A Silver Lining

Понедельник 24 октября 2016 — Не кидай мусор под сиденье! Что за привычка! — Мэй сосредоточенно лавирует в потоке утреннего трафика. Питер дожевывает батончик мюсли и комкает обертку в карман. — Нет, ты посмотри, подрезал меня все-таки, гад!.. Назло!.. Увидел, что женщина за рулем… Мудло мачистское!.. Тетя ругается за рулем почти как Уэйд. Наверное, дело в траффике. Они выворачивают на короткую дорогу к школе. Хоть и проспал, а Питер сегодня, похоже, не опоздает. Жаль. — А с кем это ты катался в выходные?.. — вдруг интересуется Мэй. Вот она въедливая, а. Запоминает чуть не все, что Питер говорит. — С Гарри, — на голубом глазу выдает он. — С ума сойти, неужели озборновский лимузин так же зажимают всякие придурки? Питер понимает, что спросонья прокололся. Озборнов всегда пропускают вперед, даже побитый личный мерс Гарри, потому что на всех машинах их корпоративные номера: говорящие OSC 001 — OSC 030 и лого в виде двух бензольных колец, цельное, как О, и разорванное, как С — Osborn Corporation. Последние лет десять Нью-Йорк только и говорит о новоиспеченном миллиардере: ворвался в двадцатку Форбс, неумолимо и эффективно вытесняет конкурентов — так щелочные металлы выдавливают водород из кислот. — Ну, у них еще бронированная бэха, Феррари, Роллс-Ройс, Майбах и Мерседес, из того, на чем меня возили. На гаррином мерсе, бывает, зажимают. Мы ездили в центр погулять. — У Гарри уже есть права? — С шестнадцати, а с этого июня нормальные, он сразу в семнадцать поменял. — Гарри пару раз предлагал и ему порулить, но перспектива возможного ДТП и объяснения с Озборном-старшим Питера изрядно охлаждала. — А ты бы со мной позанималась? Мэй кивает: — Можно. Записывайся на курсы после Рождества, поездим в выходные. К шестнадцати тоже получишь. Они уже на нужном углу. Мэй смотрит на Питера грустными глазами, будто хочет еще что-то сказать. Только не начинай, мысленно просит ее Питер, только не про плохую компанию Озборна, Нед — ладно, но не ты. — Возьми мелочь на завтрак, совсем поесть не успел, — неожиданно предлагает Мэй. У меня есть деньги, хочет возмутиться Питер. У него под матрасом вообще двадцать штук теперь лежит. Да и сама же выпустила вторую карту к своей, чтобы Питер мог тоже ходить за покупками... Или это, как говорила психотерапевт, не про деньги, а про какие-то другие вещи? Заботу. Питер послушно выгребает мелочь из отделения для монет: — Спасибо, перехвачу сэндвич. — Рюкзак забыл! Он хватает рюкзак и летит вперед, не оборачиваясь. Еще на подходе слышно, что школа сегодня гудит, как растревоженное осиное гнездо. Шум поднимается волнами — возгласы, шепотки, нытье, крики — так же тошнотворно и невыносимо, как год назад, в первые дни его превращения. А вы говорили, что это слухи… Вот, пожалуйста. Ну и чьи предки это поддержали? Я вообще не в курсе был. Зачем их вообще поставили? А помните, в прошлом семестре одна девка упилась или накурилась прямо в школе, в туалете где-то, и какие-то дебилы ее сняли на телефон и выложили в сеть? О, даа, мне теперь не развидеть эту жопу, мало того, что жирная, еще и тупая, вот нахрена пить, если… А потом еще скандал был, и кого-то отчислили. Тем более, если отчислили, зачем теперь это?... Майкла Смита из старшего класса. Ну он капец ебнутый, правильно сделали. А это вообще законно? Выкладывать в сеть чужие фото? Пить в школе, ха-ха? Дебил, я про камеры… Питер ежится и ныряет в толпу. Камеры. Они везде. Во всех коридорах, классах, лабораториях, кто-то даже проверил туалеты — и там тоже. Только в школьном дворе их натыкано штук шесть, а если посмотреть внимательнее — найдется и больше. — Это незаконно! — звонкий голос Мариам выделяется колокольчиком из всеобщего гула. — Можно подать в суд, мы точно выиграем это дело. А пока надо собрать подписи за то, чтобы их убрали или хотя бы отключили. Нед громко с ней соглашается и, кажется, лезет уже