.. Эл, я так заебался вкрай!.. Сил уже нет… Поверишь? Старушка снова берет его за руку: — Уэйд, мальчик мой, это еще не край… — Спасибо, утешила… Питер пинает ногами песок. Уэйд все-таки странный. Это посттравматическое стрессовое расстройство. Пишут, что часто бывает у солдат после горячих точек. Он сам тоже чего только не начитался в прошлом году. Весь справочник перерыл пока дошел до «Ш». Люди, не занимайтесь самолечением. Посещайте врачей, пока можете. Ему вот теперь в больницы и клиники путь заказан со всеми этими изменениями… Он бредет позади, стараясь наступать в следы тяжелых армейских ботинок, Уэйд шагает размашисто, и приходится чуть ли не прыгать. Эл на его фоне просто семенит, и, в общем, Питеру ее шаги как раз впору. Он смотрит им вслед, ловя момент дежа вю — высокий мужчина и хрупкая женщина, песок, следы… Они гуляли тогда у лесного озера, и Пит был босиком, потому что тесные сандалии натерли ногу. Мама огорчалась, что недоглядела, и обещала купить новые. И они оба обещали, что вернутся к его дню рождения. Потом позвонили, что задерживаются. Прошли еще недели. В последний раз звонил ему один папа, спрашивал, хочет ли он железную дорогу — огромную, на весь чердак, со станцией и деревенькой, с рабочими стрелками и запасными составами в депо. Да, Питер хочет, но больше всего он хочет, чтобы они, они сами, он с мамой… Мы приедем, сынок, только не сейчас, в сентябре. Вместе с мамой? Конечно, вместе, а может, даже уже втроем. Ты ведь тоже ее ждешь?.. Малышку… Боль начинается понемногу, как зуб занывает от сладкого — моментами, по чуть-чуть, как пустой поворот дороги, как тихий ужин с лишними стульями… — Ну, чего приуныл? — Уэйд машет ему рукой: Питер совсем отстал и даже перестал вслушиваться в беседу. — Эл уже пора в ее Мавзолей Маразматиков!.. Подвезем? — Да ну, вы, молодежь, найдете себе занятие поинтересней!.. Правда, Питер? Уж не сарказм ли это был? — М-м… — неопределенно тянет Питер, нагоняя эту странную парочку. — Давай, вызывай свой «Экспресс Махарадждей». Только попроси звук выключить. — Для меня все, что угодно. Хочешь, азан тебе поставят. Хочешь — пакистанский рэп. Я же теперь почетный акционер. — Это как? — Это вложи пару сотен и выбирай любой дизайн, цвет, музыку… А, и дивиденды со следующего за отчетным года! — Уэйд лезет в телефон. — Кстати, Гита нас звала на какую-то их этническую херню в пятницу, небось, подарков ждет для новых спиногрызов. Скорострельность у нее выше, чем у моей крохи Умпа-Лумпы. Как ни придешь — вечно с пузом… Допа старается… Питер морщится от накатившего. Эл — видит она, что ли, каким-то третьим глазом? — внезапно снова обращается к нему: — Питер, не обращай внимания, он всегда хамит от переизбытка чувств. — Эй, Пит вообще-то твоих советов не спрашивал! — перебивает Уэйд. — Но ему же надо быть в курсе, раз уж он твой новый… как ты их называешь, супергеройский пособник?.. Приспешник?.. — Что? Я никакой не… — отпирается Питер. — Ай, да ну, ну какой он супергеройский! — опровергает Уэйд совершенно не ту мысль. — Ты посмотри на него: ни кожи, ни рожи и жопка с кулачок. Обыватель, сопутствующий ущерб. Почти как наш Бегунок Боб, только тот бежит от пиздеца в укрытие, а этот — пока наоборот, — Уэйд треплет Питера по плечу. — Но тоже выживальщик. Продержится пару выпусков, а то и целый сюжет, точно? Питер кисло улыбается. Похвалил — как говном облил. Умеешь, Уэйд. Надо, пожалуй, тоже свалить, как это сейчас изящно делает Эл. Может, под предлогом, что и у него комендантский час? Но Мэй вернется не раньше понедельника. И вообще он и правда свободен сегодня. Они выбираются на дорогу, и Уэйд усаживает Эл в подоспевшее дешевое такси с каким-то темненьким водителем. Она перебрасывается с водителем парой непонятных фраз, видимо, на хинди, и машина отбывает. Уэйд машет вслед и затем оборачивается к Питеру: — Ну, чем бы интересным заняться? А что интересного может быть на пустом берегу? Надо в город, в его переполненный гудящий улей, в самую сердцевину большого яблока, к вечным пробкам в ущельях улиц и каменным секвойям — в пять раз выше живых, когда забираешься наверх, а потом летишь — вниз, и снова вверх, ветер свистит в ушах, и солнце ослепляет… Кажется, Питер половину высказал вслух, потому что Уэйд вдруг смотрит на него с интересом: — А, типа роупджампинга, что ли? Тарзанка? Круто!.. Хотя у меня всегда были технические проблемы со второй частью, вниз-вниз-вниз нормально и на скорости, а вот вовремя наверх… — Уэйд морщится. — Хоть парашют бери, как