A Silver Lining

Среда 26 октября 2016 Вот охота же была, а? Встать в пять, несколько раз проверить е-мейлы, полчаса стоять под душем, смывая дрожь, три раза переодеться, выбирая самые коричневые штаны — да шутка, просто джинсы, — и толстовку с наиболее удобными рукавами. Как будто паутина может помочь на высоте самолета. Он даже успевает посмотреть еще раз альбом с недоразобранными фотографиями, переварить кофе и сделать омлет. Мэй, которая встает проводить его, и сидит, прикрыв глаза, раскачиваясь над тарелкой, как зомби, вдруг удивленно принюхивается. — Там корица случайно в омлете вместо черного перца, но вышло вкусно, можно с джемом есть, — объясняет Питер и наклоняется поцеловать ее теплое после сна лицо с отпечатком подушки. — Мэй, я люблю тебя. — М-м, — она кивает. — И я тебя, Питер, хорошей поездки. Потому что для нее у Питера поездка одного дня с классом в пригородный парк на хайкинг. А не смертельно опасный прыжок с парашютом в компании сумасшедшего. Она даже не провожает его до лифта, бедная ничего не подозревающая тетя Мэй, сердце Питера сжимается, когда он, закрыв своими ключами дверь, оставляет позади этот милый домашний уют — на разграбление оккупантам типа Джейкоба, не иначе — и, стиснув зубы, шагает в новый день. Без четверти восемь он уже стоит на их углу. И куда торопился? Зачем он вообще это делает? Это уже даже не про быть супергероем, а откровенная глупость, риск ради риска. То, за что его отчитывал чертов Старк. То, что подросток с мозгами не стал бы делать, тем более почему-то тайком… А ну и в жопу всех этих советчиков!.. Вот хочет Питер — и сделает! Даже если на самом деле ему не очень-то и хочется… В этом, кажется, есть какое-то логическое несоответствие, но неважно. Питер смотрит на часы. Если через пять минут никто не появится — а он ведь отправил вчера целых два письма и оба с уведомлением о доставке, это выглядело, наверное, по-настоящему жалко, и конечно, ничего не получил в ответ… Если никто не придет, так он прекрасно проведет день и один, маска на всякий случай лежит на дне чистенького рюкзака. А Уэйд ведь мог запросто не прочитать. Да и вообще, рассчитывать на другого человека — это как надеяться, что мотор старенького самолета не задохнется среди воздушной пустыни, что стропы не перегнили и карабины все еще держат… Уравнение со слишком большим количеством неизвестных. Питер снова оглядывается в поисках черной древней машины в густом и медленном потоке трафика. Утро занимается славное: липкие ночные тени светлеют, сменяясь нежной полупрозрачной вуалью смога, золотистая дымка скрадывает острые углы бетонных ландшафтов, делая их немного более обитаемыми, чем обычно. Народ мельтешит, будто стайка мелких насекомых, захваченных минутными порывами дня. Мерный гул автомобилей вдруг прерывается громким гудком — Питер морщится — и позитивным «Guten Morgen, Prinzesschen!» — О, ты ее почистил! Питер чуть не плюхается жопой прямо в картонку с кофе и пончиками. Заднее сиденье завалено рюкзаками и шмотками так, будто они собираются на неделю в кемпинг, поэтому приходится взять коробку на колени. Бьюик Гранд Националь Икс, если он правильно нагуглил модель, благоухает озоном и хвоей. Да и следы крови теперь точно все уничтожены. Питер удовлетворенно откидывается на спинку. — Я новый движок еще поставлю, и она будет вообще ого-го! Не машина — мечта. Влажный сон любого пацана. Кому что. Питер пожимает плечами. — Зацени, да? — Уэйд нажимает на турбо, и они с ревом стартуют на светофоре, добавляя в городские миазмы еще добрую порцию выхлопа. — Конфетка же! Я сразу как увидел ее — запал. Питер, владеть такой тачкой — это как потрахаться, наконец, с порнозвездой, на которую залипал в детстве. Питер молча кивает. — Что, у вас уже и любимых порнозвезд нет? Ну и жизнь теперь у школоты… Бля, а клей с картоном!.. — Уэйд вдруг о чем-то вспоминает и начинает строчить смски, не глядя на дорогу. Питер украдкой проверяет свой ремень, впрочем, похоже Уэйд и так бы не заметил. Через какое-то