в рюкзак за листком и ручкой для петиции. Еще бы он не соглашался, кто бы ни установил эти камеры — мистер Морита или местное управление образования — Jacobsons’ Attorney Bureau и лично миссис Джейкобсон дадут им так прикурить, что мало не покажется. Даже адвокаты чертова Озборна не сильно помогут. Жаль только, что самого Озборна будет не подловить, потому что, конечно, он действовал через третьи руки при установке этих камер. ЭмДжей замечает его взгляд и встряхивает тяжелой копной темных волос, отворачиваясь. Нед машет Питеру рукой, но не спешит подходить. Придурок, неужели думает, что из-за этого у него будут проблемы с Мариам? Она не такая. Она — ээх, да что говорить… Питер оглядывается по сторонам. В дальнем углу Юджин агитирует маленькую толпу, отсюда плохо слышно, не то сломать камеры, не то взломать их и подглядывать за девчонками в уборной. Ну, чего еще ждать от имбецила. Толпа, что характерно, аплодирует. Рассеянно кивая приятелям, Питер переходит к стайке унылых старшеклассников. А вот и он! Принц Гарри выглядит великолепно, как и всегда: на полголовы выше окружающих, с прямыми плечами и небрежной улыбкой, — в нем действительно много от матери-модели. Хорошо смотрится на камеру, хорошо будет смотреться в кресле управляющего империей Озкорп… И только потому, что Питер знает — или думает, что знает Гарольда, — ему кажется, что он видит что-то в прозрачном спокойном взгляде, сомнение или вопрос. Ученики на пару лет старше Питера расступаются — так стража пропускает министра на утренний доклад к монарху. — Привет. Ты сегодня рано. — А ты поздно, — улыбается Гарри. — Проспал, — Питер машет в сторону ограды. — Пойдем за кофе. Мисс Леманн нас простит. Гарри кивает и, когда они отходят достаточно далеко, усмехается: — Нас. — Спишешь, — говорит Питер. В первый раз что ли. Это всего лишь биология. То, что Гарри хочется иногда в школе не ударить в грязь лицом, — больше прихоть, чем необходимость. Это Питеру надо все вызубрить, понять, знать, быть гением. А Гарри достаточно просто быть. Или просто иметь под боком Питера. А потом в управлении у него будут десятки таких питеров на побегушках… В лавчонке напротив школы они берут черный и капучино. Питер с грустью не покупает бутер, все-таки он позвал Гарри на разговор, а не жевать, и насыпает в стакан побольше сахара, так хоть сытнее. И молча ждет, отпивая первый обжигающий глоток, второй. Третий. — Херня с этими камерами, да? — наконец, говорит Гарри, как бы между прочим. Значит, он тоже думает, что без мерзавца Озборна тут не обошлось? — Думаешь, это он поставил, чтобы следить за тобой? За всеми? — Питер, да в этой школе каждый кирпич его. И вся система слежения — ну, разумеется, его деньги, до цента. Его. Хотя на публике Гарри теперь всегда до сведенных зубов упирает на «мы», «наше», «империя Озборнов», больше не позволяя себе прошлогодние выходки. Только Питер и Гвен видят иногда уродливую изнанку этих слишком дорогих пиджаков, этих отношений. И как бы это ни было грустно, чувствуешь себя от этого, от того, что Гарри все-таки допускает в свою жизнь, — особенным, что ли. Хочется прикоснуться к предплечью, сказать, что все фигня. Питер плотнее обхватывает ладонями стаканчик: — Как ты думаешь… Он знает про?.. Гарри качает головой: — Не должен. Я им всем велел молчать… Он же пока еще в Японии, на этих трехсторонних переговорах с Ютани. Я сам с ним, конечно, не общался, но Алан мне ничего не говорил. А он обычно получает очень подробные инструкции, если этому козлу что-то взбредет в голову. Ну и Луизу ведь уже выписывают сегодня. Все вроде замялось. В прошлый понедельник Питер ждал Гарри в машине, пока тот разговаривал с родителями Луизы, и как ни напрягал слух — слышал только улицу на сто ярдов вперед и назад, вот тебе и суперспособности в нужный момент. Но принц выскочил сияющий, обнял его, рассказал, что обо всем договорился, и они