в старые добрые времена… — Десантник? Питер сто раз уже пообещал себе не лезть и не спрашивать, но скорость речи у него, к сожалению, опережает скорость мысли. Уэйд снова смотрит на него, долго. — Спецназ и всякое разное... Но, кстати… Ты сам-то с парашютом прыгал когда-нибудь? Тут есть одно местечко, сегодня уже не успеем, но, если хочешь, на неделе? — Пока не знаю. Просто… — Питер пожимает плечами. Меньше всего ему хочется лететь вниз со скоростью сто семьдесят футов в секунду и при этом не иметь возможности уцепиться паутиной… Высота тогда была пять миль. Деду сказали, что даже фрагментов тел не нашли. — А на вид ты вроде не ссыкливый такой… — Да не, мы просто перед Днем всех святых обычно… Ну, на кладбище ездим в эти выходные. Ну, сорняки там подрезать, листья убрать, — черт, ну и зачем он оправдывается? — Ну, смотри, если надумаешь — напиши, — Уэйд протягивает руку. — Можно мобилу? «10gloriousinches300jhp@hotbox.com», набирает он в заметках. Выглядит как никнейм для порносайта. Не то чтобы Питер интересовался этой дрянью, конечно… Но десять дюймов… звучит неправдоподобно вообще-то, да и по статистике тоже… За разговором они незаметно забрались в дальний конец пляжа. Уэйд еще раз зевает и, заприметив скамейку, мчится к ней из последних сил и падает с решимостью человека, которого все задолбало. Питер знает это чувство тяжелой легкости во всем теле, и как непроизвольно закрываются глаза от предельной усталости… Да уж, если и сам он с таким отсутствующим видом сидит на занятиях, их лучший ученик, гордость школы, — неудивительно, что директор Морита готов поднять на уши Мэй, Старка и черта лысого, чтобы те немедленно починили их призового мальчика. Уэйд опускает плечи, откидывается назад и пялится на море пустым далеким взглядом. Питера он почему-то не прогоняет — то ли ему не мешает компания, то ли ждет чего-то… А, ну, конечно!.. — Уэйд. Я ведь тебе обязан… Расплачиваться Питеру, правда, совершенно нечем, но обозначить проблему — вроде как первый шаг к ее решению... — Да брось ты!.. Хотя… — Уэйд ухмыляется, устало, но с чувством. — Меня тут посетила отличная мысль про между ножек. Леди, можно к вам на колени? — на недоуменный взгляд Питера он поясняет: — Голову на колени, — и бурчит что-то про деток, которых нынче нихера не читают… — Ты же с пятницы не спал, наверное! — спохватывается Питер. — Погоди, подушку сверну. Он лезет в рюкзак за супергеройскими штанами. — Годный цвет, — хвалит Уэйд. Он вдруг снимает свою куртку и накидывает Питеру на плечи. — А ты не замерзнешь? — Внизу только тонкая черная водолазка. — Да я самый знойный мужчина по эту сторону Атлантики, — Уэйд, ерзая, укладывается на скамейку, головой к Питеру на колени, на мягкие бордовые треники, лицом к серому прибою. — Ты и правда не торопишься? — он зевает. — Ну, тогда разбуди меня через пару часов… — Слушай, я правда не знаю, чем могу отплатить… — Да и забей, — бормочет Уэйд сквозь сон. — Мы же не в бухгалтерии. И оно все равно не сходится. Эл помрет — шесть месяцев или шесть лет спустя, какая уже разница. Ты вон стараешься убиться — и, разумеется, преуспеешь, упорство и труд… А девчонки из притона — с ними вообще пиздец, все же поголовно торчат. Думаешь, больничный детокс им сильно поможет? На две недели, до старых дорожек и новой дозы… Всё гниль и копошение червей… И она тоже в итоге сбежит от меня и будет умирать, и снова умирать, порода идиотов… — он, наконец, перестает вертеться и затихает. — Уэйд, но ведь все равно есть разница. Всегда есть! — Ну, верь пока верится, — Уэйд прикрывает глаза, заканчивая спор. Немного погодя Питер осторожно кладет руку на широкое плечо и гладит его, тоже обожженное, сквозь тонкую ткань. Настоящие раны всегда глубокие, не под кожей, а там, внутри. Что это было — старый добрый напалм, его еще дедушка сбрасывал над вьетнамскими деревушками? А может быть, та отличная горючая смесь, которую синтезировал Старк-старший в восьмидесятые и которую успешно использовали в Иране и Ливии, а потом арабы выкрали технологию и этой смесью успешно поливали уже американских солдат в следующих конфликтах? Есть ли разница для тех, кто горит? Для тех, кто изобретает? Вскоре дыхание Уэйда выравнивается, замедляется — и он погружается в темный и тихий сон без снов. А Питер запоздало соображает, что бросил рюкзак далеко, без паутины не дотянуться, а там же телефон, который теперь не достать! Плохо. Чертовски плохо. Целых два часа! Он вообще-то не привык бездельничать: если выдастся минутка — всегда читает, изучает, придумывает, оптимизирует, — словом, готовится влететь с блеском в свое лучшее будущее — быстрее, выше, сильнее! — как будто если остановишься или оглянешься — то так и свалишься обратно в бездну никчемности, к кишащим червям, как выразился Уэйд, к тому, что ты — никто и не решаешь ничего… Но это же не так! Это неправда. Сквозь облака пляж заливает призрачным серебристым светом, тени становятся четкими, как на сюрреалистических картинах из книжек Мариам, а пена прибоя будто сияет изнутри. Питер смотрит на воду слезящимися от бликов глазами, как она неостановимо движется, никуда в итоге не прибегая, и минут через пятнадцать мерный ритм начинает убаюкивать и его. Сознание качается на волнах, как будто его снова взяли на руки и несут, прижимая к широкой груди, подожди, Пит, не засыпай, мы уже почти пришли домой, вон за поворотом дороги, там мама накормит обедом и в кровать, погоди не спи… Тишина подкрадывается неслышно, точно кошка с человечьим лицом. Питер засыпает. А потом ему приходит сообщение. Затем еще одно. И третье. Он выдергивается из полудремы: уже смеркается, Уэйд улыбается ему снизу вверх: — Доброе утро, солнышко. Это тебя? — медленно встает и потягивается. Питер проверяет телефон. О, нет! То есть, конечно, хорошо, что тетя вообще написала. Наверное, подозревала, что если не предупредить, то так и застанет полный срач. «Мы в аэропорту, Джейк меня подвозит, но трафик очень плотный, буду не раньше, чем через час». — Час только! — стонет Питер. — А я даже ванну еще не отмыл!.. Отдохнувший Уэйд соображает просто на лету: — Тебя подвезти?.. Тут Грэнни недалеко, погнали!.. Питер поспешно хватает вещи, и они сломя голову несутся к дороге, причем Уэйд умудряется еще и непрерывно болтать при этом, как ему дыхания-то хватает? Нет, Питер, конечно, и сам иногда, даже частенько — общительный… но не так же, ведь не до такой степени, да, правда? — А я решил ее оставить все-таки. Кое-что починить — и будет конфетка! Что-то в них есть, в старичках, в развалинах. Саби, как говорят японцы. Я тогда не очень-то понимал, бесился… — А вот и знакомая развалина. — Пристегнись!.. А всек-таки тогда в Заире она была просто неподражаема. Да я почти влюбился! И она бы в меня втрескалась, дай время, я еще красивый тогда был!.. И знаешь, когда ты смотришь на людей вот так, в прицел, это… ну, во-первых, сближает, конечно, двадцатикратное увеличение, видишь их так ясно, удары сердца считаешь, свои и чужие, шаги, эти все движения считаешь, след в след, поворот, наклон головы, шея… И в это время между вами уже эта связь, невидимая, линия такая, вы как будто соединяетесь так — р-раз. Аж дух захватывает!.. И вот этот вот момент, когда уже все, когда она сейчас отдаст, а ты возьмешь — это круче ебли, это слаще… Это — это так, что можно даже не брать иногда, понимаешь?.. Просто знать, что твое. И такой сразу кайф от всего, м-м, такой воздух вкусный, что надышаться не можешь, и как плывешь, и небо там разверзается с хором ангельских голосов… Эй, смотри, куда прешь! Мудила косорукий! У Питера захватывает дух. Уэйд хаотичен и на дороге, и в мыслях, но в то же время странно сфокусирован, и все-таки… все-таки будто собственный его прицел немного сбит. Ты словно слушаешь популярную, хорошо знакомую мелодию, но на расстроенном инструменте, и от этих полузнакомых, не до конца узнаваемых звуков тебя самого уводит в сторону, и хочется отгадать загадку, проследовать по нгиточке до конца, дальше и дальше, пока ты окончательно не теряешься в лесу, а зверь на мягких лапах кружит — быстро, тихо, смертельно. — Полчаса! Вот я хорош, а? — Да ты лучший! — с чувством произносит Питер, отстегиваясь непослушной рукой. — Только сиденье потом отмой, ладно? И штрафы за превышение придется гасить к следующей, как ты говоришь — главе? — Еженедельному выпуску. С парашютом. Пиши, если надумаешь и не зассышь. Питер почему-то медлит в машине. Вещи все при нем. Пора идти. Но как будто чего-то не хватает, финального штриха. И тут Уэйд посылает ему медленный до неприличия воздушный поцелуй: Питер чуть не покадрово наблюдает, как ухмыляющиеся губы в шрамах вытягиваются трубочкой и делают громкий издевательский — чмок! — Успешного вечера, Золушка! — Да иди ты! Как ошпаренный, Питер вылетает из машины. Он все еще немного злится, на скорости х3 оттирая ванную, кухню, закидывая пиццу в духовку и кромсая овощи на салат. Черт, и ведь снова номер на своей гребаной тыкве не посмотрел, хотя собирался! Ладно, в следующем выпуске.