время он, наконец, убирает телефон, снова встряхивается и, похлопывая себя по многочисленным карманам камуфляжной формы, просит: — Подай кофеечек. — Какой? — Питер рассматривает стаканчики. — Нормальный. А вот там еще фраппучино есть — — Ага, я понял, это мне… спасибо. Эйджист хренов, мысленно прибавляет Питер. Уэйд находит в куртке баночку с какими-то желатинированными капсулами, отсыпает, не считая, в ладонь и закидывает в рот, запивая жадным глотком. — Как жизнь-то? — Да нормально. Я возьму шоколадный? — Не наломал еще дров? — В каком смысле? — Питер перестает жевать и подозрительно щурится. Странно слышать в свой адрес такие предположения от человека, который и сам… который… — Ну-у, не знаю там. С этой девчонкой твоей перескочил с первой базы сразу на пятую? Трахнул училку по физре? — У меня освобождение! — зачем-то начинает оправдываться Питер. — И вообще у нас физрук мужик! Мистер Уилсон… брр… Он морщится от одной только мысли о физкультуре, нудном тренере, пробежках, подножках и дебиле-Флэше... — Уилсон, значит… Ну, ладно, хорошо, что все обошлось, — сияет Уэйд и добавляет после паузы: — Но если вдруг захочешь стремного Уилсона — я к твоим услугам. — Уэйд Уилсон? — Питер чуть не захлебывается кофе. И номер он тоже запомнил: DUH 420. — Ага. Правда, звучит, как фальшивое?.. — Имя как имя. — Не-не, как будто меня дебил без фантазии выдумал... — Ну у меня похоже звучит. Но это настоящее нормальное имя. — Хмм… Питер, Питер нос не вытер… Пампкин? — Да прям! — Нет, ну я должен был попробовать. Пэн? — Серьезно? Уэйди Дарлинг и Питер Пэн? — Ну, мало ли, перерос чуток… хм, Певенси? Я не фанат, если что! — тут же быстро уточняет Уэйд. Питер качает головой. Певенси… это откуда, интересно?.. Надо загуглить потом. — Поттер… Петтигрю? Тоже вообще не фанат! Пиррип?.. нет, тот даже не Питер, кажется… Питер Пайпер? Пикл? Пеппер? Портер?.. Поркер? — Поркер, серьезно?! — Питер не может поверить своим ушам. Хорошо, что в садике дети до этого не додумались. Хотя он худенький всегда был. — Ну не знаю... Ну хоть похоже, горячо, холодно? — Ну, последние рядом… Но не по смыслу, а по звукам. — Хм… Портер… Поркер… Паркер какой-нибудь? Питер хочет сказать, что нет, но вместо этого сдуру кивает. — Питер Паркер. Имя для героя подростковой книжки, — Уэйд запихивает в рот целый пончик. — И таше не шпорь, тошно. Ну, дозо ёросику онегаисимас. Он кидает пустой стакан под сиденье, Питер делает так же, и они обмениваются крепким липким рукопожатием. — Приятно познакомиться, — добавляет Питер. — Да уж, знакомец. А, кстати, как она? — интересуется между прочим Уэйд. Питер хмурит брови. — Ну ты же навестил ее в больнице уже? — продолжает расспросы Уэйд. — Все на мази? — Н-нет, я не навещал, и вообще ее родители вчера забрали домой…— тут Питер соображает, что речь идет не о Луизе-иск-к-Озборну-на-пять-миллионов, а о пропавшей проститутке, о которой он вообще-то уже и думать забыл. — А, ты про ту девушку! Про Мелиссу! Нет, я у нее не был… да мы ведь и не знакомы. — Так если будешь тупить, то и не познакомитесь! Сходи, тебе найти адрес, куда их поместили? — Да адрес не проблема…— Питеру, к сожалению, не впервой лазать по полицейским серверам. — Но туда же ведь не пускают всех подряд, они же, ну, под защитой свидетелей, и там наверняка копы… — Как ее зовут? — Э-э… Мелисса Рамос? — Сколько ей? — Семнадцать. — Откуда она? — Мексика, вроде, Чиуауа. — И что, ты не сляпаешь водительское на имя какого-нибудь Габриэля Рамоса, ее двоюродного братца? Питер оскорблен до глубины души этими грязными инсинуациями: — Я что, похож на малолетнего преступника? Не говоря про мексиканца… Уэйд оглядывает его с ног до головы: — Нуу, не совсем. Но жопой чую, что-то с тобой не так. И в любом случае, если не получится зайти нормально, то сможешь влезть-вылезти через окно, как там в ангарах. Был бы я домушником — точно забрал бы тебя в падаваны. Пока Питер обиженно раздумывает, что ответить, Уэйд предлагает: — Ладно, шли мне вечером нюдсы — выправлю тебе