потом долго кружили по городу, пару раз проскочив почти на красный, один раз — кого-то подрезав, и долго торчали в Центральном Парке на скамейке, болтая и смеясь, ожидая Гвен после фотосессии. А затем Питер отправился на свое личное одинокое расследование «отравления синтетическими наркотическими веществами средней степени тяжести, 17 лет, жен.», да в тот раз никто и не просил его остаться на вечер. — Химию сегодня разберем? — внезапно предлагает Гарри. Гвен, наверное, уже уехала или уезжает днем. — Да ты же ни черта не сделал! У Гарри после бессонной ночи как будто темнеют серые глаза, и уж конечно он не тестами допоздна занимался. Зависть — плохое чувство, Питер словно заново слышит эту сентенцию с интонацией озборновского фамильного превосходства. — Но ты ведь поможешь? Ладно, пойдем, уже все разошлись, — Гарри отставляет стаканчик и, приобнимая Питера за плечо, указывает в сторону школы. Питера обдает нежным запахом парфюма. — Улыбнитесь, Вас снимает скрытая камера! Во-он там. И там. И еще там. Даже в туалетах. Ублюдок, как я его ненавижу! Сдох бы он там в Тихом океане, а, по пути в Нью-Йорк? Питер качает головой. — Гарри, ну, дерьмо случается. Никто в этом не виноват. То, что их, наконец, поставили — это как плохая погода или стихийное бедствие. Общий тренд. И ты тут не при чем и... и не отвечаешь за него. Правда. — Да знаю, — он пожимает плечами, уже почти беспечно, как прежде. — Ну и плюсы в этом тоже есть, если подумать. По крайней мере, мудаки типа Флэша теперь не смогут никого загнобить. В свое время принц Гарри предложил было решить проблему, натравив на Юджина всю свою свиту. Питер то ли малодушно, то ли великодушно отказался, но, в любом случае, напряжение между ним и Флэшем спало и за рамки словесных издевательств уже больше не выходило, хотя Питер по-прежнему мучительно старался его избегать. — Ну и отлично. Пошли. Легкой походкой Гарри направляется к воротам школы. А как они танцуют с Гвен, почему-то вспоминается Питеру при взгляде на его спину. Почти профессионально. Некоторое время он еще стоит в холодном облачке одеколона, мартовский снег и альдегид, а затем, надеясь, что Гарри не слышал позорного бурчания в его животе, пускается вдогонку. Особняк серого мрамора вальяжен, широк и стар, он дремлет на углу Пятой авеню и 65-й улицы, ирреальный, парящий, и в своих ретроградных снах вливается в ряды венецианских палаццо на Гранд-канале, устремленный в прошлое с тем же упорством, с которым его первый владелец, промышленник Олтон Озборн, больше века назад рвался в будущее, под стук колес, гул пароходных гудков и рокот первых аэропланов. Демократичное будущее наступило в виде вечных автомобильных пробок, посольства Пакистана через дом, бутика Армани напротив и вагончика с текс-мекс фастфудом на соседнем углу. Впрочем, хотя бы попрошайки не сидели тут стайками на асфальте, да и дворники эту часть улицы убирали неплохо. Швейцар в дверях за этим следил. Еще более отдаленное будущее, то, которое, как в слогане, рождалось сейчас, маячило в окне наискосок за Центральным Парком: небоскреб Озкорп был построен Олтоном и сыновьями в процветающие двадцатые и после проведенной Норманом реновации в двухтысячном обогнал башню Старка и стал самым высоким зданием Манхэттена, видным буквально отовсюду. Таким образом, семейная история Гарольда Теодора Озборна не умещалась в сам Нью-Йорк, выпирала из ландшафта, лезла в глаза и в жизнь, и, наверное, это в своем роде ужасно. Питер снова ерзает в огромном кожаном кресле и сверяется с заметками в молескине: — Давай алкены и промышленное применение? Или хочешь биохимию? Гарри сидит на резном диванчике, закинув ноги на наборный журнальный столик, и, судя по сникшему виду, хочет — просто оказаться в другом месте. Может, все-таки лучше было пойти в кафе — Шаги по лестнице заставляют Питера подскочить, а Гарри — выпрямиться, дверь отворяется под