документ. У меня знакомый печатает — так не отличишь от настоящих!.. Гений!.. У него даже фэбээрщики покупают… Ну что, пойдешь или зассал? Поколение Тиндера… Питер задирает подбородок: — Пойду! Господи, зачем он соглашается на все предложения этого сумасшедшего?.. — Ну и славненько. Подержи-ка руль. С этими словами Уэйд отворачивается, перегибается назад и начинает обеими руками раскапывать барахло на заднем сиденье. Похолодев, Питер хватается за рулевое колесо, еле дотягиваясь. Фак, фак! — не так он хотел начинать уроки вождения. — Уэйд, там уже асфальт заканчивается! Только грунтовка справа! Двинув по тормозам, Уэйд, наконец, извлекает из груды вещей пухлый жирный пакет из KFC и тряпичную сувенирную куколку в желто-сине-красной юбке. — Это для девочки. Ну, мелкой самой. А деньги отдашь, кто у них там за главную, белобрысая такая, крашеная. И вот, — он протягивает маленький квадратик бумаги с номером. — Если что-то понадобится, пусть позвонят с автомата и скажут в автоответчик. Пока Уэйд выруливает на лесную грунтовую дорогу, Питер прячет вещи в рюкзак и с удивлением обнаруживает, что связь не ловит. Отлично, заехали. И насколько же рядом с нормальной жизнью существуют вот такие пропащие дыры, только руку протяни… В один миг ты летишь вперед и все отлично, а в другой миг у тебя уже наркотическая зависимость, психоз, неправильные гены и непонятно, в какой момент земля под ногами посыпалась. Они выезжают из леса на разбитую бетонку вдоль заросшего поля. Лиственная рощица на заднем плане тлеет рыжим и красным точно незалитый костер. Щетина низких кустов и клочья колючей проволоки торчат из неприглядной сухой земли. За полем виднеются покосившиеся смотровые вышки, ангары и небольшой спортивный самолет посреди взлетной полосы. Лопасти пропеллера уже медленно и неотвратимо вращаются. — Ну, погнали? Уэйд откидывает вперед спинку сиденья и начинает вытаскивать вещи. — Это твой, — он передает Питеру новенький парашютный ранец веселой голубой расцветки и подмигивает. — Еще на гарантии, если не сработает — обещают вернуть деньги. Питер надевает его, путаясь в лямках и обхватах. — Смотри, как крепится, повторяй, — Уэйд ловко надевает свой большой серый парашют и показывает сразу и на себе, и на Питере. — Вот у тебя кольцо выпуска основного крыла. Дергаешь по моему сигналу или на высоте четыре тысячи футов, сразу проверяешь раскрытие. Если основной запутался, не раскрылся, еще чего — резко дергаешь отцеп, вот эту красную подушку справа, и отсоединяешь его к херам. Тут кольцо запасного, выпускаешь его. Еще у тебя стоит приборчик, Cypres — откроет запаску автоматом, если проебешься. Для управления вот тут по бокам будут клеванты, ну, петельки такие, хватаешь их, дергаешь, а затем вот так, — Уэйд активно размахивает руками. — Вправо, влево, ускориться, а уже у самой земли выжимаешь их, смотри как, до конца, тогда скорость упадет до нуля. Понял? Питер кивает. — Повтори, что ты понял. Запинаясь, Питер повторяет. Потом еще раз. И еще, по требованию настырного Уэйда. Он напоминает себе новобранца перед упоротым упертым сержантом, или кто там за это отвечает в армии. Совершенно непонятно, зачем все дедушки в их семье выбирали военные карьеры. Это все просто ужасно. — Молодец! — наконец кидает Уэйд, тщательно общупывает Питера и подтягивает все крепления, цепляет ему на руку «пищалку», чтобы знать высоту, и хлопает по плечу. — Из Цессны выйдешь первым, там дверь неудобная, я ее придержу, самолет идет по кривой, ты отталкиваешься и прыгаешь. Летишь на животе, чуть прогнувшись в спине, руки-ноги назад. Приземляешься вот так. Обувь в следующий раз бери с жесткой фиксацией голени. Оптимист. В следующий раз. Кажется, Уэйд чувствует его сомнения: — Не ссы, братишка! У тебя лучший инструктор по прыжкам с парашютом! Под моим руководством еще никто не уебался! А если что и было — то не в этой жизни! — он обнадеживающе улыбается. — Барахло советую не брать, но если что-то нужное — перекладывай ко мне. Питер решает, что ему ничего уже не нужно, вернуться бы потом целым обратно к машине, а Уэйд достает небольшой розовый рюкзачок с котятами и проверяет содержимое: — Пушка, презики, туалетная бумага. Все, что надо мужику для выживания в пустошах. Особенно бумага. Почему-то в книгах о выживании про нее всегда забывают. Маску взял? Там ветер на высоте и вообще. Как-то не хочется светить «лицом» паука в непонятном контексте, и Питер долго молчит, так что Уэйд протягивает ему зеркальную горнолыжную: — На, держи мою. — А ты? Уэйд натягивает шейный платок на нос и достает из салона любопытное устройство типа очков дополненной реальности. — Ух ты, а это что за штучка?.. — не выдерживает Питер. Похоже на крутую военную технологию. Не то чтобы он их любил, вон, Бен был против даже того, чтоб у Питера был швейцарский нож, но из чисто научного интереса... — А хрен знает. Друг намутил. Морду скрывает и ладно. Пошли?.. Они топают по заросшему полю, Уэйд впереди, Питер следом. — Ты на самолетах-то летал? — Один раз на частном джете через Атлантику, — бормочет он себе под ноги. Питер не очень хорошо помнит сам перелет, если честно. Он тогда уписывался от радости, что Старк взял его, типа, с собой, в команду, и все было как в тумане. Эх, если бы знать заранее про цену таких подарков, которые захотел дал, захотел — забрал… Не техника обычно подводит, а люди. Хотя и техника, конечно, тоже… Питер в немом изумлении смотрит на одномоторный послевоенный самолетик: с паучьей силой он запросто может поднять его двумя руками и даже покрутить! — пока бывалый десантник передает помятый рулон купюр пожилому пилоту и гостеприимно распахивает дверь. Распашная дверь, как в авто! Только что с петель не слетает. Никогда больше, мысленно обещает себе Питер, залезая внутрь. Жить хочется чертовски сильно. В кабине на задней скамье места меньше, чем в Грэнни, и по привычке он чуть было не пристегивается. Ах, да, незачем, им же скоро выходить. Вот только взлететь осталось... если получится. Громко хлопнув дверью, Уэйд с трудом протискивается и садится рядом, и мысли пересыхают так же моментально, как и сдавленное горло. Сквозь белый шум крови в ушах Питер слышит и свой колотящийся пульс, и мерный звук тренированной сердечной мышцы Уэйда, и слабое трепыхание сердца грузного пилота, и громче всего — рев двигателя, работу цилиндров, вибрацию механических частей, гул пропеллера, режущего пустой воздух все быстрее и быстрее, шорох авиационной резины по бетонке… и затем шепот колес исчезает — они уже в воздухе. Из окошка Питер наблюдает удаляющуюся землю так четко и ясно, что, кажется, можно пересчитать сначала булыжники в конце взлетной полосы, потом рыжие деревья вокруг поля, маленькие домишки на горизонте, а потом они поднимаются уже так высоко, что все детали подергиваются белесой дымкой, и лишь плотное облако смога на пять часов указывает на близость Нью-Йорка. Небо огромное, синее и невероятно пустое. Уэйд отпускает его ладонь — Питер даже не успевает сообразить, когда они взялись за руки, — и наклоняется ближе, повторяя инструкции и объясняя, куда им нужно приземлиться на пестром ковре внизу. Место назначения — крошечный квадратик земли. У Питера мурашки бегут по шее и сбивается дыхание. Стиснув его плечо, Уэйд спрашивает — уверенно и будто немного нежно: — Питер, уже почти потолок. Четырнадцать тысяч. Все в порядке? Идем? Питер кивает. Уэйд встает, отодвигает незанятое переднее сиденье, отдает команду пилоту, и когда самолет делает правый поворот, распахивает дверь. — Давай, пошел-пошел, — шепчет он. И Питер подныривает ему под руку, на секунду замирает на пороге пустоты и делает шаг. Его относит от самолета, дыхание перехватывает, ветер изо всех сил дует в лицо и свистит в ушах, Питер ложится животом на пустой воздух, приготовившись падать, без паутины, совсем вниз, и вдруг понимает, что не падает, а летит, что воздух держит его, как заботливые руки, которые всегда были в его жизни, и если и отпускали, то только для того, чтобы он мог сделать шаг вперед, упасть