тихий оклик управляющего: — Мистер Озборн. — Свободен, Алан, — шипит Норман севшим от ярости голосом, дверь захлопывается, и в тишине кабинета слышно каждое слово. — Да что ты себе позволяешь, тупица, мразь! Меня всего неделю нет в городе, а я уже получаю проекты мировых соглашений и какой-то адвокатишка начинает угрожать мне судом? Ты что, не понимаешь, как ты меня подставляешь своими выходками? Он то ли не обращает внимания на Питера, то ли не видит его в углу, медленно подходя все ближе и глядя в упор только на Гарри, который неуверенно поднимается ему навстречу: — Отец, это был несчастный случай… и я договорился с ее родителями, что они не станут выдвигать обвинения… — Договорился? Да твою шлюшку увезли на скорой отсюда — и это документально подтверждено. Из моего дома! Ты додуматься не мог устроить свои поблядушки в другом месте? Их юрист сейчас требует пять миллионов, и не факт, что эта компенсация их заткнет. А знаешь, сколько будет желающих раздуть из этого скандал накануне сделки?.. Голос Нормана оглушает, кипящий, злой, и даже обшитые темным деревом стены и потолок не гасят этот разъедающий поток. — Прости меня, я не думал… — Ну конечно, вы никогда не думаете!.. Не та порода. А все дерьмо за вами потом разгребать мне. А что ты выкинешь в следующий раз? Появишься обдолбанным в школе? Насмерть собьешь кого-нибудь? Будешь скакать по улице голым, как эта наркоманка? — Ты!.. Не смей так говорить о ней!.. Это ты во всем виноват! Это из-за тебя мама!.. — Гарри нервно сжимает кулаки, и Питер непроизвольно копирует его. — А, из-за меня?!.. Это я тут враг номер один, да? И что еще у вас не так из-за меня? Может, ты уродился никчемным безмозглым ничтожеством тоже из-за меня, а?.. Норман замахивается — и Гарри вдруг съеживается, будто ребенок, которого били в детстве. — Мистер Озборн! — Питер сам не понимает, как оказывается между ними, стискивая руку Нормана железной хваткой. И может, тот и пытается высвободиться или стряхнуть его в сторону, но Питер не поддается ни на миллиметр, от злости забыв, что должен казаться обычным хлюпиком. — Мистер Озборн, пожалуйста, успокойтесь. Они так и стоят некоторое время друг напротив друга, Питер смотрит вверх, в перекошенное лицо, где оскал начинает превращаться в подобие вежливой улыбки. — Паркер. Как обычно, не можешь удержать свое в себе. — Простите, сэр… Питер пытается отпустить чужое запястье и вдруг с ужасом понимает, что не может: то ли от нервов, то ли от эмоций, его левая ладонь накрепко приклеена к рукаву черного итальянского пиджака и отодрать ее можно только с куском ткани. Нет, только не это! Такое бывало раньше, в самом начале, когда он не вполне мог контролировать секрецию паутинных желез, но сейчас… Сейчас это просто катастрофа! Гарри, который стоит за его спиной, вдруг молча срывается и выскакивает вон из комнаты, его шаги вниз по лестнице затихают. Норман, уже слабее, снова тянет руку на себя, а Питер все еще не может его отпустить. — Мистер Осборн, — начинает лопотать он хоть что-то, чтобы отвлечь внимание от своей хватки на чужом запястье, будто он просто держит руку, чтобы его выслушали. — Простите, что лезу не в свое дело, но Гарри правда не виноват. Там было только пиво, по бутылке на человека, не много. И это какой-то знакомый знакомого пронес что-то. Никто об этом не знал. Гарри точно не знал… — Незнание не освобождает от ответственности, Паркер, — цедит Озборн-старший, впиваясь в него черным жестким взглядом. Питер смотрит на этого человека, стараясь выглядеть безучастно, выровнять дыхание, не нервничать. Он так не похож на светлого утонченного Гарри: тяжелый, несгибаемый, темный. Мерзкий, как гоблин. Пожалуй, Питер тоже готов его ненавидеть. — Но вот молчание освобождает. Ты меня понял? Отлипни, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, отлипни сейчас. — Я вас понял, сэр. Питер уже готов закрыть глаза и начать молиться чему угодно, как его пальцы, наконец, поддаются — он с облегчением отшатывается от старшего Озборна, хватает рюкзак и бросается следом за Гарри. Он нагоняет Гарри уже на улице возле автомобиля, того трясет, пока он пытается вставить ключ в замок. Питер оттягивает его в сторону. — Не надо… Оставь машину… Давай пешком, Гарри, пойдем. Пошли отсюда. Гарри не сопротивляется, и они какое-то время бродят по улицам, куда глаза глядят. Городская суета бурлит вокруг, как воды сточной канавы, прилипая, обволакивая. Питер чувствует себя таким грязным, будто его только что искупали в помоях. — Я могу поехать к Гвен, — вспоминает Гарри. — Она дала мне ключ от квартиры, и консьерж меня в принципе знает… И что ты там будешь делать один? Напьешься? — Поехали ко мне, — без колебаний предлагает Питер. — Переночуешь. А завтра или пойдем в школу, или прогуляем вместе, как захочешь. Гарри смеется коротко и невесело: — И ты готов даже прогулять ради меня, профессор Паркер?.. — Да, — просто говорит Питер, не зная, что сказать. — Я польщен, — Гарри поднимает голову и долго смотрит на Питера и вдруг на мгновение касается его скулы. — Тебе этот мудак чуть не втащил из-за меня. — Ты тут ни при чем, Гарри, — обрывает его Питер, отворачиваясь, оглядываясь на дорогу. — Ну что, поехали? Вон такси. — А у вас уютно, — Гарри, руки в карманах, с интересом разглядывает гостиную: книжные полки, архитектурные макеты, фотографии на стенах. — Твои? — Дяди Бена. А вот эти две мои, старые. Гарри всматривается в черно-белый силуэт зимнего дерева на фоне голубого квадрата неба с облачной дымкой. Самое классное, что Питер сделал за последний год — несколько снимков небоскребов на телефон. Но там такой ракурс, что сразу ясно — это мог снять фотограф с вертолета, мойщик окон или Человек-Паук. Нед мельком хмыкнул, что, мол, клево, а больше и показать было некому. — Почему не выкладываешь? — Ну ты как…— как не Озборн, едва не оговаривается Питер и тут же поправляет себя. — Ты как маленький. Потому что это нахер никому не нужно, если не пиариться. — Ну, в общем-то да… Снимешь нас с Гвен как-нибудь? Да у нее портфолио в десятки тысяч кадров, думает Питер. И сам Гарри — каждые пару дней ставит новое фото профиля, с тусовок, с концертов и модных показов… Не все хорошие, конечно, а большинство так и откровенно не ухватывают ни его лицо, ни суть. Не всякую красоту можно поймать вот так, сходу. И, может, у анонимного питерова снимка был бы шанс покрасоваться аж целую неделю… Гарри принюхивается: — Там не горит? Питер горкой раскладывает омлет по двум тарелкам, себе подгоревшее донышко, а гостю нормальную верхушку, с пармезаном и помидорками. — Может, просто низ выкинуть?.. Вот сразу видно, кто живет с приходящим поваром, а кто на самообеспечении, да? — Я не буду ничего готовить во второй раз! Приятного аппетита. Ножи вон в том ящике — для тех, кого не приучили справляться одной вилкой. Гарри осторожно пробует кусочек: — М-м… Питер на всякий случай лезет на полку за каким-нибудь соусом, чтобы, если что, предложить сдобрить свою стряпню. В наличии песто, терияки, табаско… — Что — «мм»? — Мм-мишлен, блин! Питер запускает Гарри в голову пластиковой бутылкой кетчупа, не с паучьей силой, а так, чисто по-дружески. Тот ловит ее: — Да правда съедобно! Вот именно лично мне сто лет никто не готовил, только Гвен, и у нее не лучше выходит. — Ну так делай сам. Могу вечером дать мастер-класс — сто и один способ сварить пасту. — Полимеризация пасты в домашних условиях? Межмолекулярная дегидратация спагетти? Электролитическая диссоциация фетучини? Питер некультурно фыркает в тарелку. Подгоревший омлет все-таки омерзителен. Пока Гарри плещется в душе, Питер быстро перестилает свою постель бельем покрасивее, ага, кого он тут хочет впечатлить, в особняке-то наверняка шелковые простыни от-кутюр, и стучится к Мэй. — Слушай, а у нас