и подняться, и снова идти. Его охватывает уверенность и какой-то распирающий восторг, хочется немедленно сделать что-то, как-то выразить себя. Найдя баланс, он осторожно переворачивается на спину, видит Уэйда, который летит неподалеку, и вдали крошечный силуэт Цессны. Солнце сияет, и Питер будто проваливается ему навстречу в небо. Осмелев, он делает еще пару вращений, верх и низ крутятся. А что, если нырнуть? Питер пытается поймать лицом ветер, еще больше ветра, и лечь вертикально к земле, вытянув руки и ноги по швам. Кажется, у него получается: поверхность приближается стремительно, увеличивается, рыжие с багрянцем поля и перелески уже не кажутся лоскутным одеялом. Прибор на руке учащает писк, и цифры стремительно бегут от пяти тысяч к четырем — кажется, что это сердце так колотится, на разрыв. Он быстро поворачивается животом вниз, ощущая, как замедляется время, хотя должна — скорость, и нащупывает кольцо. Вокруг все гудит. Сейчас? Сейчас! Питеру чудится, будто из спины у него вырывается огромная не то паутина, не то крылья, тянутся нити строп, шуршит нейлон — кокон рюкзака прорывается куполом парашюта, и вот, наконец, знакомый толчок, только отдается не в напряженные запястья, а мягким толчком во все тело, плечи, и пояс, и все ремешки, и он повисает под огромным голубым пологом. Парить под крылом невероятно, может, даже круче, чем летать на паутине — медленно, плавно, есть время оглядеться по сторонам и погрузиться в ощущения. Все внутри еще сжимается от выброса адреналина, сердце бешено стучит, но по мере приближения земли его захлестывает волна радости и удовлетворения — я смог, я сделал это!.. Питер даже забывает рулить, пока слабым ветром его не начинает сносить в сторону редкой рощицы, которая ласково протягивает к нему желтые ветви... А, точно, точно, какие-то стропы, петли. И еще ему надо на какое-то поле! Их было сверху так много и все одинаковые, а теперь осталось только одно справа. Питер вытягивает петли управления и делает плавный поворот, приземляясь на все четыре в сухую траву. Крыло, шурша, опадает, как крылышки усталого насекомого, и Питер неловко отстегивается и, путаясь в веревках, валится навзничь на гладкий нейлон. Он стягивает очки, растирает горящие щеки и переносицу и лежит так, глядя в распахнутое небо, упиваясь запахом прогретой земли и трав. Чуть правее Уэйд скользит под военным серым парашютом быстро и уверенно, спружинивает на ноги и, скинув снаряжение, подходит и тоже падает рядом, плечом к плечу, уставясь вверх: — Ну, как тебе первый раз? Понравилось? — Слишком. Так хорошо, что и болтать не хочется, но Уэйд не унимается: — А как ты всякие штуки начал крутить!.. Ты этот, что ли, балерина, не? — Что-о? — Питер зависает в ступоре: всего-то перекрутился пару раз, неужели это выглядело как-то по-особенному? Черт, он же косит под простого школьника! — Не, я это… просто... Ну, ориентацию немного потерял. — А. Это плохо, — хмыкает Уэйд и добавляет с серьезной доверительностью. — Но, знаешь, как умные люди говорят, все-таки важна не ориентация, а какой человек внутри, правда? Питер поворачивает голову, чтобы уж точно засечь на этой наглой роже сарказм и ответить ему тоже что-нибудь язвительное, видишь ли, гомофоб хренов, и внезапно оказывается лицом к лицу с Уэйдом. Визор у того поднят на лоб, и Питер в деталях видит рисунок радужки, все эти синие волокна и крапинки. Так ярко и с огромными зрачками. Уэйд молча пялится в ответ, а потом моргает безресничными веками, и они, как по команде, поднимаются и начинают паковать парашюты. — Ну что, боец, самая важная часть. Прыжок — это как подростковый секс: куча нервов и переживаний до, две минуты славы посередине, а все оставшееся время ты или кто-то другой разгребаете за тобой последствия. Вот козел какой. И дразнит еще. Что он вообще, блин, цепляется, то к ориентации, то к возрасту, то к сексу?.. Питер мрачно исподлобья смотрит, как этот Уилсон ловко складывает, сворачивает, завязывает: — Смотри, этот край к этому, здесь зачековываешь