есть… Ну, может, футболки больших размеров?.. Он не может выговорить — остались после Бена. Мэй ищет в комоде и возвращается с новенькой мужской футболкой с какой-то научной выставки: — Держи. Вода шумит уже десять минут. Двадцать. Питер старается не гадать, что можно делать там столько времени. Он сам обычно стремится экономить — воду, время — и вообще ему лично не до глупостей. И какое же счастье, что у него теперь освобождение от физкультуры, по здоровью, и он наконец-то избавлен от ужаса и конфуза общественных раздевалок и душевых. Запахи эти там, ноги, спины, толкотня и голая кожа… Так, не надо сейчас думать о раздевалках, Паркер, ты что, сдурел? Когда звук душа все-таки прекращается, он стучится в ванную: — Гарри, это я. Дверь открывается, и из облачка пара на него улыбается лицо в каплях воды, мокрые волосы приглажены назад, ресницы слиплись от влаги: — А, это всего лишь ты, а я-то надеялся!.. — влажные губы растягиваются еще шире. Питер сует ему футболку и хлопает дверью в эту нахальную рожу. Надо проветрить, а то жарко. — Брр…— Гарри заходит в комнату, поеживаясь, и опускается на кровать. — Пит, ты же не дуешься? Я очень тупо пошутил… — Да нет, — он вздыхает, закрывает окно и пристраивается на подоконник. Что уж поделать, если Мэй всегда была в центре — всех эмоций, взглядов — а они с дядей так, стояли сбоку. — Не обращай внимания. Гарри промокает волосы полотенцем. — Нужен фен? — Конечно! Еще гель для укладки, сыворотка для кожи вокруг глаз, стеклянная пилочка… Пока Питер размышляет, где взять эту сыворотку — Мэй вообще таким пользуется? — и есть ли у него именно стеклянная пилочка, Гарри продолжает перечислять с невозмутимым видом: — Валик под шею, крем для ног, кусачки, носки для педикюра, органическое кокосовое масло, бритва с четырьмя лезвиями и такой приборчик — стричь волосы в носу… Паркер, да хватит ржать!.. Я и правда видел такую хрень, для волос в ноздрях!.. — Только в ноздрях? А то, может, еще где-то надо? — Триммер, крем для депиляции, массажер для лица, масло для кутикулы и средство от кутикулы, — Гарри замолкает. — Все, я, кажется исчерпался. А ты просек только на волосатых ноздрях, да? — На пилочке! — Ну-ну. Спорим, что ты и сейчас думаешь, что я всем этим пользуюсь! А я, между прочим, пока не начал оставаться у Гвен, и половины этих штук не знал. Я просто естественно красивый. Гарри встряхивает волосами и выпрямляется. Полноразмерная футболка с логотипом НАСА как раз прикрывает зад в белых брифах, скрадывая очертания груди и плеч. Он проходится по комнате, рассматривая стопки комиксов, учебников, научных журналов, гаджетов и недособранных механизмов, коллекцию минералов, микроскопы, химические наборы. — Ничего, что я тут расхаживаю без штанов? Я просто уже на плечики все повесил. — И даже без галстука, Гарри, что ты себе позволяешь! Ты только завтра с утра, ну… Мы с Мэй в одно время встаем… чтоб на кухне там ты… не без штанов… Гарри таращится на него как на дебила: — Питер, да я просто неудачно пошутил про твою тетю, прости. Но я же не полный идиот, чтобы в таком виде… — Да я тоже неудачно пошутил… забей, проехали, — Питер смотрит на вечереющие улицы. Двадцать минут назад зажглись фонари. Еще через четыре часа будет уже так темно и глухо, что раньше в отдельные рисковые ночи он мог позволить себе выскользнуть наружу прямо из своего окна. Больше так не делает на всякий случай. Гарри подходит и тоже выглядывает на улицу: — Тихо тут у вас. Хорошо. — Айзек, выключи свет, — просит Питер, и комната погружается в темноту. Он видит тонкий профиль и как отблески ложатся на лицо. Снова глядит во двор за прошуршавшей по асфальту машиной. Свежий запах чистоты будто заново пробивается после душа — как еле слышный пульс, как ленивое биение сердца рядом. — Питер, — спрашивает вдруг Гарри шепотом и смотрит прямо на него. Питер, вздрогнув, вскидывает голову. В глазах у Гарри отражаются несколько уличных огоньков, так странно. — Я не знаю, может это личное… Питер ждет. — А у вас… у вас с Мэй все нормально? Эти все переживания… как она сейчас вообще? — Да вроде нормально, — помолчав, шепчет Питер. — У нее, кажется, появился — ну, коллега ее. На вид приличный. — Это хорошо, — кивает Гарри. — И тебе, знаешь, тоже надо помириться с Мариам. Вот только не начинай сейчас!.. Я это советую не потому, что я трахался и все уже знаю, а ты нет, а просто из лучших побуждений. Я до Гвен даже и не думал, насколько это, как бы сказать, улучшает качество жизни. Даже если не трахаться. Хотя тут у нас вообще все перфектно. Если бы в горле не встал внезапный комок, Питер бы ответил, куда Гарри может засунуть эти свои побуждения и улучшения. Во двор успевают вернуться еще две машины, прежде чем он решается возразить: — Да мне не до того сейчас. Ты ж знаешь, что я в универ хочу в следующем году. Одновременно с тобой... Осталось еще кучу всего досдать. Ну и надо выбрать, чем заниматься. Вон Вейланд в двадцать пять уже стал миллиардером с нуля. Я просто не представляю, как это можно сделать. — А никак. Потому что он не с нуля, Пит. У него дядя, что ли, в фармацевтике, не то аптеки, не то вакцины. Представляешь объем индийского рынка? — Значит, надо стать лучше, — говорит Питер. — Эх, — говорит Гарри. — Владел бы я Озкорп, ты бы уже в пятнадцать стал миллиардером… А я — мультимиллиардером. И ты бы бросил быть таким занудой и поехал со мной в Монте-Карло, клеить цыпочек и пить Дом Периньон!.. Поехал бы? Ага, ага. Питер снова смотрит в окно. Поехали они, как же. Лет через тридцать, если столько живут. А пока что Питер — нищеброд, а Гарольда отец каждый день с говном смешивает, типа, раз хочешь быть наследником — так пляши под его дудку... Господи, какие же они все мудаки, эти миллионеры!.. И ведь еще неизвестно, кто на чьей могиле спляшет... — Ладно, давай спать, — предлагает он. Гарри возвращается на кровать: — А ты где? — Да вон у меня матрас на полу, — Питер забирается под покрывало прямо в толстовке и штанах. — Кинешь сюда одну подушку? — Лови! Да-а, это не Монте-Карло, — Гарри ворочается, устраиваясь в непривычном месте. — И все-таки, хочешь постоянно растущий доход — выбирай медицину, фармацевтику. Всякие технологии — электромобили, Снэпчат — один к ста, что выстрелят. Андроиды и космос тоже только звучат красиво, а денег редко приносят. Надо быть прагматиком. Весь капитал все равно у кучки сенильных гнилых стариков, поэтому только лекарство от рака, только фарма. Генетика и новые органы, паркинсон, если выжимать Америку и Европу… Ну или дешевые прививки для Африки и в Азию, там рынки большие… А этот мудак сам идиот — сначала замутил, а теперь сворачивает эту программу, помнишь, в прошлом году, с рептилиями, мышками, пауками? Питер кивает, только потом понимая, что Гарри же его не видит. — Помню. А что такое? — Да нерентабельно. Вхерачил туда за все время, наверное, под миллиард, а в ближайшие пару недель уже освобождают весь этаж…. А потому что надо было не на пауках! Надо было органы для трансплантации. — Но там же почти все запрещено! По закону же клонировать органы — там ограничения… Гарри выразительно смотрит в сторону Питера: — Ну ты как, ей-богу… А, да что теперь говорить, — он машет рукой. — Лекарств у нас только пять процентов в этом году от оборота, не выдерживаем конкуренции… Там сейчас жесть на рынках, новые игроки, еще государство с этим обязательным генетическим тестированием… В прошлом году Озкорп просрал госзаказ, так этот ублюдок два месяца вымещал свою злость, на всех, Питер, просто на всех — уволилось два его шофера, повар, горничная и даже Алан чуть не свалил. Да ты помнишь... Я тогда думал, застрелю его… Но там такие деньги были, в этом проигранном тендере!.. Знаешь, во сколько стране обходится каждый тест? Полторы сотни баксов. Теперь умножь на всех