вот так, обязательно проверяешь укладку строп… Кивая и ошибаясь, Питер успешно прикидывается дебилом, позволяя чертову профессионалу сделать за него всю работу. Жизни его еще будет учить, ага, разбежался. Уэйд берет себе оба ранца, а Питеру выделяет в нагрузку девчачий рюкзачок, вытащив оттуда пистолет. Мелкий засранец типа тебя, так он его обозвал, кажется? Глок-19, если верить гуглу. — Что, бумаги еще не требуется? — усмехается он. — А я, если честно, чуть не усрался, когда увидел, как тебя закрутило, потом только понял, что ты это сам. А даже не сказал, что боишься летать, просто взял и сделал. Молодец. Ну, шагом марш? Питер идет следом и смотрит себе под ноги на кочковатое сухое поле. Да не летать страшно, а падать. Шагнуть вот так вниз — разобьешься, нет?.. Ноги до сих пор не вполне слушаются… Когда родители разбились в Альпах, ну, то есть когда самолет исчез с радаров в горах, их семье, деду с бабушкой, даже не сообщили сначала ничего конкретного. И они Питеру тоже решили не говорить первые дни, пока нет ясности. Задержались, много дел, нет связи. Не могут позвонить сейчас, будем ждать. Ждать. Дни превратились в недели. Вот уже прошел сентябрь, потянулся плаксивый октябрь. Питер каждый день стоял у окна, как часовой, не меньше пяти раз, решил он про себя, нужно подходить и проверять дорогу. Потом назначил себе десять раз. Потом пятнадцать, когда совсем отчаялся. А бабушка постоянно звала его то поесть, то посмотреть мультики, то поиграть с собакой, которую ему купили, то дед предлагал погулять вместе по округе, врач велел ему расхаживаться после инсульта, и они медленно брели среди окрестных серых полей, только щенок с бодрым лаем носился вокруг. Если в день получалось продежурить у окна меньше установленных пятнадцати раз, то он, оставаясь вечерами один в кровати, украдкой прятался в шкаф и сидел там в пыльной полной темноте, накручивая на пальцы волосы и рывками вытаскивая их, уже целый ком скопился в углу, и было больно, но отчего-то это успокаивало и будто бы сглаживало вину за то, что он плохо ждет. Бабушка однажды обнаружила его, расплакалась и на следующий день отвела к доктору, который задавал разные вопросы. Потом Питер сидел в коридоре с книжкой, а бабушка долго была в кабинете и вышла, хлопнув дверью и комкая в руках какую-то бумажку. В аптеке, побранившись с продавцом, она выбросила эту бумажку в урну и обозвала доктора идиотом. После этого по утрам они стали заваривать какие-то целебные травы. Это для хорошего сна и чтобы успокоиться. Вся жидкая и пустая осень горчила, как травяной чай. Его начали тормошить еще больше, водили в кино и в церковь, записали на субботы в какой-то детский центр за тридцать миль: бабушка Энн, сжав губы, сама садилась за руль их старого пикапа. И Питер больше не подходил смотреть в окна. А зимой, когда обильные дожди уже начали смешиваться со снегом, дед позвал его после обеда в свою комнату, он был в военной форме с медалями, и со слезами в серых блеклых глазах рассказал, что самолет, где они летели, пропал. Видимо, разбился. Позже, в конце февраля, поступил официальный звонок, что Ричард и Мэри Паркер мертвы. Обломки самолета нашли. Фрагменты тел — уже нет. Поэтому он и не любит самолеты. Но это такие штуки, которые только его. Он одному лишь Гарри рассказал в прошлом году, без деталей: тот выпил пива и зачем-то начал говорить о своей матери, и Питер почувствовал, как будто и он должен чем-то поделиться, и сказал, что у него оба родители погибли, авиакатастрофа. Сочувствую, сказал Гарри, и, помолчав, затянулся, а мой мудак летает еженедельно, и хоть бы винтик отказал хоть на одном самолете. Питер нагоняет Уэйда и некоторое время идет бок о бок с ним. В конечном счете, со временем какие-то вещи перестают болеть, отрываются и уносятся в прошлое насовсем. Может быть, сегодня он сделал к этому еще один шаг. — Спасибо, что позвал. Было классно. Уэйд рассеянно кивает. — Можем срезать, — предлагает он. — В лес? — Влез, — соглашается Питер. И еще как.