беременных и половину несовершеннолетних, сколько это?.. — Айзек, сколько в США детей до восемнадцати лет?.. — Приблизительно семьдесят три миллиона, что равняется двадцати двум процентам населения. — Ого! — Гарри присвистывает. — Круто ты его улучшил. Полностью твой собственный или заимствовал? — Ну, — Питер улыбается. — Скажем так, допилил один доступный. — Вот ты гений, а! Слушай, а он нас в сеть не сливает? Айзек, ты не палишь нас в интернете? — Запрос от неавторизованного пользователя. — Айзек, авторизуй, это принц. — Принц? Серьезно? Нет, я польщен, это лучше, чем овощ, но все-таки гейское какое-то прозвище. Профессор, ты уж им, пожалуйста, на публике не пользуйся, ладно? — Авторизация пройдена. Непонятный запрос. — Айзек, выключайся, спасибо, — командует Питер. — В общем, вот твои пять миллиардов только на генетических тестах, — подытоживает Гарри. — Представляешь обороты? А мы вместо этого суемся в робототехнику с этими японскими душнилами… Зачем? Уж лучше бы в оборонку, как умные люди типа Дрейка… Питер видит его ясно как днем: профиль с римским завитком светлых волос, тонкую кожу на висках, движение губ и как пульсирует венка на шее, а Гарри смотрит в темный потолок и продолжает увлеченно и все путанее рассказывать что-то свое невнятное про рынки, IPO, биржевую стоимость, слияния и покупку контрольных пакетов акций… Питер улыбается. Если доведется — принц будет отличным главой компании. Если доведется, да. Он ерзает на тонком матрасе, выискивая положение поудобнее; ноги немного мерзнут, зато внутри теплеет — будто камень с души свалился. Плохой день внезапно так хорошо закончился. А ведь когда Питер бежал за ним вслед по лестнице, он так боялся, до подгибающихся коленей, что Гарри в следующий момент закроется от него, оттолкнет, или станет ненавидеть… Потому что бывают такие люди, — он отгоняет из памяти омерзительную усмешку Флэша, — такие, что если их увидишь в минуты их слабости, то они тебе этого никогда не простят и будут мстить потом всю жизнь, задирать, травить... А Гарри не такой. Он теплый. И ему понравилось у Питера, он как-то легко встроился в непривычный ему быт, ничего не порушив и не растоптав… То есть это нормально, конечно, люди так себя и должны вести, но… — Пит, я, кажется, совсем тебя утомил разговорами, — зевает Гарри. — Спокойной ночи… Завтра поднимешь меня? — Хорошо. Ночи, — шепчет Питер. … Но все равно Питер так распереживался отчего-то из-за этой ночевки; ему было так важно, что подумает Гарри. У него ведь раньше никогда никто не оставался ночевать. Да и он тоже ни у кого не проводил всю ночь, если не считать той злополучной вечеринки неделю назад. В голове тут же всплывают пьяненькие возгласы и музыка, как он пошел на третий этаж поискать местечко потише и в библиотеке наткнулся… Длинные ноги в чулках в сеточку, обвитые вокруг его спины, одна его рука на бедре, там, где заканчивается чулок и начинается ослепительная кожа, пальцы проникают под черную полоску резинки и медленно сжимают, а вторая его ладонь, наверное, под рубашкой… Нет. Нет! Да что ж он за человек такой. Мало ли что у кого происходит, это друзья, о них такие мысли не думают. — Гарри? Тот не отвечает. Уснул уже. Питер прокрадывается на кухню выпить воды и доесть из кастрюли холодные остатки полимеризованных спагетти. Вернувшись в комнату, он мельком, будто это нехорошо, смотрит на спящего Гарри. И когда уже сворачивается калачиком на матрасе, то какое-то время продолжает видеть перед собой беззащитное и мирное лицо, словно фотографию. Надо будет сделать им несколько снимков потом, решает он сквозь дрему. А перед тем, как уснуть окончательно, Питер вдруг вспоминает слова Гарри и с улыбкой залезает в рукава и трогает себя за запястья. Ну надо же. Оказывается, он последний в своем роде продукт инвестиции на миллиард. Можно сказать, миллиардер в пятнадцать. Как тебе такое, Питер Вейланд?